ᴩᴀз, дʙᴀ, ɸᴩᴇдди ʙ ᴦоᴄᴛи жди,
ᴛᴩи, чᴇᴛыᴩᴇ, дʙᴇᴩи зᴀᴛʙоᴩи,
ᴨяᴛь, ɯᴇᴄᴛь, ᴋᴩᴇᴨчᴇ ᴄᴛиᴄни ᴋᴩᴇᴄᴛ,
ᴄᴇʍь, ʙоᴄᴇʍь, ᴛᴇбя нᴇ ᴄᴨᴀᴛь ᴨоᴨᴩоᴄиʍ,
дᴇʙяᴛь, дᴇᴄяᴛь, боᴧьɯᴇ нᴇ нᴀдᴇйᴄя.
ᴋоɯʍᴀᴩ нᴀ уᴧицᴇ ʙязоʙ
Легкие сдавливает тяжелый, влажный воздух. Вокруг – кромешная тьма. Айзен делает шаг. Вода настолько ледяная, что пробирает по самые кости. Варадзи и таби уже намокли. Он делает второй шаг, и на подол хакама попадают брызги. Где-то над головой, выше тумана, забившегося в легких, гремит буря, не давая подняться выше и пойти поверх грохочущего смерча. Но Соуске никогда не переходит в сюмпо в этом месте. Сюмпо – это кощунство, осквернение страданий Кьека Суйгецу. Вместо этого он идет по щиколотку в стылой воде и не видит ничего. Находясь во внутреннем мире, Айзен частично понимает Тоусена. Но лишь частично. Для него чужие души – открытые книги. Своя же – непроглядная тьма. – Кьека! – зовет он занпакто. Одежда впитала в себя туман и стала влажной, тяжелой, неприятно прилипнув к телу. Туман наполнил легкие настолько, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Дико заболела голова. Соуске знает, что внутренний мир – его обитель. Место, подвластное исключительно ему. Но Соуске плохой создатель. И чтобы компенсировать вину перед главным его жителем, Айзен дает себя придушить. Так будет честно. Он уже обманывал себя. Пора нести ответственность. – Кьека Суйгецу! – громче кричит мужчина, впуская в рот змеи невидимого тумана. Но в ответ ему лишь молчание. Тишина в его мире – забытая уже семнадцать лет роскошь. Сверху усиливается смерч, опускаясь ниже, придавливая туман. Ветер завывает раненным Васто Лорде, поднимая тучи брызг, окатывая Соуске. Грязные капли стекают по подбородку. Но мужчина продолжает идти. Дрожащей рукой он убирает с лица мокрые пряди. Ладонь горит будто при лихорадке, и это единственные ощущения, на которые он ориентируется. – Кьека! – в крике уже проскальзывают нотки беспокойства. Соуске порывается посмотреть по сторонам, но в его внутреннем мире это бесполезное занятие. Он пытается прислушаться к реацу, но тщетно. Смерч смешивает все. За спиной рассыпаются брызги. – Ну здравствуй. Айзен оборачивается и натыкается на собственное лицо. В очках, в форме шинигами и капитанском хаори. В руках мужчины горящий шарик, чей свет освещает его лицо. Тени играют свой театр ужаса, превращая шинигами в чудовищное, искривленное подобие Соуске. Хитрые зрачки скользят по хозяину и проникают в душу. – Где Кьека? – Айзен, к собственному неудовлетворению, хрипит. – Отвечай! – О, Соуске-кун, не переживай, – губы двойника растягиваются в уродливый оскал. – Ведь я здесь, а это главное. – Кто “я”? – Айзен кладет руку на рукоять асаучи. – Разве это важно? Главное, что наши встречи продолжатся. Двойник сжимает Хогиоку, и тот крошится, унося за собой слабый свет. Присутствие мужчины испаряется, а погнавшийся за ним Соуске просыпается. Грудь ходит ходуном. Он чувствует вспотевшим затылком не самую мягкую подушку, а на руке вес его девочки. Айзен поворачивает голову к рыжей макушке, раздувая не успокоившимся дыханием медные волоски, и наконец обращает внимание на черное пятно. С края кровати свисает рука, украшенная тяжелыми когтями. Он внезапно ощущает себя намного больше, чем должен быть на самом деле. – Твою мать... – впервые за несколько столетий ругается капитан пятого отряда. В глаза бьет луч утреннего солнца. В голове раздается щелчок.ᴋоᴩоᴧᴇʙᴇ ищуᴛ ᴛᴀᴋую ᴨудᴩу, ᴋᴀᴋой зᴀʍᴀзыʙᴀᴧᴄя бы ᴄᴛᴩᴀх.
ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ
Ей плохо помнится, как закончился ее день. Когда они остановились раньше положенного, на улице было душно, хоть топор вешай. Ее тогда вынесли из повозки на руках, бережно укутав в символичный кусок белоснежной ткани с иероглифом цифры пять, потому что бледные недержащие ноги отказались идти. После ей помогали смывать с тела следы ласк, и она помнит, как сама промакивала полотенцем бледную спину с одной единственной родинкой. И засыпать в горячих объятиях было невыносимо уютно, несмотря на жесткую постель, а в голове за ночь не появилось ни одной картинки – снова, присутствие одной единственной души подле ее рыжей шевелюры чудом нивелирует все кошмары. – Твою мать, – измененный мужской голос звучит за спиной, мгновенно пропитывая комнату отчаянием. Ичиго просыпается от звука, но сама не понимает спросонья ничего – ни интонацию, ни скрежет голоса, ни смысл сказанного. Она глубоко вдыхает, трется теплой щекой о гладкое прохладное предплечье, на котором так удобно устроилась, причмокивает персиковыми губами. – Чего шумишь? – хрипло и еле слышно интересуется, не поднимая век, сильнее кутается в одеяло. В комнату лезут утренние лучи солнца. Один из них жжет чувствительные веки, поэтому девочка недовольно открывает глаза. Мутная пленка понемногу сходит с взора, и кофейные глаза различают большую чернильно-черную руку. Сердце пропускает удар. Черные пальцы слишком напомнили пальцы Хичиго, которые истязали Куросаки в ее же собственном внутреннем мире. Она помнит когти, протыкающие ее кожу. Помнит, как пальцы проникали в ее рот, как крошили ее череп о стекло. Та боль была реальной, живой, настоящей. Временная шинигами вдруг часто и глубоко задышала – после фантомной остановки сердце забилось с такой силой, что, кажется, готово выпрыгнуть у нее из горла. Одеяло шуршит, и девочка переворачивается на спину, пытаясь понять, не во сне ли она. Глядит на источник такого же тяжелого, как и у нее, дыхания. На нее в ответ смотрит вороная маска. Глаза пустые, подсвечиваются белесо-голубым, не выдают никаких эмоций. Белоснежные клыки сами по себе вырисовывают хищный оскал, и рыжеволосая голова находится так близко к этой пасти, что мгновение – и ее откусят и проглотят, напоследок похрустев черепом как листиком нори. Перед глазами всплывают картинки, как этот клыкастый рот заживо поедал Соуске из этого времени. – Лежать, – строго приказывает она, когда понимает, что необъятное тело Васто Лорде начинает шевелиться. И Айзен действительно замирает – значит, контролирует себя. Риока подскакивает, становясь на кровати около пустого. Тонкая юката перекрутилась во сне. Рыжая судорожно дышит, пытаясь успокоить собственную паническую атаку. В голове звучат два голоса, наказывая хозяйке бежать, но Ичиго стоит и смотрит. Наблюдает. Ее голые ступни около тела, объятого броней иерро, кажутся крохотными по сравнению с ним, но Куросаки может за себя постоять в случае чего – не в этом дело. Длинные прямые каштановые волосы разметались по постели и, кажется, Ичиго пересчитала каждый темный волосок, прежде чем вновь заговорить и нарушить тишину. – Соуске, что случилось? – голос прерывается глубоким дыханием, которое понемногу начало успокаиваться, и девочка садится на постель рядом с существом, понимая, что ее не тронут. Маленькая рука ложится на белоснежное плечо. В груди невыносимо колет, но шинигами терпит и кладет поверх собственного сердца вторую руку, сжимая ткань юкаты.ᴨᴩиняᴛиᴇ ᴛоᴦо, чᴛо ᴇᴄᴛь, ᴨᴇᴩᴇноᴄиᴛ ᴛᴇбя ᴋ боᴧᴇᴇ ᴦᴧубоᴋоʍу уᴩоʙню, ᴦдᴇ ᴛʙоᴇ ʙнуᴛᴩᴇннᴇᴇ ᴄоᴄᴛояниᴇ, ᴛᴀᴋ жᴇ ᴋᴀᴋ и ᴛʙоᴇ чуʙᴄᴛʙо ᴄᴇбя, боᴧьɯᴇ нᴇ зᴀʙиᴄиᴛ оᴛ ᴄуждᴇний о “хоᴩоɯᴇʍ” и “ᴨᴧохоʍ”, ᴋоᴛоᴩыᴇ ʙыноᴄиᴛ ᴩᴀзуʍ.
϶ᴋхᴀᴩᴛ ᴛоᴧᴧᴇ
о чᴇʍ ᴦоʙоᴩиᴛ ᴛиɯинᴀ
Щелк. Щелк. Щелк. Шестеренки гениального разума работают исправно. Подставляют пазл за пазлом в общую картину. Затем еще один щелчок – и последний кусочек головоломки встает на место. Соуске следит за рыжей макушкой, что так резво вскочила, не успев до конца проснуться, и садится. Кровать под ним натужно скрипит, не ожидая увеличившегося веса. Каштановые волосы змеями следуют за хозяином. От девочки пахнет уютом, ее растрепанный вид вызывает лишь желание свернуться подле нее и пролежать весь день под одеялом. Но как бы Айзен ни хотел – не время и не место. Он наконец разгадал загадку своей потери контроля. Почему у куртизанок оставались глубокие раны, почему в Аду он при первой же встрече с шинигами призвал иерро. Почему проснулся сейчас в своей полной форме пустого. Айзен пошевелил плечами – почти полной. Крылья не отросли, иначе он просто не влез бы в спаленку постоялого двора.– он будᴇᴛ нᴇ ʙ ʙоᴄᴛоᴩᴦᴇ, ᴋоᴦдᴀ ʙыᴧᴇзᴇᴛ.
– ᴛо ᴇᴄᴛь, ᴛы хочᴇɯь ᴄᴋᴀзᴀᴛь: ᴇᴄᴧи ʙыᴧᴇзᴇᴛ?
– ᴇᴄᴧи. хоᴩоɯᴇᴇ ᴄᴧоʙо.
ᴦᴇᴩᴋуᴧᴇᴄ
Перед глазами собственное лицо. С ухмылкой и в форме шинигами. С его Хогиоку в руке. Ответ на самый сложный вопрос как всегда прост – он расслабляется, на него нападают, он защищается. Настолько элементарная формула, что он с трудом принимает факт – шинигами стали ядом для него, а иерро пустых – иммунитетом. Кьека Суйгецу наконец появляется в верхних слоях сознания. Занпакто молчит, но в тишине этой четко читается “я же говорила”. От осуждения женщины становится тошно. От пронзительного взгляда глаз из сердолика – еще хуже. Насколько же он жалок в их глазах? – Вряд ли я смогу объяснить, – собственный голос режет слух. Соуске видит такую маленькую, хрупкую ладошку на своем плече, но почти не чувствует сквозь костяную броню. Он поднимает руку и пытается снять маску. Кость крошится в пыль под когтями, но не поддается, оставаясь на месте. Он почти слышит, как Кьека Суйгецу закатывает глаза.я уᴄᴛᴀᴧ, боᴄᴄ. уᴄᴛᴀᴧ быᴛь ʙ доᴩоᴦᴇ, одиноᴋий, ᴋᴀᴋ ʙоᴩобᴇй ᴨод дождᴇʍ. я уᴄᴛᴀᴧ, чᴛо у ʍᴇня ниᴋоᴦдᴀ нᴇ быᴧо дᴩуᴦᴀ, ᴄ ᴋоᴛоᴩыʍ ʍожно ᴨоᴦоʙоᴩиᴛь – ᴋудᴀ ʍы идᴇʍ, оᴛᴋудᴀ и зᴀчᴇʍ. я уᴄᴛᴀᴧ, чᴛо ʙᴄᴇ ᴧюди жᴇᴄᴛоᴋи и бᴇᴄᴨощᴀдны. я уᴄᴛᴀᴧ оᴛ боᴧи, ᴋоᴛоᴩую я чуʙᴄᴛʙую и ᴄᴧыɯу ʙ ʍиᴩᴇ ᴋᴀждый дᴇнь. ϶ᴛо ᴄᴧиɯᴋоʍ ʍноᴦо. здᴇᴄь, ʙ ᴦоᴧоʙᴇ, ᴋᴀᴋ будᴛо оᴄᴋоᴧᴋи ᴄᴛᴇᴋᴧᴀ. ᴋᴀждый дᴇнь.
зᴇᴧᴇнᴀя ʍиᴧя
Соскабленные вороные частички маски растворяются в воздухе, распадаясь на молекулы реацу. Ичиго обхватывает исполинское черное запястье руки, что царапает кость, и тянет на себя – здесь Ичиго все контролирует, здесь никакие когти ей не страшны, здесь кто-то, как ей кажется, очень сильно растерян, и ему нужно помочь. Дыхание стремительно успокаивается, но в груди все еще болезненно жжется. – Соуске, успокойся, – девушка обращается и к себе тоже, кладет чернильную ладонь себе на макушку. Когти впутываются в медные пряди, рука давит своим весом на голову. – И расскажи. Ты опять взвалил все на себя. Глаза пустого не дают рассмотреть настоящие эмоции Айзена, но у рыжей поджилки трясутся от того, что она себе воображает. Она не знает истинных причин, не ведает, через что сейчас проходит бывший предатель. Но риока понимает простую истину – то, что произошло, было не по воле Соуске. Это уже для такого как он катастрофа. А также мужчина прошел трансформацию при Ичиго – она бы на его месте провалилась под землю. Потому что она уже была на его месте. Девочка помнит полные ужаса глаза Орихиме, когда Куросаки защищала ее от Улькиорры после собственной смерти – ощущение того, что она просто-напросто монстр, еще долго не покинет риоку. И юная шинигами не даст Айзену почувствовать себя так, поэтому в глазах ее нет страха, нет отвращения, нет жалости. – Я спокоен, – коротко и почти похоже на его обычный, человеческий голос. Он со сдержанной осторожностью убирает изящную ладошку с запястья и возвращается к делу. Когти впиваются в скальп, несколько ручейков крови катятся вниз, но чернильная маска наконец поддается. Отколовшийся кусок не долетает пола и рассыпается на рейши. Хмурая бровь и белые глаза следят за полетом кости. Соуске тянется к другому краю маски. Рыжие брови хмурятся, карие омуты сурово следят за каплями крови, стекающими по чужому лбу. Ичиго тянется рукой вверх и рукавом юкаты стирает алые бусины. Она не спорит, не прерывает занятие мужчины. Хочет он сорвать маску – пусть срывает. Ее еще теплая после одеял ладонь ложится на колено Соуске, поглаживая, пока тот раскалывает вторую половину костяного лица. Пурпурная склера и белесый зрачок ее не страшат, хотя не видеть на мужском лице чайные радужки вновь непривычно. Вторая половина маски, лишенная опоры, поддается быстрее. Регенерация наконец очнулась и затянула глубокие царапины. Мужчина с безразличием отбрасывает маску, и остатки глухо падают на пол. Дальше тянет кости на ушах, что защищают виски и череп. Не щадя, прихватывает кожу и попавшиеся волосы, ломтями откалывая броню. Следом идут когти – Айзен методично обламывает каждый по самые фаланги. Костяное иерро неприятно трещит. Регенерация подтянулась к дырам пустого – они медленно затягиваются, и Соуске, воспользовавшись прорехой в броне, отламывает куски на груди. Наконец, когда иерро остается чуть больше половины, кость начинает распадаться сама, оседая пылью на кровать и пол, растворяясь в воздухе. Айзен остается в нижнем кимоно, в котором ложился спать, и проводит рукой по отросшим волосам, убирая их со лба. Соуске действительно выглядит до боли спокойно. Методичность движений, призванных к освобождению от брони, удивила Ичиго – мужчина будто занимался этим каждый день, и это всего лишь приносит ему небольшие бытовые неудобства. Девочка нервно и тяжело сглотнула, но смолчала, взглядом отслеживая пути рук капитана – как они ломают когти, как стирают в порошок белоснежные пласты брони. Ей поскорее хочется понять, в чем же дело, но юная шинигами не торопит, когда мужчина заканчивает со своим ритуалом. – Ты как, Соуске? – она интересуется без нажима, словно просто спросила, как ему погода за окном. – Волосы нужно подстричь, – буднично сообщает мужчина, прислушиваясь к реацу прислуги. И хмурится. – Накаяма еще спит. – Расскажи, – нажим усиливается, взгляд становится требовательней. Ичиго поняла, что ее вновь просто хотят проигнорировать и обделить информацией, снова спрятать все в себе и носиться с этим как бедняк с золотой монеткой. Соуске переводит спокойный взгляд на девочку. – Что именно? – Айзен Соуске, – голос Куросаки стал грудным, она скрещивает руки, закрываясь, – рассказывай, что произошло и какая у этого причина. Он невозмутимо смотрит в глаза из сердолика и говорит: – Я уже говорил: не привык к новым способностям. В Мукене под печатями сложно тренироваться. – То, что ты говорил мне вчера, тоже было враньем? – ни одна мышца на девичьем лице не дернулась, в карамельных глазах – пустота, нечитаемость. – Такого ты обо мне мнения? – Айзен опускает голову и кладет локти на колени, сгорбившись. – Так почему сейчас мне врешь? – девочка внимательно следит за изменившейся позой, что выдает усталость мужчины, но сама ни на йоту не открывается – руки все так же плотно скрещены на груди, а острый подбородок гордо вздернут. – Я не лгу, – как и не говорит полной правды. Соуске надеется, что расспрос закончится. Иначе он сдастся и скажет правду, которую его девочке лучше не знать. – Ну я же не слепая, – утомленный вздох, взгляд на мгновение теплеет. – Что с тобой сделается, если поделишься? Я хочу тебя чувствовать, Соуске. Айзен поднимает взгляд на нее. Во взгляде неприкрытое нежелание. – Ичиго. Вопрос не в том, что станет со мной. А что будет с тобой, – мужчина пододвигается ближе и обнимает ладонями шелковые щеки. – Я буду рад утонуть в тебе, Ичиго, но я не хочу, чтобы ты... – Соуске хмурится, подбирая точное слово, – запачкалась. – Запачкать можно только того, кто чист, – похолодевшим тоном отвечает она мужчине, не отстраняясь. Чужие руки обжигают лицо. Соуске соприкасается лбами с девочкой. – Верно. Ты чиста, Ичиго. Чище любого из шинигами. Рыжая фыркает. Она готова отмахнуться от слов мужчины как от назойливой мухи, потому что она не согласна. Для Куросаки эти речи звучат как утешение человека со смертным приговором за пазухой. – Я хочу знать, Соуске. Обо всем, – холодный кончик носа трется о чужой. Айзена на миг ведет от ласки, но мужчина хмурится. Он не хочет лгать. Но и не хочет говорить правды. В такие моменты лучше показать всю картину, чтобы человек запутался и солгал сам себе. Соуске обращается к своей силе. – Тогда смотри внимательно, – и запечатляет короткий поцелуй на персиковых губах. Мгновение, и вокруг непроглядная тьма.дᴀʙᴀй, зᴀᴋᴀнчиʙᴀй ʍᴇня.
я знᴀю ᴋᴀждый ᴄᴧой оᴦня
и ᴨоᴧноᴛу ᴇᴦо зᴀᴋонᴀ,
я ᴨоʍню ʍᴇᴄᴛноᴄᴛь, я иду
и ʍнᴇ ᴄᴨоᴋойно, я ʙ ᴀду,
ᴦдᴇ ʙᴄᴇ ᴨоняᴛно и знᴀᴋоʍо.
дᴀʙᴀй, нᴇ дᴇᴩᴦᴀйᴄя, ᴦᴀᴄи.
ʙоᴛ объᴇᴋᴛиʙы нᴀ оᴄи
нᴀцᴇᴧиʙᴀюᴛᴄя ᴨоᴄᴨᴇɯно.
я ʙидᴇᴧᴀ, чᴛо чᴀᴄ ᴦᴩядᴇᴛ,
я чую ϶ᴛоᴛ ᴧюᴛый ᴧᴇд
ᴨод ᴧᴇᴦᴋиʍи. и боᴧь, ᴋонᴇчно.
ʙᴇᴩᴀ ᴨоᴧозᴋоʙᴀ
Карие глаза распахиваются, и девочка сомневается, что веки ей поддались. Кромешная тьма перед ней. Как тогда, как в ее внутреннем мире. – Зангецу? – Ичиго задрожала, во второй раз за день вспоминая невыносимую боль в размозженном некогда затылке. – Хичиго, ты здесь? “Нет, хозяйка. Ты не в своем мире”, – настороженно и до боли серьезно отвечает голос пустого в голове, и рыжая крупно вздрагивает. – “Будь осторожна, я приду на помощь, как только понадоблюсь.” Куросаки захлопывает рот и наконец чувствует разницу. Здесь многое по-другому. Ее босые ноги окунули в студеную воду, и пальцам тут же становится больно от холода. Дышать тяжело – получается только поверхностно, а дальше просто не дышится из-за влажного и спертого воздуха. Туман змеей заползает в нос, в трахею, в легкие, словно отравляя своей тяжестью, своим мраком. – Соуске? – голос надрывный, напуганный. Ответа нет. Плеск воды. Шинигами шагает в темноту, ежесекундно оборачиваясь, выискивая хотя бы крохотный светлый участок, но ей на голову будто надели непроглядный плотный мешок. Дыхание становится шумным – кислорода не хватает, и рот начинает хватать то, что есть. Девочку накрывает паника. На корне языка ей вдруг чудится вкус собственной крови, и Ичиго пытается нащупать под носом влагу, но ее нет. Юная шинигами тщетно пытается проглотить металлический вкус. – Я здесь, – впереди возникает мужчина. Вода от его шагов почти не поднимается, лишь тихонечко шелестит. Смерч над головой практически безмолвен, ветер завыл лишь пару раз. Горячие ладони обнимают ее за талию и прижимают к совершенно сухой форме шинигами. – Добро пожаловать в мир Айзена Соуске. Как впечатления? – самодовольный тон медом льется из уст мужчины, выдавая его улыбку, хотя перед глазами – абсолютно черно. – Соуске, – облегченно выдыхает девочка, тут же утыкаясь лицом в крепкую мужскую грудь. Она не чувствует собственных ступней, по стенкам горла будто все еще течет река крови. Сердечко в женской груди так сильно бьется, что за его стуком Ичиго не слышит надменный тон в чужом голосе. Изящные руки обнимают крепкий торс, форма шинигами на сильной спине сминается в маленьких кулаках. – Здесь… слишком темно. – Правда? Я не замечал, – весело говорит мужчина. В груди, к которой так жмется девочка, не стучит сердце. Шинигами наклоняется к чужому уху, будто специально царапая щеку ледяной дужкой очков. – Ты замерзла? Собственный пульс истерически бьет по барабанным перепонкам, и Ичиго морщится, но застывает, когда шепот касается ее ледяного уха. – Д-да? – отвечает с вопросительной интонацией, дрожа всем телом. Хватка кулаков на чужой форме постепенно слабеет, Куросаки поднимает руку к мужскому лицу. И правда, та самая гладкая оправа. Взгляд рыжей направлен вверх, в сторону чайных глаз, которые она не видит. – Соуске, почему на тебе очки? – Тебя так волнуют очки? – усмехается шинигами. Смерч над их головами усиливается. Этого не видно, но улыбка мужчины становится шире. Вода холоднее льда, но супротив законам физики остается жидкой. Ветер прорывается вниз, придавливая туман к воде, и смерч поднимает тучу брызг, окатывая пару. Одежда мужчины остается сухой. Ичиго с легкостью вырывается из обманчиво уютных рук. Ветер раздувает ее рыжие пряди, поднимает студеные капли, и они больно врезаются в девичьи ноги – юката короткая и не достает до колен, никак не защищая ни от холода, ни от воды. Голова вдруг начинает работать усерднее, и девушка осознает, что интонация, с которой капитан с ней говорит, слишком не характерна. – Ты – не мой Соуске, – она слепо смотрит в темноту, предполагая, что мужчина не успел переместиться. – Кто ты? – Соуске Айзен, – шинигами появляется с правой стороны. Его шаги перестали звучать – мужчина перешел в сюмпо. Смерч усилился, а воздух стал еще тяжелее. Смутная догадка прорывается к ее испуганному сознанию, и девочка начинает крупно дрожать – если она права, то здесь ей оставаться не стоит. “Хозяйка, я готов”, – скрежет Зангецу рассерженный, яростный. “Подожди”, – останавливает она пустого. Мечей у нее нет. Пустой увеличит скорость, даст возможность использовать серо, но Куросаки ничего не видит. – Что тебе нужно? – Ичиго поворачивает голову вправо. Среди поднявшегося воя смерча раздается слабый звук брызг. – Мне? – мужчина усмехается. – Мне от шавки Ичибея ничего не нужно. – Ичиго! Отойди от него! – слабый, бледный свет после абсолютной тьмы слишком яркий, и шинигами щурится, исчезая в мгновенном шаге и появляясь недалеко. – Соуске-кун, – оскал мужчины в очках становится еще шире. – А мы тебя заждались. Неужели заблудился? В отличие от своего двойника, Соуске в белом. В форме арранкаров. Как обычно спокоен и царствен. Кроме глаз. Он обеспокоенно осматривает девочку – скрывать эмоции во внутреннем мире бессмысленное занятие. В руке – шарик Хогиоку. – Ичиго, иди сюда, – он не реагирует на провокацию и протягивает девочке свободную руку. А для Ичиго из мглы он вышел словно ангел. Она смотрит на него во все свои испуганные глаза. Тонкая ткань женской юкаты поддается смерчу, сильнее оголяя ноги. Девочка дрожит от холода, не чувствует ног ниже колена, а необузданный смерч все усугубляет. Дышать здесь уже практически невозможно, приоткрывшаяся запятнанная вчерашними ласками грудная клетка еле-еле вздымается. – Соуске, – тихо шепчет Куросаки, послушно и спешно идет к мужчине и протягивает руку. Взгляд возвращается к шинигами в чернильной форме. Свет Хогиоку почти на него не попадает, но после кромешной тьмы можно высмотреть кое-что – лисий оскал, злосчастные очки, высокомерный взгляд. В горло опять заливают кровь, в носу ее запах. Второй рукой Ичиго проверяет под носом снова – на лице лишь капли воды. Айзен крепко сжимает дрожащую ладонь, хотя сам замерз не меньше. – Кьека, объясни, – приказывает он занпакто. Из тьмы выходит женщина. В отличие от мужчин и гостьи мира, она стоит на воде, а многочисленные брызги обходят ее стороной. Выражение апатии и усталости ни капли не изменилось. – Разве я должна? Это ваша с Хогиоку проблема, – женщина изящно прикрывает рот и с чувством зевает. – Я устала от вас. Разбирайтесь сами, – занпакто растворяется во тьме еще до того, как Соуске успевает что-то сказать. – Соуске-кун, может я тебя просвещу? – неизвестно куда, но оскал двойника стал еще шире. – Мы поговорим, – кивает Айзен и сжимает кулак. Хогиоку гаснет, и они возвращаются в реальный мир. Карамельные глаза открываются, и перед ними больше нет тьмы. Девушка шумно вдыхает и вдруг сильно закашливается – узкие ладони, сложившись лодочкой, накрывают рот. Кровь, что несколько раз текла из носа, засохла на губах, шее и одежде. Затекла в горло, оставшись желейным комом, свернувшись там. Грудь сжимает спазм. Айзен сжимает пальцы на ее плече, но быстро разворачивает купол кайдо. – Прости меня. Я поступил глупо, – Соуске звучит глухо. Натужный кашель в какой-то момент прекращается, Ичиго опускает дрожащие от фантомного холода ладони, покрытые слюной и кровью. Розовый язык проходится по алым губам. Лечебное кидо бесполезно, так как и кровотечение давно остановилось, но Куросаки не говорит этого мужчине – ему станет легче, если он поможет ей после случившегося. – В-все, – голос после кашля хрипит, и сама девочка не может надышаться нормальным воздухом, – нормально. – Мы теперь будем поочередно умалчивать? – Соуске стягивает с кровати одеяло, что все еще хранит их общее тепло, и накрывает девочку. – Мгм, – она предпочитает глубокое дыхание длинным словам и вдруг судорожно прижимается к мужчине всем телом, кутаясь в одеяло. Карие глаза потерянные, будто она все еще видит перед собой лишь темноту. “Хозяйка, разреши мне, я снесу ему нахуй голову”, – скрежет вышел в эфир с очень заманчивым, как его обладатель считает, предложением. Соуске обнимает девочку в ответ, прижимая ближе, делясь собственным теплом. Над головой формируется еще один купол лечебного кидо. Хогиоку впервые за долгое время обеспокоенно выглядывает, интересуясь внешним миром. Ичиго вся сжимается в ком, практически ложась на мужчину, жадно желая его тепла. – Это же был он, да? – спустя долгие минуты молчания звучит приглушенный сиплый тембр. – Тот, кого ты убил в кабинете. – Скорее всего, – не ложь, но и не правда. Айзен понимает, что именно от этого существа инстинктивно защищался, но что именно теперь олицетворяет собой оно, еще предстоит узнать. И собственный занпакто не желает помогать. – У тебя всегда там было… так? – она запрокидывает голову и смотрит в карие омуты. Засохшая кровь неприятно стягивает кожу губ, трескается на них, но Ичиго не пытается вытереть – будет бесполезно. – Да, – мужчина не может смотреть на девочку в таком состоянии и отворачивается. Своими же руками, из собственной же глупости... Опять. Рыжие брови хмурятся, когда Айзен отворачивается. Карамель в глазах испещрена болью – далеко не за себя. – Там может быть по-другому, – она виском трется о грудную клетку капитана, – там будет по-другому, – звучит увереннее. – Соуске, посмотри на меня. Айзен подчиняется беспрекословно. В карих глазах сожаление, вина, но никак вера в слова риоки. – Хорошо, – кивает и ближе прижимает ее к себе. – Я не дам тебе жить с таким внутри, слышишь? – безысходность в чужом взгляде от нее не укрывается. – Ты не заслужил такого, так нельзя. Твой занпакто там страдает, – голос задрожал. – Ты страдаешь. – Ичиго, страдают те, кто не умеют справляться. Я же в порядке, – в подтверждение Соуске берет все маленькую ладошку, – смотри, я не дрожу. – Почему тогда внутри так непроглядно темно? – она смотрит на свои подрагивающие пальцы, перепачканные кровью, а после снова впивается взглядом в карие омуты. – Кьека говорила, что в моем мире светит луна, но из-за тумана ее не видно, – мужчина не может смотреть на кровь и начинает оттирать ее, смотря на тонкие пальцы. Хлопья запекшейся крови приземляются на белое одеяло, но не растворяются, как некогда частички костяной вороной маски. Ичиго следит за траекторией падения. – Тебе впору быть политиком, – говорит тихо, будто случайно озвучив свои мысли. – Я капитан. В некоторой степени можно назвать меня политиком, – Айзен пожал плечами, продолжая оттирать кровь. Куросаки вдруг ловит мужские пальцы, никак не успокаивающиеся, своими. Крепко сжимает. Вновь поднимает взгляд на чужое лицо. Босые холодные ступни выпутываются из одеяла, не найдя там тепла, и прижимаются к горячей ноге Айзена. Пальчики на ступнях поджимаются. – Не нужно быть политиком со мной. Соуске сжимает пальцы в ответ. И кладет голову ей на плечо. Некоторое время молчит, не то собираясь с мыслями, не то в очередной раз подбирая слова. – Ичиго, прошу, не рискуй собой ни ради меня, ни ради еще кого-либо, – его голос приглушен, но серьезен. – Не нужно... – он хочет продолжить “пытаться оправдать”, но в последний момент передумывает. – Мой покой в твоем счастье. Если я смогу исправить ошибки, Ичиго, это станет для меня лучшим лекарством. – Исправляй, – она соглашается, не спорит. Мужчина одержим идеей, ему нужно закрыть эту потребность, и Ичиго не видит смысла обращать такую сильную веру вспять. Но. Девочка обтирает ладони об одеяло, не жалея ткань, насколько это возможно. И только после этого изящные руки ложатся на шатенистую голову. Прижимают к своему плечу, гладят как котенка – бережно, ласково. – Но, Соуске, счастье не в стирке грязного белья, – целует кровавыми губами макушку, – счастье должно быть здесь и сейчас, а не в непреодолимом завтра. Айзен рад, что его лица не видно. Он сжимает в руках тонкую ткань и не хочет отвечать. Девочка понимает его, но... Ему не нужно спасение. Не нужно, чтобы Ичиго лезла в его душу и пыталась его вылечить. Только испачкается. Осквернится. Он просто хочет покоя. Держать подле себя свой алмаз, исправив ошибки и достигнув целей. Не опорочить свою девочку. Ичиго ведь такая искренняя, добрая, умеющая прощать и понимающая. Ей нельзя больше показывать его прогнившую внутренность. Нельзя пачкать, будто он самый настоящий шинигами. – Ты права, Ичиго.