where you go, i go

      Озлобленная метель, гоняющая по пустым улицам вымершего посёлка, слепящие глаза порывы снежной разбушевавшейся бури, стихла в одно мгновение, стоило только уловить отзвуки родительских криков на втором этаже дома, едва Антон переступил порог входной двери.       С кухни равнодушно доносился звук работающего радио, стоящего на потрескавшемся подоконнике и оповещающего его о резких ухудшениях погоды.       Информация в воспалённом сознании задерживаться не желала, и Антон, лишь смутно подумав о том, что это, на его памяти, первый раз, когда он был рад слышать даже эти ненавистные фразы-предвестники беды от матери с отцом, только устало стянул с себя испачканную от долгих похождений по лесу куртку и вылез из вымазанных кашей из грязи и мокрого снега ботинок.       Все мысли смешивались в голове, наслаивались одна на другую и тут же в этом едином порыве вылетали прочь, оставляя ему только пару мгновений блаженной пустоты до своего очередного неминуемого вторжения.       Грузным мешком тяжёлых конечностей Антон побрёл наверх по скрипучим ступеням ветхой лестницы, пригибая голову к поникшим плечам каждый раз, как до слуха долетали взаимные обвинения, разносящиеся злостным эхом по тонким стенам дома, словно пытаясь таким образом спрятаться от этого гнёта ненависти и презрения, нависшего над потолком.       Проходя мимо приоткрытых дверей, что были не способны заглушить собой все разлетающиеся громогласными молниями и громом крики, подписывающие царившую подавляющую ауру внутри, Антон уже было хотел незаметно проскользнуть в свою комнату, лишь на минуту прислушиваясь к не умолкающему, разгорающемуся скандалу, как внимание его вдруг привлекла испуганная Оля, прикрывающая своё заплаканное личико дрожащими ладошками и прячущаяся в поглотившей её тьме дальнего угла.       Завидев остановившегося поодаль брата, девочка тут же вся подобралась, на миг скидывая с себя накрывающее её полотно бессильного ужаса и страха, подбегая к застывшему рядом Антону и обхватывая его своими тоненькими, замёрзшими руками, находя в нём долгожданную опору и своевременное спасение.       — Тоша, скажи им, чтобы они прекратили! — послышалась от неё тут же выкрикнутая сквозь слёзы, заглушённая слоями одежды на животе Антона отчаянная просьба, пока её маленькие пальцы с удивительной для неё силой сжимали его свитер на спине.       Чувствуя внутри себя лишь заливающую все внутренние клетки истощающую слабость, превращающую его в неповоротливую груду словно заледеневших органов и трещащих костей, он только приобнял девочку в ответ, не находя в себе и пары слов, способных утешить захлестнувшую панику ребёнка.       — Давай уйдём! — всё не успокаивалась сестра, глотая жалостливые всхлипы и дрожа в кольце из его рук, не разнимая своей судорожной хватки.       — В комнату? — единственное, что удалось ему выдавить из себя в этот момент, желая только исчезнуть из этого злосчастного коридора поскорее.       — Нет! Дальше! — кричала сдавленно Оля, отпуская ткань его одежды и потянувшись прикрыть свою склонённую вниз голову подрагивающими руками, словно это могло бы ей помочь огородиться от пронзительных воплей за стеной. — Отведи меня в Небыляндию, как ты и обещал!       Вознамерившись увести сестру подальше от проклинающих друг друга родителей и их нескончаемых, бесконечных оскорблений, не в силах больше выслушивать такую откровенную неприязнь со стороны родных, чувствуя, что болезненно пульсирующая голова вот-вот расколется напополам, Антон аккуратно подтолкнул сестру к двери своей комнаты, даже не обернувшись на послышавшиеся позади них стремительные шаги.       Прикрывая столь ненадёжное, хлипкое деревянное препятствие их временно защитных стен, покрытых мраком, парень прислоняется к спасительной твёрдости спиной, едва сдерживая себя от того, чтобы бескостным мешком не рухнуть на пол.       Внутри поднимается неистовая, томящаяся всё это время где-то в уголках его души злость на нерадивых, безучастных к существованию своих детей родителей, в очередной раз забывших про собственную дочь, и он был готов поклясться, что она была сейчас во сто крат больше, чем ледяное презрение тех по отношению к друг другу.       Оля прошлась по залитой непроглядной тьмой комнате, неловко присев на край его кровати и обратившись сквозь черноту раннего вечера к нему:       — Почему тебя не было так долго?       Объясняться перед сестрой не хотелось, как и что-либо говорить вообще, но вопреки всему он смог из себя нехотя выдавить ответ, стараясь не возвращаться к воспоминаниям пугающих объявлений о пропавших в замкнутом помещении милицейского участка:       — Я пытался помочь одной девочке.       — Ты помог ей? — без промедления поинтересовалась Оля слабым, не содержащим в себе и капли того привычного ему жизнерадостного света голосом, всё ещё напуганная продолжающейся страшной ссорой, отзвуки которой теперь было еле слышны с первого этажа. Видимо, мать с отцом переместились на кухню.       — Не думаю, — горестно вздохнул Антон, понимая, что их сегодняшние поиски не принесли ровным счётом никаких плодов.       Банально-детское, но такое сокровенное, искреннее желание отправиться с сестрёнкой в Диснейленд так и останется несбыточной, недостижимой не при каких усилиях для него мечтой.       Хотелось заплакать от собственной глупой наивности и в то же время гневно взвыть от осознания своей абсолютной беспомощности в сложившейся, кошмарной ситуации, повисшей свинцовой, жуткой тучей над бездействующим посёлком.       Антон встряхнул головой, прогоняя такие ненужные сейчас мысли, и уже набрал в лёгкие воздуха, успокаивая загнанное в груди сердце и намереваясь перевести тему в более безопасное для столь уязвлённой в данный момент сестры русло, как был прерван неожиданным глухим звуком, донёсшимся со стороны окна, и заставившим Олю содрогнуться.       — Ой! — вскрикнула она на высокой ноте, покосившись опасливо в сторону раздавшегося шума. — Ты кого-то ждёшь? — последовало далее с просквозившими нотками удивления в изменившейся интонации.       «Нет», — мысленно покачал головой Антон, но в слух ничего не произнёс, под приглушённые звуки разбивающейся снизу посуды приближаясь к закрытым занавескам и едва не вздрагивая от вновь прилетевшего в оконную раму снежка.       Не давая себе и секунды на размышления, уже предвидя увидеть таинственных существ в звериных масках за своим окном, он одним рывком распахнул штору, сразу же хватаясь выслеживающим взглядом за свежие следы на снегу и замирая от окатившего его вдруг изумления.       Там, внизу, неловко топчась на одном месте, поправляя съезжающую шапку на ушах, на него смотрел не кто иной, как Ромка, прячущий ладони в карманах своих потрёпанных штанов и воровато оглядывающий простирающуюся вокруг его дома открытую, сельскую местность.       «Открой», — произнёс тот одними губами, делая соответствующий словам жест рукой, подходя ближе к припорошенному снегом карнизу.       Путаясь в своих же пальцах от захлестнувшего его внезапно необъяснимого волнения внутри, Антон хватается за держащуюся на одном честном слове ручку и дёргает ту с дребезжанием стекла, впуская в протопленную умиротворяющим теплом комнату уличный мороз и хриплый голос своего нового знакомого, остановившегося в паре шагов от стены из разбитых, тёртых кирпичей.       — Жив?       Антон непроизвольно нахмурился, не понимая причины сей странного вопроса, и озадаченно смерил взглядом своего нежданного ночного гостя, желая понять, что тот имел в виду.       — Жив, — кивнул он утвердительно, не зная, что ещё ответить, и ощущая себя по неизвестным ему причинам несусветным дурачком, путаясь в догадках.       Что Ромке от него вдруг так срочно понадобилось, что он нагрянул к нему с приближением особенно опасной в такое время ночи, так ещё и в одиночку? Снова придумал какой-то абсурдный и до смешного нелепый план по завоеванию сердца Полины, и на радостях пришёл с ним поделиться, не в силах больше ждать? Нашёл новый след зацепки, способной вывести их на ступень выше в поставленной цели поймать маньяка? Пропал кто-то ещё из детей? Что же могло привести его в столь поздний час, они же ведь только недавно распрощались?       Что бы это ни было, Петров заранее приготовился дать отрицательный ответ. Связываться и доверять отпетому хулигану больше не хотелось. Тихонов был прав — это знакомство не сулило ему ничего хорошего с самого начала, и проблем потом Антон не оберётся от таких сомнительных связей… ведь так?       — А почему не должен-то? — решился всё же продолжить разговор Антон, когда возникшая пауза повлекла за собой странную неловкость, с мыслью о том, что узнать у Ромки непосредственную причину сего появления будет гораздо проще и достовернее, нежели терзать себя возможными предположениями, не способными дать ему ответ.       — Да у тебя такая рожа бледная была, когда мы из мусарни вышли, что я уж разволновался, как бы ты не слёг где по дороге, — хмыкнул тот, насмешливо кривя лицо. — Вот и решил проверить на случай, чтобы на меня потом не повесили чего.       «Волнуется о собственной шкуре», — дошло, наконец, до Антона, задумавшегося о его словах.       А ведь и правда, случись с ним что после их привода в милицию, затеряйся он где среди кривых ветвей и грозно возвышающихся сугробов, его неожиданную пропажу с более чем высокой вероятностью могли бы повесить на не причастного ни к чему Ромку, который, несмотря ни на что, составлял компанию ему, и у которого, судя по всему, были крайне сомнительные отношения с так негативно настроенным к нему лейтенантом, и вся общая, скверная репутация которого сыграла бы уж далеко не последнюю роль.       — Проверил? — Антон не хотел, чтобы заданный им вопрос прозвучал столь возмущённо, и словно бы напыщенно, так, будто Пятифан сделал что-то поистине плохое, придя к нему в ночи, но пришедшее запоздало истинное понимание его внезапного визита отчего-то поселило внутри непонятную, тусклую обиду, требующую, чтобы гость покинул территорию его дома как можно скорей.       Сзади, по ногам, пронёсся лёгкий, едва ощутимый поток воздуха, словно кто-то прошёл мимо, остановился рядом с ним у открытого окна, и он только сейчас вспомнил о том, что Оля всё ещё была с ним в комнате, молча глядевшая на его непринуждённый разговор с ей неизвестным ровно до этой минуты.       — Кто это, Тош? — девочка ухватилась за широкий, выпяченный подоконник пальцами, но встать на носочки, дабы взглянуть сквозь мутное стекло на пришедшего, всё ещё опасалась, не привыкнув к нежданным гостям.       Антон растерялся, не желая представлять своей сестре бесцеремонно явившегося к ним школьного, неблаговоспитанного хулигана, и уже хотел было закрыть распахнутое окно, преградив проход продирающему до костей ледяному ветру и тем самым показывая Пятифану всё его имеющееся желание продолжить их преинтересный диалог, чтобы тот таки убрался прочь, однако ему помешал неопределённый звук, что донёсся со стороны копошащегося у дерева юноши.       Рома, оттолкнувшись ногами от земли, ухватился обеими руками за одну из низких ветвей дуба, и, повиснув, расположившись поудобнее, подтянулся вверх одним движением, сгибая локти на конце и перекидывая одну ногу через толстый сук, поднимаясь, старательно удерживая равновесие, на ноги.       — Ты что делаешь? — не то возмутился, не то удивился Антон, глядя во все глаза на это подражание акробату, обезьянкой взбирающегося ввысь.       Тот его вскрик проигнорировал, даже не думая останавливаться, и с завидной ловкостью переползал с одной ветки на другую, ни разу не покачнувшись и со всем упорством вознамерившись добраться до самого конца.       Одна из ветвей внезапно хрустнула, заставив Олю, на пару с Антоном наблюдающую сея представление, негромко пискнуть, пригнувшись от испуга вниз, но Ромка, не обратив на раздавшийся треск ни единого внимания, довольно уселся у основания верхней увесистой ветви, сверкнув самодовольной улыбочкой в сторону изумлённого на месте Антона.       — Чё ты там пиздел? — глядя ему вызывающе в глаза, насмешливо осведомился. — Мне оттуда не слышно было.       Петров обречённо покачал головой, мысленно давая себе оплеуху за то, что не успел закрыть окно чуть раньше, ибо сейчас, прямо перед лицом его новоявленного друга, совершать столь некрасивый поступок было бы уже верхом невоспитанности, и, поглядев ему прямо в глумливые глаза, спросил, наконец, прямо:       — Чего ты хотел?       Всё ехидное озорство испарилось с лица того в одно мгновение, как унесённое очередным пронзительным порывом ветра, и Рома, напустив на себя крайне чопорный вид, не сочетающийся с его своеобразной личностью ни в одном из различных представлений Антона, крайне серьёзно заявил:       — Ты, Тоха, попроси кого, чтобы тебе ещё, для полного, бля, комплекта, нужные для слуха аппаратики купили. Я сказал тебе предельно чётко, с какой целью я сюда, к тебе под окна, к ночи явился, — тон его голоса стал ниже, несмотря на очевидную, уже привычную подколку в сторону Антона, и тут же, следом, прибавил в резкости вдвойне, когда его обладатель, похоже, узрел на скучающей физиономии Петрова всю открытую незаинтересованность и откровенную, безмерную усталость, перекрывающую затаённую неприязнь.       — И если ты хочешь, чтобы я съебался — не вопрос, терпеть себя я заставлять тебя не буду. Я и сам то, не хотел больно идти, — выдавил он из себя кривоватую, явно напускную, ожесточённую улыбку, а после, через силу смог признался:       — Но я должен был убедиться, что с тобой в поряде всё, что никто по пути домой тебя не тронул, потому-что иначе, блять, не мог. — Заявил он ему со всей строгостью, граничащей с излишней озабоченностью, строя гримасу подчёркнутой холодности на своём лице.       Так обычно Карина отчитывала Антона за то, что он уходил куда-то без спроса, во время их редких семейных поездок на городской базар, теряясь там средь снующих без конца людей, и вынуждая ту искать его в беснующейся истерике по всему широкому периметру района.       Петров задержал дыхание невольно, и сам не понимая, от чего: от воспоминаний тягостных, почти давно забытых, навеянных приведённой ассоциацией вдруг, или же от слов, что прозвучали из уст его товарища следом.       Рома, не думая и ждать его ответа, всё так же не сводя с него своего не по годам взрослого, более пронзительного и испытующего взгляда, содержащего сейчас в своей прикрытой сверкающими радужками сумрачной глубине гораздо больше невысказанных мыслей и теплящихся на дне её эмоций, чувств, чем удавалось видеть Петрову в его пытливых глазах раньше, проникновенно, предельно вкрадчиво, пугающе своей елейностью сказал, слово намереваясь вбить эти слова ему в самые уши, глубже, в мозг.       — Я уже говорил тебе. Мы — одна команда. — И, выдержав длинную, непозволительно долгую паузу, добавил чуть тише, повторяя всё ту же, ранее сказанную им фразу, когда они стояли вдвоём после глупого спектакля за углом: — Куда ты — туда и я.       Он смотрит, не сводя глаз, не напуская на лицо осточертевшую, раздражающую улыбку и не выкидывает идиотских шуток невпопад. Не кривит насмешливо, злобно лицо и не вертит в израненных пальцах стальные крылья верного спутника в кармане. Не просит его о «братской» помощи в завоевании девчонки, и не пытается ввязать в очередной, выстроенный в голове сценарий постыдного спектакля, выставляющий Антона пустоголовым дураком, идущим на поводу у беспринципного хулигана. Не обвиняет в том, что из-за него забрали их в участок, где Ромка наверняка уж частый гость, и не смеётся над его мечтой:       — В следующий раз у нас обязательно что-то да выйдет нарыть, не парься. Попадёшь ты ещё со своей мелкой в этот ваш…. Дислай, бля, Диснал, Дисней..ленд, во!       Он не делает ничего из этого. Он просто пришёл удостовериться, что он цел. Здоров, не ранен, и «в поряде».       Кажется, Оля снова пытается с ним заговорить, наверняка, узнать хоть что-то об этом загадочном мальчишке, сидящем на высоком дереве напротив их окна, чем сгорбленный силуэт сейчас тонет в сумерках опускающейся на посёлок ночи, но Антон замер, не ощущая, как дёргает она его за вязаный рукав, шокированный таким непривычным, подавленным состоянием друга.       «Почему же ты тогда сейчас не с Бяшей?», — назревает сам собой вопрос, но Антон не хочет его озвучивать, не хочет слышать ответ и видеть на него реакцию, не желает знать и думать.       А стремится лишь сказать:       — Зайди.       С первого этажа вновь послышался звон разбитого вдребезги стекла, очередные гневные упрёки, нелепые обвинения и прямые, открытые угрозы, отчётливый звук удара кулаком о дощатую, содрогнувшуюся стену, и звучный, оглушительный хлопок входной двери — это отец поставил точку.       Антон же ставит запятую.       Он обнимает Олю за плечо, улыбается ей сверху вниз вымученно, но утешающее-тепло, и поднимает взгляд на молчаливого, смотрящего на них изучающим взглядом Пятифана, протягивая вперёд свою раскрытую ладонь.       Тот теряется на мгновение, вероятно, не ожидав такого дружественного приёма, даже не смотря на все свои сказанные, так явно заверяющие о его истинных, бескорыстных и благородных мотивах слова. Но тут же приходит в себя, широко, зубасто улыбаясь, вытягивая свою руку в ответ, но, видимо, забывшись, где он находился, одним резким движением так опрометчиво качнулся вперёд, опасно накренившись в сторону, и с придушённым криком, чем-то отдалённо напоминающим «ебать», соскользнул с покачнувшейся от ветра ветки, хватаясь за нижние сучки.       — Рома! — доносится до того наполненный неприкрытым, изрядным беспокойством выкрик, пока сам Пятифанов, на собственное счастье, удачно приземлившийся половиной тела в мягкий сугроб, выругиваясь себе под нос, потирает ушибленный бок и силиться очистить лицо от рыхлого, мокрого снега, холодными, неприятными комьями налипшего на его разгорячённые, пылающие щёки.       — Да в норме я, не визжи! — спешит успокоить заткнуть его Ромка, с горем пополам вытаскивая себя из наваливающегося тяжёлыми горстками снега, отряхивая одежду и следом крича: — Только за мной не прыгай там, «куда ты — туда и я», в этом случае не совсем уместным будет.       Петров закатывает глаза, снова качая головой и в мыслях посылая этого незадачливого шутника куда подальше, уже собираясь идти открывать ему дверь, дабы тот, на этот раз по-человечески, вошёл внутрь, но оборачивается на полпути к подавшей голос Оле:       — Тош! — окликает она его в спину, любопытно заглядывая в уставившиеся на неё глаза. — Так, кто это? — повторяет она свой вопрос, на этот раз вознамерившись получить ответ на него твёрдо.       И Антон, улыбаясь ей ослепительно ярко, задорно, так, как всегда улыбается ему она сама, на этот раз, впервые в своей жизни, будучи совершенно уверенным в правильности своего принятого поспешного решения, торжественно так, высокопарно выдаёт, не меняя задумчиво-мечтательного выражения лица:       — Это Ромка.       И куда он — туда и я.       …. Проносится в мыслях его плавно, пока Антон, стремительно слетая вниз по ступенькам и распахивая вмиг входную дверь, ловит впорхнувшие в дом невесомые, искрящиеся на свету горящей лампы крохотные снежинки, а за ними в коридор вплывает и притворно угнетённый вопль:       — Бля, всё таки выперся! Ну я же сказал тебе...       Дверь за Антоном захлопывается, оставляя все напускные причитания снаружи, а вместе с ними и скрывая за собой все последующие, бессмысленные, и недолгие пререкания двух увлечённых друг другом разгоревшимся спором людей.