Династия

      Свадьба короля Эймонда Первого, прозванного Неведомым, и принцессы Эйры состоялась 140 году от З.Э. То было празднество, достойное того, чтобы быть увековеченным в истории. Рыцарский турнир, предшествующий свадьбе, длился пять дней и собрал лучших рыцарей Шести Королевств. После него начались пиры, длившиеся целую седмицу.       В первый день король Эймонд и его наречённая принимали подарки гостей. Среди них были не только шелка и драгоценности, но и диковины, привезённые из Асшая; старинные фолианты; несколько великолепных лошадей, которые вызвали улыбку принцессы Эйры; редчайшие вина и изысканные специи. Понадобился едва ли не целый день на то, чтобы виновники торжества сумели принять дары и отблагодарить лордов и леди.       Не обошлось и без неловких моментов. Саманта Тарли, подарившая принцессе вороного жеребца, обратилась с просьбой узаконить их союз с лордом Лионелем Хайтауэром и признать их детей наследниками. Эйра Таргариен, от которой ожидали мягкосердечности, сдержанно пообещала обдумать столь деликатный вопрос. Такой ответ задел леди Сэм, но нашёл отклик одобрения на хмуром лице короля.       Облачённый в традиционные цвета дома Таргариенов, в короне Завоевателя, с распущенными серебряными волосами, король Эймонд находился в самом расцвете своего правления и своей мужественности. Его невеста, юная и изящная, казалась одновременно его отражением и противоположностью. Это нашло отражение и во внешнем виде пары: если в одежде Эймонда было больше чёрного и немного красного, то платье Эйры было сшито из красной ткани, украшенной чёрной вышивкой.       На вторые сутки был устроен пир, сопровождавшийся музыкой и танцами. Танцевали и король со своей племянницей. Многие гости были поражены изяществом и грацией юной принцессы, которую та унаследовала от своей матери. Казалось, что Эймонд и сам не в силах оторвать взгляд от неё.       Тонкая и высокая, Эйра казалась богиней Древней Валирии в своём платье лилового цвета, расшитом серебром. Она подарила танец не только своему суженому, но и лорду Орвилу Рейну, Гармунду Хайтауэру, Джоффри Аррену, Кермиту Талли, Бенджикоту Блэквуду, Лореону Ланнистеру. С каждым из них она старалась обмениваться любезностями, но то был не светский флирт, а скорее попытка укрепить своё положение при дворе.       Мужи не сводили с принцессы восторженных взглядов, а женщины — завистливых. По двору прошёлся шёпот, как бы девица не унаследовала тяги своей матери к рождению бастардов. Однако Эймонд Таргариен был не из тех супругов, которые потерпели бы подобное.       Как бы ни старался проявлять заботу и внимание к своей невесте на людях, многие отмечали его собственническое отношение к Эйре. Когда лорд Блэквуд, известный как Кровавый, попытался оставить её в своих объятиях для ещё одного танца, король едва ли не за шиворот оттащил его от принцессы. Многие гости ожидали, что между мужчинами вспыхнет ссора, но Кровавый Бен лишь рассмеялся, выразив уважение королю, который столь трепетно оберегает свою избранницу.       На третий день в королевских садах были разбиты шатры, в которых гостям предлагалось вино и угощение. Их развлекали музыканты, актёры и фокусники, среди которых были невиданно гибкие мужчины и женщины Миэрина, колдун, заставивший змею танцевать под звучание флейты, укротители огня, умеющие строить замки из пламени.       Сложно вспомнить день, когда на одном празднике можно было бы найти вина со всех уголков света, начиная от Дорна, заканчивая И-Ти. Красное, золотое, розовое, сладкое и даже такое, от которого щиплет язык, — оно лилось ручьём прямо в глотки лордов и сладостные уста леди.       Столы ломились от разнообразных видов мяса. Кабан, оленина, куропатки, лебеди, медвежатина, свинина… Видов рыбы было едва ли меньше. Ягодные пирожные, орехи, разнообразные соленья, столь любимые принцессой Эйрой, всего было вдоволь. А свежих фруктов было так много, что объевшиеся гости были не в силах управиться с ними, и к концу дня воздух наполнился запахом сладости, смешанной с гниением.       Казалось, что сад превратился в восточный базар, на котором можно было увидать самые удивительные чудеса и самые изысканные явства со всех уголков света. Знать облачилась в самые вычурные наряды, пытаясь перещеголять друг друга. От количества драгоценностей рябило в глазах. Некоторые дамы теряли сознание не только от духоты, но и от тяжести собственных украшений.       Эймонд и Эйра выглядели едва ли не скромнее большинства гостей в своих одеждах из золотой ткани, предпочтя драгоценностям серебро своих волос.       И если король выглядел в тот день скучающим, то Эйра была весела и беззаботна. Причиной тому был не столько праздник, сколько общество принцессы Хелейны, которую всё приводило в восторг. Глядя на принцессу и будущую королеву, многие испытывали тревогу, чтобы их дружба не обернулась враждой, как было ранее с их бабкой и матерью.       Впрочем, едва ли во всём королевстве нашёлся бы человек, сумевший развеселить обыкновенно сдержанную и угрюмую Эйру лучше, чем её падчерица.       Четвёртый день ознаменовался брачными клятвами, которые принесли друг другу король Эймонд и его племянница. Это произошло в Драконьем Логове, точнее, на его останках. Несмотря на то, что его милость слыл верующим мужем, чтившим Семерых, сама церемония прослыла одной из самых скандальных в истории Вестероса. Король сам вёл принцессу к септону, долг, который следует выполнять отцу невесты или ближайшему родственнику.       Они шли в одинаковых плащах чёрного цвета с красным драконом, будто решив подчеркнуть близость своего родства и верность традициям Таргариенов. Когда клятвы были принесены, Эймонд снял со своей племянницы плащ, чтобы надеть свой собственный, продемонстрировав собравшимся лордам и леди великолепие белоснежного одеяния принцессы, выполненного из миэрийского шёлка и украшенного морским жемчугом. Трудно было представить деву более прекрасную и кроткую, чем Эйра Таргариен в тот день.       После обмена клятвами король и его королева вернулись в Красный Замок, где столы вновь ломились от угощений и вина, а гости танцевали до боли в ногах. Пир длился допоздна, но настал час для провожания, и девы с жадностью набросились на короля, стремясь сорвать с него одежду, в то время как лорды с трудом смели поднять взор на невесту, осторожно помогая ей избавиться от одеяния.       Все мужи королевства боялись вызвать гнев короля Эймонда, прозванного Неведомым, и никто не боялся Эйры Таргариен. Как покажет время, напрасно.       Она дрожит. И при иных обстоятельствах Эймонду бы это польстило, вот только его жена трясётся не столько от предвкушения и привычного лёгкого страха перед ним, сколько от утомления, волнения и чувства долга. Насиловать перепуганную девчонку… пожалуй, он был бы и не против, но точно не в её первый раз.       Уставшая и напряжённая, Эйра едва ли сможет получить удовольствие. Да и сам Эймонд находился не в лучшем состоянии, чтобы поражать девичье воображение любовными подвигами. Будь на её месте другая женщина, он бы может и не отказал себе в радости снять напряжение после тяжёлого дня. Но разве пристало обходиться подобным образом с королевой и любимой племянницей?       По крайней мере, Эймонд сможет насладиться красотой её тела. Проводы решили проблему с прекрасным, но таким вычурным платьем, с которым ему пришлось бы потратить много драгоценных и мучительно-восхитительных минут. Шнуровки, мелкие пуговки, жемчуг, что так и норовил зацепиться за пальцы. Всё же в простых повседневных нарядах Эйры были свои преимущества.       Следовало бы поблагодарить лордов королевства за то, что позаботились о свадебном платье его жены. Пусть он и позволил устроить традиционные проводы, взор его тщательно следил за тем, чтобы ничьи руки не касались Эйры дольше положенного. Другие могут сколько угодно желать её, но принадлежать она будет лишь ему одному.       У неё красивое тело. Высокая, стройная, она совершенно не похожа на Рейниру ни в годы юности, ни тем более зрелости. Взгляд Эймонда ласкает изящные плечи и тонкие запястья, касается хрупких ключиц. Его взор скользит ниже, к красивой аккуратной груди, очертания которой не может скрыть тончайшая ткань шёлковой камизы. Не особо большая, но достаточно полная, чтобы идеально лечь в его ладони.       У Эйры тонкая талия, гибкая и манящая коснуться её. Эймонд и раньше обращал на неё внимание, особенно, когда ему доводилось обнимать изящный стан племянницы. Она была такой хрупкой, кажется, он мог бы переломить её без особого труда.       Бёдра, достаточно покатые, свидетельствующие о том, что Эйра созрела как женщина и может подарить ему наследников. Особого внимания заслуживает порочный треугольник между ними, там, где смыкаются длинные ноги племянницы. Эймонду придётся хорошенько постараться, чтобы не наброситься на неё этой ночью.       Интересно, у неё чувствительные соски? А задняя сторона коленей? Нужно будет зацеловать её, всю от макушки до пят, чтобы составить грёбаную карту сладких местечек племянницы. Будь проклято его решение организовать столь грандиозное празднество, восхищающие подданых, но лишающее сил виновников торжества!       Тёмно-фиолетовые глаза Эйры, ещё одна его слабость, устремлены в пол. Боится увидеть его обнажённым? Придворные дамы справились с дублетом и рубашкой, однако ни одна искусительница не сумела бы стянуть бриджи, не сняв с него сапог. А это было бы весьма затруднительно. Правда, леди Хогг успела стащить кожаную повязку с его лица, которую он предпочёл бы оставить для Эйры. Пусть сама решит, снять или оставить.       — Устала? — у него нет в этом сомнений, но нужно как-то начать беседу. От скромной племянницы едва ли стоило ждать инициативы.       — Я в порядке, дядя, — какая хорошая девочка, сразу же отвечает на вопрос, — и готова исполнить свой долг.       Исполнить долг… как она себе это представляет? Лежать бревном, пока он будет трахать её сухое от боли и страха лоно? Хотя Эймонду действительно больше нравилось, когда женщины были с ним послушны и податливы. Однако на Эйру у него куда более интересные планы. Для начала, отвлечь её от столь пристального разглядывания то ли пола, то ли его сапог.       — На меня смотри, — жёстко, так, чтобы до неё сразу же дошло.       Она послушно поднимает голову и смотрит на его лицо, пристально, боясь невольно отвести взгляд хоть дюймом ниже. Ей следовало бы радоваться, что ей достался сильный и опрятный муж, а не один из обрюзгших от праздного образа жизни и смердящих потом лордов. Эймонду известно, насколько его тело нравится женщинам. Другая была бы счастлива вдоволь его поразглядовать. Но не Эйра, такая робкая в его присутствии, выращенная в напряжении и едва ли не страхе перед ним. Интересно, ей доводилось раньше видеть обнажённых мужчин?       Пальцами он осторожно касается её лица. Такая мягкая кожа. Ему надо быть осторожным с ней, чтобы в своей страсти не оставить синяки на белоснежном атласе её тела.       — Разденься для меня. Медленно.       Конечно, она не смеет его ослушаться. Не выразив и намёка на неповиновение, Эйра принимается выполнять его приказ. Сперва она распутывает небольшую шнуровку на груди. Глаз при этом не сводит с его лица, справляясь наощупь. Затем тонкие пальцы неспешно стягивают камизу с плеч. И Эймонд готов поклясться перед ликами Богов, Старых и Новых, что это невъебенно интересное зрелище!       То, как ткань скользит под давлением пальцев с плеч, потом ещё ниже, до бледного подтянутого живота, открывая взору нежные полушария принцессы, затем оголяет хрупкие косточки, ущельем ведущие к её женственности, а потом её великолепные бёдра.       Ткань падает к ногам принцессы. На которых всё ещё оставались мягкие туфли из оленьей кожи и чулки. Надо бы издать приказ, запрещающий королеве носить последний предмет одежды.       В следующий миг Эймонд готов покаяться за столь поспешное решение, стоит лишь Эйре наклониться, чтобы медленно, как он и просил, начать стягивать чулки со своих охренеть каких красивых ног. И если с первым она справилась самостоятельно, то взяться за второй он ей не позволил.       Опустившись перед ней на колени, Эймонд мягко обхватывает свод изящной, такой узкой стопы, успев заметить, что щиколотки у племянницы настолько хрупкие, что каждую из них он смог бы обхватить своими пальцами, заковав в нежный плен. Второй рукой он берётся за край чулка и тянет его вниз. Пальцы чувствуют тепло её кожи, но не касаются, оставляя дымку приличия. Чем ниже скользит ткань чулка, тем больше он убеждается в правильности своего решения жениться на Эйре. Во всём королевстве едва ли сыщется дюжина женщин, обладающих столь красивыми ножками.       Сильные бёдра, аккуратные коленки, манящие коснуться их поцелуем, нежные косточки возле стопы, за которые так и норовит зацепиться большой палец. Чулок полностью обнажает ногу Эйры, оседая на полу напоминанием, что даже королям следует удерживаться от необдуманных указов. Запретить королеве носить чулки — значит лишить себя удовольствия снимать их с неё.       Он остаётся коленопреклонным подле своей леди-жены, будто набожный прихожанин подле изображения Матери. Доля истины здесь есть. В такой позе Эймонду открывается вид, за который он готов воздать молитву благодарности за то, что Люцерис Веларион лишил его всего лишь одного глаза.       За свою жизнь он поимел не так много женщин, как мог бы. Но достаточно, чтобы считать себя опытным мужчиной. И ни у одной из них он не видел такой аккуратной, маленькой, красивой щели! Милостивые Боги благословили его, подарив его шлюхе-сестре столь совершенную дочь.       С трудом он заставляет себя подняться. Нужно быть терпеливым. Чтобы пожинать плоды удовольствия, следует позаботиться о почве. Не сводя взгляда с Эйры, Эймонд стягивает с себя сапоги. Он сказал ей правду: ему нравилось предаваться утехам, оставаясь полностью или частично одетым. Но сегодня он хочет показаться своей жене.       Когда он берётся за завязки бриджей, Эйра робко тянется помочь ему. Грубо перехватив запястье, он не позволяет ей этого сделать:       — Нет!       Она вздрагивает, и он спешит сгладить свою резкость. Эймонд подносит руку племянницы к губам и оставляет нежный поцелуй на тонкой, прозрачной коже. Строгость следует чередовать с нежностью, ежели он желает воспитать из неё хорошую любовницу.       — Когда мы наедине, жена, я хочу от тебя полного послушания. Чтобы ты делала лишь то, что я прошу от тебя. И тогда, когда я этого прошу. Поняла меня?       — Да, дядя.       Пекло. Подобное обращение, почтительное и порочное одновременно, заставляет член налиться кровью. Что ж, тем лучше. Пусть его славная, покорная жена видит, какое действие оказывает на него. С самодовольной улыбкой он снимает бриджи, оставаясь полностью обнажённым.       Она точно не видела голых мужчин. Лицо горит так, что валирийское наследие теряется в краске. Взгляд Эйры норовит соскользнуть ниже, чем позволяет девичий стыд, и она едва ли не через силу заставляет себя по-прежнему смотреть на его лицо. Поразительная усердность.       — Тебе доводилось видеть член до этого дня, племянница?       — Нет, — ответ настолько решительно-поспешный, что у него нет сомнений в искренности её слов.       — Хочешь потрогать?       — Нет!       В иной час, с иной женщиной он счёл бы это оскорбительным. Но слышать это от невинной, перепуганной девчонки, к тому же до ужаса хорошенькой и смущённой, даже приятно. Эймонд не сдерживает улыбки. Приблизившись к ней, он берёт её руки в свои. Этот жест мог бы показаться нежным и почти целомудренным. Будь они оба одеты.       — Так и быть, жена. Я позволю тебе это сегодня. Но не рассчитывай, что я всегда буду столь снисходителен. Как только весь этот балаган, устроенный на радость придворным и челяди, закончится, я планирую продолжить с тобой.       Она согласно кивает, но не может произнести и звука. Очевидно, что Эйра волнуется. Немудрено. У них было несколько поцелуев да незамысловатые ласки. А от неё требовалось отдаться ему. Интересно, выдай он её замуж за малознакомого лорда, волновалась бы она сильнее? Или, не стеснённая его положением и родством, проявляла бы больше рвения стать женщиной? Эймонд отмахивается от этой мысли. Не будет никаких мало и хорошо-знакомых лордов. Эйра всегда была только для него одного.       Не выпуская её рук из своих, он подводит свою жену к постели. Выразительно опустив взгляд, он приказывает ей лечь. Что ж, она всегда была сообразительной девочкой. Послушно юркнув под одеяло, Эйра выжидательно устремила на него свои невозможные тёмные глаза.       Эймонд обходит кровать, чтобы достать из-под подушки кинжал. Безопасность для короля должна быть на первом месте. Но сегодня оружие нужно ему для другого. Проведя лезвием по своей ладони, Эймонд откидывает одеяло и мажет кровью по простыням.       Совершенно идиотское поверье, будто в первую брачную ночь девица должна кровоточить, как на поле боя. Кассандра досталась ему невинной, и на простынях оказалось не больше пары капель. Хотя он едва член не сломал, пока лишал её девичества.       Откинув одеяло, Эймонд укладывается на свою сторону кровати.       — Спи, племянница. Завтрашний день начнётся раньше, чем тебе думается.       Кровать достаточно большая, чтобы они не мешали друг другу. Эймонд не видит смысла делить с кем-то ложе дольше, чем того требуется для страстных танцев и последующих томных ласк. Но традиции требуют от него терпения. Отправь он племянницу в её собственные покои, уже завтра в Красном Замке начнутся пересуды.       Удивительно, но сон быстро сморил их обоих. Эйра заснула, едва коснувшись головой подушки, вымотанная танцами и волнением. Эймонду понадобилось чуть больше времени, чтобы тяжёлое одеяло сновидений накрыло и его. Перед тем как заснуть, он подумал, что теперь в его покоях пахнет розами.

***

      Утро будит его шорохом служанкиных юбок, да привычкой просыпаться в любое мгновение. Война не оставляет право на ошибку. Не разомкнёшь вовремя веки — погибнешь бесславной смертью, что ни к лицу ни принцам, ни королям. А вот Эйра оказывается куда более стойкой к творящемуся вокруг беспокойству. Лениво поворочавшись, она натягивает одеяло чуть ли не на голову. Вновь заставив Эймонда улыбнуться.       Он тянется рукой к серебряной макушке, но в ответ на ласку получает недовольное сопение. Так-так, ему досталась ленивая жена! А он и не знал, что она любит понежиться в кровати.       — Просыпайся, сладкая. Уже утро.       Он уверен, что она будет сопротивляться и вести войну за право на ещё пару сонных мгновений. Его старший брат делал так же. Но Эйра тяжело вздыхает и поднимается, опираясь на одну руку. Будто собирается на смерть, а не на празднование собственной свадьбы. Спросонья она, кажется, напрочь забыла об отсутствии одежды, предоставив Эймонду возможность любоваться безупречной спиной.       Нет сил удержаться от искушения коснуться губами места между лопаток, белоснежного, без единой чернильной капли родинок. Этот одновременно лёгкий и крамольный жест заставляет Эйру вздрогнуть. Она спешит прикрыться одеялом, прячась от взглядов служанок, заставших столь интимный момент. Эймонда же их присутствие в покоях лишь забавляет. Ежели они или кто-то другой возжелают увидеть, что ему по душе делать со своей женой — милости просим.       И пусть первая брачная ночь оставила его голодным, первое утро в постели с племянницей заставило его жёсткий нрав плавиться разомлевшим на солнце зверем. В груди сладко свербит когда-то знакомое, а ныне почти стёршееся с пергамента памяти чувство. Слово, царапающее нёбо звуками на высоком валирийском. Нежность?       Ранним утром пятого дня король и его королева облетели столицу верхом на Вхагар. И пусть рассветное солнце лишь едва коснулось каменных улиц Королевской Гавани, народ, от млада до велика, вышел взглянуть на этот полёт. Огромная драконица, тень былого величия Таргариенов, и двое всадников верхом на ней. Король, что выиграл ожесточённую войну, и его жена, лишённая в этой войне почти всех своих близких.       Они приземлились около Драконьего Логова, где была проведена официальная коронация Эйры в качестве новой королевы-консорта. Прекрасная и величественная, в платье традиционных цветов своего дома, с хмурым, надменным лицом, она казалась призраком обоих родителей, Порочного Принца и Чёрной Принцессы.       Эймонд возложил на её голову корону, тёмную, довольно тяжёлую, похожую на корону Завоевателя, которую носил он сам. Звенел колокол, звенела тревога в воздухе. В то на удивление прохладное утро у всех присутствующих на коронации было ощущение близящихся перемен.       Король и его королева решили добраться до Красного Замка верхом на лошадях, разбрасывая золото жителям столицы. Процессию сопровождали рыцари Королевской Гвардии во главе с Руфусом Болтоном, прослывшим в истории защитником королевы Эйры. Жители расступались, приветствуя королевскую чету. Однако ликование в какой-то миг смешалось с настороженностью, а затем и открытым недовольством толпы в адрес королевы.       В чёрном платье с вышитым красным драконом, украшенным рубинами, с волосами, заплетёнными в косы, и мрачным взглядом тёмно-фиолетовых глаз, Эйра бросила Королевской Гавани в лицо напоминание о недолгом правлении своей матери, обернувшимся смутой и нищетой. И пусть новая королева куда больше походила на своего покойного отца, было в её движениях и жестах что-то неумолимо напоминающее Рейниру. Несколько мужчин бросились к процессии, выкрикивая ругательства и браня Эйру.       «Покажи, так ли твои сиськи велики, как у мамаши», «Потряси Мейгоровыми титьками», «Выродок шлюхи и убийцы!». То было всего несколько человек, чей крик мог бы потонуть сперва в толпе, а потом и во времени. Но король Эймонд остановил своего коня и спешился. Он приказал схватить недовольных и лично вспорол им животы, выпустив кишки прямо посреди улиц Королевской Гавани, оставив умирать посреди собственной крови и нечистот.       Женщины бросились к королеве Эйре, моля её проявить милосердие и даровать жизнь их неразумным мужьям, сынам и братьям. Они уповали, что молодая жена сумеет успокоить жестокий нрав Эймонда. Но королева оставалась глуха к их мольбам. Лишь один раз она повернулась в сторону Руфуса Болтона и попросила его убрать рыдающую женщину из-под копыт её коня.       Когда Эймонд Неведомый закончил казнить неугодных, он подошёл к жене и вытер свой меч от крови о подол её платья, так, что собравшиеся жители могли увидеть бледные, худые ноги своей королевы. Могло ли быть зрелище более бесстыдное и порочное. Когда меч оказался отмыт, Эйра наклонилась и коснулась своими губами лезвия, будто благодаря короля за содеянное.       По возвращению в Красный Замок было устроено очередное празднование, но в зале витало ощущение страха и безнадёжности.       — Они возненавидят меня.       Их вторая ночь в качестве супругов. Вновь в одной комнате. До конца свадебного пира им стоит коротать ночи вместе, чтобы не посеять слухи о размолвке. Следует отдать должное, общество Эйры под боком было для Эймонда весьма приятным. Интересно, следующим утром она снова будет вести себя как невыспавшийся котёнок?       — По-моему, это я вспорол брюхо этим невеждам.       — Они просили меня о милости, — мягко спорит племянница, — королю простительна жестокость. Королеве нет.       Он самодовольно хмыкает в ответ на это умозаключение. Общение с Десницей определённо идёт ей на пользу. Обыкновенно равнодушная к политике и настроению простого люда, Эйра начинает просчитывать последствия своих решений. Надо бы поблагодарить лорда Тиланда за то, что Эймонду не придётся терпеть глупую жену.       — Что же тогда не попыталась остановить меня? Встать на колени, открыть свой хорошенький ротик и попросить сохранить этим выблядкам их несчастные жизни?       Эйра смотрит на него, пристально, без малейшего намёка на столь обыденное смущение или робость. То взгляд не девицы, недавно выданной замуж и не успевшей вкусить радости плотских утех, а дракона. Внимательный и безжалостный. Как бы ни привлекала Эймонда застенчивость и невинность жены, такой она казалась ему ещё прекраснее.       Она всё ещё оставалась одета в своё великолепное платье чёрного цвета с красным узором. Серебряные косы, наполовину распущенные, падали до её точёной талии напоминанием о валирийской крови. И пусть Эйра успела снять тяжёлую корону, она казалась ему истиной королевой в этот миг.       — Могла ли я осмелиться останавливать короля и своего супруга? — судя по голосу, ещё как могла. — Вы их государь. А они проявили неуважение к вашей жене. А значит, к вашей воле. Сумей я остановить вас, челядь могла бы принять это за слабость. Пусть лучше боятся вас.       — Тебе нравится быть женой короля, внушающего страх?       — Мне нравится быть женой короля, который не допустит повторения бунта в Королевской Гавани. Я слишком хорошо помню ту ночь, когда эти с виду простые и обездоленные люди рвали драконов на части. К тому же… они выкрикивали то ужасное прозвище, которое дали моей матери.       — Мейгор с титьками? — весело подхватил Эймонд. — Не назвал бы это прозвище ужасным. Мейгор хоть и прослыл жестоким самодуром и многожёнцем, но именно он построил этот замок, в котором мы сейчас находимся. Да и сиськи у Рейниры, стоит отдать должное, были загляденье!       Последние слова явно смущают Эйру. Она невольно опускает глаза, и Эймонду видится, что не от непочтительных слов в адрес матери, а скорее от мысли, что её саму боги большой грудью не наградили. Забавно, большинство его женщин были обладательницами довольно пышных форм. Хотя сам он никогда не обращал на это особого внимания. Куда более Эймонду нравились красивые и гибкие спины, сильные ноги и благородные черты лица. Простушки его не привлекали.       Он подходит к ней и ласково касается подбородка, заставляя вновь поднять голову и встретиться с ним взглядом. Тёмно-фиолетовые глаза заставляют Эймонда плавиться маслом, оставленным на солнцепёке. Он давно не мальчишка, отчего же ему так сладко?       — Вынужден признаться, твои груди нравятся мне куда больше, — его пальцы скользят вниз, вдоль тонкой шеи, чтобы остановиться на ключицах, предупреждая о дальнейших намерениях. — Я бы хотел познать, насколько они чувствительны. Ты уже ласкала себя?       — Что?!       Определённо, это неправильный ответ. Эймонд нарочито недовольно цокает языком. Не всерьёз, разумеется. Племянница дала ему отличный повод поиграть, грех не воспользоваться. Пусть видит в нём не только нежного супруга, но и короля.       — Я разве неясно выразился? Я хочу знать, доводилось ли тебе уже касаться себя между ног.       Ему известна истина. Конечно, она трогала себя, было бы глупо ожидать иного от девицы её лет. Но одно дело украдкой доставлять себе удовольствие, совсем другое — обсуждать это с кем-то другим. Особенно, когда этот «кто-то» — твой родной дядя.       — Да, — шёпот такой тихий, что он с трудом может разобрать его.       Эймонд ласково заправляет прядь волос ей за ушко. Будто поощряет за примерное поведение. Пекло, любое кровопролитие пагубно на него влияет! Как и на большинство мужчин, недаром после славной битвы так хочется вкусить женской плоти.       — У тебя получалось довести себя до пика?       Она хмурит брови, выдавая себя с головой. Эймонду известно, что для девы не так просто получить удовольствие, как для мужчины. Нужно проявить терпение и некую искусность. Он достаточно терпелив и искусен, чтобы обучить свою племянницу. Но сперва он заставит её раскрыть уста и произнести вслух то, что он так хочет от неё услышать.       — Я не очень понимаю, что это значит, — у неё пересохло в горле от волнения. Голос дрожит, прямо как во время пира, приуроченного ко Дню Девы, когда он заставил её пить из одного с ним кубка. Она так растеряна, почти напугана.       — Конечно. Конечно, у тебя не получалось, — он начинает мягко расплетать ей волосы, ещё одна отрада для него. — Скажи мне, как скоро ты убирала руку?       Эйра похожа на речку, что готова выйти из берегов. Всё это слишком для неё. Его вопросы. Его настойчивость. Его руки, распутавшие хитросплетения её кос и запутавшиеся в мягком серебре. Ни единой золотой прядки.       — Я… чувствовала себя странно, — она знает, что этого ему недостаточно, — мне становилось тяжело. Это было будто бы чересчур для меня.       Мягко положив ладони ей на плечи, Эймонд разворачивает её спиной к себе. Ему плохо давалась игра на музыкальных инструментах. Однако именно с ней он сравнивает искусство избавлять женщин от одежды. Требует сноровки и точности движений. Главное, не торопиться.       Шнуровка легко поддаётся его пальцам. И пока он тянет за ленты, будто перебирая струны арфы, то призывает Эйру к дальнейшей откровенности:       — Продолжай.       — Это было сперва приятно, а потом слишком приятно. Мне казалось, что я не выдержу.       Со шнуровкой покончено, и тянет тяжёлую ткань вниз. Эйра помогает ему, высвобождая тонкие руки из рукавов. Боги, как она должно быть устала носить на себе весь день столько ткани. Платье падает вниз, и ей приходится перешагнуть через него, чтобы случайно не упасть, неловко запутавшись в чёрно-красном великолепии.       — Ты трогала себя только снаружи или ещё изнутри?       Она вся пытается сжаться, прячась от его вопросов. Эймонд расправляет плечи Эйры, призывая выпрямить спину, как и положено королеве. Он убирает волосы на её плечо, так, чтобы спина оставалась незащищённой.       — Снаружи.       Он прижимается к ней вплотную, чтобы завести руки ей на грудь. Женская одежда вся состоит из препятствий. Какое искушение — развязывать шнуровку, не позволяя пальцам касаться нежной кожи и маленьких сосков.       — Неужели не было интересно попробовать? — он специально шепчет ей на ухо, зная, какое воздействие это на неё оказывает. — Хотя бы немного скользнуть пальчиком внутрь?       С завязками покончено. Но перед тем, как снять камизу, Эймонд опускается на колени, чтобы разобраться с чулками. Придётся скользнуть руками под подол, вдоль стройных ножек, чтобы подцепить коварный край.       — Нет, я… я боялась лишить себя девичества таким образом.       Некоторые девицы утверждают, что его можно лишиться и в седле. Видимо, между ними и седлом каким-то образом появляется член.       Он мягко надавливает под коленку Эйры, призывая её слегка поднять ножку, чтобы он мог стянуть чулок. Половина дела сделана, остался ещё один.       — Ты ласкала себя, думая обо мне?       Из-за мешающей ткани нижней рубашки чулки не представляют такого интереса для него этой ночью. Будь Эйра обнажена, он стаскивал бы их куда медленнее, чтобы смаковать зрелище. Впрочем, даже не имея возможности лицезреть ноги племянницы, Эймонд наслаждается мягкостью её кожи.       — Да, — удивительно, но эта фраза даётся ей гораздо увереннее.       Хмыкнув, Эймонд поднимается, чтобы взяться за края камизы. Он размышляет над тем, выдаст ли Эйра ему подробности своих томных фантазий. Хотя это он предпочёл бы приберечь для более долгой ночи.       Шёлк падает вниз, обнажая тонкую спину. Взгляд его скользит от серебряного затылка к длинной шее, вдоль жемчуга её позвонков, мимо ровных лопаток и узкой талии, по бледной, будто в насмешку лишённой в этом месте родинок, коже, к волнительным изгибам ягодиц.       Эймонд всегда полагал себя нежным любовником, далёким от грубости и вульгарности. Но прямо сейчас он понимает и в полной мере разделяет желание, свойственное испорченным и неискушённым мужланам, сжать эту великолепную задницу руками, а после оставить на ней отпечаток своей ладони.       Он разворачивает Эйру лицом к себе.       — Я уже говорил, что, когда этот балаган закончится, я планирую заняться тобой. Так вот, мы обязательно продолжим эту беседу. А сейчас иди в постель, пока я не передумал.

***

      Шестой день свадьбы Эймонда Таргариена и его племянницы Эйры запомнился как День Примирения. Король облачился в чёрное, в то время как его жена выбрала платье зелёного цвета. Появление пары в Великом Чертоге должно было ознаменовать начало новой эпохи в истории династии Таргариенов, лишённой внутренних раздоров.       Но с учётом произошедших накануне событий, это воспринималось скорее как плохая попытка сгладить горькое послевкусие устроенной резни. Гости приносили поздравления, поднимали кубки во славу короля и королевы, но меж собой обсуждали, насколько хладнокровной и жестокой оказалась Эйра Таргариен.       Всем было понятно, что какой бы кроткой и нежной не казалась принцесса, она остаётся драконом. И смерть её старшей сестры была не трагической случайностью, а хладнокровным убийством.       Шестой день свадьбы омрачился ещё и тем, что принцесса Джейхейра неожиданно слегла в постель. Если на первых пяти пирах старшая племянница короля хоть недолго, но присутствовала, то теперь не покидала своих покоев. Поговаривали, что девушку одолевает тоска, лишающая её аппетита и сил.              Король, его королева, лорд Эйнис Стронг, приходившийся Эймонду бастардом, а также юная принцесса Хелейна решили навестить Джейхейру в надежде, что это придаст ей сил.       Но ожидания не оправдались, и в скором времени вся процессия за исключением государя вернулась в Великий Чертог.       Как бы ни старалась юная королева Эйра развеселить присутствующих, было очевидно, что праздник затянулся. Гости поочерёдно покидали столицу.       — Манкан, какого Неведомого она всё время держится за живот?       — Ваша милость, причин тому нет. Принцесса Джейхейра совершенно здорова.       — Это могут быть последствия… — Эймонд замолкает, бросая обеспокоенный взгляд на племянницу.       Не стоит упоминать при ней лунный чай. Может, Джейхейра и живёт в своём мире, но всё же является взрослой девицей. Она и так постоянно гладит свой живот и плачет, а что будет с ней, узнай она о потерянном ребёнке? Узнай о том, что это именно он приказал убить его?       — Нет, мой король, — Великий Мейстер уверен в своих словах. — Нет ни малейших сомнений в полном здоровье вашей племянницы. В том числе в области чрева.       Эймонд мягко касается волос Джейхейры. Она так напоминает ему Хелейну сейчас! Не дочь, сестру. Такая же нежная и ранимая, полностью сломленная. Неужели он совершил ошибку, приказав избавиться от бастарда?! Но как можно было позволить ей родить от насильника!       — Лекарство? — он не теряет надежды если не заставить мейстера вспомнить, как лечить этот недуг, то хотя бы запугать его достаточно, чтобы он придумал способ сам.       — От чего? — Манкан взывает едва ли не с отчаянием к разуму короля. — Можно было бы дать ей макового молока, но я уверен, что оно убьёт её быстрее. Принцесса и так теряет связь с происходящим вокруг. Не стану же я поить её светлость колдовскими отварами Асшая!       А это могло бы помочь. Алис часто заваривала травы, от одного запаха которых у Эймонда начинала раскалываться голова. Они придавали ей сил и будто стирали годы с лица. Может, и Джейхейру пора начать лечить снадобьями? Дать ей зелья, что окрашивает губы в синий. Или предложить молока девственниц.       Эймонд продолжает гладить её волосы, но она лежит, неподвижная и безучастная к происходящему. Маленькая и худенькая, Джейхейра свернулась в комочек, поджав ноги. Слёзы текут по бледным щекам. И Эймонд чувствует злость. Какого Пекла он не в силах помочь Джейхейре?! Толку от его короны, власти и богатств, если одну племянницу он не может спасти, а вторую никак не решится оттрахать?!       Ну вот, и вновь Эйра остаётся крайней.       Что ж, она сильная девочка, она стерпит и выдержит. Как терпела и выдерживала все эти годы презрение, старые платья и отсутствие родительской заботы.       Эймонд возвращается в Великий Чертог и продолжает пировать, как и должно человеку, только что женившемуся на красивой женщине. Вот только ни у кого из гостей не возникает желания завязать с ним светскую беседу.       По окончанию вечера, он удаляется в свои покои, велев Эйре ступать в свои. Этой ночью ей лучше не искушать его.       Седьмой день принёс в Королевскую Гавань тепло и солнце. Как бы ни был король мрачен накануне, он спустился к гостям, принимал поздравления и поднимал кубок во славу своей прекрасной королевы. Он не стал надевать корону Завоевателя, предпочтя величественности лёгкость, и облачился в праздничные светлые одежды, украшенные вышивкой и рубинами.       Великий Мейстер Манкан сообщил, что принцесса Джехейра чувствует себя уже лучше, но предпочтёт оставаться в своих покоях. Короля Эймонда это, казалось бы, обрадовало.       Королева Эйра вновь танцевала с гостями. Если светские беседы давались ей с трудом, то танцы стали отрадой для неё. Даже обыкновенно равнодушный к ним король Эймонд не удержался, чтобы не станцевать несколько раз со своей женой. Поразительно, насколько легко далось королеве пережить вчерашнюю холодность супруга.       Седьмой день свадьбы короля Эймонда и королевы Эйры Таргариен закончился салютом, который устроили в Королевской Гавани. Не только в садах Красного Замка, но и на улицах города. Могла ли радость от праздника заставить простой народ забыть о проявленной ранее жестокости?       И всё же, та свадьба окончилась хмельной радостью. Гости были довольны, жители столицы накормлены, а король и королева, казалось, были полностью увлечены друг другом.       Праздник закончился, и Эйра тут же спряталась от него в своих покоях, среди вороха подушек. Оказывается, она испытывала к ним особую слабость, поэтому Эймонд распорядился закупить их как можно больше и украсить золотой вышивкой. Всё для его красавицы-жены.       Он и сам был вымотан пирами и танцами, но хватило одной ночи крепкого сна, и вот Эймонд снова энергичен и полон решительности. Государственные дела не знают праздников и требуют его внимания. Впрочем, он всегда отличался выносливостью и способностью быстро восстанавливать силы.       А вот племянница оказалась не готова к возложенным на неё обязанностям и велела служанкам не будить её, даже если Красный Замок будет охвачен пламенем. Эймонд милостиво решил дать ей возможность вдоволь насладиться покоем. Пусть нежится в кровати, принимает ванну и придаётся безделью. Эйра заслужила отдых.       И всё же, на вторые сутки он почувствовал желание навестить её. Такое искушение — знать, какой дар ожидает тебя за закрытыми дверьми покоев королевы, и не открывать их. Отныне она его жена, он волен делать с ней всё, что пожелает. А аппетит у него под стать дракону.       Да, он не взял её невинность, он вообще ничего не взял, но терпение его на исходе. Маленькая, напуганная Эйра прячется от него в своих комнатах, надеясь, что он забудет о ней. Эймонда тешит мысль о том волнении и страхе, которые он внушает своей племяннице.       Пекло, да он всегда этого желал! Чтобы его уважали и боялись. И повиновались. Эйра умеет всё из перечисленного. Что это, если не любовь?       Алис сумела покорить его сердце своей дерзостью и таинственностью. Тогда, в пылу войны, когда он каждый день мог сдохнуть, она казалась ему прекраснейшей из женщин, самой желанной и восхитительной. Стоило ему стать королём, как то, что влекло его к Алис, начало раздражать.       Кассандре хватило ума проявлять уважение и готовность повиноваться ему. Это не могло не подкупать самолюбие Эймонда. Но он никогда не видел в покойной жене истиной преданности, такой, которая заставила бы сжигать целые города и предавать людей мечу. Разумная Кассандра будто бы была лишена страсти.       А вот Эйра… злая девочка, сумевшая полоснуть родную сестру по горлу, но испытывающая едва ли не благоговейный трепет перед ним. В ней есть всё, чего Эймонду бы так хотелось. Благородство, послушание и затаённая в тёмных глазах опасность. И сейчас это сокровище самым бессовестным образом скрывается от него.       Он даёт ей время до вечера.       А потом направляется прямиком в её покои.       Пора навестить любимую племянницу.