Династия

      Эйра смотрит на две колыбели, в которых покоятся её новорожденные дети, и не чувствует ничего, что должно чувствовать матери. Нет умиления, желания держать младенцев на руках, опьяняющей радости, по слухам, наполняющей женщин после появления на свет потомства. Только спокойное принятие и осознание, что она дала две жизни, за которые теперь будет нести ответственность. До конца своих дней. А ещё приятное тщеславие, связанное с тем, что именно её сын займёт однажды Железный Трон. Внук Рейниры Таргариен и Порочного Принца.       Рейгаль беспокойный ребёнок. Постоянно ворочается, хнычет и спит когда угодно, только не ночью. Драконье яйцо, подаренное леди Рейной, покоится рядом с ним. В сердце королевы теплится надежда, что однажды оно проклюнется, и мир узрит нового дракона, грозного и могущественного. Забавно, одно драконье яйцо занимает едва ли не столько же внимания Эйры, сколько оба её ребёнка.       Гейль, в отличие от брата, постоянно спит, тихонечко посапывая, и почти никогда не плачет, чем подкупает любовь многочисленных нянек и служанок. Последних стало гораздо больше в покоях королевы после появления на свет детей. Некогда просторные комнаты начинают казаться тесными. Эйра уже не помнит, когда в последний раз коротала время в одиночестве, без постоянно снующих вокруг женщин.       Стежки получаются неровными из-за плохого сна, но она не сдаётся. Вышивание помогало сосредоточиться и успокаивало разум. За неимением другого способа расслабиться, весьма интересное занятие. И довольно практичное. Она уже украсила несколько детских наволочек и сейчас трудилась над рубахой для короля. Почему бы не порадовать мужа подарком, выполненным своими руками? Тем более, что после рождения детей он начал баловать её вдвойне, задаривая изысканными шелками, кружевом, драгоценностями и столь любимыми ей благовониями. Вряд ли одна единственная вышитая рубашка сможет тягаться с королевской щедростью, зато поможет скоротать Эйре время за чем-то полезным.       Тело ещё недостаточно окрепло, чтобы взбираться на драконью спину или продолжать тренировки с сиром Руфусом. Эйру беспокоила кровь, но мейстер предупредил, что это совершенно нормально. Как и молоко, не желающее покидать её тело и постоянно пачкающее одежду. Женщинам пристало кормить своих детей грудью, но Эйра была не просто женщиной, а королевой. Чем быстрее она перестанет страдать от своих тягот, тем быстрее сможет порадовать короля новым принцем или принцессой. Хотя ей куда больше хотелось порадовать его своим телом, а для этого нужно оставаться красивой.       Ей повезло, что роды не испортили её фигуру. Она немного прибавила в весе, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Фрейлины успокоили её, сказав, что полнота уйдёт вместе с молоком. Впрочем, Эйре нравилось, как сейчас выглядит её налитая грудь. Она стала заметно больше и приковывала взор. Жаль, это ненадолго.       — Моя красивая королева скучала по мне?       Боги, это вышивание заняло всё её внимание или накопившаяся усталость дала о себе знать, раз она не заметила прихода Эймонда в свои покои? Отложив в сторону рукоделие, Эйра поднимается для приветствия, но дядя мягко удерживает её от этого, усаживая обратно на кушетку. Он плавно опускается рядом и оставляет поцелуй на её макушке. Кровь приливает к щекам от этого нежного, почти родительского жеста.       — Надо же, ещё не разучилась краснеть.       А вот от этого шёпота, произнесённого ей на ухо, она уже и вовсе зарделась!       Довольно хмыкнув, Эймонд взял её ладонь в свою, переплетая их пальцы. Боги, до чего у него красивые руки! Сегодня он вновь надел любимое кольцо Эйры, серебряное с маленьким сапфиром, будто бы подобранным к камню, что заполнял его пустую глазницу. Жаль, что на лице Эймонда сейчас повязка. Эйра бы хотела видеть его шрам, любоваться контрастом фиалкового и синего, а возможно коснуться его увечья своими губами. Хотя едва ли можно назвать подобную красоту увечьем, Эйра не представляла себе дядю другим. Сапфир был с ним столько, сколько она помнит себя подле него, как и шрам, как и властность, заставляющая окружающих опускать головы ниц подле него.       — Как поживают принц и принцесса?       Он смотрит на их детей так, что королева чувствует неловкость. Взгляд Эймонда полон внимания и нежности, он искренне желает знать подробности их жизней. Пока Эйра чувствует лишь постоянное беспокойство, граничащее с раздражительностью. С другой стороны, Рейгаль и Гейль ночуют в её покоях, и именно её будит по ночам маленький принц, именно ей приходится проверять слишком уж тихую дочь. Может, стоило бы передать детей на попечение Эймонда? Он явно справится лучше, да и опыт общения с детьми у него побольше.       — Рейгаль считает день ночью, а ночь днём. Удивительно, что Гейль не просыпается от его плача. В отличие от меня и служанок.       Дядя обеспокоенно хмурится и наклоняется к колыбели дочери. Он осторожно касается маленькой ручки, пытаясь растормошить её обладательницу. Сонный взор фиалковых глаз недовольно окидывает короля, будто бы копируя его собственное вечно надменное выражение лица.       Слабо улыбнувшись, Эймонд отстаёт от дочери, удостоверившись, что она в полном порядке. А Эйра глядит на всё это с искренним недоумением. Ни у неё, ни у мейстеров не было ни малейших сомнений в здоровье Гейль. Напротив, королева чуть ли не молитвы воздавала за то, что боги послали ей такую покладистую и тихую девочку. Подарок, а не дитя. Чего ради было её будить?!       — Хелейна в младенчестве постоянно плакала и требовала внимания. Кассандру это порядком выматывало, — от упоминания покойной королевы сердце охватывает тревога. Наверняка, она была куда лучшей матерью, чем Эйра, — так что я понимаю, насколько тебе может быть сложно сейчас. Не думала о том, что теперь тебе нужны более просторные покои?       — Это было бы весьма кстати, Эймонд.       Он задумчиво хмыкает, а в следующий миг встаёт и велит всем снующим няням и служанкам оставить его наедине с женой. Голос его не оставляет места сомнениям, а сердце юной королевы пропускает несколько ударов. Он что, желает уединиться с ней? Уже? Боги, но ведь у неё до сих пор кровь… да и мейстеры велели ей воздержаться от того, чтобы делить постель с супругом в ближайшие несколько седмиц. Не может же она взять и отказать ему.       Однако, стоит прислуге оставить их вдвоём, как лицо короля делается сосредоточенным и даже суровым, принося в душу Эйры одновременно успокоение и разочарование. Значит, её тело его сейчас не интересует. Тогда в чём же причина такого рьяного желания остаться наедине?       Эймонд вновь опускается подле неё и берёт за руку:       — Эйра, мы говорили об этом с сиром Руфусом, — голос его тих, и он переходит на валирийский, — новые покои, которые мы выделим тебе под предлогом появления на свет детей, будут оснащены тайным ходом.       Седьмое Пекло, она надеялась, что их все заделали! Воспоминания хватают её за горло железной рукой, бросая в лицо картину из прошлого, на которой бледным полотном застыло лицо Бейлы в предсмертной агонии. Пытаясь зажать рану слабеющей рукой, она задыхается, давится собственной кровью, оседая наземь. Жизнь покинула её быстро, не терзая часами боли и страданий, но было ли Эйре от этого легче?!       Нет, она не сможет спокойно спать, зная, что в любой миг за ней могут прийти средь ночи. Слишком у многих есть повод ненавидеть Эйру, начиная от женщин, желающих занять её место, заканчивая родной сестрой. Едва ли Рейна сможет когда-нибудь простить ей такое. Какой бы смиренной и гибкой с виду не была старшая сестрица, в ней тоже текла кровь Деймона Таргариена.       — Тайный ход может быть использован не только мной, но и кем-то из наших противников, — она старается воззвать к разуму супруга, — один раз я уже столкнулась с тем, что в мою комнату проникли под покровом темноты. Ничем хорошим это не кончилось.       — Я знаю, родная. Поэтому мы с Руфусом решили пойти на хитрость. Выделить тебе покои, тайный ход в которых уже был заделан.       Смысл слов доходит ужасно медленно до помутнённого усталостью и тревогой сознания, вязнув в густом потоке её мыслей и воспоминаний. Какой во всём этом смысл? Раз ход уже заделан, она не сможет им воспользоваться. Если только…       — Если даже разобрать коридор обратно, слишком много людей будут знать об этом.       — Не будут.       Одно из двух. Либо всех рабочих убьют, прямо как во времена Мейгора Жестокого. Либо Эймонд Таргариен и Руфус Болтон будут разбирать завал собственноручно. В последнее верилось с трудом.       — Эймонд, я боюсь.       — Я тоже.       Седьмое Пекло, что?! Эймонд Неведомый чего-то боится?! Эйра неверяще смотрит на мужа. Он ничем не выдаёт своего состояния и кажется совершенно спокойным и собранным. Однако его слова звучат как удар грома посреди ясного дня. Она была уверена, что её дяде не свойственно такое чувство, как страх. Вот только он не из тех, кто будет просто так кидаться словами на ветер.       Его тонкие, холодные пальцы касаются её лица, поглаживая щёку, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. Он не отрывается от её кожи, ласкает лёгкими прикосновениями. Наклонившись, Эймонд прижимается своим лбом к её.       — Я собираюсь на войну, Эйра. Ты и дети останетесь здесь. Как думаешь, о чём я могу сейчас волноваться? </I>       Об исходе противостояния с Дорном, разумеется. Она слишком хорошо знает своего дядю. Он не готов к поражению. Потому что не умеет проигрывать. Если его душа чего-то требует, то Эймонд сделает всё для достижения желаемого. Эйре впору бы молиться, чтобы боги послали ему благоразумия. Вот только она даже представить не может себе Эймонда, довольствующегося меньшим, чем целый мир на ладони.       Однако сейчас супруг явно намекает ей на другую причину своего беспокойства. На весьма очевидную, чтобы сделать вид, будто она его не понимает. Его жена и его наследники останутся в Столице в его отсутствие.       — <i>Вы волнуетесь, что на Королевскую Гавань могут напасть? Но кто?       Хмыкнув, Эймонд не спешит радовать её ответом. Взор его не отрывается от её лица, он кажется поразительно задумчивым. Он подаётся ей навстречу, чтобы завладеть её губами. Поцелуй медленный, тягучий, полный нежности. Эймонд ласкает её уста своими, проводит по ним языком, не спеша заходить дальше, слегка покусывает. У неё мурашки по коже от этой ласки. Пальцы её впиваются в крепкие мужские плечи, желая стать ещё ближе, ощутить всю его силу. Эймонд стонет, чувствуя, насколько она нуждается в нём. И всё же не даёт ей большего, отстраняясь от её губ, но продолжая соприкасаться лбами.       — Я понятия не имею, кто может напасть на Красный Замок в моё отсутствие. В прошлый раз это была твоя мать. Но я точно знаю, что лучше подстраховаться. Я не могу позволить себе беспечность, особенно по отношению к тебе. И моим детям.       Ей остаётся только кивнуть, соглашаясь с ним. Боги, пусть выделят ей покои с потайным коридором. Она не будет выпускать кинжал из рук всю ночь и начнёт звать стражу при малейшем шорохе. Зато Эймонду будет спокойнее. Зато он не будет смотреть на неё так, будто она сейчас исчезнет.       — Выскользнуть из Красного Замка пол дела. Нужно ещё найти безопасное место.       — Мы с сиром Руфусом пока остановились на Драконьем Камне. Туда можно добраться по морю. Да и Дрифтмарк совсем неподалёку, в случае чего, детей можно спрятать у леди Рейны.       А вот эта идея Эйре совершенно не нравится. Она скорее добровольно доверит подробности ночей, проведённых вместе с дядей, Сирелле Ланнистер, чем отправит близнецов к сестре. И как донести эту мысль Эймонду? Не может же она признаться в том, что план по его убийству был организован не только Бейлой Таргариен, но и Рейной?       Старая ложь напоминает о себе лёгкой дрожью. Нет, нельзя выдавать себя! Даже сейчас, будучи королевой и матерью наследника, Эйра не может позволить себе признаться в том, что прикрыла предательницу. Эймонд не простит подобного. Казнить, быть может, не станет, но о доверии между ними больше не будет и речи.       Седьмое Пекло, кто придумал идиотское выражение, что горькая истина предпочтительнее сладостного вранья? Покажите того человека, который ни разу в жизни не солгал и был обласкан судьбой. Алис Риверс была лживой женщиной. Что-то заслуженного наказания так и не понесла! А вот Бейла Таргариен старалась быть честной. Честно презирала своего кузена, честно не считала его достойным короны и практически честно призналась Эйре в своих замыслах. И где она теперь, отважная и честная леди Бейла?!       Нет уж, скажи Эйра правду сейчас, и гнев обрушится не только на её голову, но и на голову Рейны. Так рисковать нельзя, нужно действовать хитрее. Согласиться на его предложение сейчас, но продумать пути отступления.       — Есть ли возможность построить тайный ход, ведущий не только к заливу Черноводной, но и ко внутреннему двору? Среброкрылая верный соратник. Отправив близнецов и принцессу Хелейну на Драконий Камень, я могла бы полететь за ними на драконе. Предварительно обрушив пламя на наших противников.       Эймонд пристально смотри на неё, и на миг Эйре кажется, что он всё понял. Почувствовал душевные метания и поймал в капкан. Что сейчас рассмеётся и скажет, что давно уже выведал её тайну. А после насадит голову сестры на пику и заставит смотреть. Длань короля вновь касается её, на этот раз поглаживая шею:       — Я бы не хотел, чтобы ты принимала участие в каких бы то ни было военных действиях, — он слегка хмурит брови, будто бы принимая непростое решение, — но понимаю, что поддержка с воздуха может быть необходима. Хорошая мысль, племянница. Пожалуй, так и поступим.

***

      Заседания Малого Совета стали отдушиной для королевы. Лучше она ещё с десяток раз выслушает язвительные комментарии Манкана или же причитания об экономии сира Джейсона, нежели будет бесконечно коротать дни между детским плачем и грязными пелёнками. Боги, а ведь ей повезло родиться Таргариеном! Страшно представить, что испытывают обычные женщины, сталкиваясь с суровой действительностью материнства.       — Полагаю, через пару месяцев мы сможем провести рыцарский турнир в честь принца Рейгаля. Прикажете отправлять воронов, ваша милость? — Тиланд Ланнистер спрашивает осторожно, прощупывая почву. Его речь, как и походка, всегда неспешна и аккуратна. И Эйра учится у Десницы этой мудрости. Не спешить, оценивать ситуацию, принимать решения холодно и взвешенно. Незачем вырывать волосы Деметрии Нахоа, когда можно куда сильнее покалечить её тело и остаться при этом в тени.       — Не забудьте указать, что турнир приурочен не только к рождению принца Рейгаля, но и принцессы Гейль, — Эймонд спокойно указывает на оплошность Десницы, — лордам королевства надлежит знать, что моя племянница дважды одарила меня счастьем.       Красивые слова, за которыми король прячет неприглядную правду. Лорды наверняка злословят, что первенцем Эйры оказалась девочка. Одари она короля мальчиками-близнецами, и это вызвало бы куда большее ликование. Эймонд пытается показать всем, что рад дочери не меньше, чем сыну.       И Эйре так хочется в это верить, вот только она помнит своё непередаваемое волнение, испытываемое во время рождения второго ребёнка. Как она внутренне содрогалась от мысли, что не справилась, что принесла королю лишь разочарование и, чего уж скрывать от самой себя, томилась от страха, что придётся снова как можно скорее понести и возлечь на родильном ложе, корчась от боли.       — В таком случае, полагаю, это должен быть действительно грандиозный праздник, — рассуждает Десница. — Я позабочусь о том, чтобы лорды и леди королевства знали, в честь кого поднимают кубки.       На губах Эйры появляется задумчивая, немного грустная улыбка. Сколько бы ни прикладывалось стараний, но чествовать будут лишь принца. Горькая правда жизни: мальчик, рождённый в королевской семье, является надеждой для государства, а девочек рассматривают в лучшем случае как способ заключить в будущем выгодный политический союз, прикрытый брачными клятвами.       Впервые за долгие годы Эйра позволяет себе признать страшную и неприглядную истину. Её мать была старшей из детей короля Визериса. Одержи она победу в той войне, и возможно сегодня положение дел было бы совершенно иным. Возможно, лорды Вестероса поднимали бы чаши с вином в честь принцессы Гейль с неменьшим энтузиазмом, чем за принца Рейгаля.       — Ваше величество, я конечно безумно рад появлению на свет принца и принцессы, — лорд Вестерлинг решил прервать душевные метания королевы своей пылкой речью, — но турнир на кануне войны! Да ещё и «грандиозный»! Это как-то чересчур, вы так не думаете?       — Нет, не думаю, — сухо парирует Эймонд, — не объявлять турнир после рождения наследника — вот что чересчур. К тому же, наверняка вызовет подозрения. А мы рассчитываем, что Мартеллы не будут ожидать нападения.       — Вы правы, ваша милость, правы! — Мастер над Монетой вовремя идёт на попятную. — Я ни в коем случае не отговариваю вас от идеи устроить праздник. Лишь уповаю на то, что Десница не решит увеличить расходы на него вдвое.       Что ж, пусть война её матери проиграна, Эйра всё ещё может одержать собственную маленькую победу. Воспользовавшись ситуацией, она решает сделать предложение, которое будет выгодно всем. В первую очередь, Гейль.       — Быть может, мы могли бы провести турнир, приуроченный не просто к рождению детей. Ведь тогда действительно было бы правильным решением увеличить расходы. Ваша милость, как вы полагаете, будет ли разумным объявить о помолвке принца Рейгаля и принцессы Гейль? Лорды будут весьма охотно осушать вино в честь такого царственного союза.       За столом проносится шёпот, и от взора королевы не ускользают одобрительные кивки со стороны лордов. Даже Манкан выглядит довольным её предложением, а глаза лорда Вестерлинга так и вовсе горят от предчувствия сэкономленного золота. Кажется, её маленький план удался.       Эймонд взирает на неё со смесью удивления и некоторой насмешки. На губах его мелькает снисходительная улыбка, прежде чем он окатывает её ответом, что напоминает ушат ледяной воды:       — Я планировал обручить Рейгаля с принцессой Хелейной.       Что?!       Первое, что пытается сделать Эйра, это сохранить лицо. Нельзя выдавать недовольства. Ни в коем случае. Особенно, когда речь идёт о старшей дочери Эймонда. И как ей самой в голову не пришло, что он может счесть такой союз наиболее удачным? Не меняя выражения лица, спокойного и непоколебимого, она лишь слегка приподнимает брови и отвечает с лёгкой полуулыбкой:       — Простите, что сразу не посоветовалась с вами, дядя. Мне казалось, что Рейгаль слишком юн для принцессы Хелейны. У них семь лет разницы в возрасте.       Эймонда просто так не провести любезной улыбкой и столь желанным для него «дядя». По его насмешливо-высокомерному лицу Эйра понимает, что он готов загнать её в угол. Однако вместо резких слов, он ловит её пальцы и подносит к своим губам, будто бы извиняясь перед ней:       — У нас с тобой тоже разница в возрасте, милая племянница. Ты этим недовольна?       От скрытого подтекста его слов жар опаляет уши, выдавая внутреннее состояние Эйры с головой. Пекло, лордам прекрасно видно пунцовый цвет её кожи, страшно подумать, насколько глупо она выглядит. Ладно, сейчас главное не потонуть окончательно, сохранив за собой пусть и не победу, но хотя бы право на красивое отступление:       — Отнюдь, дядя. Я более, чем довольна.       Взгляд фиалкового глаза темнеет, на губах появляется жёсткая, мрачная улыбка. Эймонд продолжает держать её ладонь в своей, крепко держать, слегка поглаживая пальцы. Он слегка наклоняет голову вбок, приводя в движение гладкое серебро волос. Похож на хищника, готового наброситься на жертву. Эйра знает такой взгляд. Прямо сейчас, на глазах у лордов-советников, дядя мысленно раздевает её. И даже не пытается это скрыть, судя по тому, как взор соскользнул с её лица на шею, а потом на грудь.       — Ваша милость, как хорошо, что вы с королевой подняли этот вопрос, — тихий голос лорда Тиланда едва не заставил Эйру вздрогнуть. — Обручить принца Рейгаля с принцессой Хелейной, безусловно, мудрое решение, которое приведёт лишь к укреплению дома Таргариенов. Однако… могу ли я поделиться своими мыслями, связанными с предстоящей кампанией в Дорн?       Какое отношение помолвка может иметь к войне? Эйра в недоумении, а вот Эймонд выглядит просто заинтересованным. Он наконец отпускает её руку, возвращаясь к делам государства. Сперва, задумавшись, он ограничивается сухим кивком, но после вспоминает об увечье своего Десницы:       — Слушаю вас, милорд.       — Для военного похода стоит полагаться не только на наше войско, но и на поддержку верноподданных. Вы упомянули, что нам нельзя привлекать внимания дорнийцев. Стало быть, стягивать знамёна с дальних земель будет рискованно.       Речь Тиланда спокойна и неспешна, он говорит о важных вещах так, словно объясняет очевидное ребёнку. Эйра готова часами слушать этого удивительно мудрого мужчину.       — Поддержку с моря нам обеспечит собственный флот, Дрифтмарк и Железные Острова. Вопросов нет. А вот сухопутное войско… Я бы надеялся на Простор.       Руфус Болтон решает поддержать Десницу:       — Я согласен с лордом Тиландом. Дом Тиреллов обладает достаточным войском, чтобы оказать поддержку. Тем более, нашим главным козырем в грядущей войне будет флот, незачем стягивать знамёна с Севера или Долины.       А Эйра всё ещё не понимает, какое это имеет отношение к будущей помолвке её сына. Как же многому ей предстоит ещё научиться! Строить планы на годы вперёд, уметь воспроизвести карту Вестероса с закрытыми глазами, знать, кто с кем из лордов дружит, а с кем враждует. Пока её знания ограничивались лишь Красным Замком и Королевской Гаванью.       — Так вот, войско Простора необходимо будет стянуть поближе к Столице. Причём незаметно, — Тиланд будто не планы строит, а сказку рассказывает. — Мы могли бы пойти на маленькую хитрость. Лорд Лионель Тирелл вступил в тот возраст, когда юношам начинают искать невесту. Ему двенадцать, он богат, приятен собой… Почему бы не пустить слух, всего лишь слух, что лорд Лионель сватается к принцессе Хелейне? Это довольно правдоподобная история. А что за жених без собственного войска? При таком раскладе знамёна Простора подле Столицы не вызовут ненужных пересудов.       Эйра не может взять в толк, это действительно военная хитрость или же Десница Короля пытается предотвратить помолку Хелейны и Рейгаля. Впрочем, зная лорда Ланнистера, возможны оба варианта. Она готова ухватиться за его предложение, как утопающий за соломинку.       Нет, она прекрасно относится к падчерице! И желает ей только добра. Но разве будет разумным выдавать её замуж за того, с кем разделяют семь лет жизни? Да, у них с Эймондом была куда более значительная разница в возрасте, но ведь Хелейна женщина, как она будет в двадцать делить постель с тринадцатилетним юнцом? К тому же, Эйру не покидало ощущение, что боги не просто так послали ей близнецов. Гейль и Рейгаль делили утробу, они связаны кровью прочнее, чем любыми клятвами. Женить их друг на друге кажется самым правильным из возможных вариантов.       И от сознания королевы ускользает, что её дети появились на свет всего пару седмиц назад. А им уже выбирают пару, лишая права на собственный выбор. Вот так вот, сухо и расчётливо, во время заседания Малого Совета.       Эймонд задумчиво стучит пальцами по поверхности стола. Тянется рукой к кубку, но тот оказывается пуст. Мальчишка виночерпий, рассыпаясь в извинениях, спешит исправить оплошность и едва не орошает чашу короля дорнийским. Нет, на это невозможно смотреть!       Дёрнув мальчугана за руку с целью предостеречь от такой ничтожно-жалкой ошибки, Эйра решительно встаёт со своего места и забирает у виночерпия штоф. Возвращает его на место и берёт арборское красное, чтобы наполнить кубок супруга под его рассеянным и слегка удивлённым взглядом. Эймонд не выказывает недовольства, напротив, благодарно кивает ей, прежде чем поднести кубок к устам и сделать небольшой глоток. А мальчишка-виночерпий только и стоит с растерянным взглядом, не понимая, что сейчас произошло, но чувствуя, что провинился.       Неужели так сложно запомнить, какое вино предпочитает государь? Эйра усвоила этот урок в первые дни своей службы. А уже спустя луну знала предпочтения всех участников Малого Совета.       С другой стороны, у мальчишки (кажется, из Фоссовеев) не было потребности угождать и трястись за собственную шкуру. Он был лордом, сыном лорда и внуком лорда, которому через несколько лет вручат рыцарские шпоры на каком-нибудь летнем турнире. Откуда ему знать о расторопности?       Решив преподнести виночерпию важный урок, Эйра наклоняется к мальчишке и шепчет тому на ухо: «Государь пьёт красное арборское. Иногда может пожелать золотистого. И никогда впредь не наливай ему дорнийское. Никогда».       Это лишь малая часть той мудрости, которой она могла бы поделиться, но и этого оказывается достаточно. Когда она возвращается к своему креслу, виночерпий глядит на неё едва ли не с открытым ртом, пытаясь умостить в своей голове произошедшее. Кажется, ей удалось не столько помочь ему, сколько запугать.       — Королева Эйра столь искусна в разливании вина. Ваше величество лишились прекрасной чашечницы, — не упускает возможность ущипнуть её самолюбие Манкан.       Злости нет, раздражения тоже. После того, как этот человек сносил её угрозы, отвечая на них понимающей улыбкой, сверялся с тем, что роды идут успешно и никакой причины для тревоги у неё нет, успокаивал и подбадривал, рассказывая, что совершенно все женщины через это проходят, а Эйра так вообще справляется великолепно, она стала куда лучше к нему относиться. Друзьями они, конечно же, не стали, но и врага в Великом Мейстере она больше не видела. Да, язык у него дурной, но в нужный час он умеет его прикусить.       — Лишился чашечницы, зато получил превосходную, — судя по лукавому взору, Эймонд с трудом удержался от того, чтобы вновь заставить её краснеть, — Королеву. Что касается вашего предложения, лорд Тиланд, оно кажется мне приемлемым. Лорд Ци, сможете пустить подобный слух после турнира?       И-тиец расплывается в мягкой, вязкой улыбке. Весь его вид выражает покорность и готовность приступить к выполнению своих обязанностей. Впрочем, был ли случай, когда на лице Мастера над Шептунами было другое выражение?       — Конесно, мой король. Слух будет пусен в нужный день, в нужный час. Тиреллы наверняка постят нас своими присутствием. Пара бесед с лордом Простора, и дальше мои птиськи сделают всю работу.       — Замечательно. Однако помните, что это лишь слух. Никаких договорённостей о свадьбе моей дочери с лордом Тиреллом я заключать не собираюсь. И речь сейчас идёт об обеих моих дочерях.

***

      Рейгаль заливается плачем так, будто только что на его глазах развернулась кровавая бойня, унёсшая в могилу всех его близких. Кормилица клянётся, что мальчик сыт, няни уверяют, что его пелёнки сухие и чистые, а вызванный мейстер выносит вердикт, что ничего у принца не болит, и вообще он очень, очень здоровый мальчик. Просто беспокойный, такое бывает.       Эйра раздражённо трёт виски и завистливо смотрит на Гейль. Спит крепко, будто вопли брата её убаюкивают. Может, это и правда так? И Рейгаль надрывается, чтобы сестре лучше спалось? Другого объяснения столь разного поведения близнецов у Эйры нет.       — Ваше величество, может дело в драконьем яйце? — жалобно обращается к ней одна из уставших нянек.       — Глупости. Когда я была младенцем, тоже делила колыбель с драконьим яйцом. Это традиция нашего дома, — воспоминания о первом драконе приносят печаль и тревожат затянувшуюся рану, но Эйра гонит от себя неприятные мысли. Она всадница Среброкрылой, теперь это её судьба. Как бы она ни любила и ни оплакивала Валирийца, слёзы его не вернут.       Кажется, стоящая перед королевой женщина сейчас разрыдается. Ей предстоит всю ночь коротать с детьми, пока королева будет наслаждаться сном. Точнее, пытаться наслаждаться, потому что боги наделили её сына очень громким голосом и мощными лёгкими. Мейстер оказался прав, и правда здоровый мальчик.       — Тогда, может попробуем переложить яйцо в колыбель к принцессе? — жалобно давит на совесть няня. — Хотя бы на одну ночь, вдруг поможет?       Семеро, она так утомилась, что готова позволить эту маленькую прихоть. Едва ли это что-то изменит, но отчего бы не попытаться. Совсем убирать яйцо не хотелось, это традиция их дома. Но предложение переложить его было уместным. Махнув рукой, Эйра соглашается.       Стоит им осуществить задуманное, как ровным счётом ничего не происходит. Никакого чуда в виде сразу же успокоившегося и заулыбавшегося принца. Или ставшей неожиданно оживлённой принцессы. Рейгаль как плакал, так и продолжает рыдать. Гейль как посапывала, так и продолжает смотреть сладкие сны.       Боги, ну что ей делать?!       Эйра честно берёт сына на руки и целый час пытается убаюкать. Поёт песни, покачивает, начинает рассказывать сказки, которые когда-то услаждали слух Хелейны. Всё почти что без толку. Ребёнок надрывается так, будто находится не в материнских объятиях, а в лапах страшного чудовища.       Боги смилостивились, силы постепенно покидают Рейгаля. Когда Эйра возвращает его в колыбель, он уже не орёт, а просто хнычет. Наверное, она и впрямь ужасная мать, раз считает это успехом. Пока чудеса не закончились, королева передаёт сына на поруки няни и служанок и удаляется в опочивальню.       Сны беспокойные. Беспокойные и страшные.       Сперва она видит Драконье Логово. Там темно, факелы потухли, но очертания на полу Эйра сможет узнать даже спустя не один десяток лет. Небольшое тело, вывернутые крылья, и густое марево под ним. Валириец… Её прекрасный зверь, которого отняли у Эйры вместе с сердцем. Она сквозь сон чувствует, как быстро сердце стучит у неё в глотке, как трясутся руки, как голова идёт кругом от осознания собственной беспомощности.       Она никогда не забудет. И никогда не простит.       А потом…       Запах моря, дыма и пепла. А ещё крови и смерти. И кто придумал, что она пахнет железом? Свернувшаяся кровь смердит похуже дерьма, а от трупов разит и вовсе омерзительно.       Эйра слышит крики своей матери и чувствует ладонь брата на лице. Эйгон не даёт ей узреть кошмара, устроенного их дядей, пьяницей и узурпатором, но не может спасти от жара, который чувствуется даже на расстоянии. Жара, опаляющего кожу и волосы, жара, после которого её ресницы будут заново отрастать, жара, свидетельствующего о пламени, вырвавшегося из драконьей пасти. И напуганный шёпот после…       — Если не пламя, то кровь.       Чьи это слова? Эйра не может разобрать, было ли то частью её воспоминаний или же играми раззадоренного воображения. Но она слышит рык, который может принадлежать лишь одному созданию на свете. Свирепый, полный жажды, не ведающий пощады. А потом женский крик, отчаянный, пронзительный и…       Писклявый?!       Липкий пот на коже, запутанные волосы, обмотавшиеся вокруг шеи, и ноющая боль в налившейся от молока груди. Тело ноет, тело подводит, тело хочет свободы и полёта. А ещё отдыха. Которого его лишили сперва свалившиеся на голову королевы воспоминания, а потом весьма даже реальный женский крик, принятый сперва за материнский. Семеро, что там творится?!       Эйра вскакивает с кровати, не глядя выхватывая кинжал из-под подушки. Развернув оружие рукоятью вперёд, лезвием назад, чтобы не было видно, она устремляется в сторону приёмной комнаты, где сейчас расположились дети и окружающая их день и ночь прислуга. Звук распахиваемых дверей говорит о том, что стража услышала крик и ринулась на помощь, но разве от этого легче?! Там её дети, кто и что может с ними сотворить?!       Когда она врывается в приёмные покои, то видит застывшего в дверях сира Коббса, начавшего было вытаскивать меч их ножен, но так и замершего с наполовину обнажённым лезвием в руках. Служанки жмутся около стены, подобрав юбки и тараща глаза. А кормилица, приставленная к детям, пытается потушить дымящиеся юбки.       Эйра смотрит на колыбели детей. Рейгаль спокойно следит за происходящим широкораспахнутыми синими глазами. Кажется, на него чужие крики производят умиротворяющий эффект: обычно беспокойный младенец сейчас выглядит умиротворённым. А вот Гейль пришла в беспокойство и зашлась тихим плачем. Маленькое чешуйчатое тельце тёмно-бордового цвета жмётся к ней в порыве то ли успокоить, то ли успокоиться самому.       Яйцо, подаренное леди Рейной и пролежавшее подле принца Рейгаля, расколото.       У принцессы Гейль Таргариен проклюнулся собственный дракон.