Дело о Чон Чонгуке и его катастрофической привлекательности

На выходе из аэропорта как всегда давка. Чонгук любит арми, просто обожает, но когда толпа вынуждает его тесниться и прятаться за охранниками — это немного, самую малость, напрягает. Обычно у него укомплектованный штат проверенных людей, но по приезде в штаты всегда нет-нет, да мелькает новое лицо. — Осторожно, мистер Чон, — говорит как раз один из новеньких, глубоким, приятным низким голосом, и крепко обхватывает его чуть выше локтя, уводя в сторону машины. Чонгук дёргается, но быстро вспоминает, что до голой кожи охраннику не добраться. Он предусмотрительно надел толстовку, пусть и на голое тело. — Я поеду с вами. — Хорошо, — Чонгук мило улыбается на камеру, пусть под маской и не видно, но арми всегда угадывают его улыбку по глазам, — как вас зовут? Вы на замене или в штат? — Тони, — охранник, чёрный, как ночное небо, белозубо улыбается и открывает дверь машины, — я на всё время, пока вы в штатах. В Корее для меня слишком непривычно, поэтому работаю только тут. Чонгук кивает. Он в последний раз машет репортёрам и арми, отправляет сердечки, кланяется и ныряет в салон. Уже там позволяет себе расслабленно откинуться на мягком диванчике заднего сиденья и прикрыть глаза. Тони садится рядом. Слишком близко и тесно, но Чонгук не успевает как-то поправить его, потому что происходит это. Прикосновение. Гладкие чёрные руки касаются нежной тыльной стороны ладони Чонгука и его прошибает знакомым током. Желание. Безумное желание, на грани болезненного возбуждения, тянущее, невозможно тянущее низ живота. Тони тоже это чувствует. И его ведёт гораздо больше Чонгука. Он торопливо нажимает на кнопку, чтобы закрыть между передними сиденьями и задними стеклянную тёмную перегородку и набрасывается на шею. Чонгук дрожит. Чужие ладони уверенно и ловко скользят под толстовку, а рот прижимается к пульсирующей венке на шее. Тони посасывает кожу, но контролирует себя, не оставляя засосов. Пусть это возбуждение и накрывает их неожиданно и сильно, но вбитые в подкорку мозга привычки остаются. — Т-тони… — Чонгук жалобно скулит, сжимая в ладонях широкие плечи, но не пытается воспротивиться, когда его ловко утягивают на крепкие и мускулистые бёдра, обхватывая большими жадными ладонями за задницу. — Хочу тебя, — мужчина рычит ему в шею низко и хрипло, жадно притягивая к себе вплотную, и Чонгук невольно коротко сбивчиво выдыхает, чувствуя, как его пульсирующая, мгновенно намокшая киска скользит и трется по толстому члену, напряженно натянувшему форменные брюки. Он большой. Блять, чертовски большой. — Сладкая штучка. Чонгук глотает стон. Чёртово, чёртово, чёртово проклятие, не дающее ему спокойно жить. Блять. Оно было с ним столько, сколько он себя помнит — прикосновение, которое вызывает притяжение, вызывает жажду. До определенного возраста оно было больше похоже на влюблённость, но затем… Чонгук помнит первый раз. Ему было пятнадцать, а его учителю по вокалу двадцать пять — тогда его долго и сладко вылизывали прямо на старом рояле, до слёзок и сорванного голоса, а потом нежно взяли в тогда ещё девственную маленькую киску. Со временем он научился контролировать это, хотя и частично — пока его сил хватало только на то, чтобы отрезать от себя самых близких людей, мемберов группы. Но иногда случалось так, что… Он тихонечко стонет, растворяясь в возбуждении. Чёрт, он всё равно ничего не сможет сделать. Чонгук только сладко выдыхает, когда ловкие пальцы легко стягивают с него просторные спортивки до колен, а затем… Киска пульсирует, насквозь промочив тонкую ткань эластичного спортивного белья, когда он чувствует под ней длину роскошного, пульсирующего от возбуждения толстого члена. — Какая сладкая белая девочка, — Тони скользит пальцами сразу под бельё поглаживая мокрую киску, — так хорошо течёшь для моего члена, потрись, малышка. Чонгук, всхлипнув, проезжается киской по чёрным пальцам, чувствуя, как они легко и уверенно проскальзывают внутрь. Длинные и толстые, они толкаются вглубь, принося невероятное удовольствие, заставляя плакать только от них. А ему ещё седлать этот член. Даже сквозь штаны Чонгук чувствует, что он не ровня корейским членам, пусть иногда ему и встречались удивительные исключения. Но этот… — Тони, дай посмотреть, — Чонгук негромко бормочет, не уверенный, что охранник в бреду возбуждения поймёт, о чём его просят. Для него сейчас единственная цель — это вставить Чонгуку, выебать его до слёз, до криков, заставить кончить и наполнить вкусным кремом тугую дырочку. Тони и правда не подчиняется. Он грубо рычит и стаскивает трусики, засовывая себе в карман брюк, тут же расстегивая ширинку. За мгновения до того, как его насаживают на член, Чонгук успевает увидеть: толстый, чертовски длинный с крупной, выделяющейся головкой. Этот член отличается от привычных белых не только внешне, но и… — Вот так, девочка, — Чонгук с силой стискивает ткань униформы на крепких плечах. Член наполняет его, заставляя чувствовать себя переполненной маленькой девочкой. Так глубоко и полно у него ещё никогда не было. — Давай, прими его в себя полностью, и тогда я уделю внимание твоей попке. Дорога неровная, и с очередной кочкой их с Тони подкидывает на месте как раз идеально для того, чтобы насадиться на член до самого основания. Чонгук дрожит. Он чувствует, как лицо горит, а слёзы, крупные, собравшиеся в уголках глаз, соскальзывают по щекам вниз. Это проклятье, невыносимо унизительное, в то же время приносит ему слишком много удовольствия. И, начиная двигаться на огромном члене, Чонгук просто старается дышать и не думать о том, что он использует несчастного охранника. Это легче делать, когда власть над ним берут настолько откровенно, настолько бесцеремонно — Чонгук беспомощно, сладко стонет, когда его грубо насаживают на толстый член, буквально заставляя принимать его. Тони хрипло, полубезумно шепчет, глядя на него глянцево блестящими, как крупная галька, глазами: — Ты ведь хорошо умеешь двигать бёдрами, правда? Поскачи на мне, малышка, объезди меня. Чонгук опускает голову, стыдливо занавешиваясь отросшими вьющимися прядями. Никогда и никому из хёнов он ни за что бы не признался, почему в действительности так умело двигал бёдрами на сцене. Он сжимает широкие плечи в пальцах чуть крепче, выпрямляясь, и правда начинает ездить. Охранник под ним хрипло невнятно ругается — тело Чонгука изгибается плавными, красивыми волнами, от груди и ниже, умело объезжая толстый член. Он вычерчивает бёдрами фигурные восьмерки, кусая нижнюю губу от удовольствия, когда большие ладони грубо сгребают его за талию. Нравится. Нравится. Нравится. Чонгук ничего не может сделать с тем, как его киска течёт от грубого отношения. От того, как им пользуются, как подчиняют себе, не спрашивая на это разрешения. Он стыдливо думает о том, что больше это чёртово проклятие могло бы подойти только Чимину. Его шею жарко, мокро кусают, покрывая короткими поцелуями, возбуждённо рычат, и Чонгук стыдливо прикрывает трепещущие ресницы. Чёрный, чёрт возьми. Он взял в машине огромный чёрный член, как бесстыжая шлюха из порно. Стыдно, что он вполне может составить целый список из национальностей тех, с кем спал. Бесстыжая, бесстыжая шлюха. Чонгук невольно ойкает, когда его вдруг резко подхватывают под бедра, явно разозлившись от того, что он отвлекается на что-то своё, и резко укладывают спиной на широкие сидения дорогой машины. У Чонгука загорается лицо от того, насколько по-шлюшьи его ноги ложатся на широкие плечи. Чонгук не может просить. Не может приказывать остановиться или наоборот — ускориться. Чонгук ничего не может сделать, когда его начинают грубо и сильно трахать, подтягивая с каждым толчком за бёдра. Эти звуки, влажные и постыдные, разносятся на весь салон, и даже водитель наверняка их слышит. Потому что Чонгук шлюха, которая обслуживает большой чёрный член своей маленькой белой киской. Не стонать и не хныкать сложнее с каждым мощным толчком. Крупные яйца бьются о ягодицы, когда член проникает в него до самого основания, заставляя дрожать от наслаждения таким глубоким проникновением. Чонгук скребёт пальцами по кожаной обивке салона, кусает губы, чувствуя, что прикусил нежную кожу на нижней губе и теперь во рту металлический привкус. Чонгук не отказался бы от привкуса члена. Тони рычит, наваливаясь сверху, накрывая его собой полностью, трахая теперь мелко, но быстро, не выскальзывая из влажной киски. Его пальцы жадно оглаживают изгибы подтянутого тела, пока не добираются до задницы. Чонгук чувствует, как чёрные мощные пальцы надавливают между ягодиц, разводя их в стороны, и оглаживают сжимающуюся дырочку. Чонгука редко трахают в попку, и он просто надеется, что если Тони решит, то его не порвут. — Какая маленькая дырочка, — Тони на пробу скользит внутрь, толкаясь одним пальцем, — тугая и девственная, да? Как жаль, что я не смогу её использовать сейчас, мой член она просто не примет. Но пальцы примет точно. Чонгук напрягается, когда Тони, не сбавляя толчков, начинает медленно трахать его пальцами, оглаживая мягкие стеночки, надавливая через тонкую кожу на свой же двигающийся в киске член. Чонгуку приходится прикусить запястье, чтобы не закричать на весь салон от того, насколько ему хорошо сейчас. Потому что если водитель остановится. Если он заглянет внутрь. Если прикоснётся к нему… Чонгука ещё никогда не брали сразу двое или больше. Он мысленно стонет, сжимаясь на члене и пальцах от этой грязной фантазии. Тони явно принимает это на свой счёт и хрипловато урчит, покусывая его за край выглядывающего ушка: — Нравится растянутость в попке? Все богатенькие белые малышки любят брать в попку чёрный член. Их маленькие киски и сладкие ротики мокро хлюпают от этого. Одежда на тебе стоит больше, чем три моих месячных зарплаты, крошка. А сейчас ты стонешь до слёзок, обслуживая мой член. И кто из нас наверху, Чонгук-а? — Т-ты, — Чонгук очаровательно икает на особенно глубокий толчок, беспомощно сводя брови, и стонет с беспрекословным послушанием. Проклятие делает его податливым, послушным и беспомощным, жадным до наполняющих дырочки членов. Отчасти, иногда Чонгуку легче думать о том, что во всём виновато оно. — Т-ты, Тони. — Растяни сегодня свою попку хорошенько для папочки, — охранник хрипло порывисто рыкает, прикусывая его за шею чуть ниже съехавшего края толстовки, и жарко, порочно шепчет: — Вечером я приду к тебе в номер и хорошенько отъебу эту кругленькую шлюшью попку после того, как ты потанцуешь у меня на коленях. Ясно, малышка? — Д-да, — Чонгук беспомощно кивает головой. Он знает, что действие проклятия спадает через несколько часов после того, как они с невольной жертвой отдаляются друг от друга. Его учитель по вокалу тогда нашел его на следующий день, чтобы извиниться, сказать, что не знает, что на него нашло, и снова коснулся. Тогда Чонгук впервые в своей жизни сосал член. Он практически уверен, что охранник тоже изменит своё невероятно жаркое сейчас, развратное мнение, но… Чонгук уже сейчас знает, что послушно будет растягивать попку к вечеру. — Хорошо, папочка. — Блять, да, — Тони хрипло рычит, ускоряясь, и Чонгук высоко стонет, запрокидывая голову, чувствуя, как стремительно его начинает накрывать оргазм. Чёрт, как он любит кончать на члене. — Сожмись для папочки, девочка. Чонгук послушно сжимается, дурея от ощущения долбящего члена и толкающегося в попку пальца. Его выгибает от сильной волны удовольствия, а когда киску наполняет сперма Чонгук тихо скулит. Он прикусывает пальцы, закидывая голову назад. Его шея беспечно оголена и Тони пользуется этим, чтобы накинуться на неё со сладкими мокрыми поцелуями. Кончая, он продолжает толкаться в хлюпающую, теперь переполненную спермой киску, и явно не торопится выходить. — Ты тут все перепачкаешь, белая девочка, — Тони облизывается, демонстрируя длинный и гибкий язык, — а я не могу тебя вылизать, потому что разводы останутся на одежде. И как нам быть? — Моя, ах, моя сумка, — Чонгук слабо кивает на рюкзак, пытаясь привести себя хотя бы в некоторое подобие порядка, — у меня для этого есть игрушки, достань, пожалуйста. Тони выскальзывает из него и, чтобы сперма не пролилась в салон, одной рукой приподнимает бёдра вверх. Чонгук ощущает себя чашечкой, в которую налили слишком много, и из которой ни в коем случае нельзя ничего пролить. — Белая девочка возит с собой игрушки, да? — Тони посмеивается и достаёт одну специальную пробку. Чонгук попадает в такую ситуацию не первый раз и, стыдно признаться, его заводит, когда он ходит со спермой внутри, не давая ей вытечь. — Посмотрим удержит ли она моё семя, сладкая киска. Чонгук чувствует, как игрушка привычно наполняет его, но вместе с этим — сперма всё же вытекает. Совсем немного, но она стекает тоненькой ниточкой меж ягодиц. Тони слизывает её широким мазком языка и сноровисто вылизывает местечки вокруг игрушки. Чонгук чувствует себя использованной, наполненной шлюшкой, которой ещё не скоро удастся попасть в душ, чтобы смыть это ощущение. — Вот так, — Тони шлёпает по игрушке, от чего Чонгук дёргается и сжимает киской пробку, — хорошая девочка теперь должна надеть трусики? Но эти останутся у меня, — Тони показывает на те, которые стянул с него перед тем, как накормить киску членом, — что же ты будешь делать? — Штаны, — Чонгук гулко сглатывает и торопливо натягивает на себя спортивки. Это странно, но очень многие из его случайных секс-партнёров забирают с собой какой-нибудь трофей, как напоминание о сладкой киске Чон Чонгука. Машина останавливается и пока Тони торопливо приводит себя в порядок, Чонгук спрашивает у водителя: — Мы приехали? — Да, мистер Чон, — голос водителя звучит ровно, но Чонгук безошибочно узнает в нём хрипотцу, которую невозможно спутать ни с чем. Его уши загораются от стыда, когда он понимает, что водитель всё это время слышал, как его дерут на заднем сидении, как суку. Чонгук опускает красное лицо и торопливо бормочет, натягивая на него маску. — Спасибо. К машине уже торопится ещё несколько охранников, открывающие двери, и Тони легко проскальзывает мимо Чонгука к выходу первым. Его большая ладонь незаметно ложится на чувствительное местечко на внутренней стороне бедра, совершенно по-хозяйски потрепав, и Чонгук опускает кепку пониже, негромко отвечая на приветствия охраны. Его лицо горит, а между ногами вязко, не различимо для остальных хлюпает. Чонгук держит спину ещё более прямой, чем обычно, пока заходит в отель, коротко уважительно кивнув — менеджеры прекрасно знают, что ему тяжело даются перелеты, и обычно к тому времени, как он пребывает на место, всё уже подготовлено. Вышколенный персонал в коридорах приветственно склоняет головы, широко улыбаясь, но Чонгук торопится прошмыгнуть мимо них как можно быстрее. Он скомкано прощается с охраной, проскальзывая в свой люкс, и прижимается спиной к двери, сползая по ней. Блять. Как бы он не старался, сколько бы не предпринимал мер для того, чтобы как можно сильнее ограничить любые контакты, проёбы всё равно случались. И отдувались за это всё его киска, попка и рот. Чонгук порывисто стягивает кепку и маску, закрывая раскрасневшееся лицо руками — сейчас, когда накрывающее его возбуждение спало, он чувствует пробку в себе особенно отчётливо. Он медленно поднимается, раздевается прямо так, небрежно скидывая одежду на пол, и делает несколько неловких шагов к огромному зеркалу. Оно оглаживает его статную, мускулистую, совершенно не девичью фигуру, увитую змеями мужественных татуировок — Чонгуку пять раз кончили в попку, пока их набивали. Это было и стыдно, и так сладко, что до сих пор заставляло сладко подрагивать от воспоминаний. Он неловко поворачивается к зеркалу спиной, оглядываясь через плечо, и медленно вытягивает из себя пробку, подцепив её пальцами и сбивчиво вдохнув. Из его киски, вязко, пошло, унизительно хлюпая, начинает сочиться сперма, пачкая крепкие бедра. Блять. Чонгук шире расставляет ноги и смотрит, как белёсые разводы стекают по его ногам. Вид до того возбуждающий и горячий, что ему невыносимо хочется пригласить в номер охранника и заставить его выебать ещё раз. Может быть, два. Чтобы обработал и его попку, растянул, вылизал, а потом наполнил сочным кремом. Чонгук прикрывает глаза рукой, стыдясь собственных желаний. Он неуверенно проводит ладонью по киске, собирая сперму, помогая ей полностью выскользнуть из него, и идёт в ванную комнату. Ему надо помыться и хорошенько выспаться перед завтрашней съёмкой с Тэхёном.

***

— Нормально долетел? — Тэхён широко зевает, прикрыв рот ладонью, и сонно моргает. Их вызвали на утреннюю фотосессию до неприятного рано, а теперь заставляют ждать, потому что студия занята. — Наш самолёт попал в эти, воздушные ямы или типа того, всё время трясло. — Юнги не выблевал свой завтрак? — Чонгук тоже зевает. Для него совершенно сейчас не шесть утра, он готов послать эту фотосессию, Юнги, менеджеров и любого, кто попадёт под горячую руку. Но попадает пока что только кофе, которым Чонгук заливается последние полчаса. — Он позеленел, но сказал, что это просто свет такой, — Тэхён улыбается и Чонгук залипает на то, как невероятно красив Тэхён: мягкие, волнистые волосы, большие губы и очаровательные родинки. Такого надо целовать, нежить и ласкать, но если Чонгук даст волю, то потом просто не сможет смотреть в глаза, когда его поимеет очередной охранник, менеджер, татуировщик или кинолог. Радует, что после появления в его жизни Бама Чонгук выяснил, что на собак проклятье не действует — его маленькая тактильная отдушина. Студию всё не освобождают. Менеджер уже заглянул сообщить, что фотосессию переносят ещё на пару часов и предложил вернуться в номер, но вот это — пустая трата времени. Час туда, час обратно, а дорога лишь выматывает, лучше разложиться на небольшом диванчике и подремать, пока есть возможность. — Ужасно, — Тэхён недовольно вздыхает и тянется к Чонгуку с объятьями. Он касается ладонями голой кожи и возбуждение, обычно находящееся под контролем, накрывает Чона с невероятной силой, хотя совершенно не трогает Кима. — Пойдём спать? Чонгук реагирует слегка заторможено — тактильный, нежный, ласковый Тэхён будит внутри него что-то… что-то. Он не успевает отвернуться, когда Тэхён тянется, чтобы прижаться своей щекой к его щеке, слабо дёргает головой и… они соприкасаются губами. На мгновение они оба замирают. Глаза Тэхёна — потрясающе янтарные, с нежными медовыми переливами цвета, расширяются. Мгновение Чонгук видит в них испуг и неловкость, а затем… затем их затмевает мутная дымка возбуждения. Чонгук как-то не рассчитывал, что его и без того ненадежный контроль не сможет устоять при настолько прямом контакте. Он только беспомощно открывает рот, когда Тэхён буквально набрасывается на него — сладкий, нежный, ласковый, они целуются глубоко и так невыносимо сладко, что у Чонгука звенит в голове. Тэхён невнятно, возбуждённо поскуливает, обхватывая его ладонями за талию, прижимаясь плотнее, бёдрами к бёдрам, и Чонгук на мгновение давится вздохом, когда не чувствует там уже давно ставшей привычной твёрдости. Он немного растерянно хлопает ресницами. У Тэ не встал? Неужели он… Все его опасения развеиваются, когда Ким забирается к нему на бёдра, прижимаясь к груди и зарываясь пальцами в волосы. Он притирается бёдрами поближе, сладко-сладко, и Чонгук наконец чувствует с изумлением и восторгом — там не твёрдо не потому, что Тэ не возбужден, а потому, что там нечему твердеть. — У тебя киска? — Чонгук ошарашенно выдыхает в сладкие губы, и Тэхён пользуется этим, чтобы жарко толкнуться ему в рот нежным и ловким языком. Едва ли не впервые в жизни Чонгук скользит своими ладонями на чужую круглую попку, чувствуя внутри странный восторг. Сведённые с ума от возбуждения, жаждущие, мужчины никогда не позволяли ему вести, не позволяли брать верх. Он невнятно стонет: — Чёрт, Тэ. — Я думал ты знаешь, — Тэхён перескакивает поцелуями на шею, покусывает за ушко и позволяет себя трогать, покорно приподнимаясь на бёдрах. Он звучит сбивчиво: — все в группе знают. — Я не, — Чонгук снова жадно сливается с Тэ в поцелуе, обрывая теплящиеся на кончике языка слова. Мягкий, податливый рот открывается так охотно, впускает в себя язык настолько сладко, что Чонгук не может устоять. Он, пожалуй, действительно впервые сам кого-то заваливает на диван, нависает сверху и прикасается с очевидным желанием подмять. — Я не знал, но это не важно. У меня, я, у меня тоже. — Хорошо, — Тэхён тянет его на себя, запутываясь пальцами в волосах. Они сладко трутся друг о друга, нетерпеливо раздеваясь, не отрываясь от поцелуев. — Только я не знаю, что делать. Чонгук тоже не эксперт. Он знает, как оседлать член, под каким углом взять в рот и как правильно растянуть задницу. Ему не привыкать прогибаться и подставляться под чужие крепкие руки, но ни разу, за всю его жизнь с проклятьем, его не трогали женщины с целью поиметь. Чонгук и себя трогал только снаружи, когда собирал сперму или когда растягивал попку, но дальше ему было неловко и неуютно заходить. Зачем, если всё сделают мужчины. — Сейчас разберёмся, — Чонгук торопливо откидывает их вещи в стороны и опускает неловкий взгляд им между ножек. Две мягкие, нежные плюшевые киски, блестящие от смазки на свету. Тэхён осторожно тянется ладонью к Чонгуку и касается его, оглаживая складочки. Пальцы у него прохладные, но это только ещё больше распаляет, а от прикосновений волнами расходятся мурашки. — Красивая, — Тэхён опускает ладонь и касается себя, раскрывая пальцами киску, — а моя? — Да, — Чонгук бездумно кивает и ныряет между разведённых тэхёновых бёдер, — да. Он прижимается ртом к киске, пробуя её на вкус, вспоминая, как вылизывали его: грубо, жадно, толкались языком во влажную дырочку, проникали пальцами, а потом — членом. Чонгук действует осторожно. Проводит кончиком языка по щели, собирая смазку и оценивая вкус: сладенько и немного кисло, но не неприятно. Нет того горьковатого вкуса, как у спермы, но есть что-то невероятно нежное, девчачье. Чонгук прижимается ртом смелее, вбирая бусинку клитора, и мягко начиная её посасывать. — Ах, боже, п-подожди, — Тэхён сладко скулит, трепеща, но оттягивает его за волосы. Чонгук немного недоуменно хмурится, думая, что сделал что-то не так, но Тэхён мягко толкает его в грудь, вынуждая откинуться на спину, и… о, боже. Немного неловко перекидывает ножку через его грудь, поворачиваясь попкой, открывая нежную промежность жадному взгляду. Тэхён застенчиво признается: — Я тоже хочу сделать тебе приятно. Чонгук стонет в мягкую, сладкую киску, когда чувствует робкий, но ласковый язычок. Он сжимает бёдра Тэхёна в ладонях покрепче, притягивая к себе, усаживая себе на лицо, и чувствует, как Тэхён повторяет всё то же самое — уловимо застенчивее, уловимо мягче, так сладко и нежно, что кружится голова. Это необычно. Это так, так, так чертовски необычно — Чонгук еще никогда не вылизывал киску сам, и ему никогда не отлизывали с такой невероятной осторожностью. Язык Тэхёна нежный, мягкий и очень, очень осторожный. Чонгука ведёт. — Чёрт, Кукки, ты такой вкусный, — Тэхён невнятно стонет, и его дыхание — горячее, трепетное, заставляет Чонгука сжаться. От возбуждения Ким на нём слегка ёрзает и из-за этого насаживается глубже, коснувшись киской спинки красивого носа. Он смущенно хнычет, откровенно задрожав: — Ой… прости. — Если тебе приятно, делай всё, что тебе захочется, — Чонгук ласково целует его куда-то во внутреннюю сторону бёдра и глубоко вдыхает, пьянея от дурманящего запаха смазки и возбуждения. Он звучит лукаво, зная, что Тэхён смутится; — Можешь поёрзать киской на моём лице, мне нравится. — Чонгук! — Тэхён пищит, откровенно застеснявшись, и опускает голову, пряча лицо в чужой мокрой киске — Чонгук находит это парадоксально очаровательным, невольно улыбнувшись. — Как пошло! Чонгук ничего не отвечает, только посмеивается и смотрит на сжимающуюся киску перед собой. Она очаровательно притягательная и вместе с тем как ловкий язычок Тэхёна скользит по его собственной щели, он тоже широко открывает рот. Грубо действовать просто не получается. Хочется нежно целовать распахивающиеся навстречу нижние губки, мягко скользить языком внутрь и… Чонгук обхватывает бёдра Тэхёна и немного подтягивает их к голове, надевая, словно наушники. — Чонгукки! — Тэхён пищит, хотя его голос почти не слышно за бёдрами, а потом, подражая, обхватывает так же ноги Чонгука. Влажные звуки того, как они вылизывают друг друга, сливаются вместе с тихими маленькими стонами и вздохами. Тэхён ласковый и нежный, он даже не пытается использовать пальцы, только робко, по-котячьи лижет, широкими мазками проезжаясь по всей щели. Чонгуку хочется внутрь. Он толкается кончиком языка, прокручивает его, чувствуя в ответ сладкую дрожь, скользнувшую по ногам, и прижимается губами, играясь. Сосредоточиться только на том, чтобы сделать приятно сложно, когда внизу живота собирается жар из-за действий Тэхёна. Жадной киске всё же хочется члена. — Гук, Тэ, простит… воу-воу-воу, — голос Юнги звучит хрипло и подозрительно близко. Чонгук даже отрывается от вылизывания, чтобы увидеть, как замерший в дверном проёме хён ошарашено смотрит на их переплетённые тела и торопливо захлопывает на защёлку дверь за собой. — Вы, блять, хотя бы закрывайтесь, от прессы и слухов потом, блять, не отмыться. Он заговаривается, но Чонгук видит этот жадный, покрывающейся пеленой возбуждённый взгляд. Юнги скользит по их телам, особенно долго задерживаясь на кисках — мокрых, раскрасневшихся, нуждающихся в двух членах. Чонгук не против, если Юнги трахнет их. От одной мысли, становится ещё жарче, но первым говорит не он. — Хён, иди к нам, — Тэхён, подаваясь вперёд к Юнги, проезжается по чонгуковому лицу и сползает на грудь, с удобством устраиваясь там влажной киской, — ты же поможешь? Чонгук не видит, но хорошо представляет, как Тэ просительно заламывает брови, глядя на хёна мутными, сладко блестящими глазками. Юнги подходит медленно, плавно, и отчасти Чонгуку немного страшно, что он не захочет, что… Хён скользит пальцами по щечке Тэхёна — не грубо, но невероятно властно, заставляя поднять голову и захныкать, и целует жадно и глубоко. И только после этого, не отвлекаясь, скользит пальцами по коленке Чонгука, оглаживая. Макне пробирает крупная дрожь от невыносимого возбуждения, накладывающего на то, что уже вызвал в нём Тэхён — он высоко, жалобно скулит, слабо ёрзая. Киска судорожно сладко сжимается, пульсируя, когда Юнги низко, хрипло рычит: — Две нуждающиеся малышки. Вылижем малыша Кукки, м, Тэ? Чонгук распахивает глаза, изгибаясь, когда Тэ послушно проезжается киской по его груди, снова опуская голову, а Юнги легко опускается перед диваном на одно колено, властно обхватывая его дрогнувшие бёдра. Они лижут одновременно. Нежный, ласковый язычок Тэ скользит вниз от клитора, а ловкий, сильный и дерзкий язык Юнги размашисто лижет запульсировавший анус и дразняще ведёт вверх. Их языки влажно встречаются и снова начинают методично скользить по всей поверхности киски. — Ах, ах, ах, — Чонгук извивается, издавая маленькие, сбивчивые звуки, и сжимая голову Тэ между бёдрами. Он с трудом приподнимает голову, чтобы нежно лизнуть в ответ, приласкать, и чувствует, как Ким сладко и жарко стонет ему в киску. Чонгук скулит: — Хён, хён, ах, хёны… — Ну-ка повернись, золотко, — Юнги говорит хрипло, низко и невероятно соблазнительно — дрожащий Тэхён, повинуясь его голосу и его рукам, послушно, хотя и неловко переворачивается, прижимаясь к груди Чонгука своей грудью. Теперь их мокрые, возбужденные киски прижимаются друг к другу, и они стонут в голос, когда жадный язык хёна скользит сразу по двум. — Вот так. Теперь лицо Тэхёна так близко, что можно почувствовать его горячее дыхание на коже. Чонгук тянется вперёд, тычется носом в кончик чужого носа и утягивает его в мягкий поцелуй. То, что происходит сейчас, не сравнится ни с одним из пережитых опытов из-за проклятья. Словно то доверие, те нежные чувства, что у Чонгука есть к Юнги и Тэхёну перетягивают на себя больше внимания, чем растекающаяся по телу страсть. Чонгук доверчиво переплетает пальцы с тэхёновыми и тихо вздыхает от ласкающих движения языка по киске. — Какие, оказывается, у нас славные лесбияночки есть в группе, — Юнги отрывается от их кисок и Чонгук слышит, как вжикает молния, возбуждающе брякает пряжка, а потом с тихим шелестом опадают брюки на пол. Ему не видно, но из-за звуков они с Тэхёном сжимаются, и невольно потираются друг о друга. Юнги негромко воркует: — Вот так, мои славные крошки, я хочу сделать вам хорошо. Чонгук смотрит на Тэхёна и видит в его глазах отражение собственного желания. Жаркое пламя возбуждения, ни капли нерешительности и острое, горячее предвкушение. Их киски так тесно прижаты друг к другу, что они сразу же чувствуют, когда влажная, бархатная головка проскальзывает в щель между ними. Чонгукова дырочка сжимается от желания ощутить что-то внутри, но когда достаточно длинный член толкается сразу между двумя кисками, когда Тэхён крупно вздрагивает, от неожиданности, от наслаждения, когда… Ах. — Так непривычно, но хорошо, — Чонгук не может сдержаться и крутит бёдрами, потираясь о ствол. Тэхён повторяет за ним и сейчас размеренное движение Юнги не кажется чем-то недостаточным. Головка члена задевает клиторы, толкаясь ровно в них, мягко надавливая — искорки сладкого удовольствия расходятся от этой точки и устремляются вниз, вынуждая течь ещё обильнее. — Сладкие, нежные девочки, — Юнги, судя по звукам, пошлёпывает вздёрнутую попку Тэхёна, а второй рукой касается круглой коленки Чонгука, — и как же вы хотите? Чтобы я брал вас по очереди? Или сначала удовлетворил одну, а потом — вторую? — К-как хочешь, хён, — Чонгук кусает нижнюю губу, сладко ёрзая, и сбивается на судорожный, сбитый маленький звук, когда на его киску надавливает крупная, горячая, пульсирующая головка. Он сладко закатывает глаза, выдыхая, и поскуливающий Тэхён, ёрзающий на нём от возбуждения, начинает нежно покусывать и целовать край его челюсти. — Ах, хён, хён! — Тише, малыш, — голос Юнги, обычно холодный и спокойный, кажется мягким и ласковым. Чонгук знает, насколько сильно он сейчас возбужден, насколько сильно лишает разума его проклятие, но хён нежен с ним до головокружения. Он входит медленно, плавно, позволяя прочувствовать каждый сантиметр ничуть не уступающего вчерашнему чёрному члену. Большие ладони хёна нежно оглаживают талию Чонгука, его затрепетавшие от чувствительности бёдра, пока он сам наклоняется, покрывая поцелуями спинку сладко постанывающего, нежно приподнимающего попу Тэтэ. Юнги двигает бёдрами плавно, умело, но без лишней осторожности — Чонгук буквально чувствует, как тает в руках хёна и под нежными маленькими поцелуями Тэ. Он расслаблено растекается на диване, обвивая Тэхёна за талию, и только податливо приоткрывает губы, когда ему в рот скользит нежный мягкий язык. Они целуются сладко и миленько, пока Юнги нежно берет его киску, и Чонгук слабо жалобно скулит, когда толстый член выскальзывает из него. Тэхён тут же стонет ему в рот, высоко, изнеженно, задрожав, и беспомощно тычется лицом куда-то в шею. Чонгук ласково перебирает его мягкие кудряшки пальцами, массируя подушечками кожу головы, и слышит, как Юнги низко, мягко говорит: — Две хорошенькие нуждающиеся штучки. Такие податливые, такие сладкие для хёна. Так долго прятали свои маленькие мокренькие киски. — М-мы не прята-ах-ли, — Тэхён невнятно хнычет, подаваясь назад, очевидно насаживаясь на член и проезжаясь по киске Чонгука. Влажное и мягкое прикосновение, вместе с твёрдым, толкающимся внутрь членом подкидывают его на диване. — П-просто это вы не обращали внимания. — Ах, вот как, — Юнги тихо хмыкает и придавливает Тэхёна к Чонгуку, выбирая для проникновения более резкий темп, — тогда я просто обязан дать вам внимания за всех мемберов. Чонгук ахает. Юнги умело маневрирует между двумя кисками, словно у него есть опыт и сноровка удовлетворять две маленькие и жадные дырочки. Он поочередно входит то в одного, то в другого, иногда проезжаясь сразу между двумя текущими щёлочками. Чонгуку нравится, он растворяется в этом огненном, пылающем ощущении удовольствия. Тэхён тоже очевидно растекается сладкой массой, прижимаясь к его соскам своими и потираясь. Он всегда был особенно чувствительным в этом месте и когда торчащих бусинок сосков касаются такие же маленькие и кругленькие, сладкие и нежные — Чонгук стонет, невольно дёргая бёдрами. Тэхён проскальзывает ладонями по его бокам, сминая крепко и сильно, и Чонгук повторяет. Он обхватывает тонкую талию, приподнимает бёдра и тихо вскрикивает, когда член соскальзывает в его дырочку, наполняя до основания. — Ох, какие мне достались малышки, — Юнги пошлёпывает их по бёдрам, толкаясь в Чонгука, но его пальцы уверенно играются с киской Тэхёна, — чувствительные и сладенькие, да? В попку вас тоже взять или сегодня обойдемся только одной частью? — Н-не успеем, — Чонгук хрипло хнычет, чувствуя, что он уже достаточно близок к оргазму, хотя ластящийся на нём Тэхён, явно готов продолжать ещё несколько часов, — у нас фотосессия, ах, хён, можно так ещё раз. — Вот так? — Юнги делает какой-то невероятный толчок бёдрами, словно прокручивает член в киске и это приносит удовольствие аж до чёрных точек перед глазами. Чонгука трахали многие, но мало кто действительно хотел сделать ему хорошо. — Нравится глубоко, да, малышка? — Да-а, хён… — Чонгук сладко хнычет, закатывая глаза, и давится собственными же словами — толстый член вдруг начинает долбиться в него быстро и ритмично, всё теми же невероятно жаркими движениями. Тэхён покрывает его горящие щеки нежными поцелуями, успокаивая, и ласково гладит мягкими ладошками, когда Чонгук под ним начинает крупно дрожать. Он извивается под гибким, но мягким, тёплым телом, скулит сладко и занежено, пока мокро кончает на члене у своего хёна. Юнги нежно оглаживает туго растянутую, пульсирующую на его члене киску большим пальцем, лаская чуть припухшие нежные складочки, и негромко воркует: — Вот так, Кукки, послушный сладкий малыш. Расслабься, зайчонок, хён о тебе позаботится. Почему-то это обещание — «позаботиться» — прошивает Чонгука гораздо сильнее, чем даже самые пошлые слова, которые ему когда-то говорили. Он слабо скулит, когда чувствует, как толстый член медленно выскальзывает из его использованной, хорошенечко обработанной киски, и тычется Тэхёну куда-то в шею, когда малыш на нём давится судорожным стоном. Сладкий маленький хён, дрожащий и ёрзающий у него на груди, кажется едва ли не более чувствительным, чем сам Чонгук — Чон утешающе сладко шепчет, когда чувствует, как на его щеки падают чужие крупные слезки. Тэхён изгибается, приподнимая голову, красиво заламывает брови от удовольствия, и всхлипывает в очередной глубокий поцелуй с Чонгуком. Сладкий. Сладкий. Сладкий. Ему требуется совсем немного времени — Чонгук чувствует, как у него самого мокро между ног, как мокро хлюпает киска, которая трется о него, сжимаясь на роскошно толстом стволе. Чонгук не может не захныкать невнятно и чувствительно, когда Тэхён начинает хныкать — они сладко всхлипывают друг другу в губы. Тэхён кончает шумно и влажно. Влага с его киски стекает прямо на чонгукову, пачкает красивые крепкие бёдра и промежность. Слезы не кончаются, они капают на лицо гроздьями, как спелый виноград, оседают на губах солоноватым вкусом. Чонгук с судорожным маленьким вздохом подаётся вперёд и начинает покрывать лицо Тэхёна маленькими ласковыми поцелуйчиками: собирает ртом влажные дорожки с щёк, слизывает капельки с уголков глаз и целует в распахнутый от удивления ротик. — Тэтэ, ты такой сладкий, — Чонгук воркует. Он обхватывает ладонями личико Тэхёна и прижимается к нему лбом, полностью растворяясь в том ощущении тепла и удовольствия, что растекается между ними. — Спасибо-спасибо-спасибо. — Я кончу на ваши киски, девочки? — Юнги нежно оглаживает их промежности, не пошлёпывая, не сминая с грубостью, а ласково, почти с любовью. — Не двигайтесь. Чонгук с любопытством выглядывает из-за тэхёнового плеча и видит, как Юнги резко и быстро, совсем не так, как брал их, ведёт кулаком по стволу. Ему много не надо, чтобы белёсая сперма окропила их киски. Горячие густые капли падают достаточно ощутимо, чтобы Чонгук почувствовал, как неосознанно сжимается. Тэхён делает также — они всё ещё прижаты друг к другу и любое движение ощущается как собственное. — Так, надо прибраться, нас ещё будут готовить нуны, — Юнги довольно ловко обтирает салфетками член и прячет его в штаны, вжикая молнией, — расплетитесь, малышки. Я всё сделаю. За Чонгуком обычно не ухаживали. Может, дело в том, что они с Юнги и Тэхёном хорошие друзья, а не случайные секс-партнёры. Может, в чём-то ещё. Но Чонгук покорно даёт себя обтереть, впервые не чувствуя жара возбуждения от прикосновений, ласковых и осторожных. Ему даже не надо пытаться контролировать проклятье — оно словно спит, удовлетворённое и мурчащее где-то на дне сознания. — Вот так, — Юнги довольно кивает, когда заканчивает с Тэхёном, — а теперь одеваемся, не надо стаффу видеть ваши прелести. — Хён, — Тэхён совершенно очаровательно укоризненно хмурит бровки, но уголки его губ подрагивают в нежной улыбке. Чонгук находит это невероятно очаровательным и невольно улыбается, когда Тэхён с маленьким пыхтением приподнимается, упираясь ладошками ему в грудь и немного растерянно оглядываясь. Они оба встают, оглядываясь в поисках одежды, и невольно синхронно ахают, когда им на попки ложатся большие ласковые ладони. Юнги притягивает их к себе, целует по очереди глубоко и влажно, и Чонгук откровенно млеет — Юнги не похож на ласкового и трепетного Тэхёна, но и не похож на тех, кто целовал его прежде. В нём есть властность, но нет грубости, есть жар, но нет ощущения, что у Чонгука нет никакой возможности кроме как принять то, что ему дают. Это приятно. Чонгук немного растерянно хлопает ресницами, приоткрыв влажные припухшие губы, когда Юнги от них неохотно отстраняется, нежно пошлепав по попкам. — Давайте, малыши, — он слегка прищуривает хитрые кошачьи глаза и помогает пыхтящему Тэхёну надеть мягкий уютный свитер. Чонгук как раз заправляет футболку в джинсы, когда хён подходит к нему, чтобы затянуть ремень. Не то чтобы он не смог бы это сделать сам, но… Щёки Чонгука теплеют от румянца. Это приятно. Хён довольно мурлычет: — Вот так-то лучше. Больше он их не целует, но утягивает на диван рядом с собой. Все мемберы группы тесно взаимодействуют между собой, особенно макне и хёны, так что никто не должен увидеть в этом ничего предосудительного. Чонгук краснеет чуть ярче, немного робко положив голову хёну на плечо — Юнги подтягивает на себя его ноги, позволяя перекинуть их через колени. Тэхёни сворачивается в клубочек у хёна под другим боком и тоже кажется очаровательно порозовевшим — Юнги ласково поглаживает его большой ладонью по бедру. Чонгук думает о том, что, должно быть, это тоже приятно. Отчасти ему хочется признаться им во всём — рассказать о проклятии, рассказать, что, скорее всего, они чувствуют к нему желание из-за него, но… Чонгук всё никак не может думать, что Юнги поцеловал Тэхёна до того, как коснулся его. До того как попал под действие чар. Может, хён правда хотел их искренне? Может, их с Тэхёном что-то связывало, и Чонгук сейчас это разрушит? — Хён, я… — Чонгук хочет спросить. Он уже чувствует, как вопрос срывается с его губ и разрушает эту мягкую идиллию между ними, но в гримёрку стучится стафф. — Войдите! Чонгук говорит по привычке, но тут же вспоминает, что Юнги закрыл дверь. Он вскакивает, с неохотой теряя тепло объятий и торопливо распахивает дверь для нун, которые будут готовить их на фотосессию. Макияж, прически, финальный подгон костюмов. Для Чонгука это привычная рутина, которую он старательно выполняет, следя, чтобы никто, кроме девушек и мемберов, не касался его голой кожи. Проклятое возбуждение не вырывается наружу, но Чонгук знает, что оно таится внутри него, выжидая момента, когда подчинить себе, заставить окунуться в миг разврата, а потом жалеть. Чонгук хмурится, когда нуна сдувает ему чёлку со лба. Он не жалеет. Не так, как должен. Это проклятье с ним так долго, что он просто принимает его как должное, не позволяя любить кого-то искренне и раз на всю жизнь. Потому что не получится сдержаться, когда очередной мужчина схватит его за руку и зажмёт в уголке. — Всё нормально? — Юнги наклоняется к его уху, спрашивая так, чтобы звук не попал в камеру съёмочной группы. Чонгук задерживает дыхание, чувствуя, что их щёки находятся буквально в миллиметре друг от друга и одно неловкое движение и… Юнги показал ему, что прикосновения, что проклятье может быть не только грубым и дерзким, но и ласковым, нежным, чутким. — Да, хён, всё… всё хорошо, — Чонгук кивает и, рискуя, мягко прикасается поцелуем к щеке. Быстро, так что проклятье не успевает вспыхнуть, контролируемое его жесткой силой воли и так, чтобы не попасть в камеру нуны. — Спасибо тебе за всё. — Без проблем, — Юнги опускает на его голову ладонь и треплет волосы под возмущённое причитание стилистки, — да ничего я не испортил, боже! Чонгук и так идеальный, пара спутанных прядок ничего не поменяет, а просто добавит немного хаотичности! Идеальный. Чонгук снова чувствует, как щеки краснеют, и опускает голову, пряча улыбку. Конечно, его никогда не обходили комплиментами — их кричали арми, тянущиеся к нему из толпы, их негромко, но искренне говорили мемберы, когда хвалили его за что-то. Их рычали те, чей член он сладко объезжал. Но в том, чтобы получить похвалу от Юнги, действительно было нечто особенное, потому что хён никогда не говорил то, что не думал на самом деле, даже ненароком. Даже из вежливости. Это было одной из черт, которой Чонгук искренне и неприкрыто восхищался в нём. Хотя, стоит признать, он восхищался хёном в целом. Съемка проходит не менее буднично, чем подготовка к ней — Чонгука вертят, ставя в нужные позы, фотографируют и хвалят-хвалят-хвалят. Он чувствует себя в действительно хорошем настроении и даже поёт в перерывах. Тэхён легко подхватывает его голос своим — вместе они сплетаются в потрясающую волнистую смесь, даже закатывающий глаза хён невольно ласково улыбается. Чонгуку нравится, нравится, нравится. Погрузившись в это, в восхищение, в теплоту, окружающую его, в спокойную и дружелюбную атмосферу, он совсем расслабляется. И когда он идет по коридору здания, чтобы немного размять ноги и прогуляться в перерыве, пока красят Тэхёна, забывается. Кажется, это помощник фотографа, или один из многочисленных менеджеров — это не суть важно. Важно то, что он окрикивает Чонгука, то ли собираясь что-то спросить, то ли позвать его и… сжимает в пальцах его запястье. Чонгук замирает. Обычно он относится к этому со смирением, хотя изо всех сил и пытается избежать, особенно на работе. Но сейчас… Словно что-то, что дали ему Юнги и Тэхён, как-то изменило его. Чонгук всё ещё чувствует возбуждение, накрывающее его тело, видит его в расширившихся зрачках напротив, но… Он больше не хочет этого. Только не сейчас. — Вы что-то хотели? — Чонгук пытается сопротивляться. Он вырывает руку из захвата, но возбуждение, сильное, охватывающее его тело, никуда не исчезает. Наоборот, оно словно распаляется больше, когда мужчина говорит, с хриплым придыханием: — Тебя. Чонгук дрожит. Сейчас он отчётливо понимает, что это смесь желания и страха, не так, как было раньше, словно тело, получившее ласку, теперь хочет только нежности, а не грубой и вульгарной похоти. Чонгук пищит, не в силах оттолкнуть — проклятье сковывает его тело, укреплённое тренировками, а мужчина, боже, он не знает даже его имя, наваливается и прижимает к стене. — Это нахуй что такое, — голос Юнги, полный удивления, смешанного с нотками злости, разносится по коридору. Как раз в тот момент, когда жадные, ловкие руки скользят Чонгуку в штаны, надавливая на вмиг повлажневшую киску. Хён буквально срывается на рычание: — Я, блять, убью тебя и мне ничего нахуй за это не будет. Чонгук словно в замедленной съемке видит, что Юнги действительно засучивает рукава и решительно двигается к ним в желании въебать. Такого Мина он видел трижды: когда кто-то решил полапать Чимина, когда Джину какой-то репортёр сказал, что он напоминает порнозвезду, и когда Намджуну посмели указать на его якобы хуевые лидерские качества. Теперь Юнги заступается за Чонгука. От этого становится так тепло и приятно, что даже проклятье, не дающее ему оттолкнуть мужчину, немного отступает, меняя свой фокус. — Хён, стой, — Чонгук подныривает под чужую руку и торопливо наваливается на Юнги, — он не… он не виноват. — Схуяли ты его защищаешь? — Юнги рычит и порывается кинуться на того мужчину — несчастный, он осоловело качает головой и пытается осознать, что на него нашло. Чонгук знает, что возбуждение никуда не пропало, но немного, на долю, отступило, позволяя капельку трезвости мышления. — Если даже ты не смог его остановить, Чонгукки, а ты тягаешь по двести кило, а что если он зажал Тэ? — Он не зажал бы его, — Чонгук бормочет и торопливо извинившись, силой утягивает Юнги в первую попавшуюся комнату — какое-то подсобное помещение без света, — потому что он бы не… это я, я виноват. Звук, который срывается у хёна с уст, не имеет ничего общего с человеческим. Он нависает над Чонгуком, и сейчас их разница в росте не имеет никакого значения — Чонгук вжимается в стену спиной и чувствует себя очень маленьким. Глаза Юнги блестят от гнева, когда он рычит это: — Кто тебе это сказал, Чонгук? Чонгук откровенно дрожит, широко распахнув глаза. Он никогда не видел Юнги таким, только не по отношению к себе. На мгновение в чёрных от злости глазах Юнги мелькает осознание — он уловимо отступает, смягчаясь и сцепляя зубы, и говорит уже тише, сжав Чонгука за плечи сквозь одежду: — Если кто-то не способен себя контролировать, как ёбаное животное, ты не виноват в этом, малыш. Виноват только тот, кто пытается с тобой сделать… такое. Просто скажи мне, кто заставил тебя себя винить, и я разберусь с ним, Гук. Я, блять, позабочусь о том, чтобы он оказался на самом дне, как и тот уёбок, который к тебе сейчас полез. — Это я, хен, — Чонгук невольно заламывает брови, отчаянно глядя в спокойное, но переполненное кипящей внутри яростью лицо. Он слишком хорошо знает своего хёна, чтобы повестись на деланное спокойствие, и торопливо признается: — Это проклятие. Или особенность, или мутация, я не знаю. У меня она с рождения, обострилась с пятнадцати лет. Когда я касаюсь мужчины, или когда мужчина касается меня, не важно, он начинает хотеть… взять меня. Оплодотворить. — О чём ты? — Юнги растерянно выдыхает, глядя на него со смесью непонимания и недоверия, и Чонгук не находит ничего лучше как переплести их пальцы. Зрачки Юнги расширяются. Чонгук знает, что волна желания и жажды мгновенно прошивает его тело, так же, как и заставляет сейчас задрожать его собственное. Юнги ошеломлённо, хрипло бросает, широко распахивая глаза: — Блять. — Да, — Чонгук выдыхает, хотя ему сложно сдерживать желание, прошивающее его насквозь: опуститься на колени и отсосать, повернуться спинкой и подставить киску, нагнуться так, чтобы его выебали грубо и жестко, — это просто… просто, ах. Это сложно. Он-но работает в обе стороны. Чонгук видит, как Юнги встряхивает головой и рычит. Он первый, кто пытается бороться, кто сжимает и разжимает кулаки от злости, а не возбуждения. Хотя Чонгук и видит, что штаны натягивают его ширинку, выдавая то, насколько же Юнги хочет. Во рту собирается слюна, а ноги предательски дрожат. Чонгук чувствует себя сдающимся, потому что его только что чуть не трахнули в коридоре, потому что сейчас тут злой и возбуждённый Юнги, который его хочет, но не хочет использовать. Это возбуждает ещё сильнее. — П-прости, хён, я не могу, — Чонгук закрывает глаза и тяжело дышит ртом, — можно тебе хотя бы отсосать, если ты не хочешь меня? — Чонгукки, — Юнги ошарашенно выдыхает и слабо разжимает кулаки, — я хочу тебя и в этом проблема. То есть, — Юнги рычит и с силой притягивает его за шею для поцелуя. В противовес он не получается злым или грубым — нежным, ласковым, но уверенным. С явным трудом отстранившись, Юнги хрипло добавляет: — Не потому что это какое-то проклятье. Ясно? Чонгук не может сдержать всхлипа. Это то, что он хотел услышать. Всегда. Каждый раз, когда его трахали, лапали и не отпускали с члена. Юнги просто взял и сказал то, что Чонгуку так хотелось услышать годами. Возбуждение, теперь непонятно, от проклятья или же от искренности Юнги, подгибает его ноги, и Чонгук падает. Он ожидает столкновения с полом, как обычно, неприятное, с вкраплениями боли, но Юнги хватает его за локти и помогает опуститься плавно и осторожно. — Потому что ты хочешь, ясно? — Юнги гладит его по волосам, когда Чонгук утыкается в промежность и жадно вдыхает тяжелый запах, ловко высвобождая член из штанов. — И нам всё же надо торопиться, а то будут искать по всей площадке с вилами и огнём. — Плевать, — Чонгук сбивчиво выдыхает, зачарованно глядя на толстый, твёрдый, сладко качнувшийся перед его глазами член. Чёрт, чёрт, чёрт. В его проклятии есть неоспоримый плюс — Чонгук чертовски хорошо знает, как нужно обращаться с членом. Он вдыхает глубоко и плавно, как перед нырком, облизывает губы и опускается сразу на всю длину, мокро смазывая толстый ствол собственной слюной для лучшего скольжения. Юнги невнятно, совершенно ошеломлённо ругается, хватаясь пальцами за его волосы, но Чонгук уже ритмично двигает головой. Юнги обращается с ним нежно, невероятно бережно, но Чонгук прекрасно чувствует, что хёну нравится жёстче. Он угадывает это в характере, в порывистых движениях бёдер, в желании, плещущемся на дне глаз. Юнги осторожничает от того, что контролирует себя, что относится к нему с теплом и с любовью. И хотя отчасти Чонгука это умиляет и возбуждает одновременно, он хочет дать хёну лучшее. Чонгук сосёт быстро и ритмично, туго сжимая губы, буквально выдаивая толстый член. Он умело сжимает в пальцах ствол, дроча ту часть, с которой соскальзывает услужливый рот, а второй рукой нежно перебирает тяжелые, полные яйца, массируя их и мягко надавливая кончиками пальцев на чувствительное местечко сразу за ними. Юнги хрипло, невнятно стонет, запрокидывая голову: — Чёрт, блять, зайчонок, твой рот, блядство. Ты высасываешь из меня душу. Чонгук только послушно играет горлом, утыкаясь носом в гладкий лобок и до предела насаживаясь на толстый член — от удовольствия он закатывает глаза и, кажется, окончательно сводит своего хладнокровного хёна с ума. Он знает, что Юнги не любит издавать лишние звуки, он не делает этого, даже когда испытывает боль, но сейчас… Стоны, срывающиеся у Юнги с губ, хриплые, ошеломленные, но совершенно откровенные. Чонгука ведёт от этого. Ему хочется больше, глубже, сильнее. Киска между ног пульсирует, привлекая к себе внимание, но самое важное сейчас — это Юнги. Выдавить из него ещё немного стонов, может, даже тихий вскрик, ощутить его сперму на языке и проглотить-проглотить-проглотить всё до самой последней капли. Чонгук насаживается до конца, как никогда благодарный за то, что умеет в горловой минет, и гулко сглатывает. — Блять, малыш… Юнги впивается в его волосы пальцами, перебирая прядки волос и, наконец-то, сжимая. Ещё недостаточно грубо, недостаточно больно, но уже не так нежно, как было раньше. Чонгуку хорошо от того, что он отчасти управляет Юнги через его член. Он берёт, сильно сжимая губы вокруг толстого ствола, выдавливая наружу ещё один низкий утробный стон. Это напоминает урчание большой кошки, опасной и хищной, но готовой убрать когти от горла любимого человека. — Я сейчас кончу, малыш, — Юнги чуть тянет волосы и Чонгук стонет от этого, зная, что вибрации приятно проскользнут по стволу, — блять, сделай так ещё раз. Чонгук покорно стонет, качая головой. Он взвешивает ладонью крупные яйца, нежно сминает их, стимулируя одновременно с членом, и насаживается до конца. Головка в горле, стиснутая стенками, пульсирует и дёргается. Чонгук надавливает на местечко в основании члена, предположив, что Юнги может там нравиться — и угадывает. Юнги, ведомый голыми инстинктами, толкается, стискивая волосы, создавая ещё больший беспорядок на голове. — Блять, твою мать, — Юнги, рыкнув, повторяет толчок, когда слышит, что Чонгук не давится, а только протяжно и довольно мычит. Хён невнятно ругается: — Нравится это? Когда трахают горло? Угукнув, не желая сниматься с члена, Чонгук качает головой, чтобы ещё раз соскользнуть до головки и насадиться до самого основания. И вот потом, потому Юнги начинает мелко, но уверенно трахать его рот. Он качает бёдрами так, что тяжелые, переполненные спермой яйца ударяются о подбородок. Слюна грязно и влажно стекает с уголка губ Чонгука, но ему нравится это немного неряшливое ощущение, особенно когда Юнги начинает набирать темп, стремясь к разрядке. Хён двигает бёдрами быстро и умело, удерживая ритм, и хрипло, низко удовлетворённо стонет, когда начинает кончать. Чонгук знает, что обычно на этом всё и кончается, но знает и один небольшой секрет — вместо того, чтобы расслабить рот, послушно принимая сперму в горло, он сжимает губы и начинает быстро водить головой, выдаивая член до последней капли. — Блять, что ты… Ох, блять, Чонгук, п-погоди, — Юнги задыхается, выдыхает ошарашенно, запнувшись, тянет его за волосы, пытаясь отстранить от своего члена, но Чонгук только упрямо насаживается глубже. Он массирует поджавшиеся тяжелые яйца, сосёт мокро, с оттяжкой, и с удовлетворением чувствует прошивающую хена дрожь. — Блять, блять-блять-блять! Ноги у Юнги подрагивают, чёрт возьми, когда он буквально сгребает вьющиеся пряди Чонгука в крепкой хватке сильных пальцев и до основания насаживает на свой член, кончая ещё раз. Чонгук сладко, довольно невнятно мычит, чувствуя, как подрагивает толстый член в его горле, опустошённый до конца, и только после этого медленно снимается, влажно скользя языком по всей длине ствола. Чонгук влажно чмокает мокрую сочную головку, красную, натруженную, и сладко выдыхает: — Спасибо за угощение, хён. — Ты, блять, ты, пиздец, Гук, — Юнги пошатывается, упираясь рукой за стену у Чонгука за спиной, и сбивчиво, часто дыша. Волосы у него растрепались, несколько прядей прилипло ко лбу, взгляд мутный и совершенно ошеломлённый. Киска Чонгука сжимается от одного только взгляда на то, насколько разрушен, выдоен им всегда безупречно владеющий собой хён. Юнги как-то абсолютно по-животному встряхивается, и хрипло выдыхает: — Меня ноги не держат, ебать. Как ты это сделал, зайчонок? — Практика, хён, — Чонгук сладко хихикает, подмигнув и высунув кончик розового сладкого языка. Ему определённо нравится слегка дразнить хёна. — Тебя вылизать? — Юнги оседает на пол, совершенно не беспокоясь о том, что испачкается в пыли, и шлёпает себя по губам. — Давай, поднимайся, дай мне попробовать твою киску ещё раз. Чонгук краснеет. Ему не привыкать к тому, что после того, как его используют, все просто… уходят, скрывая стыд за холодной маской. Но сейчас это действительно смущает, особенно когда киска пульсирует так, что ей не хватает совсем немного для финала. Пошатнувшись, Чонгук поднимается, используя руку Юнги как опору, и неловко расстёгивает штаны. — Как мне лучше?.. — Развернись ко мне попкой и немного прогнись, малыш, — Юнги умело притягивает его бёдра к себе и, стоит ткани соскользнуть и оголить ягодицы, тут же прижимается открытым ртом к влажной киске. Чонгук охает. Чтобы не упасть тут же, он упирается ладонью в стену напротив и шире, насколько получается, раздвигает ножки. Юнги вылизывает его быстро, умело толкаясь языком внутрь и собирая пальцами уже выделившуюся смазку. Чонгук не понимает для чего, пока не чувствует, как пальцы толкаются в попку, сразу два — он вчера готовился. Юнги довольно хмыкает и принимается вылизывать его, ритмично стимулируя сразу в две жадные хлюпающие дырочки. Чонгук стонет. Он чертовски слаб к такой ласке и, скользнув под рубашку, сжимает один из сосков, чтобы подтолкнуть себя ещё больше к краю. Ему кажется, что он привыкает к тому, чтобы его брали не просто ради разрядки, а с целью действительно доставить удовольствие. Юнги скользит языком по щели до клитора, обласкивает его самым кончиком и проникает обратно во влажное и горячее нутро. Смазки так много, что Чонгук наверняка испачкал миново лицо, но когда пальцы толкаются в попку, когда в киске так приятно двигается язык — это становится совершенно не важно. Оргазм, сладкий, заставляющий всё тело трепетать, накрывает бурно, до того, что тело слабо дрожит, а рот постыдно открывается в немом стоне. Чонгук удерживает себя на ногах только из гордости, потому что будь они на постели — он давно бы упал. Но хён, словно в отместку, не прекращает лизать — его язык двигается ритмично, быстро, толкаясь ловким кончиком прямо в пульсирующий, невозможно чувствительный клитор, и Чонгук скулит, сводя и разводя дрожащие ноги. Чёрт, как он любит гиперстимуляцию. — Ах, ах, хён, хён, хён-хён-хён, — Чон сбивается на судорожный невнятный речитатив, скулит, беспомощно упирается лбом в прохладную стенку подсобки и содрогается всем телом, когда кончает на ловкий язык во второй раз. Теперь ноги подводят его окончательно, с концами — Чонгук хнычет, беспомощно сползая по стене. Он удерживается в более менее стоящем состоянии только потому что хён крепко сжимает его бедра, а затем и вовсе рывком поднимается, вжимая в стену со спины. Чонгук хнычет: — Хё-о-он. — Я здесь, маленький, я держу тебя, — крепкие ладони обхватывают его за талию, помогая удержаться на ногах, а горячее, властное тело прижимается со спины. Чонгук слабо хнычет, чувствуя, как Юнги покрывает его шею и загривок нежными поцелуями, как зарывается носом в растрепанные волосы, глубоко вдыхая, и низко урчит. — Такой хороший маленький зайчонок, так хорошо оседлал мой язык своей сладенькой мокрой киской. Скажи мне, кто ты, малыш? — Я х-хороший зайчонок хёна, — Чонгук смущенно скулит, заливаясь краской — его не до такой степени смущало, когда его заставляли говорить самые грязные, самые порочные слова, чем эти нежности от Юнги. Мин ласково бормочет, поглаживая его, нежа и мягко застёгивая джинсы: — Моя сладкая булочка, мой хороший мальчик. Иди к хену, бусинка моя, поцелуй меня. Чонгук хнычет от смущения и от нежности, когда с сопением поворачивается в объятиях хёна и податливо отвечает на глубокий, абсолютно головокружительный поцелуй. Он чувствует себя слабым. И от этого так хорошо-хорошо-хорошо. Проклятье не пытается перехватить власть над ними, и Чонгук чувствует, что это, в какой-то мере, ответ на его вопрос. Подсказка, как обуздать собственные силы или мутацию, чем бы оно ни было. Юнги целует его нежно и ласково, а отстранившись, чмокает в носик. — Вот так, а теперь быстро к нунам, чтобы они привели нас в порядок, — Юнги щёлкает его по подбородку и ободрительно улыбается, — я буду следить за тобой и не дам никому воспользоваться, но и ты, пожалуйста, будь внимательней. Договорились? — Договорились, — Чонгук счастливо улыбается, чувствуя себя, впервые в жизни, под надёжной защитой, — и спасибо. — За такое не надо благодарить, — Юнги качает головой, — это естественно, что хён заботится о донсене. Даже если это связано с сексом. Чонгук не хочет спорить. О нём ни один хён, до бантан, так не заботился, поэтому ему не знакомо это ощущение. Он позволяет Юнги прибраться в подсобке, послушно даёт увести себя, держа за руку, не встревает, когда нуна их отчитывает, а Юнги вяло отмахивается. Тэхён прижимается к нему со спины и вместо возбуждения, проклятого и жадного, по телу растекается тепло. Чонгук впервые счастлив из-за того, что его трогают.

***

Оставшиеся дни в штатах проходят спокойно. Юнги, ругаясь и перерыкиваясь с менеджером, перекраивает своё расписание так, чтобы оставаться с Чонгуком до необходимости отлёта последнего. У него ещё намечена одна запись и две персональные фотосъёмки и Юнги напоминает цербера. Он везде ходит в чёрном, придерживая рукой планшет, прожигает взглядами всех мужчин, которые пытаются сократить с Чонгуком дистанцию и трахает его в их совместном номере. Не потому что действует проклятье, не потому что Юнги просит «оплату» за свои услуги охранника, а потому что Чонгук трепетно жмётся и просит защиты. Ему странно засыпать с Юнги в обнимку, но ему определенно нравится, что теперь его гладят без подтекста. Ему нравится это тактильное ощущение кожи к коже, без вспышек возбуждения. Ему нравится, что целуясь, он начинает течь не потому что так диктует проклятье, а потому что его заводит Юнги. Тэхёни выдерживает ровно два дня, и вечером третьего просто приходит к ним в номер. Он не знает о проклятии и не спрашивает — Тэ с беспрекословной чуткостью принимает присутствие Юнги, нежно ластясь к нему с другого бока, осторожно закрывает Чонгука от других мужчин, даже не зная, зачем. Чонгуку иногда хочется плакать от любви к ним. Иногда они с Тэхёном просто долго и сладко целуются до тех пор, пока оба не становятся мокрыми, беспомощными и скулящими — Юнги особенно любит находить их в таком состоянии, а потом ласкать до тех пор, пока оба не расплачутся от удовольствия, извиваясь на постели. Чонгуку нравится это, хотя он никогда по-настоящему не представлял, что будет в каком-то подобии отношений. Ещё когда-то давно весь имеющийся у него контроль он пустил именно на мемберов группы потому что боялся, что это может сказаться на целостности группы и её успехе. Но сейчас… Сейчас, когда сразу двое из них окружают его своей заботой, своим присутствием, Чонгук не может не думать, что будет, если это сделают все шестеро. Ему бы хотелось покататься на роскошных мускулистых бёдрах Намджуна, сладко целоваться с Чимином, пока их обоих будут брать сзади, проверить, настолько ли Хосок хорош в сексе, насколько в танце. Джин так любит держать что-то во рту, вечно посасывает ручки или кончик от палочки — значит ли это, что ему нравится оральный секс? А если Чонгук отсосёт ему, будет ли хён сладко плакать, сжимая его голову между мягкими бёдрами. А Чимин? Можно ли довести крошку хёна ртом до слёз? Обычно Чонгук винит себя за развратность, винит за то, что испытывает такое сильное желание, но постоянный секс с Юнги и с Тэ приносит ему странное удовлетворение. Наконец-то Чон может думать о развратностях с чистой головой, и это ощущение ему тоже нравится не меньше остальных. — Ты в порядке? — Юнги будит его в день отлёта особенно ласково, смахивая прядки со лба и целуя между бровей. — Ты задумчивый последние дни. — Я… — Чонгук быстро облизывает высохшие губы и неуверенно смотрит вбок. Он может быть честным — это то, чему его научили эти несколько дней. Тэхён, словно чувствуя потребность в поддержке прижимается к нему со спины и кусает в плечо. — Я боялся, что вы меня оттолкнёте. Из-за… всего. Чонгук неуверенно опускает слова о проклятье, но Юнги его понимает. Он, уже собранный и одетый, укладывается в постель и обнимает одной рукой сразу и Тэхёна, и Чонгука. В его глазах только уверенность и покой. Он легко оглаживает ладонью чонгуково лицо, мягко целует в нос, без какого-либо намёка на интим, и потом дует на это место, вызывая ворох мурашек. — Тебе противопоказано думать, Гукки, скажи ему Тэ, такой малышке надо действовать, — Юнги хитро щурится, — мы же семья, мы не можем отвернуться только потому что ты любишь секс. Не с кем-то одним, а… с многими. — Хён верно говорит, — Тэхён потирается ему о спину, между лопаток, — ты загоняешься. Думаешь много, но не о том, перескакивая с нормальной мысли, на совершенно противоположную. Каковы бы ни были твои истинные причины, разве кто-то не поймёт? Может Джуни с его синдромом защитника или Чимини — спасителя? Или может… — Я понял, понял, — Чонгук сдаётся с хихиканьем, — и пора собираться. Юнги, вон, уже одет. — Потому что мне надо заскочить забрать подписанный договор, — Юнги неохотно морщится, — Тэхёна, не спускай с него глаз, рук и всего, что придёт тебе на ум. Я скоро вернусь, как раз успеем на самолёт. Тэхён сонно соглашается. Они немного ворочаются в постели, лениво тискаясь и лаская киски руками, но им этого мало. Без крепкого твёрдого члена всё кажется недостаточно полным, поэтому Чонгук с Тэхёном принимают вместе душ, одеваются, неосознанно выбирая вещи друг друга и собирают остатки одежды в чемоданы. Юнги успевает вернуться как раз к тому моменту, когда им подают машину. Чонгуку не привыкать нервничать в вечной толкучке аэропортов. Те времена, когда толпа обступала их плотным кольцом, когда пропихиваться приходилось вручную, засовывая маленького Чимина в центр коробки, когда Чонгуку приходилось в такие моменты буквально укутываться с ног до головы, как мумии, давно прошли, но всё равно отзывались в нём неприятными воспоминаниями. Хотя сосать пилоту как-то раз и правда было необычно. В этот же раз Юнги и Тэхён зажимают его с двух сторон, даже несмотря на то, что этаж практически полностью очищен — хён прожигает всех по сторонам таким опасным и диким взглядом, что арми через заграждение пищат с особенным трепетом, а охранники невольно подбираются. Краем глаза Чонгук замечает Тони, и его сердце невольно пропускает удар, но тот лишь стыдливо, словно извиняясь, опускает глаза, и Чонгука слегка отпускает. Он переплетает с Тэхёном пальцы, думая, что это уже неважно. Личный самолёт окружает приятным ощущением абсолютной безопасности — Тэхён, словно чувствуя его нервозность, нежно залезает к нему на колени, оплетая руками шею, и периодически ласково тычется прохладным носиком в шею. Юнги занят чем-то своим в ноутбуке, но периодически бдительно поглядывает в их сторону. Чонгук чувствует, будто окружен плотным безопасным коконом. Полёт проходит лениво и легко — они с Тэхёни сладко сопят большую часть времени и просыпаются, когда хён нависает над ними, чтобы нежно поцеловать в лобики. Несчастная стюардесса большую часть проводит в своём крохотном закутке, изгнанная очередным тяжёлым взглядом Юнги, и на выходе провожает их с ощутимым облегчением. За это Чонгуку немножко стыдно. Они с Тэхёном спускаются по трапу, переплетя пальцы — Юнги идёт впереди, слегка напоминая бдительную бойцовскую собаку и вызывая больше опасения, чем вся их многочисленная охрана. Тэхён с Чонгуком периодически переглядываются и сладко хихикают из-за этого. — Один ёбаный стресс из-за этой поездки, — Юнги устало падает в салон машины, выдыхая, — и ты вот так всё это время? Каждый раз? Чонгук пожимает плечами. В этот раз ему действительно было проще, когда груз ответственности переложен на другие плечи, плечи, которым можно довериться… Чонгук впервые нормально дремал во время перелёта, впервые не паниковал на фотосессии, впервые просто расслабился. Это неожиданно приятно и комфортно, когда о тебе заботятся. — Я привык как-то, — Чонгук прижимает к себе тактильного Тэхёна и зарывается ему в сгиб шеи, — но в этот раз мне было спокойно. Охрана… она делает свою работу, но иногда случались эксцессы. Я могу контролировать себя только с теми, кому доверяю, кого знаю. — А это не охрана, — Юнги понимающе кивает и поджимает губы, — я написал Джуну, чтобы собрал всех сегодня вечером, а завтра освободил день. Ты должен рассказать, Чонгукки, я один могу тебя защищать, но не могу делать это всегда. — Ладно, — Чонгук легко соглашается и чувствует, что сейчас не испытывает от этого страх. Ком не застревает в горле, а живот не скручивает тошнотой. Чонгук верит. Он верит, что все его примут, верит, что теперь его будут ставить в центре и окружать плотным кольцом, верит, что сможет немного отдохнуть, позволить себе расслабиться. — Спасибо. — Ты всё ещё не должен благодарить, — Юнги ворчит чисто по привычке. До общежития они доезжают в приятной уютной тишине. Дома, а Чонгук воспринимает эту квартиру именно домом, тихо. В холодильнике находится приготовленная Джином еда и оставленное Джуном соджу — охлажденное, всё, как он любит. Тэхён первым уходит в душ, Юнги суетливо переносит все данные из поездки на основной компьютер, пока Чонгук предоставлен самому себе. Он не знает, как рассказать правильно. Так же как Юнги? Просто показать? Вызвать желание и поддаться ему? Надо ли ему упоминать, сколько людей побывали в его дырочке или это совершенно неуместно? Должен ли он просить о защите или просто поделиться? Столько вопросов сбивают Чонгука с толку, и он вспоминает слова о том, что ему не надо думать. Надо просто быть честным. Чувство волнения, охватывающее его, пока мемберы собираются в гостиной, приятное и немного страшное одновременно. Так же Чонгук чувствовал себя, когда выходил на сцену в самые первые разы, так же чувствует до сих пор, когда выходит на большую аудиторию. Но сейчас там будут самые близкие, самые родные. Чонгук выдыхает и распрямляет плечи, когда наконец заходит. Мемберы встречают его улыбками — Чимин ласково щебечет, утягивая в объятия, Хосок треплет по волосам. Контроль слегка натягивается, но держать его привычно, не сложно, и Чонгук тепло широко улыбается. — Что-то случилось, хён? — Намджун, тоже потрепав его по волосам, скрещивает руки на груди. Он выглядит не взволнованным, но собранным, спокойным, отчасти даже величественным. Джун всегда с глубоким вниманием прислушивается к Юнги в подобных вопросах и сейчас, когда Чонгук чувствует его поддержку, признаться гораздо проще. — Это… я. Дело во мне, — Чонгук неловко трёт затылок, мягко опускаясь на диван между Тэхёном и Юнги — Тэтэ тут же закидывает ножки ему на бёдра, любопытно блестя глазками, да и хён придвигается поближе. Чимин, явно тоже соскучившийся по всем троим из них, обиженно надувает плюшевые губки и лезет на колени к захихикавшему Джину. Он прерывисто выдыхает и решает начать издалека: — Думаю, вы могли заметить, что я… не очень тактилен с кем-то кроме вас, даже если это приближенный к нам стафф, — хёны слушают его внимательно, слегка склонив головы к плечам, и почему-то это придает Чонгуку смелости. — Дело в том, что у меня есть одна… особенность. Она появилась, когда мне было пятнадцать. — Что за особенность, Гук? — Намджун все ещё звучит и выглядит спокойно, но в глазах у него мелькают тени обеспокоенности. — Это что-то опасное? — В каком-то смысле, — Чонгук отвечает уклончиво. — Отчасти я могу контролировать её, но не… но не со всеми. Чонгук ждёт, что кто-то нетерпеливо перебьёт или Юнги, устав слушать его смущённый лепет, возьмёт слово, но нет. Ему дают возможность собраться с мыслями. Это окончательно его успокаивает. Крепко схватив ладонь Юнги, Чонгук выпрямляется, и, откашлявшись, старается говорить спокойно и уверенно: — Звучит сумбурно, я понимаю, — Чонгук глубоко вдыхает и выдыхает, — это возбуждение. То, что я не всегда могу контролировать. Не то, какое бывает естественное, — Чонгук торопливо перебивает сам себя и смотрит на недоумённых мемберов, — мне проще показать, на самом деле. Намджуни? Удивительно то, что Намджун переглядывается сначала с Юнги и, увидев в ответ кивок, поднимается с дивана и подходит ближе. Чонгуку страшно, что вот сейчас ничего не сработает, что проклятье с него спало за те недели в штатах и получится, что он собрал всех зря. Развел панику, навёл смуту, но когда Намджун протягивает руку и сжимает ладонь Чонгука… Возбуждение, словно вырвавшееся на свободу, окутывает их двоих. Сильнее. Во много раз сильнее, чем обычно, оно прошивает насквозь, заставляя моментально намокнуть, а Намджуна подкоситься и упасть на колени. — Пиздец, — Намджун тяжело дышит и всё, что Чонгук сейчас хочет — это толкнуть его на пол, снять штаны и оседлать член. Какой у него член? Большой и толстый? Такой же он огромный, как и у Юнги, или меньше? Чонгук почти порывается встать и выполнить то, на что его толкает проклятье, но уверенная ладонь Юнги удерживает его на месте вместе с ножками Тэхёна. — Пиздец, — Юнги спокойно соглашается, а потом, хитро улыбнувшись, манит растерянно захлопавшего глазками Чимина пальцем. — Ну-ка, давайте, вы все должны понять, что происходит с Чонгукки, потому что, если его коснётся не тот, кто должен, это может кончиться плохо. Не для группы, не для компании — похуй на лейбл, а вот для Гукки — да. Чимин подходит осторожно, опасливо покосившись на слегка покрасневшего, прикрывшего пах сцепленными в замок руками Намджуна, по-турецки усевшегося прямо на полу. Он немного робко протягивает Чонгуку ладошку, беспрекословно повинуясь короткому кивку Юнги, и… Ох. Чонгук дрожит всем телом, слабо скуля и утыкаясь лбом Тэхёни куда-то в шею, а Чимин стонет — высоко, беспомощно ошеломлённо. Пак делает маленький шажок назад, содрогаясь всем телом, так, словно… о, господи. Он беспомощно оседает, падая на колени к ловко подхватившему его Намджуну и подтягивает дрожащие ноги к груди, кажется, кончив от одного только прикосновения. Чимин издает маленькое, беспомощное хныканье, пряча красную от стыда мордашку у Намджуна в шее и обвивая его широкие плечи своими маленькими ладошками. Намджун придерживает его за талию и за бедро и… Судя по тому, как раздуваются его ноздри и опасно блестят глаза, хёну изрядно приходится испытывать свою выдержку, чтобы не взять малыша у себя на коленях. Хосок с Джином переглядываются практически испуганно и, вместе с тем, словно предвкушающе. Никто не нарушает возникшую после слов Юнги странную, практически торжественную, возбуждающую тишину, даже самые болтливые хены, и от этого что-то внутри Чонгука сжимается. Он крупно дрожит, когда они тянут ладони вместе, болезненно нежно касаясь его щек. — Ах, — Джин мгновенно краснеет, дрожа и оседая, а Хосок хрипло ругается, покачнувшись, и падает ровно на колени к широко ухмыляющемуся Юнги, поглаживающему мечущегося, стонущего от безумного возбуждения Чонгука по бедру. Чонгук чувствует, как по его лицу катятся слёзы — их не может унять даже нежный, успокаивающий шепот Тэхёна. Он окончательно теряет способность контролировать хоть что-то, и когда Тэ порывисто прижимается к его щеке губами, они оба стонут отчаянно и высоко. Чонгук почти сходит с ума, чувствуя, как мокро кончает только от этого. Чонгука никогда не касалось так много людей под действием его проклятья одновременно, и это кажется слишком. Слишком много. Слишком приятно. Слишком жарко. Просто очень и очень слишком. Чонгук, в странном полубредовом порыве стягивает с себя толстовку и это, кажется, действует как сигнал. Тэхён прижимается первым — ему ближе всех. Он кусает шею, ласкает ладонями тонкую талию. Хосок, словно очнувшись, действует точно так же, переползая с колен Юнги на колени Чонгука, накрывая и зажимая его собой. Он целует сумбурно, хаотично, прикусывая грудь, пытаясь стянуть с него штаны. Юнги просто смотрит. Его ладонь увесисто лежит на бедре, крепко сжимая и поддерживая — он пока единственный, кто не коснулся его, кто не ощутил действия проклятья вновь и Чонгук от этого жалко хнычет. Словно не хватает последнего маленького пазла, чтобы ощутить себя всецело поглощенным мемберами. — Хён, — Чонгук приподнимает бёдра, позволяя кому-то, сложно понять в ворохе рук и тел, кому, стянуть штаны с бельём, — пожалуйста, хён. Они все — его хёны, и слова действуют как призыв. Не только Юнги, все тянутся к нему, но не жадно, не так, словно им надо воевать за внимание Чонгука, за каждый дюйм его тела, нет, они действуют как один организм. Чимин скользит между ног, робко касаясь языком влажной киски, Намджун прижимается со спины, проскользнув на диван, и прихватывает загривок крупными клыками. Джин совершенно неуверенно, но увлечённо гладит его ноги, прижимаясь поцелуем к коленке. Юнги присоединяется последним. Он находит короткий момент, чтобы прижаться к распахнувшемуся рту сладким поцелуем. Чонгук стонет. Теперь всё кажется завершённым. С влажными поцелуями, прикосновениями мемберов, со сладкими, пусть и немного неуверенными попытками Чимина отлизывать, и огромным членом Намджуна, который упирается в поясницу. Чонгуку кажется, что он на своём месте, когда его окружают шестеро самых близких, самых родных людей. — Давай-ка, зайчонок, — Юнги поднимается, нависает над ним, нежно приподнимая за бедра и… ох, Чонгук стонет, когда его со спины подхватывают большие ладони, и хёны буквально насаживают его на толстый, невероятно горячий, твёрдый член. Чимин слабо и сладко скулит, нежно скользя язычком от основания члена и до киски Чонгука, пока его медленно и крепко опускают, и Юнги невольно ухмыляется: — Хотя правильнее, наверное, сказать зайчата. Чонгук с трудом разлепляет мокрые от слез ресницы, высоко и слабо постанывая, и краем глаза замечает, как Тэхёни ластится к Джину, потираясь о него. Они сладко целуются, нежно чмокаясь пухлыми губками, и старший хен ласково гладит Тэ по попе, прижимая его бедра к своим, но Чонгук закатывает глаза, уже не видя ничего — он чувствует, как член заполняет его до предела. Скулеж, сорвавшийся с его губ, слабый и сладкий, дрожит и обрывается, когда Намджун легко подхватывает его под нижнюю сторону дрожащих бёдер и начинает плавно приподнимать, покачивая — медленно поднимая, а потом снова опуская на свой член. Чонгук не может не думать о том, какая для этого нужна сила. Он дрожит всем телом, всхлипнув, когда Чимин и Юнги вдруг вдвоём накрывают ртами его соски. Мин кусается — не больно, но невыносимо дразняще, слегка оттягивает в зубах круглую бусинку, прежде чем пососать её, а вот Чимин нежно-нежно смыкает сладкие пухлые губки, ласково скользя горячим гладким язычком. Чонгук сходит с ума от смеси возбуждения и нежности. Огромный член скользит в нём так ритмично и плавно, а два жарких, умелых рта дразнят одни из самых чувствительных местечек на его теле. Чонгук правда старается сдерживаться, но начинает сладко плакать от удовольствия, когда Хосок мягко прижимается к нему сбоку, покусывая чувствительную шею. Это слишком. Слишком, слишком, слишком. — Тебе хорошо, малыш? — Юнги прикусывает его ушко, пока пальцами скользит за спинку и раздвигает ягодицы. Чонгук послушно расслабляется, наслаждаясь тем, как пальцы раздвигают напряженные мышцы. В штатах его трахнули в попку всего раз, и теперь нестерпимо хочется ещё. — Говори, чего ты хочешь? — Хочу два члена, — Чонгук выдыхает это, вздрагивая, когда Намджун насаживает его до шлепка на себя, а потом скользит пальцами к анусу, — одновременно. — Сюда? — голос у Намджуна низкий и хриплый. Он растирает податливые мышцы, проскальзывая внутрь влажными подушечками. Чонгук отчётливо чувствует, какие они прохладные от смазки. — А кого тогда на моё место? Чонгук сглатывает. У него кружится голова от возможности выбирать. Ему нравится и аккуратный, практически миниатюрный член Чимини, и длинный, немного загнутый Джина, но тот сейчас занят тем, что вылизывает разнежившегося Тэхёна. Последним взгляд падает на толкающегося в его ногу Хосока. Его бёдра… сразу вспоминаются все дэнс-практики, все выступления, его резкие, грубые движения и, да. Чонгук знает, как трахает Юнги, поэтому он хочет почувствовать всех остальных. — Хоби, — Чонгук скользит ладонью по внутренней стороне бедра Хосока, — Хён, мог бы ты?.. — Конечно, малыш, — Хосок наклоняется для жаркого поцелуя, — всё, что ты попросишь. Хосок раздевается на скорую руку, откидывая шмотки куда-то в общую кучу, и помогает Намджуну устроить Чонгука правильно. Они немного меняют положение на диване, пока их лидер полностью не ложится на спину. Чонгук седлает его член, упираясь ладонями в крепкие бёдра, и в этот раз неторопливо насаживаясь попкой. Он дуреет от того как полно и глубоко ощущается проникновение. Эластичные податливые мышцы охотно расходятся, раскрываются для ствола, а киска, потерявшая внутри себя член, нетерпеливо пульсирует, истекая. — Давай, Хоби, — Юнги уверенно контролирует весь процесс. Он единственный всё ещё одет и поглаживает встрепенувшегося, единственного оставшегося не у дел Чимина вдоль спинки, утешая. — Покажи нашему зайчонку, как ты умеешь двигать бёдрами. Чонгук сладко дрожит, когда Хосок скользит ладонью ему на талию, прижимая к себе, и приставляет головку члена к пульсирующей киске. Ему нравится, когда его держат за талию, нравится, когда при этом жарко покусывают за краешек ушка. Чонгук до нечестного сильно от этого млеет. Хосок входит в него медленно, бережно, позволяя привыкнуть к проникновению, и Чонгук невольно косится на Юнги — Чимин опустился перед ним на колени и теперь просительно трется нежной мордашкой о толстый и твёрдый член, натянувший излюбленные хёном светло-голубые джинсы. Мин совершенно по-хозяйски треплет его по нежной светлой макушке, перебирая пальцами светлые пряди — Чимини подцепляет собачку на молнии зубами, как послушный, услужливый малыш, и они с Чонгуком стонут вместе, из-за чего высокие, мелодичные голоса сливаются в унисон. Хосок что-то ласково шепчет, целуя Чонгука то в шею, то в горячую щёчку, и они с Намджуном начинают ритмично покачивать бёдрами. Чонгук слабо скулит, жмурясь — в нём ещё никогда не было двух членов сразу, этого он избегал очень-очень старательно. И от того это кажется особенно откровенным сейчас. У Хоби довольно крупный для корейца член, ровный, толстенький, но после Тони, после Юнги, после Намджуна… Чонгук отчасти со стыдом понимает, что ему было бы мало, если бы не ритмично толкающийся ему в попку, растягивающий его толстый член. Он слабо дрожит, дёргает бёдрами, но не может прыгать полноценно — хёны фиксируют его в четыре руки, толкаясь внутрь в ритмичный разнобой. Хосок толкается внутрь, пока Намджун почти выскальзывает наружу, и наоборот. Чонгуку определено нравится этот новый опыт. Он определённо думает о том, что с удовольствием согласился бы повторить. — Нравится? — Юнги спрашивает, не обращаясь ни к кому конкретно, но и Чимин, и Чонгук, и Тэхён — сладко мычат в знак согласия. — Кто бы знал, что нам всем не хватает оргии, да? Чонгук мог бы сейчас засмеяться, но два наполняющих его члена сбивают с мыслей и смеха совершенно. Он слабо крутит головой, подставляясь под влажные поцелуи — Намджун тоже покрывает его спинку короткими укусами, зализывая следом местечки. Хосок словно расходится вовсе. Он двигает бёдрами ритмично, вбиваясь совершенно невероятно идеально и Чонгук даже ловит себя на мысли, что пусть член у него и уступает большим полюбившимся, умение им владеть окупает всё. Юнги сбоку тоже раздевается, открывая вид на невероятно белоснежную, сексуальную кожу. Склонившаяся над его пахом головка Чимина ритмично и уверенно двигается, словно… словно не в первый раз. Чонгук не хочет об этом думать. Он совершенно точно не ревнует, не тогда, когда его трахают два хёна из четырёх, но невольно сожалеет, что ждал так долго. Хосок ускоряется. Он вбивается ритмично, надавливая пальцами на талию, проминая её, кажется, до синяков. Ртом он опускается на соски, лаская их ловко и уверенно, обводя ареолы кончиком языка и растирая чувствительные места. Хосок скоро кончит. Чонгуку не сложно это предсказать, после стольких лет секса с мужчинами, он просто сжимается на члене, предвкушая как его наполнят, а после — как в его хлюпающую киску войдёт следующий. — Джин-хён, — Чонгук слабо пищит, когда Хосок толкается в последний раз, замирая и наполняя его сочным кремом, — хочу тебя, ты можешь? Хочу твой член вторым. — Хочешь принять в себя каждого, пока я наполняю твою попку? — Намджун игриво прикусывает кромку ушка, толкаясь и замирая внутри. Хосок пользуется моментом, чтобы выскользнуть и устало откинуться на диване. Он ошалело смотрит на то, как из киски вытекает сперма. — Ты… вау, — он мотает головой, а потом… Чонгук невольно издает маленький растерянный писк, когда Хосок склоняет голову, чтобы нежно чмокнуть его пульсирующий клитор. От неожиданности он внезапно заливается краской, а хён ласково мурлычет: — Спасибо, малышка. Чонгук закрывает лицо ладошками. Он знает, что иногда им это нравится — разговаривать с его дырочками, слушая, как они сладко хлюпают в ответ, но всё же… Каждый раз это так неловко. Юнги хрипловато негромко смеется сзади: — Не смущай бедного крольчонка, Хорс. Малыш и так стесняется. Чонгук опускает голову, пряча красную мордашку, и начинает подпрыгивать на толстом члене Намджуна, нетерпеливо объезжая его. Он сладко стонет, когда ему на попку опускается тяжелая властная ладонь, и Намджун хрипло рыкает: — Тише, кроха. Дождись хёна. Джин и правда уже спешит к ним. Растрепанный, слегка раскрасневшийся, с припухшими полными губами, он сладко облизывается, слизывая с них что-то вязкое и блестящее, и нежно щебечет: — Сейчас, зайчонок. Позволь хёну сделать это. Чонгук смотрит поверх его плеча, замечая лежащего на ковре Тэхёна — заласканный, раскрасневшийся, он кажется разомлевшим и особенно нежным, слабо дёргая ножкой. Хосок ласково улыбается ему, удобно устраиваясь рядом, и Тэхёни очаровательно жмётся к нему, сразу закидывая ножку на ногу хёна. Чон невольно улыбается на это и с готовностью стонет в глубокий, нежный поцелуй Джина, огладившего ладошками его талию. Самый старший хён нежно спрашивает его, потеревшись кончиком носа о горячую щёчку: — Как ты хочешь, заинька? — Тебя внутри, хён, — Чонгук перебирает прядки волос, заправляя некоторые, особенно выбивающиеся за ушко и ласково улыбается, — чтобы вы с Намджуни-хёном были вместе, и я… — он скромно облизывает губы, — я чувствовал себя в безопасности рядом с вами. — Какой ты славный, Чонгукки, — Джин наклоняется для мягкого, по-настоящему нежного и плюшевого поцелуя. Он не толкается языком внутрь, только облизывает полные губы и осторожно прикусывает их. В сравнении с Юнги или Хосоком, которые максимально старались его подчинить себе, Джин словно оберегает, подталкивая только к тому выбору, который нужен самому Гуку. — Ты славнее, — Чонгук хихикает, совершенно расслабляясь. Член Намджуна растягивает его, но киска, влажная и переполненная хосоковой спермой, требовательно пульсирует, готовая к новому проникновению. — Мне ещё никогда не было так хорошо… в общем. Чонгук не знает, как передать то, что ему хорошо не в мгновении, а в целом, что в сексе ему всегда было остро, на пике страсти, но только когда Юнги и Тэхён, а теперь и все остальные разделили с ним… ему приятно. Словно так и должно быть, словно он разделяет нечто важное с важными людьми. Джин пристраивается аккуратно. Он обхватывает не талию, а нежно проводит кончиками пальцев по бокам, даря щекочущее ощущение, поднимается к шее и ласкает её ладонями. Руки у Джина аккуратные, мягкие, и Чонгук тает от чутких прикосновений, почти упуская момент, когда в киску скользит член. — Вот так, мой хороший, — Джин прижимается совсем тесно и говорит близко, деля дыхание на двоих, — Джуни, иди к нам, сожми со мной этого малыша. Намджун усаживается, обнимая со спины сразу их двоих, и на какое-то короткое мгновение они замирают. Чонгука распирает от двух членов внутри, жар тел заставляет таять от наслаждения, и ему не хочется, чтобы страсть всё испортила. Он теснится ближе, ёрзая на стволах, пыхтит и тяжело вздыхает, слабо, даже не насаживаясь, а сжимаясь обеими дырочками. Ему до неприличного хорошо. Он запрокидывает голову на широкое, надёжное плечо Намджуна, слабо постанывая, когда лидер всё же начинает двигать бёдрами. Джин тоже стонет синхронно с ним — через тонкий слой кожи он прекрасно чувствует, как толстый член скользит внутри нежной дырочки, дразня и его тоже. Чонгук хнычет, когда Джин прижимается к его губам своими пухлыми нежными губками. Они целуются порывисто и неглубоко, позволяя Намджуну сделать приятно им обоим. Джин тоже сладенько поскуливает, когда начинает мелко покачивать своими красивыми, округлыми бёдрами, мягко толкаясь внутрь и вынуждая сперму Хосока грязно, пошло хлюпать. Чонгук растворяется между ними, чувствуя себя одновременно и до неприличия поглощенным, и абсолютно распахнутым — он трепещет ресницами, слабо повернув голову и глядя на остальных. Тэхён забрался к Хосоку на бедра — ёрзает на них, красиво вертя своей сладкой пухленькой попкой, и плавно водит своими бёдрами, упираясь ладошками о чужую грудь. Хосок смотрит на него с совершенно очевидно различимым удовольствием, поглаживая и негромко постанывая. Чимин всё ещё сладко сосёт член Юнги — медленно, неторопливо, не пытаясь взять слишком глубоко. Отсюда Чонгук видит разницу между ними — плюшевые, невероятно пухлые сладкие губки наверняка делают минет от Чимина настолько мягким и нежным, словно член погружается в эдемово облачко. У Чонгука нет члена, но низ его живота сладко сжимается при виде очевидного расслабленного удовольствия у Юнги на лице. Хён перебирает пальцами нежные пушистые прядки и негромко мурлычет: — Вот так, котёнок. Мой член сосёт такой сладкий, такой нежный мокрый ротик. Давай, малыш, сожми для меня потуже свои красивые губки. Чонгук невольно сжимает губы, когда слышит хриплый голос Юнги, подчиняясь совершенно неосознанно. Для него, сейчас полностью растворившегося в чувствах других людей, всё кажется естественным и понятным: он должен быть покорным, должен слиться со всеми, должен давать и брать. И впервые это «должен» совпадает с его «хочу». Чонгуку хочется, чтобы Намджун и Джин, сладко целующиеся через его плечо, продолжали наполнять его и обнимать. Чтобы Чимин лез к Юнги с поцелуями, а Тэхён ластился к Хосоку. Чонгуку приятно, что он причина этого состояния, приятно чувствовать внутри себя отдачу от толчков, приятно видеть, как всем хорошо. — Мой хороший, сладкий зайка, — Джин наваливается немного вперёд, толкаясь сильно и уверенно, хотя он не из тех, кто хорошо работает бёдрами в танце, — теперь ты всегда можешь разделить с нами любовь. Это ведь она так отчаянно вырывается из тебя? — П-проклятье, — Чонгук говорит запыхавшись, неуверенно покачивая головой из стороны в сторону, — это всегда было проклятьем. — Но сейчас ты с нами, — Джин мягко целует его в щеку, в нос, задерживается на губах, прижимаясь своими плюшевыми нежно и осторожно, — разве то, что происходит с нами сейчас — это проклятье? Чонгук никогда не думал об этом так. Для него прикосновения были табу, потому что, касаясь, люди его желали, брали, не считаясь с мнением самого Гука. Он никогда не мог полностью расслабиться в чужих объятьях и насладиться контактом кожи с кожей. Чонгук и не думал, что можно смотреть на это с другого ракурса, со стороны чистой, пусть и порочной, любви. — Я люблю тебя, Гуки, — Джин говорит заполошно, сбиваясь с толчков, двигаясь хаотично и рвано, но старательно заканчивая мысль, — и когда я коснулся тебя, то моя любовь только расцвела. Мне захотелось поделиться ею с тобой. Может быть, ты просто отражаешь то, что люди к тебе чувствуют? Чонгук дрожит в их руках. Сейчас, когда хёны толкаются в него ритмично и нежно, когда Джин звучит так любовно, так ласково, он совершенно теряется. Он только слабо чувствительно хныкает, когда они начинают синхронно кончать, наполняя его — Намджун с Джином сладко целуются через его плечо, а затем утягивают в поцелуй и его самого. Хёны нежно трутся своими щеками о его щеки с двух сторон, негромко воркуя, и Чонгук разнеженно тихонечко хныкает, сжимаясь вокруг двух членов и пытаясь сморгнуть с ресниц крупные слезки. Подсознательно он ждёт, что они отстранятся, но его только ласково оглаживают, а Джин и вовсе нежно целует в лоб. Чонгук невольно сладко розовеет от удовольствия, обмякая в надежных руках Намджуна. Он смотрит, как Чимини нежно ластится к Юнги — малыш кажется откровенно возбужденным, откровенно нуждающимся, слабо потираясь своим членом о крепкое бедро хёна и тычась мордашкой ему в шею, и вдруг Чонгуку хочется присоединиться к ним. Намджун и Джин отпускают его легко, мягко придерживая под попку и под талию и помогая удержать равновесие, но через несколько шагов Чонгук всё равно оступается на слабых ногах, чтобы упасть в руки к негромко усмехнувшемуся Юнги: — Тише, крольчонок. Я держу тебя. Чонгук смущенно хнычет, сводя коленки и чувствуя, как по бёдрам вязко течёт смесь чужого семени, и только негромко постанывает, когда Юнги опускается в кресло, утягивая их с Чимином к себе на колени. Они синхронно скулят, трутся, ёрзая на крепких бёдрах, и Чонгук дрожит только слаще, когда Чимин сладко переплетает с ним дрожащие пальчики. Они держутся за руки, умоляюще ластясь к хёну с обеих сторон, и тот негромко успокаивающе бормочет: — Тише, крольчата. Хён о вас позаботится. Вместо какого-либо ответа Чимин тянет Чонгука на себя для сладкого вязкого поцелуя. Его губы, полные и раскрасневшиеся от минета, к тому же влажные от слюны и спермы, охотно прижимаются к чонгуковым. Но такого мягкого, неожиданно податливого и плюшевого Чимина легко подмять. Чонгук просто давит немного сильнее, сжимает талию и наваливается вперёд, удерживаемый крепкими руками Юнги. Они целуются шумно, с тихими крошечными стонами, растворяясь друг в друге и немного в насыщенном запахе секса, который теперь не вытравить из их гостиной. Чонгук ёрзает, чувствуя, что возбуждение, томящееся в теле, не горит желанием спадать, а от мягких чиминовых губ даже наоборот — зажигается вновь. — Хочешь в себя два члена? — Юнги прижимается к ним с Чимином сбоку, вливаясь в поцелуй, делая его ещё развязнее и греховнее. — Дашь малышу Чимину наполнить твою киску? — Конечно, — Чонгук улыбается. Сейчас у него нет желания пытаться ставить Чимина на место, подтрунивать или же подшучивать над размером. Сейчас ему хочется только разделить сладкий и трепетный момент единения, чтобы воспоминания и чувства навсегда осели в памяти. — Мне это понравится, Чимин-хён, Юнги-хён. Чонгук не врёт. Он устраивается на крепких бёдрах, привычно принимая в попку толстый и длинный член, не уступающий в размерах намджуновому, и широко раздвигает ноги для Чимина. Тот, смущаясь и краснея, пристраивается спереди, неловко толкаясь в киску. Чимин придерживает свой небольшой, аккуратный член, помогая головке скользнуть во влажное мокрое лоно. — Тебе хорошо? — Юнги даже не пытается двигаться в Чонгуке. Он просто удерживает их с Чимином, обнимая двумя руками, и жарко лижет загривок, покусывая, но так, чтобы не оставить лишних меток. Он негромко мурлычет: — Расскажи, что ты чувствуешь, зайка? — Тепло, — Чонгук медленно, смакуя момент, насаживается на два члена, удерживая за талию скулящего Чимина. Ему определенно нравится, когда в нём сразу несколько стволов, когда он в центре, зажатый, охраняемый. — Защиту. Чимин совершено очаровательно тычется мордашкой ему в шею, обвивая за талию подрагивающими маленькими ручками. Такой трогательный, такой маленький, он вызывает в Чонгуке одновременно и желание защищать и чувство защищенности. Невольно заворковав, он нежно чмокает Чимина в пушистую макушку и негромко сладко стонет, когда Юнги начинает неторопливо толкаться. Чимин не пытается взять быстрый ритм, двигать бёдрами, хотя Чонгук знает, насколько хорошо маленький хён владеет своим телом. Он совершенно очаровательно мелко подрагивает, жмясь к Чонгуку, и это тоже приятно. Чонгуку нравится то, насколько по-разному может проявляться привязанность даже в сексуальном плане. Он скрещивает ноги на изящной талии Чимина, притягивая его поближе к себе, и нежно порывисто чмокает сочные пухленькие губки. Чимин податливо открывает рот, сладко застонав, и вдруг крупно дрожит. Макне с трудом приоткрывает глаза, пытаясь сосредоточить мутный взгляд, и видит, что со спины к Чимину нежно прижимается Тэхён, скользнув по ногам Чонгука изящными ладошками. Чимин тоненько всхлипывает, когда они с Тэ сладко целуют его в шею с двух сторон, а Юнги негромко и насмешливо, но в то же время невероятно ласково мурлычет: — Смотри-ка, Чимини. Даже среди них ты самая сладкая девочка, несмотря на твой хорошенький членик. Чимин застенчиво хныкает, заламывая бровки, и Тэхен с Чонгуком невольно начинают утешающе ворковать, но Гук срывается на тонкий стон, когда хен покрепче сжимает его бёдра, начиная неторопливо толкаться внутрь. Чонгук по инерции тоже проезжается, насаживается на Чимина глубже, туго сжимаясь, и тот скулит совсем тонко и сладенько. Они все двигаются поразительно слаженно, как отточенный механизм. Чонгук видит, что Намджун с Хосоком и Джином тоже подбираются ближе, хотя бы просто коснуться, устроиться рядом с ними, разделить момент, когда Чимин, хныкнув, кончает в Чонгука, трепетно задрожав. Он не выскальзывает, послушно ожидая, когда толчки Юнги становятся особенно мощными, приближающимися к разрядке. Чонгук понимает, что он чувствует каждого. Что его проклятье или благословение, чем бы оно ни было, словно связывает их единой невидимой нитью, сплетая так, что распутаться будет уже невозможно. Юнги наполняет его попку, продолжая двигаться, уже выучив, что Чонгуку нравится, когда всё влажно хлюпает, растекается по телу белёсыми разводами. — Вот так, малыш, — Юнги тычется носом ему за ухо, насаживая до основания и задерживает на мгновение. Его голос особенно хриплый и низкий, он заметно вибрирует от оргазма, от оседающего возбуждения. Нет тех особенных стонов, но низкое частое дыхание тоже нравится Чонгуку. — Мы тебя любим, маленький, и больше никто тебя не тронет. Мемберы согласно мычат рядом. Чувствуется усталость, какая-то сонность, охватывающая их всех в один миг. Но засыпать грязными и в сперме никто не хочет. Пусть у них и довольно большая ванная — влезть всемером не получается, так что они делятся на две группки и моются по очереди. Чонгук почти засыпает на плече Юнги, когда приходит их очередь. Чимин с Тэхёном ластятся, играясь с водой, но даже такие маленькие капризы их на долго не задерживают. — Спать будем все вместе, — Намджун властно, но мягко командует, когда Юнги, Чимин, Чонгук и Тэхён возвращаются влажные и переодетые в свежее, — мы собрали матрасы. Чонгук с улыбкой смотрит на гостиную, превратившуюся в огромное лежбище из одеял, подушек, мягких игрушек Тэхёна и Джина, какой-то непонятно длинной фигни Хосока (с напечатанным на ней Юнги в полный рост) и уже валяющихся там участников группы. Он только сладко хихикает, когда легко заваливается в неё, чувствуя, как его подхватывают надёжные руки. И от этого внутри становится тепло без всякого возбуждения.