***
Король возвращается уже затемно, и рёв его драконицы лишает обитателей Харренхолла покоя. Впрочем, Эйра и не думала засыпать. Весь день она планировала как не выйдет встречать государя, давая ему в полной мере вкусить горечь её обиды. К вечеру, когда его милость так и не вернулся, она смягчилась и приняла решение поприветствовать его, но держаться при этом подчёркнуто холодно и отстранённо, так, чтобы укусить его самолюбие. Теперь же, поздней ночью, она готова выбежать навстречу ему, лишь бы увидеть прекрасное и жестокое лицо, почувствовать запах кожи и специй, коснуться его холодной руки. И плевать, что он так и не вкусит горечи обиды, и самолюбие его окажется целым! Она наблюдает за ним из окна своей спальни, что выходит во двор. За ними, если быть точнее. Эйнис тащится за Эймондом, пока Тень надоедливо вьётся вокруг Вхагар. Вид бастарда и его дракона заставляет Эйру недовольно прикусить губу, но она успокаивает себя тем, что с ней король проводит куда более времени, чем со своим сыном. Воспоминания о сегодняшней беседе с Геймоном приносят в её сердце каплю жалости к мальчику, что был выслан из дворца, в котором прошло его детство, на мрачный, обдуваемый ветрами Драконий Камень. Но она быстро одёргивает себя, напоминая, что её саму Эйнис никогда не жалел. Двор освещён факелами, но их света хватает лишь для того, чтобы различить силуэт своего дяди, да серебро его волос, кажущееся тусклым в ночи. Выбегать навстречу ему нет никакого смысла, Эймонд энергично шагает в замок, пока его сын неуклюже пытается поспевать за ним. Видимо, ноги у последнего знатно затекли за время полёта. Эйра отходит от окна и решает лечь в постель. Искушение повторить вчерашнее приключение и заявиться в покои дяди не даёт ей покоя, но разум подсказывает не играть с огнём. Эймонд весь день провёл в воздухе, наверняка первым делом распорядится приготовить для него ванную, да подать сытный ужин. Прерывать его в такие моменты уж точно не стоит, она усвоила его привычки в полной мере ещё служа ему чашечницей. Пусть король сперва приведёт своё тело и дух в порядок, а уж потом Эйра поступит как настоящая будущая королева и наградит его взглядом, полным достоинства и гордости, но таким, чтобы он сразу ощутил свою неправоту, вот прямо осознал её. Да, именно так она и сделает, но сперва как следует выспится… Сон накрывает её тяжёлым маревом, стоит голове коснуться подушки. Что было тому виной: её переживания или усердные тренировки? Как бы то ни было, Эйра так и не узнает, что ночью король подходит к её покоям и, прислонив палец к губам, даёт понять охране, что не нужно тревожить покой принцессы. Она не узнает о том, как Эймонд бесшумно вошёл в комнату и застыл напротив её кровати, любуясь лицом и разметавшимися волосами. Она не узнает, какая улыбка гуляет по его лицу в этот миг. И о том, что он поправил на ней одеяло, не позволив хрупким плечам замёрзнуть, она тоже не узнает. Не суждено принцессе узнать в эту ночь и о том, насколько изматывающим и бессмысленным оказался этот полёт для короля и его бастарда. Эйнис быстро вымотался из сил, им пришлось несколько раз останавливаться для отдыха. И разумеется, они не сумели отыскать ни Овцекрада, ни его всадницу в Лунных Горах. Возможно, будь Эймонд один, ему бы не пришлось тратить драгоценное время на отдых, и у него получилось бы отыскать девицу Крапиву, которая давно уже не девица, а взрослая женщина. Он бы не стал сражаться с ней, не реши дерзкая девчонка напасть первой. Он бы не стал рисковать Овцекрадом. И тем более, Эймонд бы не стал рисковать Вхагар. Он бы убедил её отправиться в Столицу желанной гостьей и сделал бы всё, чтобы её дракон оставил потомство. Конечно, в дальнейшем Эймонд бы избавился от Крапивы, но об этом принцесса тоже не узнает. Конечно, немного позже король поведает племяннице о том, что планирует вернуть их дому утраченных драконов, но не сегодня, не в эту хмельную ночь, когда Эймонд благодарит Матерь за то, что подарила его невесте крепкий сон, избавив от участи пасть жертвой его пламени. Спасибо, Матерь, за то, что уберегаешь принцессу Эйру от похоти своего короля! Может, он и сумел бы справиться с искушением забрать её невинность, но точно бы не удержался от того, чтобы коснуться своей племянницы. Какое счастье, что она не узнает и об этом! Но более всего Эйра не узнает о том, насколько будоражащие сердце и чресла мысли занимали голову короля в ту ночь. Как он мечтал провести пальцами вдоль её позвоночника, от шеи до копчика, а потом повторить весь проделанный путь губами. Её ночная сорочка такая тонкая, что не станет преградой для его горячих губ. А потом он и вовсе снимет ненужную вещь со своей послушной племянницы. Она не узнает, что Эймонд хотел бы сделать это с ней, уже разбуженной, но ещё томной и сонной, бессильной даже стонать для него. Пусть Эйра будет тихой девочкой, пусть лежит, уткнувшись алеющим лицом в мягкие подушки, пусть сжимает простыни своими тонкими пальцами, пока он будет изучать её стройное тело от макушки до самых пят! Интересно, насколько чувствительной окажется внутренняя сторона её коленей? Эймонду известно, что Эйра чутко реагирует на ласку своих хорошеньких, маленьких ушек. Нужно будет найти и другие приятные ей местечки… Она не узнает, как Эймонд мечтает заласкать её до сладкого изнеможения. Довести до пика, даже не касаясь самой интимной части своей племянницы. Оставить влажную и измученную лежать на смятых простынях, обессиленную настолько, что мгновенно провалится в крепкий сон, стоит лишь Эймонду покинуть пределы её спальни. Она не узнает обо всём этом… Утром служанки разбудят Эйру позднее, чем обычно. Они скажут ей собираться в дорогу. Король покидает Харренхолл.***
Он всё же решил взять её с собой к Алому Озеру. В планах Эймонда было лишь обогнуть остров, чтобы убедиться, что Среброкрылая всё ещё жива. Но стоило им немного снизиться, как драконица поприветствовала сородича громогласным рыком. То был не пронзительный глас Тени или песня Утро, а звук, который мог принадлежать лишь по-настоящему крупному зверю. Такому, который мог бы представлять опасность даже для Вхагар. Эйра крепче обнимает стан своего дяди. Ей не терпится увидеть легендарного дракона, принадлежавшего королеве Алисанне. Но увы, Среброкрылая не спешит показываться. — Мы можем опуститься ещё ниже? — обращается она к Эймонду, надеясь, что коварный ветер не унесёт её слова прочь. Король оборачивается через плечо и слегка хмурит брови, будто решая, стоит ли обращать внимание на слова племянницы или нет. В конце концов он сдержанно кивает, соглашаясь исполнить её каприз. Сперва Эйра полагает, что он лишь немного опустится, позволив ей рассмотреть место, на котором нашла убежище Среброкрылая. Однако Боги сегодня на её стороне, и Эймонд приказывает Вхагар приземлиться на каменистую поверхность острова. В очередной раз Эйра поражается громадности дракона короля, та занимает едва ли не половину острова! Насколько же крупными они могут вырасти… И вновь дядя помогает ей спешиться, придерживая за тонкую талию. Эйра замирает, пытаясь запомнить его касания, высечь их на своём сердце, будто бы никогда более он не притронется к ней. Будто бы их свадьба не случится спустя каких-то пару лун, будто бы им не суждено разделить брачное ложе в скором времени. Стоит тонким пальцам покинуть её, и Эйра кусает свою губу, сдерживая недовольство. Незачем просить его внимания, она не псина, которая выслуживается ради хозяйской ласки! Она дракон. И сейчас она увидит легендарную Среброкрылую, если не будет вести себя как маленькая и глупая девочка. — Не отходи далеко, Эйра, — предупреждает дядя, — здесь может быть опасно. Будто не была она драконьей всадницей, будто не делила с ним кровь Древней Валирии. Впрочем, нужно признать, что одичавший, старый дракон представляет собой большую опасность, чем детёныш, выросший в Логове под присмотром блюстителей. Они идут прочь от берега, к скалам. Именно там обычно драконы находят себе убежища. И хоть рычание Среброкрылой, вызванное появлением непрошенного сородича, до сих пор доносится до них, ничего примечательного на острове пока нет. Что же, думает Эйра, им следует радоваться, что Среброкрылая до сих пор жива. Ей уже минуло столетие, это немало для их вида. К тому же, она пережила не одну битву… Эймонд вскидывает руку, призывая племянницу замереть позади него. Внимание короля привлекает пещера, показавшаяся из-за утёса. Он слегка сгибает ноги в коленях и начинает прокрадываться к ней. Эйре это кажется неожиданно забавным. Жестокий и властный король Эймонд Таргариен, первый этого имени, крадётся к возможному драконьему убежищу, как мальчишка, собравшийся своровать яблоко. Впрочем, за кражу провизии в Красном Замке могли и выпороть. Эйра старается не отставать за дядей, шагая буквально по пятам, пусть и с меньшей осторожностью. Ей плевать на опасность в данный момент. Всё, что её волнует, так это возможность получить нового дракона. Вновь заявить своё право на небо. Стать той, кем велит ей быть её имя, её происхождение, её кровь. И даже если ей суждено умереть здесь сегодня, то будет смерть достойная Таргариена. Она не говорила дяде о своих планах. Он и сам должен понимать их. Он ведь тоже знает, какого это, быть лишённым дракона. Он тоже заявил своё право на Вхагар тайком, под покровом темноты, с пламенем и кровью. То, что он привёл её сюда, говорит лишь о его намерении даровать Эйре право на Среброкрылую. Когда до пещеры остаётся каких-то десять шагов, Эймонд вдруг замирает. Ей кажется, что даже ни единый волосок на его голове не шевельнётся, вопреки ветру. Она робко приближается, норовя заглянуть из-за его плеча, но сильная рука толкает её, вынуждая упасть оземь. А в следующий миг сам Эймонд падает сверху, хватает её в охапку и перекатывается вниз, прямо в сторону берега, который они недавно миновали. Воздух над их телами неожиданно окрашивается в голубой цвет, и Эйра слишком поздно понимает, что это и есть знаменитое пламя Среброкрылой, голубое, редкое даже для драконов. Успей она сделать пару шагов вперёд, и от неё осталась бы лишь горстка пепла. Она показывается из пещеры, крупная и величественная, с переливающийся серебром чешуёй. Настоящий зверь, повидавшая битвы, её нельзя сравнивать с молодым выводком. Среброкрылая медленно поворачивает морду в их сторону и раскрывает пасть, внутри которой уже формируется новый пылающий ком, готовый вырваться наружу чистой смертью. Кажется, ещё мгновение, и их с Эймондом фигуры окажутся объяты огнём. Но вдруг фигура Среброкрылой оказывается скрытой сперва тенью, а затем и грозной тушей Вхагар. Дракон короля Эймонда в два раза крупнее Среброкрылой, однако последняя куда проворнее и моложе. Рёв двух дракониц заставляет воздух вибрировать. Да что там воздух, земля начинает дрожать под ними! Хватаясь за плечо дяди, Эйра приподнимается, пытаясь увидеть происходящее. Вхагар не нападает, но надвигается на Среброкрылую, внушая готовность ринуться в бой. Драконица королевы Алисанны отвечает ей пронзительным криком, который отчего-то вызывает отклик соперницы. Испустив ещё один звук, напоминающий раскат грома, Вхагар медленно отступает назад, не отворачиваясь от противника. Среброкрылая также пятится спиной внутрь пещеры, пока совсем не исчезает в ней, спрятав великолепие чешуи во мраке. Угроза гибели миновала, и Эймонд поднимается на вытянутых руках, так, что серебро его волос падает на лицо Эйры. В любой другой миг это наполнило бы её сладостным волнением. Но не сейчас, когда желанная цель оказывается так близко. Оттолкнувшись от земли, она спешит покинуть объятия дяди, выпрямившись во весь рост. Эйра рвётся вперёд, предвкушая опасность, волнение и власть, но сильные пальцы обхватывают её плечо, заставляя замереть на месте. — Нет! — он переходит на валирийский, желая донести всю серьёзность своих слов. — Дядя… — Я сказал, нет! — Эймонд рычит, будто и сам вот-вот покроется чешуёй. Но и она не собирается так просто сдаваться. Не сейчас, когда на кону стоит всё, о чём она лишь могла мечтать. И пусть ни один другой зверь не сможет заставить её забыть Валирийца, она не станет мириться с участью никогда больше не подняться вверх, к небу. — Разве нам не нужны драконы? Разве династии Таргариен не нужна ещё одна всадница? — она старается говорить спокойно и рассудительно, но сбившееся дыхание и бешено бьющееся в самой глотке сердце выдают её с головой. Эймонд дёргает её за плечо, притягивая к себе. Вторая рука вновь впивается ей в волосы, на этот раз куда менее нежно, чем позапрошлой ночью. Фиалковый взгляд потемнел, он будто дыру в ней пытается не то прожечь, не то вырезать. Но как бы Эйре ни было сейчас не по себе, она не собиралась сдаваться, отвечая на дядин взгляд с не меньшим пылом. — Я не собираюсь терпеть неповиновения. Тем более от своей жены, — его дыхание обжигает её губы. От его тона весь боевой настрой крошится будто пирог, передержанный в печи. Всё же нельзя недооценивать такого человека, как Эймонд Таргариен. Ему не составит труда сломать её. Сердце Эйры желает покориться ему, так, как она всегда поступала. Но чего бы ни желало её сердце, разум напоминает ей, что сейчас, на этом каменистом острове посреди Алого Озера, вдали от Красного Замка с его правилами и законами, они больше не король и его чашечница, и даже не дядя и племянница. Они два Таргариена, одна из которых собирается заполучить себе дракона, а второй мешает ей это сделать. — Разве вам не нужна жена от крови дракона? — напоминает она Эймонду. — Разве вашим наследникам не нужны будут собственные драконы? Разумно ли будет оставлять столь сильного зверя непокорённым? Мы можем получить её сейчас или вернуться ни с чем. — Да не можем мы получить её сейчас! — Эймонд срывается на крик, переходя от переполнивших его эмоций на всеобщий язык. — Ты что же, сама не видишь, что творится со Среброкрылой?! Она недоумённо глядит на дядю, чувствуя себя то ли идиоткой, то ли той, из кого эту идиотку пытаются сделать. То, что драконица одичала и не спешит кого-то подпускать к себе, естественно. Их предки не завоевали бы Вестерос, если бы искали себе спокойных и миролюбивых особей. Эймонд, увидев недоумение на её лице, делает глубокий вздох, пытаясь хоть немного успокоиться. Эйра понимает, насколько перешла черту, раз сумела разозлить своего дядю. Ей остаётся лишь радоваться, что он не сорвался на ней. И уповать, что он не станет припоминать ей этого в будущем. — Ну конечно же ты не видишь. Откуда тебе знать о таких вещах, — он наконец оставляет её волосы в покое, чтобы прижать пальцы к переносице, будто бы желая прогнать надоедливую мигрень. — Среброкрылая нашла себе убежище в пещере и не покидает его, хотя в её распоряжении весь остров. И она едва не испепелила нас, когда мы приблизились. Она что-то оберегает. — Значит ли это, что у Среброкрылой кладка? — слова застревают в горле, неприятно царапая его желчью сомнений. Она не хочет ошибиться. И пусть всё указывает на то, что она права, новых драконьих яиц так давно не появлялось, что ей уже и не верится в возможность этого. На точёном лице Эймонда появляется хищная улыбка. Он весь преисполнен самоуверенности и надменности, будто вдруг ощутил всю степень своего превосходства. Не только над ней. Над всем миром. — У меня нет в этом ни малейших сомнений. Я уверен в том, что у Среброкрылой не просто кладка. Подобным образом самка может вести себя только если у неё появились детёныши. Эйра боится поверить в то, что услышала. Если всё действительно так, то у их дома есть шанс вернуть себе былое величие. Но насколько может Эймонд быть уверен в своих словах? Ведь драконы Таргариенов вылуплялись из яиц, которые сперва держали в огне, а потом клали в детскую колыбель. Именно так она получила Валирийца. Впрочем, драконы были в этом мире и до Таргариенов. И пусть их дом принёс свои привычки со своей погибшей родины, их правила могут и не быть единственными верными. Узрев задумчивость на лице Эйры, Эймонд решает объясниться: — Я узнал об этом от твоей матери, — он морщится, вспоминая об этой женщине. Эймонд не любит говорить о Рейнире, но теперь решился отдать ей должное. Будто не было в мире человека, сведущего о драконах больше Чёрной Принцессы. Впрочем, детские воспоминания Эйры о матери неизменно несут образ женщины, устремляющейся в воздух верхом на Сиракс. Действительно, принцесса видела свою мать на драконе едва ли не чаще, чем на земле. Сколько бы злые языки не поносили имя Рейниры Таргариен, никто не смел говорить о ней, как о плохой всаднице. — Значит, заполучив Среброкрылую, мы получим и её детёнышей. Почему бы не попытаться? — Потому, моя дорогая племянница, что я ни разу не слышал историю о драконьем всаднике, которому удалось оседлать самку, оберегающую только что появившийся на свет выводок. О всадниках, оседлавших диких драконов, слышал! О всадниках, оседлавших дракона недавно почившего другого всадника, тоже слышал, представляешь?! А вот о тех, кто сумели покорить взбешённую мамашу, почему-то нет! — Кто-то всегда будет первым. — Скорее мёртвым, — Эймонд будто успокоился и теперь сыплет остротами, что можно считать добрым знаком. — Никогда не думал, что скажу такое, но, когда родишь — поймёшь! Попытаться отобрать у женщины новорожденного младенца может стоить жизни. Что уж тут говорить о драконах. Ей не остаётся другого выбора, кроме как подчиниться, хотя всё в ней тянется туда, к пещере, в которой нашла убежище её мечта. Эйре кажется, что тело её охвачено пламенем, а кости трутся друг о друга. Последний раз она испытывала подобное в Драконьем Логове, сидя на коленях над телом Валирийца. Кончики пальцев болели от желания коснуться и боли, потому что он никогда больше не отзовётся на ласку. Вот и сейчас Эйра хочет коснуться Среброкрылой, даже если это будет последним, что она сделает в своей жизни. Но она смиренно стоит на месте. Видимо, ей не досталось того огня, того безумия, которое позволило их предку стать королём. Которым так славился её собственный отец. Которое сподвигло её мать попытаться стать первой женщиной, занимающей Железный Трон на правах правительницы Вестероса. Может, Эйра и правда не заслуживает своё право на небо? Эймонд притягивает её к себе за плечи, заключая в объятия. Попытка успокоить. Снова. Что же, ему как никому другому знакомо чувство одиночества и отчаяния, которое преследует Таргариенов без драконов. По крайней мере, у Эйры всё ещё есть надежда. И пусть у большинства всадников был лишь один дракон, она не собирается сдаваться. Когда-то недавно вылупившийся из яйца детёныш Рейны издох, обрекая её никогда не познать вкус полёта. Но спустя много лет у неё появился Утро. Так отчего бы и Эйре не получить второго дракона для себя? — Это может быть кладка от Вермитора? — она первая решается продолжить разговор, чтобы разрядить накалившуюся обстановку. — Вряд ли, — бурчит Эймонд, — в последний раз они сплетались большое восьми лет тому назад. Она бы не стала высиживать кладку столь долго. Скорее всего Овцекрад побывал здесь. — Если бы Овцекрад покинул Лунные Горы, его бы заметили. Может, это был другой дракон? Он не может удержаться, чтобы не хмыкнуть. Ребяческая привычка, которая кажется Эйре сейчас столь успокаивающей. Позволяющей держаться за ускользающую от её внимания действительность. — Думаешь, зеваки сумеют отличать одного дракона от другого? Когда мой брат был на Драконьем Камне, рыбаки спутали Солнечного Огня с Каннибалом, хотя дракон моего брата отличался невиданной красотой. Так что я полагаю, что со Среброкрылой сплетался именно Овцекрад, поскольку больше и некому. — А как же Утро? Может, он решил полетать, пока Рейна гостила в окрестных замках. Она много путешествует. — Не думаю. Она отстраняется и вскидывает голову, всматриваясь в его лицо. Эймонд выглядит неожиданно весёлым. Вот это действительно странно, неужто её вопрос так позабавил его королевское величество? — И отчего ты так думаешь, дядя? — ей и правда любопытно узнать его мнение о драконьих повадках. — Утро, сплетающийся со Среброкрылой, это как… Представь, что на меня попыталась забраться карлица! Что, Неведомый раздери?! Маленькая женщина, пытающаяся на него забраться? Для чего? Ответ приходит на ум, заставляя щёки Эйры покрыться румянцем. Слышать столь откровенную пошлость из уст своего короля кажется ей непривычным и едва ли не оскорбительным. А вот Эймонд своей остротой доволен, судя по наглой ухмылке на лице. Эйра решает выдержать этот словесный поединок с достоинством, чтобы дать дяде понять неуместность подобных слов: — Жестоко так шутить. К тому же, если верить Грибку, то это вполне осуществимо. — Если верить Грибку, то он сперва забрался на твоего папу, потом на твою маму, а потом на твоего папу, когда он был на твоей маме! Король совсем лишился разума?! Хотя, она и правда слышала какую-то фривольную песенку на эту тему… Губы Эймонда дёргаются в стороны, давая понять, что он сдерживает смех. Сейчас он напоминает ей не государя, а юнца, сумевшего провернуть глупую выходку под носом у представленного ему мейстера. Надо признать, шутка про Грибка и его возможности забраться на кого-либо… Напряжение, державшее её в своих объятиях стальной хваткой, наконец оставляет её, и она начинает хохотать. Смех звучит так, будто она никогда раньше не слышала шутки удачнее. Эйра смеётся, а её дядя вторит ей. Она продолжает смеяться, долго, так долго, что у неё начинает болеть живот. Согнувшись пополам, она вдруг понимает, что больше не смеётся, а плачет. Слёзы падают на галечный пляж, пока руки Эймонда заботливо гладят её макушку. Ей стыдно, ей так стыдно перед ним, что она вновь плачет, как маленькая девочка. Он прижимает её к себе, давая возможность выплакать свою боль, своё нетерпение, своё разочарование. А в глубине пещеры Среброкрылая вторит ей громогласным рычанием.