My angel doesn't love me

      В начале было Слово. И Слово было с Богом. И Слово было Бог.       И всё вокруг было Богом. Наш Светлый Город, и Тьма за его пределами, небосвод над нашими головами, и твердь под ногами. И мы, Его верные последователи, тоже были частью Божественной Сути. Позднее нас назовут Небесным Воинством.       Мы существовали вне времени и пространства. Ибо ни то, ни другое на тот момент ещё не создавалось. Это было задолго до бытия Вселенной. Я помню, что тогда вокруг было много белого, много серебристого, много света. И мои крылья тогда были цвета перламутра.       В те времена, если их можно охарактеризовать «временами», мы не знали ничего о Божественном Замысле или своей роли в нём. Но одно знали точно — придёт момент, когда Он призовёт, и у каждого появится своё Предназначение. Каждый из нас терпеливо ждал этого в своей келье в одной из сотен башен Светлого Города. Самым первым получил своё имя Люцифер. Безусловно, его можно было назвать прекраснейшим из ангелов. И прекраснейшего поставили во главе Небесного Воинства.       Я узнал о своём предназначении не раньше и не позже многих. Мне дали имя Самуил*. Дарующий исцеление и смерть. Я был приставлен к ангелу Рафаилу, занимающему высший чин, и стал его правой рукой. Мой учитель был педантом и фанатичным творцом, но выбирать не приходилось. Впрочем, под его руководством я многого достиг. Он умел заразить своим рвением других. Рафаил желал быть везде и всюду. С его лёгкой руки меня допустили к созданию Вселенной.       Клянусь, ничего более величественного и прекрасного я в своей жизни не видел. Вселенная только-только начала зарождаться и многие ангелы трудились над ней. Её сияющая проекция находилась в большом зале в центре нашего светлого города. В моменты, свободные от научений Рафаила, я приходил смотреть на Вселенную. Каждую уникальную звёздочку, каждый всполох света я мог рассматривать бесконечно. Вселенная тоже была частью Бога, но отчего-то не казалась мне такой далёкой и непостижимой, каким являлся Он.       Заметив, как искренне я привязался ко Вселенной, ангелы предложили мне попробовать себя в роли создателя. Я согласился не сразу. Какое-то время я просто наблюдал за другими, и лишь потом, в порыве необъяснимого чувства, решился вступить в дело. Я трудился невероятно долго, моими стараниями руководили другие ангелы. Отчего-то вдруг всё внимание оказалось приковано ко мне. В конечном итоге моим успехом стала небольшая туманность. Рафаил гордился мной как никогда. Я и сам был доволен своим творением. Я начинал понимать Бога в его стремлении создавать и созидать.       Во время трудов над Вселенной, я много общался с ангелами Саракаэлом и Каразэлом. Эти двое были ответственны за изучение эмоций. Саракаэл стал мне близким другом. Он натолкнул меня на мысли о том, какую большую роль эмоции играют в наших с Рафаилом трудах — исцелении и умирании. Выслушав Саракаэла, я напросился к нему в ученики. Рафаил отпустил меня со скрипом, но противиться не стал. По его мнению любая наука могла быть мне полезна.       Я попал в ученики Саракаэла очень вовремя. Он и Каразэл начали новый проект под названием любовь. Такого я ещё не видел. Это ни в какое сравнение не шло с тем, что изучали мы с Рафаилом. Да и методы познания Саракаэла и Каразэла отличались от того, к чему я привык. Когда они рассказывали мне о теории любви, я был заворожен. Из их слов выходило, что этот проект станет одним из самых масштабных во Вселенной, когда она будет окончательно собрана. Я был воодушевлён их идеями, но когда они приступили к практике… мне отчего-то стало так неловко наблюдать за ними.       Я уже успел пожалеть о своём нелепом стремлении влезть в этот аспект бытия, о котором ничего не смыслил. Саракаэл и Каразэл были гораздо опытнее меня во всех этих чувственных делах. Когда я почти был готов отказаться от изучения эмоций, ибо они оказались выше моего понимания, Люцифер буквально взял меня под своё крыло. Он нашёл меня тогда, когда я возвращался в свою келью, летя от башни Саракаэла. Этот светлый ангел, достойный своего прозвища*, спустился с высоты, раскинув свои огромные крылья. Люцифер предложил помочь мне. Я даже не подумал спросить, как он узнал о моей беде. Я хотел было отказаться, ведь у главнокомандующего Воинства и так хватало забот. Люцифер настоял, ведь я не мог быть третьим любовником вместе с Саракаэлом и Каразэлом. Против этого аргумента у меня не нашлось возражений.       Теперь, когда я приходил в башню Саракаэла, меня терпеливо дожидался Люцифер. Вчетвером мы изучали и практиковали любовь. Мы делились своими впечатлениями и размышляли о том, какую позицию займёт любовь в Божественном Замысле. Позднее, когда всё более-менее прояснилось, наш квартет разделился на пары. Я остался с Люцифером, и теперь, когда у нас появлялось время, свободное от основных задач, мы встречались в его келье.       Каждая встреча с Люцифером была неповторима, хотя казалось, что мы занимаемся одним и тем же. Каждый поцелуй, каждое объятие и движение рук по телу — всё было как в первый раз. Люцифер проявлял большую активность, а мне оставалось наслаждаться происходящим. Я не мог скрыть от него, как мне нравятся его ласки, а ему доставляло удовольствие восхвалять меня, мои рубиновые локоны и белоснежную кожу, мои янтарные глаза и тонкий стан. Я делился своими впечатлениями с Саракаэлом и Каразэлом. Каразэл был в восторге от моего энтузиазма, он понимал меня, ведь Саракаэл с таким же обожанием относился к нему самому. Я рассказывал о наших встречах и Рафаилу, но учитель лишь урезонивал меня, советуя не увлекаться эмоциями излишне.       Когда изучение любви было завершено, а проект был представлен Богу, я расстался с Люцифером и окончательно вернулся к Рафаилу. Но после эмоций мне было скучно заниматься практичными вещами. Познав любовь во всём её великолепии благодаря Люциферу, я тут же начал искать того, на ком её испытать. И нашёл. Удивительно быстро. Быть может, в этом было задействовано Божественное Провидение.       Я не знаю, чем этот херувим* привлёк моё внимание. Он казался мне таким милым и, покамест, таким бесполезным. Я не решился сразу подойти к нему и наблюдал со стороны. Его имя, как мне стало известно из чужих уст, было Азирафаэль. В то время херувимы обучались военному делу у Люцифера, и Азирафаэль был так забавен, когда держал в руках огненный меч. Я любовался им издалека, иногда приходил посмотреть на тренировки, и бросал своему избраннику робкие улыбки. Он иногда замечал их и отвечал скромной братской улыбкой, совершенно не догадываясь, что стоит за движением моих губ.       Казалось, что сложного в том, чтобы подойти к Азирафаэлю и заговорить с ним. Просто взять и предложить стать моим любовником, как когда-то мне самому сказал это Люцифер. Я и не догадывался, как могут рассыпаться слова на языке, лишь от одного чужого взгляда. Не будучи способным даже нормально работать, всё время думая о Азирафаэле, я много расспрашивал о нём Люцифера. Мой друг и наставник советовал как можно быстрее свести знакомство со своим избранником. Видя, как я стушевался, Люцифер пообещал помочь мне. Но это было до того, как бедняга Каразэл слишком далеко зашёл в изучении смерти…       Когда Каразэла всего в крови, изломанного и уничтоженного, нашли на площади, я был занят с Рафаилом. Мы как раз изучали этапы умирания с физиологической стороны. Это была длительная кропотливая работа, в которую мы оба ушли с головой. О смерти Каразэла я узнал слишком поздно, из уст Люцифера. Светлый ангел поведал мне обо всём, что произошло с моим другом, и об истинной причине, которая его сгубила. Его, и Саракаэла тоже, убила именно любовь. Та самая, которая была изучена нами вдоль и поперёк и выпущена во Вселенную.       То, что я узнал, ранило меня больнее, чем мог бы ранить самый острый огненный меч. Я не мог представить, чтобы нечто столь прекрасное, как любовь, могло погубить двоих ангелов, столь близких мне*. Хуже всего было предполагать, что Рафаил знал о произошедшем с Каразэлом, но по каким-то известным ему одному причинам, предпочёл не вмешиваться, и удержал от этого меня.       Переболев по своим друзьям, я более не захотел любить и быть любимым. Мне претила мысль о том, чтобы практиковать любовь и втягивать в неё других. Видя Азирафаэля теперь я отводил свой взгляд и проходил мимо. Бедный херувим. Он даже не подозревал, что скромный я строит на него свои планы. Наше знакомство так и не состоялось.       К счастью, я был не одинок в своём отвращении. Люцифер тоже отрёкся от любви. Он и ещё несколько ангелов, которые были свидетелями убийства Каразэла и последующей казни над Саракаэлом. Я снова сблизился с Люцифером. Не так, как когда мы были любовниками, а иначе. Теперь нас роднили общие идеи. Мы часто прогуливались во тьме, лежащей за пределами нашего города. Многие порицали такое поведение, но тьма успокаивала нас, залечивала раны. Мы стали мыслить шире и говорили о таких вещах, о которых ангелам говорить не положено.       В наших сердцах родилось сомнение. И совсем не удивительно, что после произошедшего прозвучал Вопрос. Вопрос о справедливости Божьей. Все ли деяния Его во благо? Разумеется, такие вещи у Творца спрашивать не положено, и за это мы были наказаны.       Создатель был жесток. Он оставил нам жизни, но извлёк из нас всё божественное. Так я стал демоном. С тех пор вопросов я не задавал. Лишь потом, уже в аду, я узнал, что вся эта история с любовью и смертью была спектаклем марионеток, который разыграл Бог. Марионеткам пришлось умереть, и Люцифер, который стал свидетелем финала, не стерпел этого. Всё произошедшее, включая наше изгнание с Небес, было частью Непостижимого Божественного Плана.       Что-то я увлёкся. А меж тем вспоминать надо не то, что было до создания времён, а то, что было вчера. Вот с этим у меня как раз сложности. События просто стёрлись из памяти, и прошлый вечер, плавно переходящий в ночь — сплошная чёрная пропасть. Но надо же как-то восстановить цепочку событий, когда просыпаешься в постели с ангелом… А сам ты демон.       На этой скамейке чертовски холодно сидеть. Да ещё и проклятый дождь начинает капать, будто я герой какой-то дешёвой мелодрамы. Но, как не сложно мне признать, с моим другом любая скамейка в Сент-Джеймс-чёртовом-Парке превращалась в место успокоения для души, а любой дождь — в повод зайти куда-нибудь и перекусить. А я ведь честно старался не сближаться с Азирафаэлем…       И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей.       После падения моей стезёй остались эмоции, ведь я был единственным демоном, кроме Люцифера, который изучал их на Небесах. Правда, из-за изменений, которым подверглась моя суть, приходилось подавать чувства в ином свете. Меня поставили ответственным за страсти и всё, что с ними было связано. И стоило ожидать, что именно меня Люцифер, теперь уже Дьявол, направит соблазнить первую женщину плодом с Древа Познания. Я не очень-то жаждал обращаться змеем ползучим, но там, в Эдемском Саду, я снова встретил его. Моего херувима.       Сперва я хотел лишь выполнить данное мне поручение и уползти, как полагало порядочному гаду. Но, к моему собственному удовольствию, я быстро осознал, что порядочность более не имеет смысла. Я поднялся на стену, принял обличье Падшего, раскинув за спиной почерневшие крылья, и встал подле того, кого когда-то нарёк своим избранником. Теперь, когда мы были по разные стороны баррикад, а Бог более не имел надо мной власти, я чувствовал, что могу говорить свободно. Я заговорил с ним первый и назвался именем змея — Кроли. Позднее я сменю его на более благозвучное.       «Шутка не очень-то удалась»…*       Так началась моя история знакомства с Азирафаэлем. Шесть тысяч лет назад возле восточных врат Эдема, под самым первым в мире дождём. Признаться, я был рад, что он меня не признал, иначе мне было бы стыдно притворяться не тем, кем я являлся ранее. Зато я узнал его сразу, хотя в нём тоже произошли перемены. Мой херувим уже не был смешон. Правда, это мнение держалось в моей голове ровно до той минуты, пока Азирафаэль не начал говорить прописными божественными истинами. Меня, как демона, пережившего предательство Создателя, это забавляло. Люцифер в этом плане был куда проще и не забивал нам головы столь отвратительной пропагандой.       Впрочем, недостаток ангела с лихвой покрывало его достоинство — склонность делать такие очаровательные глупости, граничащие с безумствами. Я влюбился в него сразу, как только узнал, куда он дел свой пламенный меч, хотя не стал бы в этом признаваться. Мне хватало уже того, что он не отверг меня, когда я осмелился к нему приблизиться. Ни один другой ангел не прикрыл бы меня своим крылом от дождя.       Когда летоисчисление вошло в ход, я смог отмечать годы с момента нашей встречи. В масштабах существования Вселенной мы очень скоро сблизились и стали называться друзьями. Тайными друзьями, разумеется, исключительно ради собственной безопасности. Хотя, не скрою, мне очень хотелось поделиться моей тайной с Люцифером, и вспомнить прошлое. Меня останавливало то, что светлого ангела, бывшего когда-то моим наставником, не осталось и в помине. Теперь он был моим Владыкой. Большим Начальником, как сказали бы современные люди.       Хотя, если поразмыслить, Люцифер мог бы и догадаться. Ведь с чего бы мне проситься стать земным агентом. Большинство демонов предпочитало жить в Аду и с трудом адаптировались под реалии Земли. Я же как будто был создан для того, чтобы затеряться в людской толпе. Оценив по-достоинству мою верную службу, Дьявол передал меня на поруки к лорду Вельзевулу, Повелителю Мух. Мне, в общем-то, было всё равно, перед кем отчитываться, если я мог находиться на Земле и развлекать себя общением с моим ангелом. Пусть даже раз в сотню лет.       На Земле среди людей, в принципе, сложно было заскучать. Не знаю, кто создал эту планету, но я мог бы, наверное, поблагодарить его. Азирафаэль разделял мою привязанность, и каждую нашу встречу я помню до мелочей. Мы сходились и расходились, ссорились и мирились, но неизменно приходили друг к другу на выручку в тяжёлые времена. Иногда он раздражал меня, и я становился грубым, иногда я был не в состоянии понять его и не встречал ответного понимания. Но, не смотря на все разногласия, нас непреодолимо тянуло друг к другу. Мы переступали через свою суть и были готовы воевать против сил, стократ превышающие наши. Шесть тысяч лет моя любовь к Азирафаэлю только крепла и стала ещё сильнее накануне Армагеддона, который, к нашему общему удовольствию, так и не состоялся. Земля продлила срок своего существования, а мы с моим ангелом, отринутые всем райско-адским сообществом, продолжили жить среди людей.       Теперь я был уверен в том, что ощущаю по отношению к нему. Я больше не боялся любви. Саракаэл и Каразэл позволили этому сильному и прекрасному чувству разрушить их жизни, я же намеревался использовать любовь во благо. Что, разумеется, было очень не правильно для демона.       Помнится, в один из своих уроков, Рафаил сказал мне: «Самуил, призванный быть Божественным Ядом, будь благоразумен в своих деяниях. Ибо тебе отведена роль исцелять и отравлять. И разница между этими двумя противоположностями порой колеблется в десятых долях капли». Прости, учитель, если ты слышишь меня там, на Небесах. Я не был благоразумен.       Теперь я начинаю вспоминать. Мы были отвратительно пьяны, ведь тяга к ядам заложена в моей сути, а соблазнить ангела выпить для меня пара пустяков. К тому же у нас выработалась привычка слишком бурно праздновать знаменательные даты, связанные с Армагеддоном. Я и мой ангел пили самое лучшее из вин, которое я когда-либо пробовал, в задней комнате его книжного магазина.       В голове туман, но я прекрасно помню как сказал: «иди ко мне». Азирафаэль сел рядом со мной на диван, продолжая о чём-то рассуждать, вероятно полагая, что я позвал его, чтобы лучше слышать. Он не знал, что смысл его слов был для меня потерян. На самом деле, мне хотелось просто посидеть в тишине. Когда я приобнял Азирафаэля за плечи, он не отстранился. Я придвигался ближе и ближе, смотря в его небесно-голубые глаза. В какой-то момент ангел замер, и улыбнулся мне нежной тёплой улыбкой. И в этот момент я уже не мог сдержаться. Я поцеловал его, весьма невинно для начала, наши губы лишь слегка соприкоснулись. Хотя, мне ли не знать, что невинностью может считаться что угодно, если ты не видишь в этом сексуального подтекста. То, что происходило между мной и Люцифером в Светлом Городе, здесь, на Земле, сочли бы развратом.       Ангел сперва робел, будто совершенно не понимая, что происходит. Я притянул его к себе, провёл рукой по шелковистым белоснежным волосам. Он положил руку на моё бедро и, наконец, разомкнул губы, чтобы ответить на поцелуи. Свершилось то, что должно было произойти ещё до начала бытия Вселенной. Мы целовались, мы ласкали друг друга, прижимаясь всё теснее. Изящными пальцами я расстегнул все пуговицы на его жилете, и так же ловко скинул свой пиджак. Полной наготы не требовалось, куда интимнее было ощущать его тело через ткань рубашки.       Я ещё не забыл науку любви. Но теперь я был куда напористее, куда энергичнее. Я сам не понял, как запрыгнул на моего ангела сверху, а его колени оказались сжаты моими. Я вдавил его в спинку дивана, почти не оставляя шанса отбиться, если бы он захотел. Меня пьянило ощущение того, что он полностью в моей власти. Теперь Азирафаэль был тем, кого я хотел боготворить, но я молчал, не успевая вставить даже слово между поцелуями. Пальцы ангела забрались мне под рубашку, коснувшись обнажённой поясницы, его губы с жаром впивались в мои. Он шумно дышал и постанывал, раздувая внутри меня огонь невероятной величины. Во время наших ласк я вспоминал Саракаэла и Каразэла, которые преподали мне эту науку. И я вспомнил, каким светлым был когда-то Люцифер. И я бы плакал от жгучей смеси радости и отчаяния, если б только мог пролить хоть одну слезу.       Утром прошедший вечер казался исчезнувшим Воздушным Замком. Мы проснулись в одной постели в спальне Азирафаэля. Его квартира находилась над книжным магазином. Я никогда не отдыхал на такой мягкой кровати. Видимо то, что ангелы спят на облаках — совсем не шутка. Нет, мы не «переспали» как делают это смертные. Создателем мы были задуманы, как существа бесполые. Этой ночью мы проникли в души друг друга, и я ни за что не обменял бы это на проникновение одного тела в другое. Мой ангел всё ещё дремал. Я встал с постели осторожно, чтобы его не разбудить, оделся и прошёл на кухню, чтобы сварить утренний кофе.       Я уже допивал свою первую чашку, и думал сбегать за пирожными в какую-нибудь кафешку, когда Азирафаэль вышел из спальни. Он был божественно красив в лучах утреннего солнца, и я чуть было не сказал это вслух. Мы обменялись дружескими улыбками. Ангел, разумеется, уже успел привести себя в порядок, но одна белокурая прядь выбилась из причёски. Как же мне захотелось встать со своего места, осторожно взять эту прядь пальцами и заправить ему за ухо. Мне хотелось обнять его, взять это прекрасное лицо в руки, расцеловать в уста, в щёки, в лоб и в глаза.       Ангел мило улыбался мне, будто вчера не случилось ничего из ряда вон. Я спросил, как он спал, и Азирафаэль ответил, что прекрасно. Я опустил взгляд на свою чашку с кофе и робко завёл разговор о том, что произошло прошлым вечером. Ангел сказал, что вчера мы были как никогда близки, и ему это понравилось. Но сейчас он не может составить мне компанию, ведь обычно он так поздно не встаёт. Магазин уже должен быть открыт. Азирафаэль улыбнулся на прощанье и покинул меня, оставляя меня наедине с тревожными мыслями.       У меня есть все основания предполагать, что прошлая ночь ничего для него не значила. Ни словом, ни жестом он не выдал тех же чувств, что бушевали во мне, сводя с ума. Я даже не услышал этого хрен-знает-что-означающего «ты слишком быстр для меня, Кроули». Выходит, все эти заигрывания одними взглядами, все эти нежные улыбки, были лишь флиртом, ничего для него не значащим. О, ангел мой, возможно ли, что ты так жесток.       Не скрыта ли в том насмешка Бога. Теперь, когда я готов любить, мой избранник не мог ответить мне взаимностью. Я начинаю оценивать прошедшие шесть тысячелетий новым взглядом. И как я не заметил, что в современных ангелах уже нет той искры, которая была в каждом жителе Светлого Города. Мы были создателями, творцами, подобными Богу. А те ангелы, что сейчас на Небесах — безликие безмолвные рабы. И даже у людей больше воли и больше выбора, чем у этих ангелов. Неужели Создатель наказал их ещё жёстче, чем нас, отступников, лишив их сердца полноты любви?       Как известно, страдание — уродливый близнец страсти. Я жестоко ошибался, надеясь на взаимность, но хотя бы мог рассчитывать на прощение за то, что соблазнил моего ангела. Ведь если я не стал для него исцелением, то значит проник смертельным ядом, отравившим его душу, осквернившим его тело. Если бы утром он просто подошёл ко мне, просто обнял, я бы понял, что прощён. Но нет, мне нет прощения. Или даже хуже того, спроси я Азирафаэля об этом, он скажет, что я ни в чём не виноват. Ангел принял произошедшее и отпустил, как учит Бог принимать и отпускать всякий грех. Может, если бы я тогда принял смерть Саракаэла и Каразэла как должное, я бы не был сейчас демоном.       Я покинул магазин Азирафаэля в смятении, даже не попрощавшись со своим другом. Ангел что-то кричал мне в след, но я не реагировал. Именно в тот момент я выкинул из памяти прошедший вечер, причинивший мне столько страданий. Оказавшись в Сент-Джеймс Парке, я сел на скамейку и, чтобы как-то заполнить пустоту, принялся вспоминать то, что произошло очень давно. Хотя вряд ли от этого мне сделалось легче.       Глупец, я надеялся, что наша дружба может стать чем-то большим. Самое время научиться смирению и удалиться. Вернуться к своей привычной жизни и принять тот факт, что мой ангел меня не любит. В этом вся ирония Божественного Непостижимого Замысла. Вот была бы потеха, если б люди узнали, что ангелы больше не умеют любить. Зато сильнее всего любят демоны…