Подходишь мне, как "Шанель"

Ночь бьет его наотмашь. Проклятая разлука. Где-то в небе сгущается его тоска и медленно, издеваясь, спускается по лунному лучу в спальню. Уже два месяца, как Эндрю улетел в Париж на съемки в рекламе нового парфюма из мужской линейки «Шанель». А где он? Где этот, измотанный тренировками, вечно голодный, изнывающий от тоски во мглистых, коротких ночах, Нил Джостен? Почему так одиноко? Они уже полгода, как решили жить вместе. Думал, привыкнет к этому белокурому тирану, научится спокойно засыпать, перестанет вечно ждать благосклонной улыбки на безукоризненно красивом лице. Вот она расцветает на четко очерченных губах, слегка касается бледных щек, поднимаясь по высоким скулам, зацепляется за них, чтобы засиять в глубине золотых глаз. Длинные ресницы — темные, густые, тут же спрячут ее, и холодный голос негромко прикажет: — Не трогать. Я сам. Нил уже знает, что следует подчиниться, и, может быть, сгорая в огне собственного желания, Эндрю, забывшись, позволит ему легкое прикосновение к плечам или спине. Он будто крадется, выжидая момента, стонет от наслаждения в его сильных руках, а сам, осмелев, ласкает горячую кожу, поднимаясь ладонями к волосам на затылке, пока требовательные губы добиваются его поцелуя. Месяц. Два. Его нет рядом. Нет улыбок, ироничных замечаний, подколов. Нет его губ, его рук. Чертов недотрога! Нил замирает у туалетного столика, заставленного дорогой парфюмерией. С тех пор, как Эндрю заметили рекламщики, коллекция ароматов только пополняется. Здесь вам и невозможно тяжелые «Том Форд», которые, по мнению Нила, просто-напросто, никому из них не подходят. Эндрю — флегматичный, как кот дорогой породы, больше ассоциируется с «Гуччи» или «Армани», а Нил — дерзкий, быстрый, очаровательный — под стать гибким «Живанши», с таинственными нотками шоколада… Будь проклята эта очередная одинокая ночь. Но… Что это? Он снимает трубку, с недоумением бросая взгляд на экран. Какого хрена понадобилось Кевину?! — Алло? — Погнали с нами в Колумбию. Обещается веселье. Ага, в Колумбию. Без Эндрю? Совсем уже, что ли? Но трубку забирает Аарон. В голосе еле уловимая насмешка: — И что, так и будешь сидеть в четырех стенах? — Что за вечеринка-то? — нехотя, спрашивает Нил. — Маскарад, — сексуальным шепотом выдает Аарон, — у тебя полчаса. — Вы под чем там? — ошеломленный, он поднимает на себя взгляд, теряясь в зеркальной неверной глади. Но трубку уже положили. В машине играет музыка. Свет фонарей сливается в одну огненную полосу, из-за чего рябит в глазах. Никто не курит, и Нил кожей начинает ощущать отсутствие Эндрю. Он сейчас бы уже протягивал ему зажженную сигарету, а тонкие сильные пальцы отбивали бы ритм на оплетке руля. В светлых волосах, на каждом повороте, вспыхивали бы разноцветные огни города, и на нежных, словно прорисованных самой страстью губах, играла бы легкая улыбка предвкушения. Когда Эндрю садился за руль, Нилу стоило большого труда отвести от него взгляд. Нил закрывает глаза. Ему пока неинтересно, что ждет его в этом новом клубе, куда еще ни разу не ездили. Его лишь чуть-чуть будоражит легкое любопытство, что это происходит с Кевином, не сводящим глаз с Аарона… Их странная близость последнее время привлекает внимание… «Маскарад». Печаль ложится на тоску по карим глазам и нахальным рукам. Он уже почти ощущает прикосновение губ. Как горячий язык молнией жалит его и пропадает, дожидаясь, когда Нил начнет умолять. Эрекция не дает покоя. В джинсовом плену становится неуютно. Надо бы отвлечься, но рука Кевина на руке Аарона только еще больше все путает… Он, приоткрывая глаза, изучает Аарона, ведущего машину ровно и бесстрастно, словно никто и не наглаживает его руку, такую же, как у Эндрю — белую, с длинными, сильными пальцами. Светлые волосы ловят и преломляют вспышки фонарей, губы мурлычут что-то, подпевая… Похож. Но не Эндрю. Проклятье. Нил снова опускает ресницы. Рядом дремлет Ники; его время еще придет, уж лучше, не будить. «Добро пожаловать в «Диксиленд!» Джентльменам известно о дресс-коде? Тогда, прошу в наши гардеробные. Выбор костюмов очень богат; вы обязательно подберете что-нибудь для себя. Вслед за распорядителем бала, они поднимаются на второй этаж. Здесь огромные зеркала, столики с напитками, а музыка, доносящаяся, судя по всему, с живого концерта раскрученной рок-группы, с ничего не говорящим Нилу названием, звучит приглушенно, даже интимно. — Ну, вот, — смеющийся Ники подлетает к нему с искрящейся черными камнями маской и черным же шелковым плащом с капюшоном. Нил вздыхает, уже знакомый с правилами игры: хрен отвяжутся, и все равно придется подчиниться. Втроем они собираются вокруг стола с напитками. Нил смотрит на них, пытаясь не чувствовать себя идиотом под черным бархатом на лице. Нил не испытывает ни малейшего желания употреблять алкоголь, но Кевин и Аарон уже подняли свои рюмки, а Ники умоляюще заглядывает ему в лицо. — Нил, ну, расслабься. Нельзя же так! — Ладно. Хрен с вами, — он подходит к столу, поправляя маску, так и не разобравшись, как, вообще, можно в этом провести весь вечер, и залпом выпивает виски. Сначала вкус кажется ему привычным, но потом… Встретив возбужденно любопытные взгляды ребят, он взрывается: — Что там было?! Ники мягко обнимает его за талию и ведет к лестнице: — Пойдем потанцуем. — Я ненавижу… — О, совсем, как Эндрю. Но все же, пойдем. Его рука крепко удерживает Нила, сжимая пальцы над ремнем джинсов. — Этот плащ… Нахрен он нужен? — заплетающимся языком спрашивает Нил. — Чтобы сохранить тайну, — шепчет ему на ухо Ники и…оставляет его одного. Музыка вгрызается в кости басами и гитарными завываниями. На сцене, одержимые демонами, полуголые парни исполняют композицию за композицией, и Нил понимает, что ему заходят эти ритмы. Может, он тоже одержим. Чего ему подсыпали? Блядь! Огни взмывают к бездонному, как небо, потолку с крошечными светильниками. Нил задирает голову, и капюшон, лизнув его кожу шелком, спадает на спину. Чья-то рука возвращает капюшон обратно, накрывая рыжую, чересчур приметную шевелюру. Он вздрагивает. — Надень. Такие правила. Он пытается разглядеть обладателя тихого голоса в темноте. Вокруг толкотня, танцы, пары… Нил в панике начинает ощущать действие химии, разгоняющейся в крови. Все становится сияющим, будто смотришь, расфокусировав взгляд, на расшитое пайетками полотно. Нежное прикосновение пальцев к подбородку заставляет его задохнуться. Кто-то гладит его горячую кожу, спускаясь по кадыку подушечками пальцев и пробираясь к ключицам. Он тихо вздыхает, невольно поддаваясь наслаждению. Край капюшона справа отодвигается, и к уху прикасаются губы этого слившегося с темнотой наглеца. Язык прожигает кожу, обводя мочку уха. Поцелуй — один, второй, десятый, мелкие касания, как бисер… Кожа за ухом горит от потребности в новых прикосновениях. Нил в ужасе понимает, что член сейчас взорвется от желания. Влажный, тягучий сок смазки уже намочил край боксеров, а пальцы вампира-насильника, а как его еще назвать, если на нем черный плащ с кроваво-красной подкладкой, гладят его живот над ремнем. Мизинцем негодяй вытаскивает нижний край лонгслива, и когда путь свободен, кожа живота взрывается судорогой — первым предвестником оргазма. — Какого хуя, — пытается сказать Нил, но уже понимает: ему не выстоять. Рука продолжает свои выкрутасы: поднимается выше, уже по обнаженной коже, прижимает его к своему охамевшему обладателю, который тоже может похвастаться нехреновым стояком. Нил инстинктивно прижимается к нему ягодицами, пока по взбудораженному телу блуждает горячая рука и, словно невзначай, задевает кончиками пальцев затвердевшие соски. Дышать становится все трудней. Музыка гремит, и толпа сгущается. Гаснет свет, но, повернув голову, Нил, к своему ужасу, успевает заметить целующихся Кевина и Аарона. Что, блядь, там было, в этом ебучем виски?! Шатаясь, он закрывает глаза. Все равно, тьма. Молния на джинсах расстегнута. Он стонет, уже сам требуя продолжения. Но вдруг, вместо руки, пылающие губы охватывают его взмокшую головку и нежно сжимая, погружают весь член в рот. Нил стонет снова, наплевав на происходящее вокруг. Губы, там, внизу, творят с ним нечто невообразимое. Язык, то замедляется, нежно лижет самый край уздечки, то обвивает член горящей огнем змеей. Держаться не за что, и Нил вцепляется в шелк капюшона, неразличимый в гремящей музыкой темноте. Мучитель отстраняется, гладит его ягодицы, зацепляя шелк плаща, целует верх бедер, чуть приподнимаясь, прожигает дорожку до пупка и спускается обратно. — Сволочь, — шепчет Нил. — Хочешь меня? — глухой, почти неслышный шепот вдруг раздается над ухом. — Да, — твердо говорит он, даже не задумываясь, какая таинственная сила так быстро заставила вампира оказаться с ним вровень. — Возьми меня. — Охуеть. Я сейчас упаду, — обессиленно шепчет Нил, но, вцепившись в руку черного человека-загадки, волочит его к стене, недалеко от входа. Здесь еще темнее. Чернее черного. Он целует его, руки перебирают и тонут в струящемся шелке. На вампире темные кожаные брюки и тоже — черный лонгслив. Нил впивается в его губы, стонет, умирает в движении влажного, покорного языка. — Трахни меня, — шепчет вампир, и Нил, ничего не соображая, опускается перед ним на колени. Он страстно покрывает его живот поцелуями, начиная сходить с ума от нежности белой полоски кожи. Рывком расстегивает молнию и берет член полностью, не задумываясь о последствиях. Вампиры вечны. С ними ничего не страшно. Он ласкает его головку, прижимая к небу, снова погружает глубоко, и снова, дразня, отпускает. Бедра его загадочного любовника напрягаются. Руки со стоном вцепляются в волосы, стаскивая в экстазе капюшон. Нил смело, внаглую, ласкает его ягодицы, чуть приспуская брюки. Он хочет его, хочет умереть уже… Член сочится смазкой, и тягучие капли медленно стекают по нему, не желая больше мириться с задержкой. — Все-таки, ты — единственный, кто мне нужен, Джостен. Единственный… — раздается знакомый голос… Руки, материализовавшегося из темноты Эндрю, поднимают его за волосы, поворачивает лицом к стене. Большой, убедительного размера, влажный член раздвигает его ягодицы: — Да или нет? — Вот сейчас-то я и убью тебя, Миньярд! — смеясь и утыкаясь лбом в лед стены, выгибается под ним Нил, — убью, сука! — И за что же? — нежный шепот; и теплая рука сжимает его член, двигаясь в уверенном, четком ритме. — Сам не догадываешься, конечно же! — он задыхается, но сдаваться не намерен, — во-первых, откуда ты здесь взялся?! А, во-вторых, почему я только сегодня узнал об этих тайных похождениях твоего гомофоба братца?! Ладонь Эндрю чуть замедляется, распределяя смазку по всему члену, и Нилу кажется, что ответов он уже не услышит — просто сдохнет от наслаждения у его ног. Но тихий нежный голос, от которого по всему телу встают дыбом волоски, насмешливо произносит: — Кевин давно уже перевернул мировоззрение моего «братца», как ты выразился… А я здесь, потому что хотел устроить тебе сюрприз и подговорил этих героев-любовников подсыпать тебе «пыли», чтоб проверить, так уж сильно ты по мне скучал. Нил прижимается к нему, трется затылком о его губы: — Не трахнешь сию же секунду, придушу! — Трахну, раз так просите… Он входит, осторожно продвигаясь по миллиметру. Нил кладет ладони на стену, медленно выдыхает. Член Эндрю заполняет его таким долгожданным теплом, задерживается, убедившись, что достал до простаты, и включается в ритм; движения меняются — от плавных, до упругих. Ладони Эндрю ложатся сверху на его. Дыхание, попеременно с поцелуями, ласкает шею и кожу под волосами. — Сколько ты выжрал, что не узнал меня? — задыхаясь, шепчет Миньярд. — Иди на хуй! И посмей только остановиться! Последние слова тонут в вихре оргазма. Сперма, теплой струйкой, выстреливает в стену. Эндрю прижимается к нему еще теснее; выдыхает: — Как я скучал по тебе, Джостен. Жгучая, пульсирующая волна, постепенно стихающая, сводит тело Эндрю. Он крепко обнимает Нила, переворачивает его по стене обратно к себе лицом, сдирает маску и смотрит, чуть сощурившись, пытаясь разглядеть любимые черты. Маска падает на пол. Эндрю целует его, смело касаясь влажным животом его живота, и позволяя Нилу гладить себя всего, и целовать шею, и грудь, и зарываться пальцами в белоснежные волосы. — Чего это вдруг? — шепчет Нил в его нежные губы. — Ты мне подходишь. Как духи, с которыми невозможно расстаться. Как «Шанель».