Singapore. D-2

Мин Юнги не слишком спешно шел по коридору, похрустывая суставами и разминая шею после очередного выступления. Это был его девятнадцатый концерт за весь тур и уже второй по счету в Сингапуре, так что, чувствуя стекающий по вискам и по спине к резинке карго-штанов пот и зачесывая одной рукой сырые волосы назад, он не мог не ощущать некоторую измотанность. Мышцы слегка ломило от перенапряжения, поясницу тянуло от слишком резких наклонов во время хореографии и к паре девчонок из первого ряда, чтобы оставить на память селфи, а горло саднило после двух с половиной часов непрерывных читки, пения и просто болтовни с фанатами. И по-хорошему ему бы просто посидеть. А еще лучше полежать и наконец выпить имбирно-лимонный напиток, который так заботливо ему предлагал чуть ли не каждый день менеджер-ним, от которого Юнги, правда, со смущенно-благодарной улыбкой вечно отмахивался, не желая становиться слишком надоедливой проблемой для всего стаффа. Но все эти рутинные заботы меркли для него, когда он, продолжая уверенно ступать прямо к заветной цели, прикрывал глаза и на несколько мгновений вновь оказывался на сцене, окруженный толпой преданных слушателей, обмен энергией с которыми неизменно подпитывал и наполнял его, позволяя чувствовать себя на вершине мира даже в те секунды, когда ему хотелось просто лечь и позволить своему телу расслабиться после напряженной работы на протяжении нескольких часов. И даже когда он слабо стонал, коротко жмурясь от внезапного прострела в пояснице, он все еще пребывал в состоянии головокружительной эйфории, настолько яркой, что ему казалось, будто он и не шел вовсе, а буквально летел по воздуху, поддерживаемый со всех сторон невидимыми руками своих поклонников. На интервью его часто спрашивали о том, что он любил больше всего в своей деятельности артиста. И все десять лет своей карьеры Юнги неизменно, со свойственной ему педантичностью повторял: живые выступления. Он любил писать музыку, заперевшись в собственной студии, исчезая для всего мира на целые недели. Любил переслушивать черновики по миллиону раз, выискивая наилучшее звучание, которое сможет наиболее точно донести до людей именно то, что он хотел выразить. Любил ходить в зал для практик, чтобы оттачивать танцевальные движения и, глядя на самого себя в зеркале, представлять, сколько возгласов он соберет после того или иного взмаха руки или покачивания бедрами. Он любил весь процесс создания альбома от и до без каких-либо исключений, находя особую прелесть даже в бессонных ночах, проведенных в мучительном мозговом штурме и поиске нетривиальных, цепляющих метафор. Но больше всего в конечном итоге он любил сами концерты, когда наконец заполучал возможность встретиться с людьми, которые слушали его, разделяли его взгляды, поддерживали его и дарили дополнительную мотивацию двигаться вперед, несмотря ни на что. Когда переполнявших его эмоций становилось так много, а свет прожекторов в зале становился таким ослепляющим, что он начинал чувствовать, как его член, дернувшись, едва ощутимо упирался ему в ширинку, потому что все происходящее действительно возбуждало его. Это влияние на людей, которые реагируют на малейшее его движение… По большому счету он никогда не считал себя какой-то там большой звездой, да и вообще звездой в принципе, сосредотачиваясь на том, какой дикий кайф он ловил от возможности свободно заниматься любимым делом, которое заставляло его дышать, а к своей аудитории, которую он даже в мыслях никогда не называл фанатами, он относился скорее как к друзьям по Интернету, которых он мог и не встретить никогда вживую, но с которыми все равно ощущал внутреннее родство. Но в такие мгновения… В миг, когда он стоял в центре сцены и тысячи взглядов были прикованы к нему одному, он не мог не испытывать легкого опьянения, так сладко кружившего ему голову. И все же… Порой Юнги и сам едва мог поверить в это, но все же этот мир был настолько благосклонен к нему, что существовало еще кое-что во сто крат лучшее, чем шум толпы, неистово кричащей, дающей волю своим эмоциям под его треки, которые он исполнял со стопроцентной отдачей на каждом концерте, наслаждаясь льющейся на него со всех сторон энергией. Точнее это был кое-кто. Пак Чимин. Мембер его же группы и его парень на протяжении вот уже пяти лет, трех месяцев и восемнадцати дней. Пак Чимин, который вообще-то сейчас был занят собственным расписанием и который сорвался к нему, наплевав на единственный выходной с возможностью выспаться на долгие недели вперед, в Сингапур через минуту после их последнего разговора, в ходе которого они выяснили, что вообще-то не виделись уже почти полтора месяца. Перекатывая в узловатых пальцах ключи от гримерки, Юнги, уверенно приближаясь к ней, все чаще облизывался, воображая, какая сладкая (и порочная) картина поджидала его за запертой дверью… Они с Чимином пришли к этому не сразу. Юнги никогда не считал себя человеком, которого было легко заставить смущаться, и все же в какой-то момент, казалось, закономерно начавшиеся отношения с Чимином показали ему, что, пожалуй, он был не так уж прав в этом своем выводе. В основном, конечно, сказывалось то, что это были его лишь вторые серьезные отношения — а первые случились еще до его дебюта, — но выходило все так, что в новом амплуа бойфренда он чувствовал себя поначалу не так свободно, как делал это обычно. Временами было неловко и стыдно за свои глупые фразы и нелепые выходки, даже если это все еще был Чимин, которого к тому времени он уже знал тысячу лет и с которым вообще-то и начал отношения потому, что безоговорочно доверял ему и ощущал рядом с ним полное отсутствие тревожности. А еще было страшно нечаянно и по глупости чем-то спугнуть Чимина или разочаровать его. Так что ему приходилось какое-то время действовать крайне осторожно, стараясь не переступать черту и не выходить за максимально стандартные рамки. И так у них было во всем, включая секс. Никаких игрушек, никакого порно, только с выключенным светом и только под одеялом. И около года их отношений Юнги такой вариант в принципе полностью устраивал. Но затем усталость от долгого тура, в ходе которого еще и приходилось ночами клепать материал для нового группового альбома и собственного микстейпа, от кучи бесконечных интервью с одинаковыми идиотскими вопросами («С кем из американских звезд вы бы хотели коллаб?») и деловых встреч, эта усталость стала настолько всепоглощающей и неподъемной, что короткого обыденного перепиха в темноте перестало быть достаточно, чтобы почувствовать себя свежее и вообще в силах открыть на следующий день глаза и приняться за работу снова. И к огромному счастью Юнги, когда он наконец решился поднять вопрос о том, что, может, им все же стоило как-то разнообразить хотя бы свою сексуальную жизнь, раз уж, пребывая в туре у всех на виду, устраивать романтические свидания они пока не могли, Чимин отреагировал на такое предложение более чем благосклонно. И с тех пор они — то и дело получая выговор вперемешку со злобным шипением от Сокджина, который с завидной периодичностью оказывался их соседом по номерам в отелях, — начали экспериментировать в постели, с каждым разом уделяя все больше времени и внимания тому, чтобы как следует изучить предпочтения друг друга. С первого раза попав в замочную скважину и резким движением провернув в ней ключ, Юнги с легким усилием нажал на ручку двери и наконец распахнул ее, чтобы его губы тут же искривила предвкушающая ухмылка: Чимин ждал его точно в том положении, в котором он, искусав его губы до заметной припухлости, оставил его буквально за десять минут до начала концерта. На полу. В одних узких джинсах. С завязанными за спиной его собственной рубашкой руками. — Ненавижу тебя, — почти выплюнул Чимин, оторвавшийся от залипания на экран огромной плазмы, висящей на стене, и смерил Юнги прищуренным взглядом. — Это в смысле, иди нахуй, — он дернул плечами для пущей убедительности своего негодования. — Иди нахуй, хен, — с понимающей усмешкой поправил его Юнги и, закрыв дверь, плюхнулся на диван, стоявший у противоположной той, на которой висела плазма, стене. — Хотя мы оба понимаем, кто именно туда сейчас пойдет, — он снова хмыкнул, прежде чем взял с широкого деревянного подлокотника дивана бутылку с водой и жадно присосался к ее горлышку. — Ага. Знаем. Ты, — фыркнул Чимин и демонстративно отвернулся от Юнги, при этом забавно поерзав по ворсистому ковру: передвигаться по такой поверхности без помощи рук было довольно затруднительно. Запрокинув голову на подушку дивана, Юнги широко развел ноги в стороны и блаженно прикрыл глаза, начиная считать про себя: обычно Чимин сдавался на счет «тринадцать». — Тебе обязательно было просить стилистов наделать кучу блядских дырок в тех джинсах?! — взорвался Чимин, когда Юнги только-только переходил к цифре «девять». Отлично. Значит, его детка сегодня после полуторамесячного воздержания тоже была на взводе. Юнги в сотый раз за последние полчаса довольно облизал пересохшие губы. Ему оставалось потерпеть совсем немного, прежде чем напряжение между ними достигнет предела и Чимин позволит ему сделать с собой что угодно, лишь бы наконец сбросить его. — А что потом? Им опять придется все зашивать, когда я уеду? То есть ты вообще о бедных людях не заботишься? И ты разве не читкой собирался людей до Гонконга доводить, а не выглядывающими сквозь эти ебаные дырки семейниками?! По-твоему это нормально, да? И пусть все смотрят? — продолжил возмущаться Чимин, вместе с тем стараясь не слишком заметно елозить по ковру. И Юнги не нужно было открывать глаза, чтобы понять по тихим звукам, что так его парень пытался, незаметно притеревшись о пол, протолкнуть поглубже наверняка раздражающе растягивающую его на протяжении нескольких часов пробку. — Эй! Не делай вид, что не слышишь меня! — Мне было жарко, — пожав плечами, все же вальяжно ответил Юнги и опустил одну из рук на бедро в приятной близости от паха. Ему нравилось удерживать себя на грани. Нравилось водить кончиками пальцев по внутренней стороне ноги, довольно ощутимо, но в тех зонах, где это еще не выглядело неприлично, давая себе время на то, чтобы в полной мере прочувствовать приближение того самого момента, когда все вокруг перестанет иметь для него значение и важным будет только Чимин, хрипящий от наслаждения его имя. — И вообще-то это были кельвины. — А на восемнадцати концертах до этого, значит, жарко не было? — въедливо прошипел Чимин, пока Юнги в то же время даже не попытался удержать сорвавшийся с его губ ядовитый смешок: Чимин со свойственным ему очарованием мог сколько угодно пытаться делать вид, будто пыхтел тут так яростно от недовольства, но правда, разумеется, плавала на поверхности и заключалась в том, что, очевидно, терпеть давление на зажатом плотной тканью вставшем члене ему было все труднее. Крупный бугорок на его брюках Юнги заметил, едва вошел в гримерку, так что теперь не отказывал себе в том, чтобы всласть напредставлять, каким пульсирующим, выплевывающим смазку будет набухший орган Чимина, когда он наконец без церемоний стащит с него грубый деним. — Это первая страна в экваториальном поясе за весь тур, — пояснил Юнги, так удачно припомнив факт из небольшого вводного экскурса о Сингапуре, который зачитал ему приставленный к нему гид, пока они добирались из аэропорта в отель. — Ну тогда жди, хен, — угрожающе проговорил Чимин. — Вернешься в Корею и обнаружишь сюрприз в своем шкафу. Обещаю постараться как следует, раз ты такой чувствительный к жаре. С радостью искромсаю не только твои брюки, но и… Чимин не договорил, чуть было не подавившись слюной, когда Юнги вдруг в мгновение ока оказался рядом с ним и обхватил его лицо одной ладонью, грубо сжав его щеки. — Значит, ты смотрел, да? — задал риторический вопрос Юнги, который сам же и проконтролировал, чтобы на плазме в гримерке транслировали весь концерт от начала до конца. — Сколько раз ты моргнул за эти два часа? Ни разу? — Юнги приблизился к нему вплотную, опаляя горячим дыханием его ухо. — Можешь сказать честно, Чимин-и. Здесь только мы с тобой. Дернувшись, Чимин предпринял слабую попытку вывернуться из цепкой хватки, но Юнги, стиснув его щеки покрепче, тут же пресек все его жалкие поползновения. — Ну, конечно, ты смотрел, детка, — голос Юнги вдруг сел, когда он представил, что именно должен был наблюдать Чимин в те несколько часов, что он отрывался на сцене. Как он то и дело ерошил мокрые от пота волосы, как большими глотками пил воду из расставленных на полу у колонок бутылок, проливая часть жидкости на футболку, которая после такого плотно облепляла его грудные мышцы. Как приподнимал край той самой несчастной футболки под одобрительный шум толпы, чтобы небрежно засветить резинку широких, с кучей гигантских карманов карго-штанов, которые, между тем, тесно обхватывали не только его щиколотки, но и талию. Как с вызывающе-дерзкой улыбкой высовывал язык, а затем призывно цокал им, пристально глядя прямо в кружащую в тот момент рядом с ним камеру. Как… Одним словом он успел сделать много чего за время концерта, что точно не должно было оставить Чимина равнодушным. — И что? Тебе понравилось то, что ты видел? — Отвали, хен, — пробормотал Чимин настолько внятно, насколько мог в своем положении. — Ну что ты, — елейно промурчал Юнги, немного неловко обняв все еще сидящего к нему боком Чимина обеими руками и вжавшись носом ему в шею. Чимин пах солоноватым потом, мылом с древесным ароматом и терпким, густым возбуждением. И Юнги продолжал делать один вдох за другим, пропитываясь этой обжигающей легкие смесью, из-за которой слюна вырабатывалась с такой скоростью, что он не успевал ее сглатывать. Хотелось прикусить нежную кожу там, где начинался плавный изгиб плеча Чимина, всосать ее и оставить на ней яркую метку, недвусмысленно дающую понять, кому принадлежал ее обладатель. А еще лучше разукрасить отметинами всю шею Чимина. Чтобы она горела от прикосновений и переливалась всеми оттенками фиолетового. И чтобы… чтобы потом получить от компании жестокий выговор за такую бездумность. Сам бы он, пожалуй, спокойно снес такое. Чимин был слишком вкусным, а остальное его интересовало мало. Но он не мог так подставить своего парня, который был куда чувствительнее в отношении того, как с ним обращался стафф их компании. Так что приходилось сдерживать себя изо всех сил и терпеть, отвлекаясь на сводящие с ума поскуливания Чимина, когда он толком еще и не касался его вовсе. Ебаные издержки профессии. — Ты только что обвинял меня в грубом отношении с персоналом. Но я не такой, детка. Разве я могу оставить тебя, когда вижу, как ты страдаешь? Когда ты так просишь прикоснуться к тебе, — в притворном сочувствии покачав головой и опустив одну руку вниз, Юнги с нажимом проехался ей по ширинке Чимина, выбивая из него первый всхлип, и гулко сглотнул. Даже сквозь ткань твердость под раскрытой ладонью ощущалась восхитительно: Чимин был таким из-за него. — И все это время ты слышал, как стафф ходил по коридору туда-сюда? — снова зашептал на ухо Чимину Юнги. — Как они бегали и суетились, не догадываясь, что за этой дверью, — Юнги ткнул пальцем куда-то в сторону, — прячется такая прелесть. Связанная, отзывчивая, податливая, неотрывно следящая за происходящим на сцене, пропускающая один вздох за другим. Это заставило тебя так возбудиться? Мысль о том, что, если бы нашелся кто-то достаточно настойчивый, кто во что бы то ни стало захотел попасть сюда, хотя ключ есть только у меня, он бы обнаружил здесь такого тебя? Посмотри на себя, детка, мне кажется, или от твоих брюк сейчас повалит пар? — Хен… Чимин так и не успел возразить на это хоть что-нибудь связное, когда Юнги, дернув его на себя, заткнул его грубым, мокрым поцелуем. На самом деле еще в кажущемся бесконечном коридоре он думал о том, как потратит добрую часть вечера только на то, чтобы как следует распробовать вкус этих губ, которых он был лишен так долго, как будет, смакуя, посасывать их, пытаясь запечатлеть в памяти этот момент. Но стоило только их губам соприкоснуться, как все романтичные помыслы вылетели из его головы, оставляя его лишь один на один с ненасытным чувством голода. Так что он мог только безостановочно вгрызаться в рот Чимина, вылизывать его, сплетая их языки, и измазывать их обоих в слюне, летящей во все стороны. У него немного звенело в ушах от звуков мокрых поцелуев и причмокиваний, а легкие постепенно начинало жечь от нехватки кислорода, но он не собирался останавливаться, прижимаясь к отзывчиво стонущему в ответ Чимину так близко, как только было возможно. — Детка, ты помнишь стоп-слово? — сипло спросил Юнги и заставил тяжело дышащего Чимина запрокинуть голову, потянув его за волосы, когда наконец нашел в себе силы оторваться него. — Не скажу, — Чимин попытался было замотать головой, но Юнги все еще крепко удерживал его, путаясь пальцами в мягких прядях, так что он только бессильно дернул связанными руками и отвел взгляд в сторону. — Не вредничай, детка, — Юнги облизнулся и, потянув Чимина вниз обеими руками за ремень на его брюках, заставил его полностью улечься на пол. — Я должен быть уверен, что ты помнишь, — чмокнув Чимина в приоткрытые то ли в возмущении, то ли в просьбе губы, Юнги принялся неаккуратно разделываться с его джинсами, то и дело вырывая из него болезненные вздохи, когда он особенно неосторожными движениями задевал его ноющий стояк. — Давай. Просто скажи вслух. Это несложно. — Ага, несложно. Когда не тебе его нужно сказать, — пробубнил Чимин, ерзая по полу, пытаясь уйти от атакующих со всех сторон распаляющих прикосновений. — Я не бу… Х-хен! Чимин надломленно взвизгнул, когда Юнги тесно сжал сквозь белье его обильно текущий член: на передней части боксеров виднелось все шире расплывающееся мокрое пятно. — Посмотри, как ты потек для меня, детка, — Юнги опустился ниже и провел кончиком носа по крепкому стояку, шумно втягивая воздух и наполняя легкие ароматом естественной смазки. — Неужели ты не хочешь, чтобы я наконец снял с тебя эту бесполезную, промокшую насквозь от того, какой ты липкий, тряпку и дал тебе то, что тебе так нужно? — мурчал Юнги, массируя плотными движениями конвульсивно дергающийся член Чимина, жар которого ощущался и сквозь ткань. Заламывающий брови и высоко стонущий от перевозбуждения Чимин все только продолжал что-то невнятно хныкать и очнулся с очередным взвизгом только тогда, когда Юнги, с довольной усмешкой наблюдавший за разворачивающейся перед ним картиной абсолютного повиновения, провел ногтем по венчику его головки. — Хочешь почувствовать то же самое на своей коже, Чимин-и? — проворковал Юнги, неотрывно глядя на то, как ломало перед ним Чимина. И ведь в самом начале их отношений он бы никогда не подумал о том, что Чимину может такое нравиться. С их долгое время довольно скучным — чего они правда не замечали, слишком занятые друг другом, — сексом исключительно в миссионерской позе это казалось Юнги чем-то крайне внезапным и неожиданным. Поначалу он временами боялся, что слишком давил на Чимина и перегибал палку, хоть они и договорились о стоп-слове с самого первого пробного раза, когда решились на разнообразие. Но затем он постепенно все отчетливее начал понимать, что Чимин, находясь в позиции подчинения, когда он мог полностью расслабиться и отпустить себя, передавая полный контроль в руки того, кому безоговорочно доверял, кайфовал от этого едва ли не хлеще, чем сам Юнги от того, что кто-то настолько сильно верил ему, что в самый уязвимый момент всецело вверял себя ему. С тех пор, как Юнги осознал это, он так же понял и то, что, кажется, во Вселенной не существовало более идеального пазла, чем они с Чимином. — Детка, тебе нужно только… — Стив Карелл! — сдавшись, выпалил Чимин и сильнее зажмурился, очевидно, пытаясь проигнорировать тихие смешки Юнги. Сперва они весьма обыденно собирались остановиться на стандартном «красный», чтобы не париться еще и из-за такой отчасти мелочи. Но затем Юнги вдруг вспомнил, как в свое время залпом посмотрел сразу подряд «Сорокалетнего девственника» и «Влюбиться в невесту брата» со Стивом Кареллом в главной роли, и ему показалось довольно забавным установить именно его имя в качестве стоп-слова. Чимин, который находил такой вариант слегка изощренно унизительным, не то чтобы был в восторге от подобного выбора, но в конечном итоге согласился с тем, что в этом имелась своя логика. — Умница, детка, — улыбнулся Юнги и принялся одной рукой мучительно неспешно стаскивать промокшее белье Чимина, второй рукой выкручивая его вставшие от возбуждения соски. — Хен, пожалуйста, быстрее, — заныл Чимин, пока Юнги все так же неторопливо и возился с его боксерами, подтаскивая их пониже то с одной ноги, то со второй, отказываясь прекращать терзать распухшие от безжалостного трения горошины. — Не уверен, заслужил ли ты, детка, — хмыкнул Юнги, царапая ногтями втянутый живот Чимина, плавно переходя на его бедра и оставляя на них глубокие борозды. — Ты тут недавно собирался одежду мою порезать. За такое, пожалуй, придется тебя немного наказать. Вопреки собственным словам спустя пару секунд Юнги все же плавным движением стащил с Чимина его боксеры и отбросил их куда-то в сторону, заметив, как того постепенно начинало буквально потряхивать от предвкушения. Он опустился ниже, потираясь собственной футболкой о раздраженные соски Чимина, чтобы все-таки прикусить кожу у самого основания его шеи, оставляя на ней небольшой след. Чимин на это подался вперед, врезаясь наконец свободным от тисков членом в бедро Юнги и заскулил от слишком яркого, обжигающего соприкосновения. — Тише, детка, — погладив его по тазовой косточке, успокоил его Юнги. — Сейчас. Встав на четвереньки, Юнги устроился поудобнее и шумно выдохнул, обдавая жарким дыханием дернувшийся ему навстречу член. Он хищно облизнулся, роняя несколько капелек слюны на покрасневший, качающийся перед его носом стояк. У Чимина был не слишком впечатляющий размер, которого тот по первости — и по глупости — стеснялся, но у Юнги сносило крышу от того, как этот аккуратный член полностью помещался ему в рот. Он немного боялся, что они не смогут практиковать горловой минет слишком часто, особенно когда наступала пора постоянных выступлений. Но не особенно длинный и не слишком толстый ствол Чимина дарил ему столь желанное чувство наполненности, при этом не травмируя его горло так, чтобы ему после требовалось несколько дней на восстановление голоса. И это была еще одна идеальная составляющая и без того абсолютно идеального для него Чимина. Хлопнув сгоравшего от жажды приносящих облегчение прикосновений Чимина по тугим яйцам, свисавшим тяжелыми, набитыми спермой шарами, — в первую очередь, чтобы отрезвить самого себя, — Юнги обильно сплюнул на его головку и размазал слюну по всему стволу, смешивая ее с сочащейся из приоткрывшейся уретры смазкой. Он еще пару раз провел рукой по члену, потуже сжимая его у головки, выжимая из нее больше предэякулята. А затем подался вниз и насадился на него до самого основания, плотно проскользив губами по соленой коже. Уткнувшись носом в лобковые волосы, Юнги замер, давая им обоим короткую передышку для осознания того, что они наконец и правда делали это. Но все его терпение испарилось окончательно, когда он почувствовал, как Чимин зашевелился под ним и умоляюще развел ноги шире в стороны. Упершись обеими руками в бедра Чимина, чтобы удерживать его на одном месте, Юнги начал совершать медленные, поступательные движения головой. Он с характерными чавкающими звуками насаживался на член, старательно стискивая губы как можно теснее, не забывая проходиться языком по небольшим пульсирующим венкам. У самой головки он временами тормозил ненадолго, чтобы пустить вниз по крепко стоявшему стволу больше слюны, а затем вновь возвращался к собственному ритму, рваному и постоянно сбивающемуся, когда он отвлекался, чтобы подразнить поджавшиеся яйца Чимина, наслаждаясь его хрипами, пока он проводил по ним ногтями. И единственным, о чем Юнги жалел было то, что он не додумался установить камеру в гримерке перед началом концерта, когда он еще был способен мыслить здраво. Пожалуй, это было не слишком безопасно во времена, когда знаменитостей то и дело взламывали, но… Слышать звуки, которые беспрестанно издавал Чимин, было потрясающе. Жалостливые, молящие, высокие и постоянно ломающиеся… И все же он был совсем не прочь — особенно позже, когда Чимин будет вынужден снова оставить его одного, — пересмотреть запись, чтобы со стороны увидеть, как отзывчиво Чимин гнулся под ним, как он распахивал губы в немом крике, отчаянно цепляясь пальцами за ворс ковра, как он дергался из стороны в сторону, закатывая глаза, и с хрустом выгибался над своими наверняка затекшими от нахождения в одном положении руками, напрягая мышцы пресса. Представляя, каким уничтоженным сейчас должен был выглядеть Чимин, Юнги, руки которого вновь удерживали его за бедра, до глубоких отметин впивался пальцами в их мягкую, влажноватую кожу, стремительно наращивая темп и планомерно доводя своего парня до экстаза, когда его стоны, льющиеся из него непрерывным потоком, то и дело срывались, превращаясь в беззвучные выдохи, настолько частые, что, казалось, будто он задыхался. И в момент, когда Юнги почувствовал, как мышцы под его пальцами начали сокращаться все чаще, свидетельствуя о скорой разрядке, он вобрал спазмирующий член до упора и сглотнул, сдавливая горлом текущую головку, чтобы затем со звонким чпоком оторваться от захлебывавшегося собственной слюной Чимина и с самым невинным выражением лица, игнорируя стекающую по его подбородку смазку, спросить: — Чимин-а, ты помнишь? Я дверь закрыл, когда вошел? В следующую секунду глаза Чимина широко распахнулись, излучая дикий, всепоглощающий ужас, а спустя еще мгновение он вдруг весь мелко затрясся и почти завыл, падая в пучину разрушенного оргазма. Юнги едва успел отползти чуть в сторону, чтобы не получить от Чимина пяткой в живот, когда и спустя пару минут его не перестало мотать из стороны в сторону от прерванной на самом пике стимуляции. Его собственное возбуждение давно упиралось в тугую резинку его штанов, которые хотелось поскорее снять и выбросить куда-нибудь подальше, чтобы и самому наконец испытать заветное облегчение. Но вместо этого Юнги был всецело сосредоточен на созерцании Чимина, которого все еще слегка колотило и в уголках глаз которого собрались мелкие слезы. В такие моменты, как сейчас, Юнги даже немного завидовал способности Чимина расслаблять свое тело во время секса настолько, чтобы совершенно не контролировать свои реакции. Самому ему для оргазма, напротив, требовалось ощущать, что контроль сосредотачивался именно в его руках. И да, именно это и заводило его больше всего во всем процессе, но, глядя на то, как ломало Чимина перед ним, он все равно не мог не думать, что, может, действительно упускал что-то, напрасно не пробуя примерить на себя иную роль. — Хен, ты ебаный псих, — неверяще прошептал Чимин, грудь которого высоко вздымалась, пока он безрезультатно пытался хоть немного выровнять дыхание. Юнги на это только понимающе усмехнулся, вспоминая все пьяные признания Чимина в том, что одна из причин его любви к нему как раз и заключалась в том, что при общей стабильности их отношений, в них все еще находилось место для чего-то безумного. Не то чтобы группис были чем-то необычным в индустрии айдолов. Никто бы и не пискнул, если бы Юнги вдруг решил на пару вечеров вызвать себе девочку. Или даже не одну. Но если бы его застукали с мембером его же группы… Пожалуй, тоже не столь редкое явление, как считали некоторые, и все же компании пришлось бы изрядно попотеть, чтобы замять такое. — Готов к раунду два, детка? — Юнги нисколько не сомневался в том, что услышит положительный ответ, но отчего-то все равно не мог не уточнить. — У тебя какая-то нездоровая помешанность на счете, ты не замечал? — неосознанно сводя колени вместе, фыркнул Чимин. — И вообще… Развяжи меня наконец. — Хочешь сказать стоп-слово? — Юнги выжидательно выгнул бровь. — Нет! — тут же вскрикнул насупившийся Чимин. — Тогда придется потерпеть еще, детка, — Юнги пожал плечами и, проведя пару раз рукой по собственному стояку, глубоко вздохнул, не до конца определившись, были ли эти слова обращены исключительно к Чимину или к нему самому тоже. — Ты ведь будешь послушным для меня, да? Поцеловав недовольно скривившегося Чимина в щеку, Юнги вновь обхватил его прижимавшийся к животу пунцовый член. Все тело Чимина тут же свело крупной судорогой, и он несдержанно замычал от гиперстимуляции. Юнги размеренно заскользил кулаком по налившемуся стволу, потирая подушечкой большого пальца особенно чувствительное место под головкой. Свободной рукой он при этом похлопывал Чимина по низу живота, едва ощутимо таким образом дразня наверняка затвердевшую от возбуждения простату. За время их отношений с Чимином он освоил буквально все техники непрямого массажа простаты, просмотрев огромное количество обучающих курсов, так что, если когда-нибудь его карьера артиста по какой-либо причине завершится, он всегда будет знать, в какую область сможет подастся, демонстрируя в ней отточенные на практике до совершенства навыки. И он бы с удовольствием устроил Чимину полноценный курс подобного массажа, после которого от его парня наверняка окончательно ничего бы не осталось. Но Чимин вновь принялся бесстыдно разводить ноги все шире и шире, при этом подаваясь тазом вперед навстречу столь мучительным ощущениям, что так сладко щекотали его нервы, так что волосы по всему его телу вставали дыбом, и Юнги наконец решил перестать игнорировать то, на что он так старательно не обращал внимание весь этот вечер: довольно здоровый фаллоимитатор с узлом у основания — Юнги все еще помнил, с какими ехидными смешками Чимин в свое время наблюдал за тем, как он тщательно выбирал на сайте магазина для взрослых нечто с названием «дидло в виде члена инопланетной собаки», и теперь испытывал особое удовольствие от осознания того, что это была любимая игрушка Чимина во всей их обширной коллекции. Но еще больше Юнги нравилось то, что Чимин предпочитал именно стандартный дилдо, а не все эти вибрирующие штуки, вполне способные заменить его. Нет. Его Чимин в большинстве случаев отдавал предпочтение именно этому фаллосу, который — за исключением инопланетного узла, конечно, — больше остальных походил на член его любимого хена. — Сколько смазки ты влил в себя, чтобы вставить это? — насмешливо спросил Юнги, похлопывая рукой основание дилдо и вгоняя его чуть глубже в анальный проход. — Так скучал по мне, да, детка? — Чимин вымученно застонал, и Юнги счел его хрипы звуками согласия. — Сейчас. Я дам тебе то, чего ты хочешь. Покрутив дилдо в разные стороны, сильнее раздражая и без того чувствительные стенки, Юнги резким движением наконец вытащил его и отбросил на пол, предположительно ко всем прочим вещам Чимина, от которых он самозабвенно постепенно избавлял его на протяжении всего вечера. И благодаря солидной толщине фаллоса ему даже не потребовалось дополнительно смазывать свои пальцы: спустя всего мгновение они и так легко вошли в ощутимо свободную от долгой растяжки дырочку. Не медля ни секунды, Юнги тут же начал беспорядочно толкаться тремя пальцами в разные стороны, даже не пытаясь отыскать простату. В том состоянии, когда дышать можно было только через раз, а пальцы на ногах судорожно поджимались в ответ на любое прикосновение к его телу, Чимину и так было более чем достаточно обрушившейся на него со всех сторон стимуляции, чтобы кончить. И прекрасно понимая это, Юнги внимательно следил за выражением лица своего парня, чтобы не пропустить тот момент, когда все станет слишком серьезно. Он продолжал теперь все активнее надрачивать сочащийся смазкой — словно у крана сорвало после месяцев неиспользования резьбу — член Чимина, с силой врезаясь основанием кулака в лобок при каждом движении вниз и прокручивая запястье у опухшей головки. И вкручивая в него с хлюпающими звуками легко скользящие от обилия искусственной смазки в нем пальцы, Юнги наблюдал, как постепенно заламывались бровки Чимина и как морщился его очаровательный нос, и высчитывал финальные секунды до очередной забавной в своей наивности попытки его парня кончить. На этот раз подвести разморенного и потерянного в ощущениях Чимина к черте оказалось еще проще. Он вновь крепко жмурился, прикусывал нижнюю губу так сильно, что она потрескалась почти до крови, и извивался всем своим невероятно пластичным телом, лишенный возможности прикоснуться к себе и наконец прекратить свои мучения. Он шумно дышал и инстинктивно дергал ногой после каждого особенно неосторожного проникновения. И Юнги тут же понял, что дальше тянуть было нельзя, когда увидел, как две одинокие мокрые дорожки наконец побежали по щекам поскуливающего Чимина. — Детка, все еще помнишь стоп-слово? — в третий раз за вечер спросил Юнги, в одну секунду убирая руки и поднимаясь на собственные дрожащие ноги. Ответом ему служил очередной приглушенный всхлип. И все же Юнги дождался, пока лишенный сил на вербальный ответ Чимин слабо кивнул ему несколько раз, прежде чем наконец избавил себя одновременно и от брюк, и от боксеров, которым, возможно, теперь никакая стирка была бы не в силах помочь, после того, сколько смазки в них натекло. Думая о том, что с гневом стилистов он разберется как-нибудь в другой раз, Юнги сосредоточил все оставшиеся в нем силы на то, чтобы дотащить отяжелевшего и жалобно хнычущего Чимина до дивана. А затем, прислонив Чимина к одной из подушек, он уселся у него за спиной, чтобы наконец развязать не слишком тугой узел на его руках: Чимин должен был иметь постоянную возможность освободиться самостоятельно, если бы вдруг захотел этого в то время, пока шел концерт (или после него). Расправляясь с запутавшейся у запястий Чимина рубашкой, Юнги не мог не облизываться при мысли о том, в какое месиво он сумел превратить своего парня, который, словно тряпичная кукла, теперь безропотно поддавался любой его манипуляции. Можно было больше не беспокоиться о том, что Чимин, обычно всегда соблюдавший правила игры, мог, высвободив руки, неосознанно коснуться себя, пока это все еще было ему запрещено: сейчас он в принципе вряд ли был в состоянии самостоятельно сделать хоть что-нибудь. Поэтому Юнги, когда он наконец разобрался с вызвавшей в нем в какой-то момент легкое раздражение рубашкой, не составило никакого труда уложить Чимина на спину и раскрыть его для себя, закинув одну его ногу на диванную подушку, а вторую опустив на пол. То, сколько смазки успело натечь из Чимина на тут же потемневшую обивку даже за несколько секунд, как будто непрозрачно намекало, что использовать дополнительно лубрикант было вовсе необязательно — особенно с учетом того, что, как бы Юнги ни пытался делать вид, что развезло тут только Чимина, с его головки смазка тоже едва ли не лилась, — но Юнги все равно принялся судорожно шарить рукой по дивану в поисках предусмотрительно оставленной там бутылочки. Когда заветный флакон наконец нащупался в самом углу, в щели у подлокотника, Юнги несдержанно выдавил добрую его половину на ладонь, чтобы затем, прикрывая глаза и сцеживая сквозь зубы гортанный стон, тесно провести ей пару раз по собственному покачивающемуся члену, который он непозволительно долго игнорировал. За годы отношений с Чимином он успел натренировать свою выдержку так, чтобы получать удовольствие от того, как болезненно тянуло его оставленный без внимания член, пока он был всецело занят своим парнем. И все же временами желание наплевать на все и просто довести себя рукой до оргазма без лишних заморочек оказывалось едва ли не сильнее его. Так что ему пришлось срочно отнять руку и пихнуться ей в призывно раскрытого для него Чимина, в последний раз проверяя, точно ли тот был готов к проникновению, чтобы не поддаться собственной слабости. Он аккуратно обхватил себя у основания, слегка передавливая его, чтобы хотя бы — вероятнее всего безрезультатно — попытаться увеличить время, которое ему потребуется, чтобы дойти до разрядки, и несколько раз шлепнул скользкой головкой по пульсирующей, заметно растянутой дырке Чимина. А затем он толкнулся вперед и одним движением погрузился в сводящую с ума узость до самых яиц и замер, блаженно жмурясь и впитывая в себя этот момент. Вот оно. Вот то, что он любил больше концертов, больше любви и восхищения толпы и даже больше самого процесса создания треков. Момент, когда они с Чимином окончательно становились единым целым. Когда-то очень давно, когда он только вступал на тернистый путь к своей мечте стать известным музыкантом, голос и мысли которого слушают люди, он думал, что ничто в жизни не сможет стать для него столь же ценно, как возможность выражать себя в песнях и становиться через свои тексты незримой опорой для кого-то еще. Даже если это было претенциозно, Юнги, в те минуты, когда ему хватало смелости быть откровенным с самим собой, признавался себе, что действительно хотел именно этого: быть значимым для других людей, быть чужим утешением, которого ему самому столь долгое время не хватало в его жизни, быть чьей-то поддержкой и мотивацией двигаться вперед. Потому что знание того, что он, возможно, делал хотя бы одну жизнь хотя бы немного лучше, наполняло для него смыслом его собственное существование. А потом в его жизни появился Чимин, и все его прежние представления о себе приобрели куда более тусклый оттенок. Они не погасли окончательно, но заметно померкли на фоне вспыхнувших в нем чувств к Чимину, на которые он прежде никогда не считал себя способным. И он слышал от многих, что, пожалуй, ему не стоило так погружаться в эти временами, несмотря на общую идиллию, сложные отношения, что чувства имеют свойства угасать, что растворяться в другом человеке глупо и крайне небезопасно. Но он не чувствовал, будто растворялся в Чимине, будто терял часть своей личности или жертвовал чем-то слишком ценным ради того, чтобы они могли быть вместе. С Чимином он чувствовал себя так, будто нашел вторую половинку своей души, которая наконец и делала его жизнь осознанной, наполненной смыслом. Потому что в глазах Чимина он видел все то, к чему так стремился: безграничную веру в него, абсолютные уважение и доверие к нему и главное — искреннюю любовь просто за то, каким человеком он являлся. И именно это помогало Юнги подниматься с постели и продолжать бороться за свое счастье каждый день, заодно постоянно побуждая его становиться лучшей версией себя. Потому что если в этом мире и существовало то, что он бы не смог вынести, так это разочарованный взгляд его парня. И… Юнги пришлось открыть глаза и проморгаться от ударившего по зрачкам слишком яркого света, когда он ощутил, как теснее сжался вокруг него просяще постанывающий Чимин, почти беззвучно и безостановочно шепчущий его имя и словно в забытьи дергающий головой в разные стороны. Выдохнув в последний раз и покрепче обхватив обеими руками Чимина за талию, Юнги наконец перешел к не слишком быстрым, но резким и глубоким толчкам, выбивая из лежащего под ним парня тихие всхрипы. Он не был уверен, попал ли хоть раз разбухшей головкой по простате, но по тому, как Чимина мотало по всей поверхности дивана, становилось понятно, что для него это и не имело никакого значения. Поэтому Юнги, все же пытаясь нарастить темп, только вбивался в него все настойчивее, с влажными звуками хлопая поджатыми яйцами по его покрасневшим от постоянных ударов ягодицам, хаотично выбирая самые разнообразные углы для проникновения. Он и сам коротко стонал, когда тесные стенки так плотно обхватывали его нуждающийся в скорейшей разрядке член, и острое возбуждение судорогой пробегалось по всему его телу все ощутимее с каждым новым движением вперед, казалось, планомерно расщепляя его на атомы. Так что в конце концов Юнги едва успел повалиться на Чимина и топорно прижаться к его распахнутым губам своими, чтобы заглушить его финальный сорванный крик, когда они одновременно кончили от переизбытка стимуляции и эмоций. То, как Чимин доходил до оргазма без рук и даже, вероятно, периодически без непосредственного воздействия на простату, заставляло Юнги пропускать один вдох за другим, пока он заливал все его нутро горячей спермой, опустошая наконец столь долго нывшие яйца. И как он мог допустить хотя бы на секунду мысль о том, что хоть что-то сможет превзойти для него возможность так тесно обнимать разрушенного, абсолютно расслабленного Чимина, который, даже находясь в полубессознательном состоянии, все равно продолжал неосознанно цепляться за него кончиками подрагивающих пальцев?.. — Мне понравилось сегодня. Очень, — сонно зевая, проговорил вдруг Чимин, когда, по ощущениям Юнги, они пролежали в тишине, нарушаемой лишь их сбитым дыханием, наверняка не меньше часа. На самом деле по тому, как наконец размеренно поднималась грудь Чимина при каждом его вдохе, Юнги, лежавший за его спиной, так и не вытащивший из него член, зная, как он любил уже после оргазма сохранять на какое-то время ощущение приятно тянущей заполненности, думал, что он, вымотавшись, давно уснул. Так что, услышав его тихий голос, Юнги заметно вздрогнул, стряхивая с себя дрему, в которую и сам наконец начал проваливаться. — Концерт в смысле. Было очень круто, хен. — Правда? — не то чтобы Юнги после стольких лет сомневался в своих навыках, и все же похвала Чимина, которого он действительно считал выдающимся перформером, каждый раз заставляла его эго, довольно и вальяжно почесываясь, широко раздуваться. — Ага, — подтвердил Чимин. — Не считая твоих дурацких дырок на штанах, конечно. — Попрошу нуну зашить их обратно, — посмеиваясь, успокоил его Юнги и поцеловал в плечо для большей убедительности. — Я проверю, — угрожающе прошептал Чимин, но тут же снова зевнул и, пошарив рукой у себя за спиной, уложил себе на живот ладонь Юнги, переплетая с ним пальцы. — Но в остальном, хен… Я, конечно, очень жду, когда мы снова сможем все вместе поехать в тур, но я рад, что у тебя появилась возможность сделать это и в одиночку тоже. — Вообще-то я на каждом интервью говорю, что больше всего мечтаю снова стоять на сцене со всеми вами, — Юнги прикусил губу, застигнутый врасплох внезапными откровениями Чимина. — Я знаю, — Юнги этого не видел, но был уверен, что Чимин наверняка закатил глаза, недовольный его попытками помешать ему сказать что-то трогательное. — Но это же не значит, что тебе не нравится общаться с аудиторией один на один. Я знаю, что мы все любим группу и ее интересы всегда поставим выше собственных, но это все равно другое… Так что я просто рад, что, несмотря на всю жопу, ты в то же время имеешь возможность сиять. Никто бы не сделал этого так, как ты, хен. И я очень горжусь тобой. Ты всегда говорил, что хотел бы, чтобы твой голос слышали. И я наблюдал сегодня не только за тобой, но и за теми, кто пришел на концерт. И… То, как они плакали, смеялись и от души подпевали тебе, наверняка оттаптывая ноги друг другу во время прыжков, их горящие глаза, а еще это ощущение какого-то родства и общности у огромного количества людей, пусть и на короткий миг… Все трудности, через которые нам приходится проходить, стоят этого момента. Когда, пусть и на пару часов, ты делаешь чьи-то жизни лучше. — Ты разве не должен просто мямлить что-то бессвязное и едва ворочать языком после того, что я сделал с тобой сегодня, — спросил Юнги, смущенно утыкаясь носом в плечо Чимина. Наверное, он никогда не научится слушать что-то такое от своего самого лучшего и понимающего в мире парня. — Должен, — кивнул Чимин, устало притираясь щекой к подушке и шумно вздыхая. — А ты должен встать и наконец закрыть чертову дверь. Мало ли что, хен! Как ты вообще можешь быть таким беспечным? — Она закрыта, Чимин-и, спи, — выдохнул Юнги, прикрывая глаза. У них было не так много времени, прежде чем менеджеры, которых он предупредил заранее о том, что останется на какое-то время в своей гримерке — ему пришлось наплести им что-то о том, что он хочет сразу после концерта сделать пару набросков текстов, пока эмоции и впечатления свежи в памяти, — начнут переживать по поводу его уж слишком долгого отсутствия. И все же он полагал, что им требовалась небольшая передышка, прежде чем они оба смогут выйти из этой комнаты, не выглядя при этом так, будто по ним проехался асфальтоукладчик. — Что? — насторожился Чимин, видимо, не ожидавший подобного ответа. — А нафига тогда… Хен! — Чимин было взвился над диваном, но Юнги, сильнее надавив ему ладонью на живот, заставил его улечься обратно. — Ты придурок, хен! Я же тебе поверил! — Эй, Пак Чимин… — голос Юнги прозвучал мягко, но вместе с тем и слишком серьезно, так что Чимин, слегка опешив, тут же успокоился и занял прежнее положение. — Я никогда не сделаю ничего, что может поставить тебя под удар. Ты слышишь, Чимин-а? Никогда. Чимин на это больше ничего не ответил, только покрепче стиснув пальцы на ладони Юнги. Но из выписки в его медкарте после их недавнего очередного медосмотра Юнги прекрасно знал, что никаких проблем по части отоларингологии у Чимина не имелось. И это заставляло его счастливо улыбаться, пока он прикрывал глаза, чтобы наконец позволить себе расслабиться после напряженного дня.