Я тебя узнал, ты меня — нет

      «Почему так шумно?.. Пожалуйста… Замолчите…»       Противные голоса разносились эхом в голове, отчего пространство исказилось до тошноты. Все плыло, и Эрвин ощущал, будто лежит на дне реки, а настырные некто всё не оставляли его в покое, не давали уйти, не давали умереть…       «Оставьте меня…»— мысленно взмолился Эрвин, но от сильного толчка в бок едва не вскрикнул. Это было неожиданно. Настолько, что с волной негодования и ярости, он вскочил на ноги.       — Какого черта?! — разразился Смит, пытаясь сфокусировать взгляд на нарушителях его покоя.       «Титаны…» — пролетела шальная мысль при взгляде на огромных существ, и Эрвин попятился назад, падая и поднимаясь в попытках отыскать клинки, но их не было. Не было ничего.       — А ты говорил, что он сдох! — недовольно рыкнула женщина и с силой стукнула рядом стоящего в плечо. После она присела на корточки перед Эрвином и протянула ему руку. — Не бойся малыш. Мы тебя не обидим.       «Что происходит?»       Эрвин бы так и продолжил пятится назад, если бы не уперся в стену. Он не понимал, с каких пор титаны научились говорить, когда они начали одеваться и перестали жрать всё живое при первой возможности.       — Дикий он. Зря ты его притащила. Ещё подхватишь какую-нибудь болячку на старости лет. Оно тебе надо? — пренебрежительно отозвался мужчина, с неприязнью смотря на Эрвина. Он демонстративно сплюнул и оперся на массивную деревянную балку; ушёл бы, но оставлять дряхлую старуху одну не хотел. Это опасно.       — Как я могла его бросить? — мягко проговорила женщина и, осмелев, прикоснулась к голове Эрвина.       «Приятно…» — всё, что смог понять Смит, но здравость ума всё ещё теплилась на задворках сознания. Он мотнул головой, прервав ласку, и горделиво поднялся. Видел Эрвин ещё туманно, но это не мешало ему спросить о терзавшем.       — Я Эрвин Смит. Тринадцатый главнокомандующий Разведкорпуса, — официально представился Эрвин, но вместо ответа услышал лишь недовольный вздох мужчины и аханье женщины. А ещё — лай.       «Лай?..»       Эрвин пытался заговорить, но каждый раз по помещению разносился глухой лай. Совсем рядом, будто под носом.       — Мы тебя чем-то обидели? Поешь и отдохни. У тебя слишком серьезная рана, — с опаской женщина пододвинула ближе миску с непонятным содержимым, и Эрвин скривился от жуткой вони.       — Ты смотри! Он ещё на нас скалится за то, что спасли! Неблагодарная шавка! Нужно было его добить. Как можно жить с дырой в животе? Его кишки разлетелись по всему склону.       «Точно… Кишки…» — припомнил Эрвин. Воспоминания одно за другим всплывали в памяти, заставляя голову раскалываться от боли. Его убили. Он повёл на гибель сотню молодых ребят. Тогда он видел, как его кишки разлетелись от валуна, что попал в бок. Он всё ещё помнил вкус травы вперемешку с землей, конским навозом и кровью. Он всё ещё помнил, как по ещё чувствующему телу, всё ещё видящим глазам и осознающему мозгу пробежалось стадо лошадей. Он смирился со своей смертью. Так почему он сейчас жив? Почему? Эти мысли выбили всё ненужное и непонятное из головы. Эрвин умоляюще перевел взгляд на мужчину, будто тот мог дать ответы на вопросы, но он лишь схватил женщину за руку и потащил на выход.       Эрвин сел. Хотел было запустить руку в волосы, чтобы упорядочить вихрь в голове, чтобы поразмыслить. Он всегда так делал в сложных ситуациях, но противный зуд заставил чуть ли не с рыком кинуться лицом к ноге и попытаться успокоить неприятное ощущение. Он немигающе смотрел на мохнатую пасть, что ещё секунду назад грызла мохнатую лапу.       «Чувствую…»       Эрвин отринул от лапы, словно от прокаженной, попытался убежать, но натыкался на все подряд: сбивал аккуратно сложенные тазы, бочки, инструменты. Он не хотел верить и принимать. Пес. Он стал псом, черт подери!       В одной из стен ветхого сарая просветами виднелась дыра, словно выход из этого кошмара наяву, и Эрвин не раздумывая ринулся туда, доломав так старательно прибитую фанеру.       Солнечный свет резанул по глазам, так что Эрвин не сразу смог увидеть, что перед ним. Но осязание так странно вело его: он принюхался и побежал, куда вели его инстинкты. Несся, падая, ощущая, как саднит рана, как болят лапы, стесанные в кровь о камни и острые ветви, но просто не мог остановиться. Раз у него нет выбора, раз он пёс, то будет использовать преимущество по полной. Как же это было абсурдно, но в то же время необычно и отчего-то радостно на душе! Эрвин помнил рассказы отца не только о возможной жизни за стенами, но и перерождении души. И тот оказался прав.       — Какого черта?! — выругался Эрвин, едва не кинувшись на пролетевшее перед носом нечто. Железный конь. Быть того не могло, и Эрвин отчаянно попытался его остановить, лая, стремясь схватить зубами колеса.       «Что я творю?..»       Секундно прекратив нападение, он задумчиво поглядел вслед уезжающему железному коню, и едва не заработал сердечный приступ, когда сзади раздался оглушительный рёв, и сантиметре от его лап проехался ещё один.       — Уйди с дороги, псина!       Эрвин бежал настолько быстро, насколько позволяли его лапы и боль в боку. Хотелось кричать от бессилия. Он сел посреди лесной глуши и пронзительно завыл от безысходности. Что теперь делать? Как найти выход из этой ситуации? Его острый ум не один раз придумывал победоносные стратегии, но что сейчас? Он просто не знал, что делать; не знал, как дальше быть. Он — пёс, и ничего уже не изменить.       «Успокойся… Подумай. Ты же можешь…» — сам себя успокаивал Эрвин, глядя на тусклую траву. Правда ли она настолько бледная? Или это потому что псы видят не так, как люди? Он точно был неподалеку от Шиганшины. Эти запахи и леса он никогда не забудет. Даже через сотню лет. Но что за новые здания? Что за железные кони? И куда делись стены? Значит ли это, что титанов победили? Где его товарищи? Живы ли они? И который вообще год?       Вопросы разрывали сознание. И с каждой секундой их становилось лишь больше, а ответов — ни одного.       «Не может быть…» — Эрвин принюхался. Ошибки быть не могло. Только один человек пах так: травяным чаем собственной сборки и мылом.       Эрвин сорвался с места, врезаясь в деревья, и едва не нанес себе увечий, когда со всего маху влетел раскрытой пастью в сухую ветку. Едва не поперхнулся; пришлось дальше бежать уже с палкой в зубах. Языком он пытался её вытолкнуть, но, видимо, ветка застряла.       «Неважно…»       Он не имел права опустить призрачную возможность, не имел права упустить Леви. Запах всё усиливался, мешая воспоминаниями о горячем гибком теле в руках, о трепетных поцелуях и тихих стонах бархатного голоса. Он пытался отогнать наваждение, пытался не вспоминать, не думать, но это было сильнее него. А когда он заметил сгорбленную фигуру когда-то горячо любимого мужчины, все страхи и сомнения улетучились.       — Эй, — недовольно бросил Леви, едва не отшатнувшись от толчка. Пес был огромным, едва ли не по пояс мужчине. А еще жутко грязным и вонючим. Некогда золотистая шерсть скаталась в колтуны, запечатывая их навечно грязью, кровью и бог знает, чем ещё. Леви презрительно поморщился, брезгливо отряхнул штанину и отошел на пару шагов от пса.       — Леви! Это я — Эрвин! — пытался докричаться он, справиться с мешавшей веткой, но вместо слов слышался лишь отчаянный лай.       — Замолчи, — сухо резанул Аккерман, теряясь в желаниях прирезать псину. Как она смела разевать пасть и шуметь в этом месте? Месте, где навечно замолкли его товарищи; месте, где он погиб внутри вместе с Ним…       Леви провел рукой по надгробной плите, ощущая шероховатость. Прямо как недельная щетина Эрвина. От воспоминаний губы тронула грустная улыбка. Он сел рядом на камень, притащенный сюда специально, чтобы часами сидеть перед надгробием, чтобы говорить с ним, пока холод не проберет до самых костей.       Эрвин замолчал, внимательно вглядываясь то в Леви, то в надгробную плиту.       «Эрвин Смит…» — про себя прочёл он, и стало так больно. Смит не знал, от чего именно: от осознания, что сидел перед собственной могилой, от того, что Леви приходил к нему, от того, что ничего не мог изменить.       Леви не обращал внимания на притихшую шавку. Не для этого он сюда пришел. Он достал из кармана пиджака бутылку вина и, откупорив её, вылил всё содержимое возле плиты. Медленно, чтобы земля сполна насладилась алой жидкостью, проникая в самые глубины.       — Я вернулся с Марли. Не могу больше там жить. Построю дом в лесу, и буду доживать тут. В тишине, спокойствии… и с тобой, — шептал Леви, прокручивая в руках пустую бутылку.       Эрвин повернул косматую голову к Леви и ловил каждое слово, словно хотел понять, где они, что случилось, что произошло с тем, отчего сейчас на всё лицо жуткий шрам и не хватало пальцев. А ещё Леви хромал. Еле переставлял ногами, и Эрвин мог только догадываться о причинах. Раз уж Леви так искалечили, что стало с остальными?       Дурацкая палка. Смит всё хотел выдернуть её из зубов. И лапами пытался схватить, и об землю. Всё тщетно.       — Иди сюда. Мерзкое отродье, — недовольно бросил Леви и протянул собаке руку.       Эрвин послушно подошел, и Леви смог вытащить надоедливую ветку из пасти.       — Хочешь поиграть? — усмехнулся Аккерман, видя, с каким интересом пёс глядел на палку и вилял хвостом. Леви кинул её подальше, и пёс тут же сорвался с места в поисках игрушки, и, найдя, принес обратно, положив перед сапогами. — А ты умный. Откуда только взялся здесь?       «За тобой пришел…» — хотел было сказать Эрвин, но понимал, что лаем на Леви ничего не добьется. Он припал к земле, провоцируя Аккермана на дальнейшую игру.       — Тут же ни единой живой души в округе… — Леви пытался придумать логическое объяснение появлению пса, всматриваясь в до боли знакомые голубые глаза. Так на него смотрел только один человек. Только у Него глаза были, словно мягкие морские волны.       Леви помотал головой, отгоняя непрошеный образ. Он окончательно свихнулся, раз видел в псе Эрвина. Но как тогда объяснить необъяснимую теплоту в груди от малейшего взгляда в эти голубые глаза? Аккерман давно перестал что либо чувствовать, давно перестал улыбаться и радоваться чему бы то ни было. С того самого дня, когда Его не стало.       — Бред какой-то… — шептал Леви, украдкой глядя на пса, который смотрел так пронзительно, так чувственно, что Леви не смог сдержать порыва и прикоснулся к голове собаки. Плевать, что он весь грязный, на всё плевать. Он медленно водил рукой по грубой шерсти, торчащим ушам, а по собачьему телу волнами расходились волны мурашек. Леви закрыл глаза, словно пытался окунуться в прошлое, словно пытался вспомнить, каково это было — касаться волос Эрвина.       «Я тут Леви…» — раз за разом думал Эрвин, льнув к нежной руке. Он наделся, что Леви поймет, что он признает его.       Аккерман резко оборвал всё, спешно поднялся ноги и зашагал прочь, оставив пса разбередишего шрамы на сердце, позади.       — Ну, чего расселся? Идёшь или нет?