Евангелие от Иуды

Сия́ обана́десять посла́ Иису́с, запове́да им, глаго́ля: на путь язы́к не иди́те и во град Самаря́нский не вни́дите. Иди́те же па́че ко овца́м поги́бшым до́му Изра́илева. Ходя́ще же пропове́дуйте, глаго́люще, я́ко прибли́жися Ца́рствие Небе́сное. Боля́щыя изцеля́йте, прокаже́нныя очища́йте, ме́ртвыя воскреша́йте, бе́сы изгоня́йте, ту́не прия́сте, ту́не дади́те. — Матф. 10:5-10:8

      Холодный ветер шумел ветвями олив, поэтому Йехуда поёжился, кутаясь в свой плащ. Сегодня днём Йершалаим раскалился пуще обычного, но когда солнце скрылось, с запада поднялся ветер и быстро остудил город.       Ночь была тёмной, но Иш-Кериййот, не разбирая дороги, уверенно шагал по Гефсиманскому саду: он спешил на встречу с Равви. Неожиданно сухая ветка оливы больно ткнула его в пятку, залетев под сандалию. От удивления и боли Йехуда воскликнул: «Йа Илли!», вскинув к небу худое лицо с выдающимися скулами. Непроглядная чернота сияла тысячами звёзд, и Иш-Кериййот почувствовал, как его сердце наполняется радостью. Казалось, звёзды засияли чуть ярче, будто эта необъятная ширь улыбнулась ему. Не опуская головы, Йехуда расхохотался, вторя шуму оливковых листьев. Ветер трепал его волосы, короткую бороду и одежду. Он прикрыл глаза и на секунду почувствовал биение жизни в каждом дереве и травинке вокруг. Спина выпрямилась, как струна, и Иш-Кериййот ощутил присутствие Того, к Кому он нечаянно воззвал повсюду: в стенах Йершалаима, оставшегося позади, в могучих водах Йардана, изгибавшегося к востоку отсюда, и в порывах холодного ветра, объявшего самого Йехуду. По щекам его катились слёзы, а сердце пылало в блаженстве. В голове всплыл голос Равви, услышанный несколько лет назад:       — Пойдёшь ли ты за мной?       Очнувшись, ученик открыл глаза, вытряхнул ветку из сандалии, вытирая лицо. Он двинулся дальше, слегка ускорив шаг.       Они прибыли в Йершалаим три дня назад, и толпа с ликованием встречала их, устилая дорогу пальмовыми ветвями. Слухи о чудесах Равви Йехошуа давно дошли сюда. Здесь хватало последователей, которые проповедовали учение, к тому же в городе оставались Руф и Шимон — ученики из семидесяти двух, призванных после и не следовавших за Равви неотступно, как ближайшие двенадцать. Однако теперь толпа, подстрекаемая законниками, слегка охладела. После того, как Йехошуа публично обличал в лицемерии этих кланяющихся чтецов, и особенно после того, как он разгромил учинённый ими базар при вратах Храма, где меняли римские динарии на серебряные шекели, фарисеи возненавидели его уже открыто. Йехуда помнил, как законники тряслись от ярости, рвали на себе одежду, выкатывая свои и без того выпученные глаза, вопили:       — Смерть га-Ноцри!       Иш-Кериййот знал, что теперь они искали повода убить Равви, однако пока опасались толпы.       Холодный ветер с силой ударил его в лицо, почти оглушив, и так же внезапно прекратился. Оливы больше не шумели листьями и не размахивали ветвями. Вдруг, неподвижно замерев, воцарилась звенящая тишина. Йехуда, привыкший к шуму ветра, слегка сбавил шаг и остановился от такой резкой перемены в природе.       Перед ним на огромном камне, окружённом деревьями, расположился Йехошуа. С закрытыми глазами и сцепленными в замок руками он беззвучно молился. Иш-Кериййот любовался Учителем, испытывая опьяняющее блаженство. Тишина была столь невообразимой, что, казалось, вокруг остановилось даже время.       — Ты пришёл, — тихо сказал Йехошуа, вставая с камня. Ветер снова поднялся, и оливы зашумели, как прежде. Он воздел руки и крепко обнял ученика. Йехуда зажмурился и сбивчиво прошептал:       — Равви…       Иш-Кериййот чувствовал, как волны блаженства смяли остатки его разума, и внезапно вспыхнул яркий белый свет. Ученик открыл глаза, но по-прежнему ничего не увидел, кроме света, сиявшего отовсюду. Ощущение тела пропало, и казалось, что звёзды и вся вселенная находятся внутри самого Йехуды.       Внезапно всё исчезло, и он услышал свой судорожный вздох, а затем увидел пыльные камни среди травы. Йехошуа подал ему руку и помог подняться.       — Я упал, прости, — сказал Йехуда, отряхивая свой плащ.       — Мне стоило удержать тебя, хотя в прошлый раз на Елеонской горе ты не приходил в сознание всю ночь, — улыбаясь, сказал Равви. Йехуда припомнил, когда Учитель решил показать ему Отца на горе, у подножия которой они сейчас находились. Тогда Иш-Кериййот вышел за пределы яркого белого света, он ощущал себя всем сущим, будто из него сотворена вселенная. У Йехуды не было слов, чтобы описать эти переживания, происходившие далеко за пределами разума.       — Впрочем, не для этого я позвал тебя, — продолжил Равви. — Мне нужна твоя помощь.       — Моя помощь? — переспросил Иш-Кериййот. — Конечно…       — Никто, кроме тебя, не сможет вынести это бремя, Йехуда, — тихо произнёс Йехошуа, глядя ученику прямо в глаза. Лицо того вмиг изменилось, и он прошептал:       — Умоляю, нет…       — Через два дня я буду здесь ночью с остальными. Скажи фарисеям, что предал меня и приведи их сюда.       — Йешуа, нет, — прошептал Иш-Кериййот, схватив Учителя за рукав.       — Пусть Кифа, пусть Йехонанн,я не смогу, — обливаясь слезами, продолжил Йехуда. Его сердце сжималось от боли и, казалось, тлело тысячами искр, испепелявших нутро. Йш-Кериййот понимал, что он самый приближенный ученик, посвящённый в тайны, коих не удостоились даже Йехонанн и Кифа, но он не мог взвалить для себя эту участь. Йешуа взял Йехуду за плечи и посмотрел ему в глаза.       — Я обещаю тебе освобождение. Малькута Элохи твоё, — прошептал Равви и вскинул лицо к ночному небу. Несколько мгновений спустя он опустил голову, взглянув на ученика более решительно, будто только что про себя обращался к Отцу.       — Никто из двенадцати не сможет вынести этой ноши, кроме тебя, Йехуда…       Иш-Кериййот поднял голову вверх, вглядываясь в тёмное звёздное небо. Ветер трепал его волосы и одежду, окутывая со всех сторон. Боль, прожигавшая сердце, отступала, и он снова чувствовал блаженство, которое объяло его, будто принесённое ветром. Он вновь чувствовал присутствие Отца в каждой травинке и ветви.       — Только ты можешь пить чашу, которую я пью, и креститься крещением, которым я крещусь, — продолжил Йешуа. — Оставишь ли ты меня одного, Йехуда?       — Нет, Равви, — хриплым голосом ответил Иш-Кериййот, глядя Йешуа в глаза. — Я разделю с тобой эту чашу, если так будет угодно Отцу.       — Чаша твоя будет горькой, Йехуда. Твоё имя будет проклято в веках, и никто не вспомнит о тебе добром. Когда они распнут меня, потом убьют и тебя. И принесут две жертвы врагу…       — Почему Отец это допустит? — воскликнул Йехуда, проведя рукой по волосам, не отрывая взора от перемигивающихся с ним звёзд, рассыпанных над Иудеей. Боль, ещё тлевшая в сердце, разгоралась вновь.       — Сейчас время тьмы, — тихо и с горечью сказал Йешуа. — Йалдабаофу воздастся за всё, когда Отец вновь пошлёт меня сюда. Это последнее посвящение, мой любимый ученик. Я не хочу идти на казнь, но так мы исполним то, ради чего я пришёл.       — Как мне вынести это, Йешуа, как мне предать тебя им, — всхлипнув, прошептал Йехуда.       — Ты был для этого рождён, мой ученик, — сказал Учитель, не отрывая взгляд. — На третий день я воскресну, исполнив пророчества, как и обещал. После пошлю одиннадцать проповедовать учение к другим народам, ибо здесь не хотят знать Отца. Людей нужно вернуть к Его свету. Так происходит из эпохи в эпоху. Об этом говорили задолго до меня. Люди со временем забывают путь домой…       — Я хочу дождаться тебя, Равви, — сказал Иш-Кериййот, чувствуя, как пылает огнём его сердце.       — Они убьют тебя, Йехуда, — со слезами на глазах прошептал Йешуа. — Мы встретимся в Царствии…       — Да будет воля Его, — прошептал ученик, сгорая от боли. Он не представлял, как вынести предстоящие дни.       — Иди завтра к первосвященникам и скажи, что предашь меня. Ничего не говори остальным, пусть всё остаётся в тайне.       Йехуда кивнул и, не в силах выдавить ответ, уткнулся лицом в плечо Учителя. Ветер, поднявшийся над Гефсиманией, усилился, и Иш-Кериййот вновь почувствовал, как его захлестнула волна блаженства, унося прочь из Иудеи…