Кто скажет, как надо,
Кто почувствует, если нельзя
Ты танцуешь на грани
Между светом и тьмой.
Не самый лёгкий способ жить жизнь,
Но он твой.
Комаров Кирилл — Способ жить жизнь
Напротив парадной остановилась машина такси. Мрачноватый водитель, уроженец Кавказа, вышел и, открыв багажник, вытащил небольшую сумку на колёсиках, поставив на землю. Пока он занимался этим, из видавшей виды машины буквально выпала женская фигурка в расстёгнутом светло-сером пальто. На ней болталась сумка с ноутбуком, руки были заняты объёмным чёрным чехлом. Ира. Лёва наблюдал из окна. Девушка предупредила, что вернётся из командировки и потому приедет поздно, но забрать себя с Московского не позволила. Хлопнула дверь парадной, затем послышался с лестницы звон дверей старого лифта и через пару минут звонок в дверь. Она вошла, пристраивая к стене дорожную сумку, бросила на пол ноут и повесила чехол, оказавшийся портпледом на вешалку. И лишь после этого подняла на Лёву глаза. В каждом действии сквозила усталость, но она улыбалась. — Здравствуй, — раздался чуть хрипловатый, севший от нескольких дней выступлений, голос. — Устала? — спросил он, обнимая прильнувшую девушку, так и не снявшую пальто. — Голодная? — Устала, выпила в «Сапсане» кофе, так что пока нет, не голодная. Хотя… Лева, — голос приобрёл хрипловато-бархатные нотки, она посмотрела на него снизу вверх из-под стёкол очков, — выеби меня так, чтобы я забыла, как меня зовут и расслабилась. По телу мужчины прокатилась волна дрожи, он прижал к себе девушку чуть плотнее. — Тяжёлая поездка? — Не то слово. Ради договора Наполеон собирался, как выяснилось, положить меня под пространно намекающего на это старого еврея. Три дня церебрального секса и попыток меня облапать. Эти случайные соскальзывания рук на жопу и обнимашки… Ктулху, я еле сдерживалась. Выеби меня, я просто хочу забыть руки мерзкого козла на себе. Я хочу твои руки. Выдери меня, пожалуйста. Куда захочешь и как захочешь, — в голосе проскользнули умоляющие нотки. — Ира… — хрипло выдохнул над ухом Лёва, прижимая девушку к стене коридора. Пальто незаметно оказалось на полу. Она осталась в немного мятой с дороги рубашке с повязанным вокруг шеи платком и офисной юбке, туго обхватывающей бедра, на ней ощущалась тревожащая смесь запахов: кофе, сигарет и мятной жвачки, любимого ей «Givenchy», нанесённого явно недавно, немного пота и тяжёлый древесный запах чужого одеколона, способного так пристать к коже только от длительного контакта с носителем. Лёва втянул в себя эту ядерную смесь, чувствуя, как изнутри поднимается горячая волна из ярости, желания и жгучей ревности. Он буквально впечатал её в стенку, фиксируя руки над головой, впиваясь в губы со следами ярко-красной помады поцелуем-укусом, проникая в горячий рот языком, насилуя, клеймя, утверждая свою власть над ней. Ира протяжно застонала ему в рот, прямо сквозь поцелуй, выгибаясь и прижимаясь бёдрами.***
Сутки назад Апрель в Москве выдался слякотным. Переговоры, которые предполагалось закончить одним днём, в итоге растянулись на три, смешав все планы. Наполеон шипел — раскошеливаться на гостиницу и смену билетов ему не хотелось, тем более что я, устав и сорвавшись, ультимативно заявила, что в пятницу вечером должна быть в Питере, иначе потребую двойных командировочных. А потому получила заветный билет на последний «Сапсан» в бизнес-класс. Купленная впопыхах блузка взамен испорченной вином, «случайно» приземлённом на меня Оганесовым, тем самым объектом переговоров, владельцем (совладельцем, вообще-то, просто одним из мажоритарных акционеров, занимавшим пост гендира) заводов, судов, пароходов, для которого я готовила маркетинговый план рекламной кампании и план продаж, нещадно электризовалась раздражая. В поганом «Байкале», вместе с его изрядно потрёпанными тремя звёздами, старыми советскими кроватями и, блядь, двухместным номером пополам с шефом, из хорошего в нём только расположение у Ботанического сада. После первого дня общения с менеджментом я буквально упала без ног, приползя в номер. Челюсть сводило от вежливых улыбок, а язык, кажется, был уже стёрт до самого основания. Оганесов раздражал. Пространными намёками и откровенными заигрываниями, пару раз даже вжав меня «удачно» в стенку лифта, окутывая запахом дорогого парфюма и пота, ослепляя блеском хорошо отбелённых зубов и сверкая ярлычками «Giorgio Armani» на пиджаке, пытаясь демонстративно впечатлить дорогими часами. Не «Vacheron Constantin», сильно нашумевший в последнее время, и не извечно-пафосный «Breguet», банальный заезженный «Rolex» из бюджетных моделей с неизменным металлическим ремешком, не сочетающийся ни с чем. Для дополнения картины не хватало только печаток на всех пальцах, золотой цепи в толщиной с корабельную и малинового пиджака. Одна печатка, надо сказать, имелась, равно как и свежий C-Klasse со светлым кожаным салоном. Типичный представитель нового русского бизнеса, переживший лихие девяностые: пафоса ведро, вкуса ни на каплю, показная любовь к роскоши и презрение ко всем. Наполеону Оганесов нравился, видимо, давало о себе знать родство душ, просто Аркадий Петрович оказался поуспешнее. Рассказывать шефу, что на подобных представителей человечества я насмотрелась за свою юность по самое «не могу» в разных формах и уровнях ужратости, совсем не хотелось. Голодные взгляды и мелкие подъёбки, бросаемые типичным представителем богатых папиков, явно демонстрирующие привычку к тому, что ноги перед ним раздвигаются по щелчку пальцев, были знакомы по отцовским «друзьям». Иллюзии относительно роли в процессе подписания этого чёртового договора рассеялись после первой пары часов общения. Многозначительные разговоры насчёт того, как молодые женщины украшают компанию; длинноногая секретарша, меряющая меня ревнивыми взглядами… от отвращения передёргивало раз за разом, заставляя задуматься, как далеко я готова пойти ради пары заветных подписей. Наполеон же, похоже, считал, что я дурнее паровоза и не понимаю намёков. Настолько, что решил пойти напролом, пригласив на обед в тихую сушильню за счёт компании (чего отродясь за ним не водилось). — Ирина, я надеюсь, ты понимаешь, как важен этот договор для развития компании, — начал он издалека, пока мы ждали бенто. Я сочла нужным невинно похлопать ресницами, изображая само внимание, доставая ежедневник и покусывая карандаш. — Конечно, Сергей Вадимович. Я много сил приложила к тому, чтобы подготовить всё правильно, полученные нами данные выгодно подчёркивают высокую маржинальность сделки. — Спектакль для одного зрителя доставлял искреннее удовольствие. — Наше предложение серьёзно отличается от конкурентов. «Конечно, блядь, отличается. Оганесов всё прекрасно понимает, просто хочет в дополнение к скидкам бонус в виде сисек проект-менеджера и жирный откат. Успев пообщаться с парой товарищей из юротдела его компании, с которыми подружилась ещё на прошлой конференции, я точно знаю, что наш договор уже согласован и ушёл на подпись, просто ты об этом не в курсе. Он в первую очередь делец, а не папик. Но нервишки он тебе, Сергей, ещё потреплет». — Аркадий Петрович предлагает встретиться сегодня в неформальной обстановке с деловыми партнёрами в ночном клубе, обсудить окончательные условия заключения сделки. У тебя есть полдня, чтобы правильно подготовиться к этому мероприятию. Я понимаю, что ты не рассчитывала на такое развитие событий, — на стол легло четыре пятитысячных купюры. «Мда, негусто же ты оцениваешь стоимость гардероба для дорогой, учитывая сумму, стоящую на кону, шлюхи, Сергей». — Ты — умная девочка и всё понимаешь правильно. Оганесов испытывает к тебе некоторую… слабость. Не подведи меня. Ты же знаешь, желания клиентов превыше всего, — Наполеон подбирал слова мучительно, видимо, боясь в кои-то веки сказать прямо. — Сергей Вадимович, — посмотрела я на него, демонстративно постукивая тупым кончиком карандаша по купюрам. — Как далеко я должна зайти в своих попытках удовлетворить прихоти клиента? — с трудом сдерживая сарказм, я поправила ворот рубашки и ослабила аскот на шее так, чтобы стал виден недвусмысленный синяк, уже начавший светлеть: Лёва перестарался, опять не рассчитав. Несмотря на то что мы встречались почти месяц, я всё ещё ходила как жертва изнасилования: под рубашкой не было живого места. Надо сказать, что и на Лёве тоже. Глаза шефа задержались на кричащей метке. В голове он, скорее всего, сопоставлял связь между моей внезапно появившейся любовью к платкам, водолазкам и деловому стилю, который он последний месяц так хвалил, и этим синяком. Я откинула волосы с плеча, наклоняясь над ежедневником, делая вид, что что-то пишу. Ровно так, чтобы под ослабленным платком стало заметно ещё четыре синих пятна за ухом. На этот раз от пальцев. Как Наполеон судорожно сглотнул, было слышно сквозь ненавязчивую музыку в ресторане. Я подняла на него взгляд и поправила очки, с трудом сдерживаясь от циничной усмешки. Обычно спокойные, глаза Наполеона потемнели. Он рассматривал меня явно под новым углом: следы на теле однозначно говорили о бурной личной жизни. Он не отрывал взгляд от длинного тёмно-бордового маникюра, который я сделала в тон шарфу, позволив себе нарастить ногти. — Мне стоит завести номер дилера и сутенёра на быстром наборе? Мы ведь готовы пойти настолько далеко в ублажении клиента, не так ли? Как глубоко мы готовы удовлетворять его потребности ради этого договора? Как глубоко готовы зайти вы, Сергей Вадимович? В какой… Ммм… позе… в смысле положении мы должны закончить этот вечер? — я сознательно заменяла «я» на «мы», давая ему понять, что у него есть все перспективы встать раком рядом со мной. Шеф судорожно сглотнул ещё раз, с трудом отрывая глаза от засоса на шее: — Аркадий Петрович рассчитывает приятно провести вечер в вашем… нашем обществе, обговорить в неформальной обстановке некоторые… детали, обсуждать которые при совете директоров не совсем… правильно. — Сергей Вадимович, называть откат деталями не корректно, — отрезала я. — Сколько он хочет? — Шесть процентов, но я рассчитываю подвинуть его до четырёх с твоей помощью. — С суммы контракта или с нашей прибыли? — С прибыли после налогов и процента за обналичку. — Он хочет деньги наличными? — Да, и, более того, он хочет, чтобы сумму привозила ему ты. Раз в месяц. Не хочет вмешивать в это левых людей. — Я хочу за это бонус, Сергей. Это не входит в мои должностные обязанности, — посмотрела я шефу в глаза, забывая о дежурном отчестве. — Ира… — Расставим все точки над «Ё»: ты хочешь, чтобы я легла под него и делала это регулярно, чтобы получить этот контракт, — позволив себе цинично ухмыльнуться, я отхлебнула поганый самый дешёвый зелёный чай, заказанный шефом, — не делай из меня дуру, Сергей. Ты платишь мне не за красивые глаза и большие сиськи. Так что будь добр, называй вещи своими именами, дежурные слова про корпоративную этику оставь для Анечки, которая смотрит тебе в рот, а пошлые намёки для жены и любовницы. Я подвину его до четырёх процентов, но хочу за это полтора. Ты в любом случае выигрываешь свои полпроцента. И, Сергей, как я это сделаю — не твоё дело. — Один процент, — в Наполеоне проснулась привычная жадность. — Один двадцать пять и сохранение всех моих официальных бонусов по проекту. — Договорились. — Я поем в другом месте, — я отодвинула от себя бенто с дешёвыми маки и заветренным рисом, забрала деньги со стола и ушла, демонстративно выключая диктофон в телефоне.***
В закрытой лаундж-зоне пафосного клуба «Огни» стоял сигаретный кумар. Девочки-официантки в форме скорее открывающей, чем закрывающей, сновали от одной группы столиков к другой, собирая заказы и разнося алкоголь. На фоне этих фигуристых фей модельной внешности я чувствовала себя потерянной. Очередная белая мужская рубашка липла к коже: найти за полдня в чужом городе что-то, кроме стандартного прикида секретарши, не получилось. По-хорошему я выглядела большей официанткой, чем работницы клуба. За столиком собрался весь цвет оганесовской конторы: комдир, финдир, начюрслужбы, главный маркетолог и те, кого Оганесов представил как «практиканток». Судя по длине юбок и глубине вырезов, практиковались эти мадам в основном в искусстве минета с проглотом, не утруждая себя ловлей сути беседы и поглощая разноцветные коктейли. Сергей в этом виайпи клубе по интересам слегка терялся, выделяясь также, как я на фоне раскрашенных фиф, в обратную сторону. Я пила «SanPellegrino» с лимоном, увлечённо обсуждая с комдиром, который попросил называть его просто Вадимом, финансовые показатели по проекту, ловя колючие ревнивые недовольные взгляды Оганесова. В те моменты, когда доставала очередную длинную «More», рядом с кончиком которой неизменно щёлкала «Zippo», подносимая мужской рукой, или когда смеялась очередной шутке прекрасного собеседника, жадные глазки напротив буквально полыхали первобытным огнём. На фильтре оставались следы красной помады, я вежливо выдыхала дым в потолок, слушая прогнозы по прибыли и, заинтересованно кивая, то и дело порываясь залезть в ежедневник, чтобы проверить расчётные показатели KPI, неизменно останавливаемая Вадимом. Надо сказать, что этот самый комдир виртуозно умудрился занять со мной один диванчик, тактически отодвинув Оганесова. Нельзя сказать, что я была сильно против. Вадим оказался хорош, таких мужчин обычно называют словом «породистый»: к сорока, высокий, подтянутый, ухоженный, благоухающий дорогим, горьковато-древесным с нотками мускуса, парфюмом, щеголяющий стильными часами и сочетающимися запонками на манжетах рубашки со скромными, но говорящими монограммами. Тёмные, с лёгкой проседью на висках, волосы; правильные черты лица; внимательные глаза, в клубном свете казавшиеся практически чёрными; небольшой тонкий шрам в районе виска, судя по всему, ножевой. И руки… я взгляд не могла оторвать от его рук: длинные пальцы, крупная кисть с выступающими венами, светлые старые шрамы, в которых легко угадывались следы от ножа, и сбитые не один раз костяшки. Вадим распространял вокруг себя ауру власти и силы, принадлежавших ему по праву; ауру, которую он носил с лёгкостью, не давя, но заставляя подчиняться; носил так же легко, как дорогой парфюм и явно подогнанные по фигуре рубашки и костюмы; как шёлковые галстуки, один из которых сейчас небрежно брошен на подлокотник дивана, рядом с пиджаком от костюма, стоимость которого превышала мою месячную зарплату. В вороте расстёгнутой на пару пуговок рубашки проглядывала сексуальная ямочка. Понять, что я забыла на этом празднике жизни, и чем вызвала такой демонстративно повышенный к себе интерес, было сложно. Особенно учитывая, что до клуба мы не перекинусь и парой слов. Прожигаемая взглядом Оганесова настолько, что хотелось одёрнуть непривычно короткую юбку и натянуть её на колени, я мужественно изображала сосредоточенное внимание. Вадим тоже считывал невербальные сигналы с гендира и нагло провоцировал: то убирая упавшую мне на лоб прядку; то приобнимая за талию; то наливая новую порцию минеральной воды, порываясь заказать какой-нибудь алкогольный коктейль; или наклоняясь над ухом с очередным предложением, обдавая терпким ароматом парфюма или демонстративно втягивая воздух рядом со мной. От запаха моих «Cartier» уже мало что осталось, разве что последние тяжёлые горьковатые нотки ещё выдавали в них мужской «Declaration». От его поведения я должна была бы потечь и превратиться в лужицу, вот только природная подозрительность держала в тонусе. — Ирина, вы — очень необычная женщина, я бы взял вас… к себе на работу. Вы обещаете вырасти в очень… интересного… специалиста, — внезапно раздалось над ухом вместе с тягучим дымным ароматом односолодового виски и продуманно расставленными паузами. Вадим разглядывал изрядно поднабравшихся «практиканток» и Оганесова, тянувшего коньяк. — Вы наверняка заметили, что Аркадий к вам неровно дышит. — Я не думаю, что это повод брать меня на работу, Вадим. Я вряд ли смогу так, как ваши талантливые столичные девочки, — произнесла я, многозначительно посмотрев на практиканток. — Это несколько не моя атмосфера, — добавила задумчиво, преувеличено внимательно оглядывая клуб, морщась от мерцания света, доставая новую сигарету и подсчитывая выкуренное за вечер. От пачки осталось чуть меньше половины. В очередной раз щёлкнула зажигалка, появился тонкий оранжевый огонёк, а по венам стремительно разнеслась новая порция никотина. — Оценка же качества дыхания Аркадия, увы, входит в мои должностные обязанности этим вечером, — я бросила в сторону Оганесова длинный взгляд поверх очков и демонстративно выдохнула порцию дыма колечками, показывая блестящий от слюны кончик языка, проскальзывающий сквозь неестественно алые в клубном свете губы, наблюдая за тем, как гендир быстро закинул в себя очередную порцию дорогого коньяка. Двадцатую за вечер, я считала. Вадим ухмыльнулся, наблюдая за этой сценой. Я ощутила его улыбку кожей, волоски на затылке приподнялись. Он поправил пряди на моей шее, немного оттянув аскот, коснувшись следа от Лёвиной руки. — Вы лукавите, Ирина, — длинные пальцы легли на синяки, вызывая трепет внутри. — Вы ведь знаете, что договор уже подписан? — Естественно, но мой шеф об этом пока не в курсе, — я кивнула на Сергея, сумрачно наблюдавшего за мной. — Вы провоцируете его. Аркадий не любит подобного, — рука Вадима оказалась на моём бедре почти «случайно», смахивая какую-то невидимую пылинку. — Аркадий скорее не привык, чтобы ему отказывали, — я наклонилась над ухом Вадима. — Он привык получать всё, что хочет, — заставляя руку соскользнуть по юбке, демонстративно расслабленно отклоняясь назад и закидывая ногу на ногу. Ткань натянулась, обозначая выступающую резинку чулок. — Вы провоцируете его ничуть не меньше, пользуясь мной. — А вы планируете ему отказать? — Я рассчитываю, что подобный… вопрос… даже не встанет, — с небольшой паузой прозвучал многозначительный ответ, прикрытый стаканом с минералкой. — Вы много курите. Нервничаете? — он внимательно наблюдал за мой, явно видя чуть подрагивающие кончики пальцев с зажатой в них сигаретой. — Скорее боюсь оказаться жертвой женской мести. Судя по тому, как ревниво на меня поглядывают ваши практикантки, я не очень вписываюсь в их картину вечера. Вряд ли мне простят то, что я завладела вашим вниманием, Вадим. — Вы слишком напряжены. Мы, в конце концов, празднуем, — произнёс он, доливая в мою минералку виски из своего бокала и залпом осушая остаток. — «Секс на пляже» или «Оргазм»? — он ехидно посмотрел на меня, чуть облизываясь, — Только не говорите, что предпочитаете «Олд Фешен» или «Лонг-Айленд». Должны же вы пить что-то кроме минеральной воды. — Уж точно не «Смерть после полудня». Если уж выбирать, то «Эспрессо Мартини». Это вы празднуете, Вадим. Хочу напомнить, что я до сих пор на работе, — ответила я, пригубляя получившийся коктейль. — И каковы же ваши цели на этот вечер? — Прибыль, разумеется, только прибыль, — я посмотрела ему прямо в глаза, делая большой глоток. — Равно, как и, полагаю, ваша. — А если я просто не хочу отдавать вас Аркадию? — Вы сами в это не верите. Я почти уверена, что не в вашем вкусе, а судя по тому, как на вас смотрит вот та миловидная брюнетка в красном, — произнесла я, кивнув на «практикантку», весь вечер прожигавшую меня взглядом, — я ещё и отобрала вас у дамы, считающей, что на этот вечер вы принадлежите ей. В моём бокале вполне может оказаться порция яда, а если бы взгляд убивал, я бы уже истекала кровью. Но играете вы неплохо, стоит отметить. Вполне натурально, — я бросила на Оганесова очередной длинный взгляд, считая про себя. Двадцать два. — Я точно предпочёл бы, чтобы вы текли не кровью, — он залпом допил ещё одну порцию виски и заказал новую, я попросила банку «SanPellegrino», для разнообразия с грейпфрутом. Пить что-то, открытое не при мне, было бы непоправимой ошибкой. — Передёргиваете. — Даже не начинал. Потанцуем? Посмотрите, вашего шефа вовсю уже расслабляют, а то он чересчур напряжён, скоро лопнет от собственной… значимости, — комдир кивнул в сторону моего начальника. Рядом сидела длинноногая блондинка, руки которой явно не просто так покоились на его ширинке. — Не подхватил бы что-то. Жена с любовницей спасибо не скажут, а мне потом ищи ему венеролога. — Девочки чистые. Насколько мне известно. Какие ещё услуги вы оказываете начальству? Кроме помощи в заключении договоров? — Я — птица не того полёта, чтобы меня кормили длинные ноги и то место, где они теряют своё гордое имя. Я не в его вкусе. Секс на работе не вписывается в мою картину мира, разве что, собственно, с работой. Не воруй, где живешь. Не ебись, где работаешь. Да и джентльмен предпочитает высоких блондинок. Скажем так, в спектр моих обязанностей входят кое-какие вещи конфиденциального характера, которые оплачиваются дополнительно, но не требуют поступиться принципами. — Фу, как невежливо для приличной девочки. — Зато честно. — Эту сделку готовили вы? — Полностью. — Я всё больше хочу вас… взять… на работу, — с подчёркнутыми паузами произнёс он, — вы профессионально подготовили проект. У вас прекрасные ораль… ораторские способности. — Боюсь, вы сильно преувеличиваете возможности моего измученного за последние дни горла, Вадим. Мне неплохо известны методы анализа, не более того. — В том числе горизонтального? — Не без этого. Но, боюсь, недостаточно для того, чтобы оказывать услуги подобного характера требовательным начальникам вроде вас. — Позвольте мне оценивать это. И всё же — потанцуем? Я люблю эту песню. И сейчас не приму отказа. Под мягкий вступительный гитарный перебор «Behind Blue Eyes» Вадим вытащил меня из уютного дивана на танцпол, подхватив, когда я пошатнулась на высоких каблуках, в последний момент почувствовав на себе прожигающий взгляд Оганесова, опустошающего очередной бокал. Двадцать шесть. Вадим уверенно вёл в центр зала. Его руки властно скользили по телу, прижимая к себе, не давая ни вырваться, ни отстраниться. — Чего вы добиваетесь, Вадим? Оганесов уже в ярости. Я не думаю, что вы очарованы моей скромной красотой настолько, что готовы злить его и дальше. Этот танец уже перебор. — То есть вы абсолютно уверены в том, что я не попал под ваши чары? — Я реалистка. У вас есть более доступные и достойные кандидатуры, а мозг женщины точно не то место, которое мужчин возбуждает. Это значит, что вы злите его с какой-то целью. Вопрос только с какой и какая роль отведена в этом мне. Песня, кстати, кончилась, — сказала я, пытаясь отстраниться от него. — Останемся на следующую, — он поднял руку, махнув диджею. Заиграла новая мелодия, по первым аккордам которой легко было узнать восьмиминутный «Stairway to Heaven» Led Zeppelin. — Вы удивительно циничны, умны и внимательны для настолько молодой женщины. Моё предложение о работе остаётся в силе. Как сотрудник вы будете очень ценны. — Вадим, давайте расставим точки на «Ё»: я не собираюсь спать ни с вами, ни с Аркадием. Если вы ещё не поняли. Можете заканчивать меня совращать. Получается у вас неплохо, я почти поверила в вашу искренность, однако, это в мои должностные обязанности не входит. Скажите прямо, что вам от меня нужно. И не надо пытаться доказать мне, что вас очаровывает цвет моих глаз. Вы вряд ли вспомните его. Мужчина ухмыльнулся, прижимая меня к себе сильнее. От него одуряюще пахло смесью из виски, пота и парфюма. — Зелёные. Вы недооцениваете своё непримиримое очарование, — он позволил ощутить зарождающуюся в паху твёрдость, не давая отстраниться, — в вас есть что-то особенное. — Под особенным вы имеете в виду размер груди? — Вот же язва. Совсем не умеете принимать комплименты. — Скорее предпочитаю делить услышанное пополам. И реально оценивать свои шансы. Итак, Вадим, чего же вы от меня хотите? У вас осталось приблизительно шесть минут, чтобы рассказать мне, иначе Оганесов взорвётся. Он уже подпрыгивает на месте. Вы ведь не просто так подсели ко мне в начале вечера и помогали будить в нём ревность, особенно учитывая, что его интерес к моей скромной персоне читался невооружённым взглядом. Я ведь часть сделки, во всяком случае он так считает. — Ваш шеф попал правильно, вы очень во вкусе Оганесова, он иногда балуется подобными девочками для разнообразия. Совет директоров не устраивает политика, проводимая Аркадием. Его хотели бы сместить с должности, но он владеет одним из самых больших пакетов акций. — Ну наконец-то, правда. Америку об Оганесове вы не открыли. Какую роль отводите мне в вашей схеме? — Он ведь сделал вашему шефу предложение, обозначив стоимость заключения договора, не так ли? Какое? — Шесть процентов с прибыли, но я планирую подвинуть его до четырёх. Негласно, предполагаю, что к шести процентам должна прилагаться я в позиции на коленях. — Вы прекрасно владеете языком. Аркадий порядком обнаглел, не думал, что он попросит больше трёх. Дополнительные шесть процентов вшиты в расчётные данные? — Вы весьма смело оцениваете степень моего владения языком, но спасибо. Разумеется. Наполеон удавится, если придётся доставать деньги из своего кармана. — Наполеон? Забавно, — Вадим чувственно склонился над ухом, поворачивая меня спиной к столу, и положил руки на жопу, заправляя большие пальцы за пояс юбки. — Деньги наличкой? Кстати, я, кажется, нашёл ваше слабое место. Вы впервые приняли комплимент благосклонно. Это интригует. Я люблю загадки и женщин, которые умеют пользоваться языком по назначению. — Естественно. Я должна буду передавать их раз в месяц лично с прилагающимся бонусом, видимо. Это тоже условие. Сильный и ловкий язык — неизменная необходимость при работе в продажах, вам ли не знать. Ничего не захватывает так сильно, как практики с языком. Вадим сосредоточенно смотрел на мои блестящие в электрическом свете алые от помады губы. Я облизнулась, задерживаясь кончиком языка на арке Купидона. Игра с ним затягивала. — Приятное с полезным. Как в его духе. Мне понадобятся доказательства для Совета директоров. В заднем кармане брюк диктофон значительно меньше того, которым пользуетесь вы, работает от батарейки десять-двенадцать часов, — я не преминула в процессе доставания игрушки от души пройтись руками по подкачанной заднице Вадима, вызвав ехидную улыбку, и осторожно спрятала добычу в рукав рубашки. — Вы мне действительно нравитесь, Ирина. — Я вам выгодна, Вадим. Не путайте понятия. — Ваши услуги будут не бесплатными. Вы получите долю Оганесова от сделки, если поможете мне. — Ммм, вы умеете очаровывать, — чувственно прижимаясь к нему спиной, я картинно опустила глаза, когда он поймал меня на финальных па и, откинулась на плечо, обнажая шею и давая волосам рассыпаться. Я едва стояла на каблуках, позволяя ему полностью вести и контролировать себя. Подобия латины под Led Zeppelin со мной ещё не случалось, но он вёл, и оставалось только подчиняться. Танцевал он отлично. Вадим резко выдохнул, ловя меня: — Ирина, не делайте так, я всё же мужчина, — раздалось за ухом. — Покорность вам невероятно идёт. Вы прекрасно танцуете. Занимались? За вами присмотрит мой человек, случайно прервущий вас с Оганесовым. Отдать ему такой подарок просто кощунство. — Я — почти приличная питерская девушка, Вадим, я должна уметь танцевать, меня, в конце концов, хотели видеть женой уважаемого человека. Судя по количеству выпитого, ваш «дорогой» Аркадий вряд ли будет способен на какие-либо действия. — Уважаемый человек много потерял, отказавшись от вас. Я уложился в шесть минут, — Вадим церемонно поцеловал мне руку под последние аккорды песни, а затем прижал к себе, буквально впиваясь в губы в глубоком, жадном чувственном поцелуе, проникая в рот, ведя по нёбу и кромке зубов, сплетая язык с моим. Блядские ёжики, так умело и чувственно меня ещё ни разу не целовали, Лёва уступал ему на порядок. Краем глаза я успела заметить Оганесова в ярости подорвавшегося со своего места и летящего на танцпол. — Левая длинная кнопка сбоку. Удачи, Ирина. Вас ждёт незабываемая ночь. Жаль, что не со мной, — прижимая к себе, Вадим явно что-то подсунул под воротничок сзади, рука скользнула по юбке, забираясь в карман. Маленький прибор пискнул на грани слышимости. — Радиус микрофона ограничен, но на клуб хватит… — он явно хотел что-то ещё сказать, но в этот момент Оганесов буквально выдернул меня из его рук, потащив за собой в сторону приватных комнат. Через два часа я буквально выпала из клуба. Аркадий плохо держался на ногах и не особенно хорошо соображал, поглощённый собственной яростью, сообщая мне, что я — тоже часть сделки, а потому срочно должна встать на колени и выполнить условия договора, так чтобы ему понравилось. Банально и до жути скучно. Играть с Вадимом было значительно забавнее. Я изображала покорность, через силу ласкаясь к этой пьяной скотине, параллельно разводя его на нужные мне условия. В заднем кармане юбки обнаружился сунутый Вадимом пузырёк, предупредить о содержимом которого он не успел, но назначение не отставляло вариантов. Наркотик достался Аркадию с очередной порцией коньяка, часть из которого пришлось вливать в рот во время поцелуя, сквозь алкогольную горечь ощущая знакомый солёный привкус. Доза «Буратино» шибанула пьяные мозги со скоростью поезда, снося с несчастного гендира последние элементы чувства самосохранения. Он даже умудрился написать мне расписку о том, что согласен на четыре процента. Как раз где-то в тот момент, когда, преодолевая отвращение, я стояла перед ним на коленях, поглаживая через ткань промежность и напряжённый пах. Погасший внезапно свет и дёрнувшие в сторону руки совсем не удивили. Как и обещал, Вадим, поразительно трезвый для человека, вливавшего в себя виски полвечера, вытащил меня из комнаты, заменив на какую-то из блядей. — Потрясающе смотришься, — ехидно произнёс он, переходя на «ты» и оглядывая меня, останавливаясь на порванных в хлам чулках и блузке без половины пуговиц. Взгляд задержался на проступавших на груди синяках и засосах, разной степени сине-зелёности, которые больше не скрывала плотная ткань. Глаза, оказавшиеся при свете невероятного очень светлого серого-зелёного цвета, как-то странно блеснули, пока он внимательно рассматривал следы Лёвиных игрищ. Я позволила себе откровенно разглядывать его; при свете он оказался обладателем ещё более невероятной внешности, строящейся на контрастах: светлые глаза, чёрные густые брови, бледная кожа и лёгкая небритость с тёмной щетиной, точёные скулы и чувственные губы, готовые в любой момент растянуться в усмешке. Я вытащила очередную сигарету, пытаясь хоть немного успокоиться и, простонав, вылезла из туфель, каблуки нещадно заставляли болеть спину и ноги. Плевать на то, что на дворе апрель, ступеньки у выхода приятно холодили ступни. — Нам нужен ксерокс и компьютер. Мне надо отдать тебе копию вот этого замечательного документа и записи, а потом я хочу, наконец, отправиться спать, предварительно помывшись и прополоскав рот и руки с хлоркой, — я продемонстрировала расписку, достав её из лифчика. Нетвёрдым почерком Оганесова на листе были описаны условия скрытой части сделки. — Умница, — Вадим протянул ко мне руку, пытаясь коснуться цепочки из синяков на шее. Я отшатнулась инстинктивно. Он удивлённо поднял брови. — Поехали, — где-то рядом пискнула сигнализация, и с мучительным стоном взгромоздившись на каблуки, я пошла за ним хвостиком, закатывая глаза при виде ровно такой же, как и у Лёвы BMW Х3. Количество алкоголя в крови и возможные проблемы с полицией комдира явно не волновали. Ночной офис встретил нас тишиной, прерываемой только редким писком секретарских факсов. Вадим подхватил меня на руки, оборвав недовольное шипение простым: — Ты еле ползёшь. — Блядь, естественно, я еле ползу. Я весь этот ёбаный день проскакала на пятнадцатисантиметровых каблуках! — Без всякой сексуальной подоплёки. — Ага, я так невинности лишилась. Поставь меня, где взял. Я пойду босиком. — Кончай играть в самостоятельность, сильная и независимая. Тут не Сочи. Отморозишь всё самое дорогое. — Твоими бы молитвами! — Вадим донёс меня до своего кабинета, игнорируя сопротивление и шипение, запустил компьютер, скинул данные с диктофона и сделал копию расписки. — Я предпочитаю, когда женщина возносит мне хвалу на коленях. Тебе неплохо бы спрятать свои копии. Аркадий, проспавшись, вполне может потребовать всё обратно. — Не дурнее паровоза. Утром арендую ячейку в банке, — я решила оставить ремарку о коленях без ответа. — Я надеюсь, ты понимаешь размер кота, которого взяла за яйца, детка. — Намекаешь на то, что меня могут найти в ближайшей канаве с парой дополнительных отверстий в теле? — Типа того. Оганесов, конечно, подрастерял свои связи и так просто больше не стреляют. Просто не наглей. Куда тебя отвезти? — К Ботаническому саду. Гостиница «Байкал». — Знатный клоповник. — Не всем жить в пяти звёздах. — Поехали ко мне. — Вадим, скажи мне, раз уж мы перешли на ты, какую букву во фразе: «Я не буду с тобой спать» ты не понял? — Расслабься, я предлагаю тебе гостевую спальню, тёплую ванну и приличный ужин. От минета в твоём исполнении я бы не отказался, больно хороша была реклама, но это необязательная часть сегодняшнего вечера. — Ага, а к Оганесову я завтра пойду с видом проштрафившейся проститутки. — Заедем утром в гостиницу, переоденешься. Тем более что нам не желательно появляться в офисе вместе. — Чёрт, ладно. Поехали. Ванна, спальня и ужин звучат сильно соблазнительнее старой кровати в одном номере с шефом. Подозреваю, к ним будут прилагаться стоны той блондинки. Для минета у меня слишком устал язык за последние пару суток. Уболтали Сивку крутые горки. — Ира? — Да? — Роскошные синяки. Я завидую твоему молодому человеку. И всё же, почему нет? Я же тебе нравлюсь. Моральные принципы? Я сидела, свернувшись клубочком, поджав под себя усталые ноги, наплевав на требования безопасности. Вадим вёл машину по Третьему транспортному уверенно и мягко. После длинного дня колотило, от обилия никотина в крови сушило, мочевой пузырь неприятно распирала минералка. Было одновременно холодно, страшно, мерзко и пусто, голова звенела. Понимание того, что если Вадиму сильно захочется получить меня, то шансы у нас, мягко говоря, не равны, как-то не трогало. Безумно хотелось помыться. Желательно изнутри. От Оганесова хотелось прополоскать себя в хлорке. — Окстись, моральными принципами и совестью не страдаю, не та профессия. Нравишься. Тебе сложно не нравиться, ты привык к этому, равно как и Аркадий, ты не любишь отказы. Вспомнишь, когда женщина последний раз говорила тебе «нет»? Особых иллюзий я относительно твоего внимания к моей скромной персоне не испытываю. Я тебе интересна ровно до того момента, пока недоступна, как только ты меня получишь, я пополню легион случайных любовниц, чьего лица ты не вспомнишь на утро. Я не птица твоего полёта, Вадим. Не надо мне льстить. Я прекрасно осведомлена о своих шансах на внимание мужчин, подобных тебе. У нас с партнёром договор. Я никогда не нарушаю условия своих сделок. Голос Вадима неуловимо изменился, в нём проскочили хрипловатые нотки, почти не зацепившиеся за сознание. — Мда, кто-то здорово прошёлся по твоей самооценке, девочка-калькулятор. И каковы же условия? Тоже расписана прибыль? — Мудаков хватало. Отсутствие иллюзий плодотворно влияет на мозг, держит в тонусе. Самообман нынче дорого стоит. Всё гораздо банальнее: говорить через рот, не трахать мозг и посторонних, встречаться не реже раза в неделю, если в общих чертах. И сейчас я близка к нарушению последнего пункта. Как видишь, секс с тобой станет нарушением условий, — сонный мозг не имел больше сил сопротивляться и язвить. Я чувствовала на себе оценивающий взгляд Вадима, но не придала ему особого значения, ни пока мы парковались во дворе дома неподалёку от ипподрома, ни затем, когда поднимались на старом скрипучем лифте в квартиру. Он молчал, у меня не было сил на разговоры. Почти восемнадцать часов на ногах, из которых большая часть прошла в диком стрессе, порядком вымотали. Посыпавшаяся тушь раздражала глаза, заставляя слезиться, делая меня похожей на панду, размазанная помада, всклоченные волосы, которые чуть не повыдергал в порыве страсти Аркадий, рваные чулки и наполовину распахнутая блузка — просто девочка, блядь, мечта, само воплощение сексуальности. Я взглянула ему в глаза бросив: — Не смотри на меня так, Вадим. Я не могу позволить себе такой роскоши, как поверить тебе, как бы мне этого ни хотелось. Прекрасные принцы и белые кони — это не про меня. Звёзды не ездят в метро, — я усмехнулась грустно. Вадим молча выдал мне футболку и шорты, указав на ванну, и отправился разогревать еду. Как бы ни влекла шикарная купель с гидромассажем, обещавшим неземное блаженство, пришлось воспользоваться душевой кабинкой. Матовое стекло вызывало флешбэки в уставшем, переполненном табаком, с толикой алкоголя, смешанного с наркотиком, мозгу. «Буратино» всё-таки попал в кровь вместе с коньяком, делая рецепторы сверхчувствительными. Большей дозы я, к счастью, хапнуть не успела. Возбуждение прокатилось по телу ожидаемой, но всё равно нежданной, непрошеной волной, стягиваясь в узел внизу живота. Нельзя сказать, что вечер с Вадимом оставил неприятное послевкусие. Вечер с флиртом «на грани», горячие мужские руки, показательное настойчивое «хочу», пусть и притворное по большей части… В парах тёплой, почти горячей воды, медленно согревающей усталое тело, разгонялся чёртов наркотик, обостряющий тактильность, дикий стресс и выбросы адреналина — события вечера замешались в термоядерный коктейль, прокатывающийся по измученному организму обжигающими волнами с эпицентром где-то над лобком и томлением между ног, тянущей тяжестью внизу живота. Перед закрытыми глазами то и дело вставали руки Вадима с длинными изящными пальцами и проступающим рисунком вен. Сила, с которой он прижимал к себе, пока нёс до кабинета и потом обратно до машины, аура власти, распространяемая им так естественно, словно была врождённой… завораживали и возбуждали. Поверить в то, что Вадим действительно заинтересовался мной, что он хочет меня… я одёрнула себя в очередной раз. Слишком дорого могли стоить подобные иллюзии. Ноги подкосились, я опустилась, садясь на пол душевой кабины, пытаясь собраться в комочек, чувствуя, как проступают слёзы, и следом за возбуждением накатывает истерика и приступ паники. Слёзы лились и лились, смешивались с водой, плохо смытая косметика дорожками сбегала по лицу, оставляя чёрные полосы. Всё напряжение минувшего дня выбросило в один момент, адреналин окончательно отпускал, оголяя неприглядную правду, события проносились бешеной чехардой, понимание того, что сегодня я не раз и не два шла по самому краю, осознание собственной, граничащей с безумием смелости, приходило с ощущением никчёмности: в этом суровом мужском мире я не более, чем пешка, мордашка с дыркой между ног, мозги которой никому не нужны, я ничто, пока мной невозможно воспользоваться. Просто тело. Прошедший день чётко указал на моё место в пищевой цепочке — я мало чем отличалась от «практиканток», те хотя бы были честнее с собой, не пытаясь показать значимость или набить себе цену. Рыдания переходили в вой, выходящий на уровень инфразвука, я втыкала ногти в ладони, раздирала предплечья, жалея, что бритва осталась в сумке. Тупые концы наращённых ногтей отказывались рвать кожу, оставляя только красные следы, не приносящие облегчения. Я билась, задыхалась в своей беспомощности, в ярости и страхе, в собственной ненужности, кусая до крови губы, молясь, чтобы не привлечь хозяина квартиры. Не показать свою слабость. Замкнутая в истерике, я не услышала ни звука открывающейся двери ванной, ни того, как отъехало стекло душевой кабинки, очнувшись только когда меня прижали к себе сильные мужские руки, гладящие по волосам и шепчущие: — Тихо, тихо, девочка. У тебя всё получилось. Ты смогла. Ты справилась. Ты умница. От его слов хотелось выть ещё громче. Вадим сидел рядом на полу, обнимая меня под струями воды, стирая с лица смесь из слёз и туши, пачкавших промокшую насквозь белую футболку. Я пряталась у него на груди, подвывая тихо-тихо. А он просто гладил, скользя руками по спине и дрожащим от рыданий плечам, укачивая, тихонько напевая на ухо, как ребёнку:So just give it one more try to a lullaby
Так просто попробуй ещё одну колыбельную
And turn this up on the radio.
И просто включи радио.
If you can hear me now,
Услышь меня сейчас,
I'm reaching out
Я протяну тебе руку,
To let you know that you're not alone.
Чтобы дать знать, что ты не одна.
***
Воспоминания о событиях следующих суток больше напоминают бессмысленный комикс. Уставший мозг просто признал свою капитуляцию и отказался сохранять сколько-нибудь цельную картинку. Щёлк. Я просыпаюсь утром в постели Вадима от будильника с непривычной мелодией. На мне его футболка и больше ничего. Он обнимает и сопит в макушку: «Ещё пять минут», прижимаясь ко мне утренним стояком. Спать он предпочитает голым. Щёлк. Всё в той же футболке я пью кофе на кухне у Вадима и жую какой-то бутерброд, пытаясь собрать в кучу в голове воспоминания прошлой ночи. Он посмеивается, глядя на меня из-за своей чашки так и не потрудившийся одеться. Вопрос на миллион: спала я с ним или нет. И хочется оправдаться тем, что часть «Буратино», которым я поила Аркадия, попала в кровь, но врать себе не хочется, если он настоял, значит, я точно оказалась под ним. Вопрос, настоял ли. Щёлк. Я влетаю в наш с шефом номер. С него слезает вчерашняя блондинка, незнамо как оказавшаяся в этом клоповнике, по странному стечению обстоятельств, называемому гостиницей. Её дорогие брендовые шмотки раскиданы по всей комнате. Он вяло мямлит что-то, разглядывая чужую, явно мужскую футболку на мне. Щёлк. Забрав вещи, я переодеваюсь в туалете какого-то кафе после того, как мой последний набор одежды привели в порядок в круглосуточной прачечной. Щёлк. Я крашусь в машине Вадима. Он наблюдает за мной, совсем не скрываясь, буквально исходящий ехидством, когда я рисую улыбку на бледных искусанных губах и замазываю синяки под глазами. Хмыкает и странно поднимает брови, когда я наношу на кожу мужской «Сartier». Щёлк. Мы пьём кофе в «Шоколаднице», Вадим кормит меня блинчиками, стирая кончиками пальцев с подбородка клубничный соус, которым я умудрилась перемазаться. Он смотрит на то, как я, забывшись, с наслаждением слизываю с ложечки взбитые сливки, а затем, садясь рядом, критически близко, скармливает мне свою порцию сладкого крема. Щёлк. Я арендую ячейку, складывая туда записи и расписку Оганесова, оставляя себе копию. Щёлк. Аркадий, на лице у которого следы проведённой (к счастью, не со мной) бурной ночи, бледнеет и начинает заикаться в ответ на «Вы помните, четыре процента» и копию расписки на столе, которую он мнёт, бегая глазами по кабинету, как загнанная в угол крыса. Щёлк. Шеф тащит меня в какое-то дешёвое кафе поговорить, пытаясь узнать, что произошло вчера ночью. В его глазах непонимание. Щёлк. От Наполеона меня спасает звонок Вадима, который приглашает на обед. «Обсудить дела». Когда Вадим успел забить в мой телефон свой номер, я не помню. Щёлк. Вадим объясняет мне схему получения гонорара, странно улыбаясь и разглядывая. Кормит десертом с ложечки и покровительственно советует беречь нервы, ибо нервные клетки не восстанавливаются. Щёлк. Мы едем по перегруженному Третьему транспортному. Он подвозит меня к поезду, кормит мороженым в проклятой «Шоколаднице» на углу у трёх вокзалов, отмахиваясь от попыток доказать, что от сладкого растёт жопа. Щёлк. — Ну, спроси уже, я ж вижу, что ты весь день мучаешься. — Мы… — Нет. Я предпочитаю, когда женщина осознаёт происходящее. Сажает на «Сапсан» сам, закидывая чемодан в багаж. А затем целует так, что подворачиваются пальцы на ногах, а по телу разбегаются горячие волны. — Я был бы не против. Ты сладко пахнешь и тебя приятно обнимать. А ещё ты так вкусно стонешь… А потом, склоняясь совсем над ухом, добавляет, шёпотом от которого встают волосы дыбом: — У меня встаёт от мыслей о том, какой ты можешь быть на вкус. Хлопает по жопе звонко и обещает звонить, бросая на прощание, что давно так интересно не проводил ночи. Щёлк. Занавес. Я падаю лицом в ладони, понимая, что прошедшие трое суток напоминают смесь блокбастера и пиздеца. Охуеваю от своего поведения все следующие четыре с лишним часа в переполненном пятничном поезде, мучаюсь попытками вспомнить хоть что-то. Щёлк. — Выдери меня, пожалуйста, Лёва. Только ни о чём не спрашивай. Просто выдери, как хочешь.