Невинные погрешности вечности

Он пришёл в Фатуи сломанной куклой. Слабый, без чувств, без понятия простых для обычного человека вещей. Любовь, семья, общение. Зачем это всё? Это лишь повадки и нужды смертных. Он, кажется, помнил ещё момент, когда был создан. Миллиарды частиц электричества, сплетённые вместе благодаря молитве в незамысловатую фигуры с огромной, пустой дырой по середине. «Там у людей должно биться сердце.» — позже понял он. Часто так. Так-тук. И он захотел его себе. Очень сильно… Такое же живое. И чтоб билось! Непременно билось! Но стало очевидно… Он слаб. Слаб для защиты других, для войн, для даже холодного инадзумского дождя. Слаб для сердца, любви… Тогда на месте той огромной дыры появилось совсем другое, противоположное. Ненависть. Ненависть ко всему. К Создательнице, к миру, к своей стране, к телу, что ему соткали из вечности для долгих страданий и боли. Хотелось чем-то заменить это чувство. Оно слишком тягостно… Хотелось выдернуть чужое сердце и вставить себе. Хотя бы на секунду… *** Скарамуш понял, что в Фатуи идут такие как он — обиженные на жизнь, ей же обделённые, либо сумасшедшие безумцы, непринятые миром, либо те, кто пытается бороться с прошлым, у которых память на сердце — якорь. Он получил своё новое имя, маску, постоял на коленях перед «Новым Божеством», принимая её веру и давая клятву служить вечному холоду, пока этот кошмар не закончится. Даже новое сознание. Да. Восхитительные технологии, впечатавшие ему живое сердце! Оно билось… Стучалось… Гоняло настоящую, алую кровь… Но не любило. Так если вся их семёрка — это ничтожные, но великие люди (вернее сказать «существа»), то что она здесь делает? Почему она сидит на коленях перед Крио Архонтом, как он когда-то? Почему её алые слёзы падают на хрустальный пол, пачкая ей подол порванного, словно обгоревшего, льняного платья? Почему же она так страдает и просит, о чём-то умоляет, пока рука Её Высочества нежно перебирает её дотлевающие пряди волос, белоснежнее чем зимы в Снежной? Такое чувство, словно не здесь она должна быть. Где-нибудь на тёплом, весеннем празднике, в окружении семьи, друзей и может компании любимого человека… Но не здесь. Скарамуш смотрел на неё из щёлки двери, лишь мельком улавливая образ её фигуры и лишь одним ухом подслушивая о чём она говорила. Для него пустяки… То же о чём говорят все будущие Предвестники. Повинность, религия, жертвы… Но одна фраза сильно зацепила его: — «Я хочу вырвать его сердце… Так же, как он поступил со мной… Со всем Мондштатдом.» У неё тоже нет сердца? Она тоже хочет забрать его у других?.. *** Много лет прошло с того момента. Ей дали маску, новое имя, надежду, а главное цель жизни. Кто бы мог подумать, что та несчастная девчонка окажется барышней с характером? Если говорит — не заткнёшь; если перебивает — лучше помолчать; ходит — обязательно надо бёдрами качать, так словно она не по снегу ходит, а по сцене лучших кабаре. Никогда ничего не просит — приказывает. Холодно? Всё равно наденет какую-нибудь тонкую тряпку, да чтоб вырез побольше, ведь не весь Тейват ещё её ног видел, ну! Громко смеётся. Говорит гордо, но с долей, как это люди называют, кокетства в каждом слове… И взгляд такой высокомерный, уверенный, но когда весело ей — игривый до жути. После неё ещё Предвестники были, конечно. Пока всех одиннадцать не собрали Её Высочество, не успокоились. А Скарамушу именно она в душу запала. Хотя, он понять не мог, что? почему? как? — А что ты один постоянно сидишь? — Нет желания общаться с недоразвитыми. — Так со мной общайся. Отсюда в принципе всё и началось. *** — Синьора, у нас все бумаги на выдачу виз подписаны? — Да. — Девушка лениво толкает пальцем толстую папку на край стола, одаряя спокойным взглядом Скарамуччу. — Всё лично подписала. Не волнуйся. — Ага. — парень кивнул головой, садясь за большой, дубовый стол напротив неё. — Как идёт обучение у «нового»? — М? А. Тарталья. Нормально, был бы он чуть спокойнее и разумнее, может стал бы похожим на Вас… — Голос женщины прозвучал сладко, тянулся как карамель. — Вы льстите мне. Большие часы на стене заполняли эту комнату умеренным тиканьем стрелок и иногда завораживали своим массивным маятником, качающимся из стороны в сторону. Здесь пахло сухим деревом, дорогим женским парфюмом, чернилами, бумагой. Столько лет знакомый офис. Почти каждую неделю Синьора проводила тут, подписывая документы, читая книги и иногда газеты, ведь «особенные» поручения или делегации в другие регионы выпадали не часто. Постепенно это место стало ещё более привычнее и естественнее чем спальня. Но когда сюда приходил Шестой, всё странно менялось. Приходил по делу или так… Попить чая и поговорить между работой. Это место наполнялось другим, сложным смыслом, с бархатным интимным контекстом. Хотелось сесть в другую позу, сложно сосредоточиться, хотелось налить вина и погасить свет, оставляя работу освещения на бледную луну. — Извините. — в дверь постучала одна из прислуг, заходя только для того, чтоб зажечь свечи и керосиновую лампу на столе. Тут же Предвестники заметили, что уже стало поздно, а потому в комнате темно. За окном полотно чёрного неба разрывали сотни белых снежинок, кружащих в танце метели. В дворцовом дворе зажигали фонари. — Долго мы сидели…- Сказитель потянулся, зевая и ставя перо в чернильницу. Неожиданно почувствовал как что-то твёрдое и тонкое прошло по его ноге снизу вверх. Каблук. — Давай займёмся сексом. Глаза Синьоры блеснули, не чуть не хуже чем снег на полях и глубже чем холодные воды. Она сказала это спокойно, серьёзно, словно это было что-то по работе, а не столь смущающее и неподходящее для предложения. — Что? — Скарамучча удивлённо посмотрел на коллегу, видимо не до конца хорошо расслышав. — Я хочу чтоб ты знал, что я не каждому встречному такое предлагаю… Просто мне интересно узнать как ты трахаешься. Женщина кокетливо улыбнулась, дотрагиваясь до руки Шестого своими пальцами. Тот посмотрел на неё странно, вопросительно поднимая бровь вверх. — Что значит «займёмся сексом»? Этот вопрос прозвучал очень громко для тишины этой комнаты, но ещё более поразил саму девушку. — Ты шутишь? — Не вижу ничего смешного, Синьора… Ты что-то предлагаешь и не объясняешь что именно. — Ну… Как же… Как же ты можешь не знать? Это ведь все знают… — Восьмая тут же приняла растерянный, задумчивый вид. — Дай угадаю… Это что-то из земных приколов или детских игр? Мне Чаилд показывал на днях, как он слепляет снег и делает крепость… Я не думал, что ты будешь предлагать такие глупости. — Земных?.. Людских… Точно! Ты же… — девушка сдержанно посмеялась, понимая в чём причина его незнания. Богам и их созданиям не нужно удовлетворение людских нужд. Они ведь выше этого. Так что, Скарамуш вполне мог не понимать значение этого слова. А ей только интересней. — Если хочешь, воспринимай это как игру. Я могу показать тебе правила. — Ха. Ну покажи. — Здесь не получится… — девушка посмотрела на дверь, слухом улавливая еле слышные, спешные шаги прислуги. — Я знаю место получше. — Да к чему эти тайны? Покажи уже! — Скарамуш резко понял, что самому уже до жути любопытно, что она хочет сделать. *** — Проходите, не стесняйтесь. — Синьора повернула маленький ключ, запирая дверь в свою спальню и села на большую кровать по середине. Чуть потянулась, вытягивая ноги и мимолётно посматривала на то, как Шестой осматривает комнату. — Не стеснительный. — Он усмехнулся, складывая руки на груди. — Ну и? Что ты хочешь? — Ты действительно никогда этого не делал? — Это так странно? Я слышал как кто-то употребляет это слово, но не было интереса спрашивать о его значении. — Забавно… Ха… — девушка распустила волосы, позволяя им свободно упасть на плечи и глаза. Тут же убрала длинную прядь за ухо. Красивые волосы… Словно сгущёнка. — Как же долго… Что.? — Отвернись. — Ага. А ты мне нож в спину. Конечно-конечно. — посмеялся Предвестник, но всё равно обратился лицом к двери. — А в чём смысл, этого вашего…секса? — Удовольствие. Тишину комнаты пронзил резкий звук. Словно тонкая молния одежды расстегнулась. — Удовольствие… Это когда встали утром и отпинали Чаилда? — Да, почти. Но эти чувства совсем другие. Чувства? — Скажи, ты видел когда-нибудь голых женщин? — М? Что за вопрос? Видел, конечно. — И какие эмоции это у тебя вызвало? Смущение? — Э…Нет. Ничего не вызвало. Синьора, что за глупос… Закатив глаза он повернулся и замер. Не мог понять, почему щёки так сильно горят, почему хотелось одновременно закрыть глаза и выбежать из комнаты и остаться, смотреть на это тело, пожирая взглядом. — Вообще-то я не велела поворачиваться. — Синьора легко провела пальцами вниз по ткани, заставляя прозрачный подъюбник упасть на пол, обнажая её длинные, прямые ноги. — Что ты.?! — Скарамуш отвернулся обратно, нахмуривая брови, не желая больше чувствовать это «новое», «странное», растекающееся жаром и колью по всему телу. — А говорил, что не стеснительный. — Женщина села на край кровати. — Я! Я не стесняюсь. Парень почувствовал как её пальцы коснулись его ладони. — Ну же. Иди ко мне. — Её голос был тёплым. Как весна, как жизнь, как любовь. — Это правда весело, вот увидишь. Скарамучча повернулся к ней, чуть поджимая колени, но держался гордо, прямо, как в строю. Она протянула ему руку и он посчитал это предложением к началу. — Ты тоже должен снять одежду. — Тц… Это действительно необходимо? — Скарамуш нахмурил брови, ближе подходя к ней. Мельком посмотрел на её оголённую грудь и колени. Прекрасно, необыкновенно и странно… Красота чувств сейчас казалась ему чем-то поэтичным, неземным. Было ли это из-за того, что он занимался чем-то подобным впервые? Или же всему виной сама Синьора? Её изгибы, нежное, мягкое тело, оскорблённое, наверное, лишь ожогами в некоторых местах и давно зажившими шрамами. Может, иной мужчина бы посчитал их уродством, портящими общий вид, но Скарамуш мог только наслаждаться. Просто знал сколько в каждом таком ожоге боли, истории, истерики, огня и слёз… Какая же она сильная. — Я помогу. — Девушка аккуратно стянула перчатку с его руки, отбрасывая на подушки. — Сам справлюсь. — Парень расстегнул ремень шорт, всё ещё чувствую на себе хитрый взгляд Синьоры. От него не убежать. *** — Что дальше? — Предвестник посмотрел на девушку, стараясь не показывать своего смущения. Надо ведь было остаться гордым. А девушка так пристально рассматривала каждый его изгиб. Таким взглядом она смотрела на драгоценные камни или дорогие вещи, которые намеривалась получить любой ценой. — Дальше просто чувствуй. Розалина притягивает его к себе за руку, поглаживает по плечам и талии. Её пальцы холодные, даже слишком холодные для человека. Возможно это всего лишь влияние на её тело крио глаза порчи, а возможно эти прикосновения были настолько непривычны, резки для кожи Сказителя, что только казались ледяными. — Эй… Это странно…- Дрожь пробежала по телу, как только её губы коснулись ключиц. Нежно так, невесомо… — Приятно? — Не знаю… — Сейчас узнаем. Женщина целует чуть ниже. В то место, где багровел как закатное небо в Инадзуме, шрам, оставшийся после того, как Дотторе вшивал ему сердце. Горячие дыхание, влажные губы… На миг Скарамуш почувствовал резкий стук и то, как тепло, перегоняя дрожь, растеклось внутри, отзываясь покалыванием в висках и пальцах. Сердце, казалось, словно моторчик заработало. По настоящему. Как надо. Ему бы хотелось, чтоб она целовала там снова и снова, но женщина встала с кровати и тут же опустилась на колени. — Восьмая Предвестница наконец приняла факт моей власти в этом месте? — Шестой нагло улыбнулся, принимая важный вид. — Восьмая Предвестница пытается создать для вас иллюзию высокого роста. — Девушка посмотрела на него снизу-вверх, дожидаясь момента. Если он уж сам выбрал «игру не по правилам», то пускай так оно и будет. — Тц. Больно умная…- Скарамучча закатил глаза и посмотрел в окно. — Темно… Синьора! Парень резко отстранился назад от Предвестницы, почувствовав её пальцы на своём половом органе. — Ой, какая недотрога! Прям как те девственные девы, что поют церковные песенки на площади Мондштатда. Не-Жен-Ка. — Девушка передразнила его, притягивая чуть ближе к себе. — Да не неженка я! — А что ж тогда щёчки у нас так заалели? — Помолчи уже. Делай…что делала. — Ха. Синьора снова прикоснулась к нему, отлично прочувствовала как он вздрогнул и чуть свела пальцы в кольцо. Удовлетворённо услышала как тяжело и тихо он выдохнул. — Знаешь, на сухую не так хорошо получается. — И? В каком смысле «на сухую?» — Закрой глаза. Он покорно закрыл. Из-за интереса и желания снова почувствовать что-то подобное, ему не хотелось отвечать или спорить с ней. Почувствовал как что-то мягкое и мокрое касается его снизу, словно обвивая теплом. Сам от себе не ожидая громко вздохнул, приоткрывая глаза. — Ну куда в рот?! Зачем это?! Синьора не отвечала ему, но в глазах её сверкнул дерзкий, игривый огонь. Мимолётный, быстрый взгляд на него снизу-вверх и она уже полностью обхватывает головку члена губами. Скользит языком по уздечке, внутренней, мягкой стороной щеки сжимая его. Сосёт, облизывает. — Синьора… Это… Ах… Ххаа…- Он почувствовал как внизу завязался узел, как перед глазами темнело и казалось запорхали бабочки и замелькали блики. Звуки, которые он издавал пугали его, но больше заставляли чувствовать себя неправильным, громким. Это стыд? — Погоди… Остановись… — Тебе больно? — Синьора вытаскивает член изо рта, поднимая на него «обеспокоенный» взгляд, в котором по большей части читалась лишь: «Скажи, что нет!» или «Я всё равно продолжу!». Скарамучча понимает это. Такой садистке как она, уж нет дела до его состояния. Но интересно стало увидеть какой она была в далёком прошлом. Когда тёплый, свободный ветер играл с её волосами и она пела на площади, читала молитвы и покупала яблоки, принося их домой в плетённой корзинке. Как носила чуть мятые, ситцевые платья с белым передником и кто-то вплетал в её косу ветряные астры… Ну нет… Сейчас она нравится ему больше. Когда уверенно ступает, цокая длинными каблуками, заострёнными настолько, что можно было проткнуть кому-нибудь горло, отдавающая приказы подчинённым, одаряя их высокомерным, холодным взглядом и страша кнутом в руке. Когда рюши на передничке сменились драгоценными камнями высшей пробы и нескромными кружевами. Когда единственным её действительным удовольствием и развлечением в этом месте, стали казни и пытки пленных. — Нет… Просто это… Кхе. Скучно. — Предвестник отворачивается от неё, прикрывая паховую область рукой и ощущая, что стало только хуже. Сказал, что ему «скучно», просто чтобы не говорить о своём стыде и этих пошлых, непристойных мыслей. — Эй! Я скучная? — Да! — Ха. Ну может покажешь как надо? Раз такой умный. Женщина усмехнулась, вставая с колен и садясь на край кровати. — Но не отрицай, что это было приятно. — Было. — Скарамуш чуть подошёл к ней, нагло одёргивая свою руку из её ладони. — Что там мне нужно сделать? — Смотри. Женщина разводит ноги в стороны, облокачиваясь о мягкую перину локтями. Заинтересованно он рассматривал её лоно, подходя ближе. Смотрел то вниз, то на её глаза. — Заставляешь даму ждать… А так пялиться на беспомощную, обнажённую девушку, между прочим, неприлично. — Синьора театрально кладёт руку себе на лоб, изображая здесь жертву его похотливых взглядов. Вот ещё тоже! Ещё не понятно кто из них тут оказался «жертвой»… Роза усмехается, нагло улыбаясь и шире раздвигая ноги, притягивает его ближе. — Садись. — Мда… И что с этим делать? Игнорируя его вопрос, Восьмая помогает ему наконец усадиться на колени. — Что значит «мда»? Разве я там не красива? — Да Вы везде красива, как не погляди. — Скарамучча улыбается ей, кладёт свою ладонь на её колено, чуть поглаживая. — А где лучше всего для тебя? Ну сколько можно болтать… — Вот здесь. — Шестой чуть привстаёт на коленях, чтобы достать и аккуратно сжать одну из её грудей. Какая непревзойденная мягкость! Он догадывался раньше, часто посматривая на её вырез, что эти прелести должны быть приятными на ощупь. Но это действительно превзошло все ожидания. — Как банально и никакой индивидуальности… Но я и раньше видела как ты засматриваешься на меня, бесстыдник… — Голос Розолины тянулся как патака, звучал соблазнительно, кокетливо. — Уже глазами раздевал. — Тц. Ты можешь думать, о чём хочешь, но не факт что это окажется правдой… Что-то мне подсказывает, что я должен… трогать… Да? — Хаха. О Боги, как это смешно. Твоя невинность так соблазнительна. — Прежде чем он успевает что-то сказать, Синьора чуть ударяет его ногой в спину, слыша как он гневно зашипел. — Трогай губами, языком. Целуй. — Как понять «моя невинность соблазнительна»? — Скарамуш чуть нагибается к ней, думая куда тут целовать и зачем вообще это нужно? — Ты очень особенный. Не каждой удаётся «сорвать цветок» многолетнего Божества, знаешь ли. Чистого и девственного… — Я не Божество. И он прикасается к её половым губам острым кончиком языка, нахмуривая брови и чуть сжимая её бёдра. Женщина чуть вздрагивает, кладёт руку на его голову. — Только не валяй дурака долго… У нас не так много времени. — Её голос стал резко требовательным, повелительным. Кажется именно так она говорила с подчинёнными. — Твоя задача — работать языком. Ничего сложного. — Она усмехнулась, чуть надавливая ему на затылок. — Я тебе не новобранец, чтоб мне приказывать. Как захочу, так и буду делать. — Хах. А ты самоуверен, как всегда. Но сейчас, ты действительно новобранец. Даже очень тупой новобранец. Всем телом девушка вздрагивает, сгибая от неожиданности ноги в коленях. Слабый разряд электричества, прошёл по коже, зависая колким остатком в воздухе. Она поморщилась, в ответ опять ударяя Скарамуччу по спине пятками. — Как больно! — Саркастично, насмешливо сказала Розалина. — Не злись… Здесь не нужно резкости. Её пальцы расчёсывали ему волосы, заставляя расслабиться. — Я буду с тобой ласковой. Можем разговаривать, если так смущаешься. — Нежности отвратительны. — Не всегда… Он касается её половых губ языком, целуя и чуть сжимая. Услышал как она выдохнула… Тихо, но так нежно, протяжно… Она стонет. Он заставляет её стонать? Эта мысль вызвала в Шестом странные чувства, знакомые и проявляющиеся ранее, но в других, совсем других обстоятельствах. Чувство власти. О, как оно прекрасно… И как тяжело его достичь. А сейчас, когда Синьора лёжа перед ним, стонет, когда он сжимает её бёдра своими пальцами, когда блокирует её попытки в движения, когда видит её такой несобранной в своей похоти, он легко мог ощутить его. Но на секунду его вернули в реальность. Восьмая Предвестница издевательски усмехнулась над его лицом, над неумелыми поцелуями, сжимая тёмные волосы в своей руке и заставляя ближе пригнуть голову, показывая, что «чувство власти» — ложное. Такое же ложное как и её нежность. Скарамучча смутно понимал, что, чем гладит его по спине, она бы предпочла здирать с него кожу. Но это ведь тоже близость? Стало интересно, пытались ли люди достигать этого самого удовольствия путём насилия? — Молодец… Ах… Бери ещё выше… Скарамуш не понимал почему, но слышать похвалу из её уст было даже приятно, а не обидно. Ему, кажется, уже самому в забаву было всё это. Может ощущение неопытности и неумелости оскорбляли его гордость, но сейчас он рад был поддаться каждому её движению, каждому неровному выдоху и тихим смешкам, которые она издавала в тот момент, как истерично сжимала пальцы на ногах, откидывая голову. Ей так приятно? Решив её послушать, он провёл скользким, длинным языком по половым губам, чуть поддаваясь вверх и раздвигая их пальцами, надавил кончиком на яркий бугорок. Тут же получил реакцию. Слишком громкий стон раздался, когда она сжала ноги. Такой томный… Из самой груди. — Вот здесь вам лучше всего? Почему? — Там… Ах…хаа… Там нервных окончаний больше… Дерзко блеснув глазами, он ещё раз прижал губы к клитору, целуя и делая круговое движение языком. Кажется он очень увлёкся процессом. Само по себе познание тела человека, было для него чем-то занятным, достойным вселенной. А познание чувств? Чувств, которые он испытывал сейчас. Таких грешных, заставляющий вспотеть и покраснеть, заставляющих гореть его нутро. Её тело… Синьора… Как спички зажигает в нём чувства. Зажигает понятие, что он человек. Скарамуш совсем теряет голову. Снова чувство властности и распутства овладели и так помутнённым сознанием. Он играет с её телом языком и пальцами, ощущая как горячо и мокро его губам. Словно не кожу целует, а костёр… Нет. Костёр — это дикий, бесформенный огонь, а Синьора — роскошное, элегантное и дорогое пламя. Что бы вновь разжечь его, растопив льды, нужно многое. Нужно быть. И быть человеком. Чувствовать как человек. И Сказитель смог это. Кто, мог похвастаться таким? Герцоги? Архонты? Ха, да чёрта с два! Эти никчёмные создания даже за своей жизнью уследить не в силах. Что уж говорить о такой женщине? Только он… — Скарамучча! Ах! Хаа… Мх! Скара… Слышать как с её уст срываются громкие, пошлые стоны, оформляющие как рамка, его имя. Она кричала о нём, она просила его. Пальцы женщины сильно сжимают волосы Предвестника, оттягивая и давая понять, что она уже совершенно потеряла рассудок и какое-либо чувство такта, осторожности. В её жестах читается вся жестокость, весь сладкий садизм. Сказитель ухмыляется, только ускоряя свои движения и позволяя себе тоже сдержанно постанывать. Но словно по щелчку, Восьмая с трудом отталкивает его от себя, вынуждая прекратить и спрятать язык, с которого слюна, вперемешку с телесными жидкостями, обильно стекала на ковёр. — Уф… Хаха…- Нервно посмеявшись, Синьора расслабленно задышала, наконец найдя время для отдышки. — А ваш язык не только в разговорах длинный. — Она нагло улыбнулась, поправляя растрепавшиеся волосы. — Это было хорошо? — Шестой прикладывает ладонь к губам, на которых всё ещё чувствует её. — Да. Довольно неплохо. — А что дальше? — Мне казалось, ты сам поймёшь. Синьора специально не дала ему закончить с увлекательным делом, а себе наконец обеспечить удовлетворение. Только хотела показать ему весь спектр эмоций при близости с ней, только послушать его стоны. — Обними меня. Ну же. Мы станем очень близки. Стать ближе к ней? Слиться? Стать единым. Единым с человеческим созданием, которое когда-то вытеснило из себя всё людское, даже плоть и кровь… Даже любовь. Во рту почему-то пересохло. Металлическая желчь зашипела на языке. Отторжение. Отторжение всего божественного, чистого, вечного. Осталось только неоправданно непреодолимое желание стать ближе к огню. Ближе к грязи. Ближе к греху. Ближе к людям. Тяжёлый ком в горле, сдержавающий желание зарычать, тяжко упасть в её объятья. Его гнев перемешанный с диким либидо и страстью, подкреплённым детским интересом, всё больше наполнял комнату, когда она так вальготно ложилась на кровать, расставляя перед ним ноги и соблазнительно трогая себя. Последней каплей стало его имя, повторённое её нежным, возбуждённым голосом, тянущимся как весенняя песня. И он падает в её объятья, тут же замирая и боясь пошевелиться. Как мотылёк, прилетевший погреться к огню и тут же сгоревший в нём. Мёртвой хваткой она прижимает его к себе за плечи, обвивая спину ногами. — А сейчас главное… Издавая тихий смешок, Розалина чуть надавливает на его поясницу, подвигая бёдра. — Ах! Синьора! Синьора… Очень горячо. Шестой вздрагивает всем телом, резко сжимая мышцы и неожиданно чувствуя как её тело обвивает его. То ли её руки, то ли какая-то неведомая сила этого танца заставляет его подвинуться, полностью проникая в неё. Слыша его громкий, гортанный стон, сопровождающийся жалкими поскуливаниями, Синьора удовлетворенно улыбается. Вот какой ты, Сказитель. Чуть жмурит глаза, искривляя улыбку от давно забытого ощущения заполненности, но чтобы послушать как Великий Предвестник будет скулить, двигается. — Дай я… Дай я вытащу! Зачем это.? Мх… Внутри неё тесно, влажно, мягко. Странно привыкать к такому, но скрывать приятного чувства он не мог. Оно чётко вырисовывалось на его лице, изнемаждённом похотью и удовольствием. — Аха… Зачем? Просто начни двигаться во мне. Будет ещё лучше. — Ссс… Это точно нормально? — Более чем. Он один раз двигает бёдрами, расслабленно застывая от горячих, резких ощущений внизу. Должно быть, люди действительно добились большего, чем Божества, раз просто чьё-то тело могло так повлиять на него. Та небесная чистота рассыпалась на пепел, сгорая перед этим в огне её страсти. Это колдовство, должно быть. Самое настоящее. Женщина хрипло выдохнула, вторя его постанываниям. Эта комната наполнялась жаром, потрескивающим электричеством. — Хаха… Это… Твою мать, Розалина! Как хорошо! Словно инстинктивно, по велению, Шестой наклоняется ближе к ней, вплотную прижимаясь, кусает её шею. Неосознанно ускоряет темп, чувствуя как она поддатлива. Сладкие, громкие стоны женщины вольяжно срываются с её уст, разбиваясь об рваное дыхание, блаженное мычание. Её руки бешеным огнём гуляют по его спине, резко вцепляясь ногтями и разрывая кожу, оставляя алые царапины, кровавые подтёки. Это не останавливает Скарамуччу. Он лишь выругивается, громко шипя от боли, жара и продолжает с рычанием и стонами вдалбливаться в неё. — Иди ко мне! Давай! Глубже! — Синьора прижимает его губы к своим, втягивая в мокрый, опьяняющий поцелуй. Парень жмурит глаза от чужого языка во рту и от всего этого танца. Не может сосредоточиться на поцелуе, потому что слишком увлечён тем, как она сжимает его член внутри себя, тем, что не может сдерживать стоны, звуча в её губах. Неожиданно Розалина пытается оттолкнуть его от себя, выпрямляя руку и агрессивно ища что-то на кровати. — Скарамучча там… Ах! Быстрее подай мне… Блять! Подай! Отстраняясь наконец от её губ, Шестой замечает как теперь горячо её тело. И еле заметно, почти неощущаемо, горящая, пепельная бабочка села ему на плечо, оставляя чувственный ожог. Кое-как он смог заново придти в состояние нормально мыслить и понять что происходит. Косит взгляд на простыни, тянется одной рукой и кладёт девушке в руки наконец Глаз Порчи. Она расслабленно, с облегчением прижимает его к груди. Так странно… Вещь, убивающая других, для неё — единственный способ выжить. — Ты в поря.! — Скарамуш чуть замедляется, но её грубая рука хватает его за щёки, не давая сказать более ни слова. — Блять только попробуй остановиться! Громкий звук ударов тел друг об друга, хлюпанье, пошлые шлепки и их уже уставшие, неконтролируемые голоса, протяжные, развратные. — Розалина! Роза! Мх! — Ха. Зовёшь меня по имени.! Синьора резко выгибает спину, выпрямляя пальцы ног от долгожданного оргазма. Последний, самый глубокий и сильный толчок, сопроваждающийся громким стоном, почти диким криком, Сказителя. Она чувствует как её нутро заполняет горячее, вязкое семя. Секундная дрожь, эйфория, отдышка. Синьора нервно, устало посмеевается над тем, как Скарамуш рассматривает её тело, видимо не понимая, что сделал. — Это нормально? — Это прекрасно. Его ноги, дрожащие, ватные, совершенно ослабленные не могут держать тела. Он падает рядом с ней, тяжело дыша и улыбаясь. — Хорошо… — Рада, что смогла угодить вам… Женщина садится на край кровати, берёт гребень и расчёсывает свои спутанные волосы. — Нужно помыться после этого. Воспользуйся моей ванной, если хочешь. Ещё на казнь успеем. — Это так странно… Все эти действия. — Скарамучча внимательно рассматривал белую жидкость на своих пальцах. Попробовал. Липко, солёно… — Хаха. Какой ты смешной, боже! Сейчас её смех казался слишком красивым. И почему так? Какое-то новое чувство заполнило лёгкие, мозги, сердце. Непреодолимая нежность. — Я смешной? — Ну а кто же? — Девушка лучезарно улыбнулась. Скарамучча сел, подвигаясь ближе и положив свою голову к ней на плечо. Никогда бы так не сделал, но сейчас… — Приласкайте меня, Роза… — Он робко целует её шею и волосы. — Мм… А говорил, что нежности — это отвратительно… — Чуть приобнимает его за плечи, продолжая расчёсываться. — Позже. Кстати… Хочешь быть на моём месте в следующий раз? В следующий раз? *** Как ни в чём не бывало они вышли из комнаты и направились в нужное место. Тарталья и Дотторе уже давно были собраны и только их дожидались. — Вот они! Архонты, что можно делать так долго?! — У Тартальи никогда не было терпения и чувства такта. — Мы занимались сексом. Под громкий смех и возглас Чаилда «А что, у вас и так можно?!», под то, как Дотторе подавился чаем, щёки Восьмой вспыхнули красным, то ли от злости, то ли от стыда. Скарамучча не понял её взгляда, но понял точно, что ничего хорошего он не значил. — А что? Я что-то не так сказал? — Он удивлённо посмотрел на неё. Женщина только вздохнула, сматерившись себе под нос, и потёрла переносицу пальцами.