ID работы: 11464107

И я каждый раз загадывал тебя не потерять

Гет
R
В процессе
101
автор
Charlie Hale соавтор
Размер:
планируется Макси, написано 462 страницы, 32 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
101 Нравится 131 Отзывы 26 В сборник Скачать

Часть 30

Настройки текста

Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?

или какой выкуп даст человек за душу свою?

От Матфея 16:26

      Маленькая девочка скучающе перелистывает страницы потрепанной книжки, порой раздражающе хмурясь, а иногда неверяще фыркая. Добравшись, наконец, до последней главы, она небрежно откидывает вмиг ставшую неинтересной книжонку, задумчиво поворачиваясь к окну, равнодушным взглядом наблюдая за тем, как молния разрывает серое небо на части, а дождь плотной стеной опускается на мертвую землю. Мужчина, замечая состояние своей дочери, отрывается от разложенных на столе рукописей, вставая из-за стола и опускаясь на колени рядом с креслом, в котором уютно устроилась девочка.       ― В чем дело, мое сокровище? — мужчина проводит ладонью по темным кудрям дочери, зарываясь в мягкие пряди пальцами.       — Почему люди думают, что демоны не умеют любить? — вопрос кажется одновременно до ужаса нелепым и до абсурдности сложным. Король в смятении склоняет голову набок, и взгляд его невольно цепляется за откинутую в сторону книгу. Все понятно. Его дочь, в последнее время слишком увлекшаяся человеческой литературой, прочитала очередной роман, концовка которого оставила, видимо, больше странных, чем приятных эмоций.       Его Величество устало вздыхает, тянется за романом, чтобы убрать его с глаз долой.       — Эйвон, мы ведь с тобой уже об этом говорили. Тебе стоит меньше читать истории, рассказанные людьми, иначе кошмары замучают.       — Ты не ответил.       Эйвон, еще ведь маленькая девчушка, которая ему, при всем желании, даже до бедра не достанет, а уже научилась так требовательно и жестко просить чего-то, на своем настаивать. И хмурится так забавно, пытаясь взрослым подражать. В груди тут же разливается что-то горячее, приятное, согревающее своим жаром. Король мягко улыбается, садится рядом, сажая дочь себе на колени. Девочка тут же обвивает его шею ручками, устраивая голову прямо напротив сердца.       — Потому что они мало что знают о нас, о Темном мире. Для них жизнь окрашена лишь в черные и белые цвета. Полутонов нет.       — И их это устраивает?       — Более чем. Так удобно. Спокойно. Нет сложных вопросов, ответы на которые могут вселенную с ног на голову перевернуть. Для них любовь — свет, несущий покой, прощение и принятие. Но она может быть и тьмой, и бояться ее не стоит, — Король губами прижимается к темной макушке, смотря на то, как в алых глазах напротив играют блики от горящего пламени в камине. — Демоны умеют любить, мое сердце. Их любовь может быть жестока, необуздана. Может причинять боль, сильнейшие страдания. Но силы могущественней ты не найдешь. Любовь демона безумна, безгранична, непоколебима. Это то, что способно весь мир дотла сжечь, а потом из пепла вновь возродить. То, перед чем сама смерть отступает. То, чего боятся и люди, и ангелы, и сам Господь. То, что я чувствую к тебе, мое сокровище.       Эйвон заливисто смеется, с силой обнимая отца, губами прижимаясь к его щеке в невинном детском поцелуе. В этот момент никто из них еще не догадывался, что через несколько часов Темный Король погибнет от рук своих же соратников, что юной принцессе придется долгие годы бороться, чтобы вернуться домой, что мир маленькой Эйвон действительно сгорит в огне, ведь она любила отца больше жизни.       Да, демоны способны на любовь. Только для них это больше крест, нежели чем спасение.

***

      Взбираясь по острым камням скалы, Эйвон успевает проклясть и Ноэ, и Аннабель, и все Королевство Дит. Впервые за долгое время она действительно начинает жалеть, что не обладает магическими способностями, а те крохи сил, что у нее есть сейчас, сгодились бы, разве что, на фокусы для человеческих детей. Да и те не были бы впечатлены. И если раньше это особых беспокойств не создавало, то сейчас, когда любой неосторожный шаг или необдуманное движение может стоить тебе жизни, она серьезно задумалась если не над развитием имеющихся задатков сил, то хотя бы над поиском артефактов. Надо будет обратиться с этим к магу. Сразу после того, как она оттаскает его за длинные белокурые локоны по всему Темному миру за то, что заставил ее преодолеть это расстояние на своих двоих.       В очередной раз она спрашивает саму себя, зачем вообще пошла за Локидом, и снова же заверяет, что помощь Верховному магу сейчас — полезный вклад в долгосрочное будущее. Эйвон не совсем поняла, что именно произошло, но по крику, вмиг побледневшему лицу Ноэ и сорванному шепоту, в котором можно разобрать только имя помощницы Влада, не сложно догадаться о том, что случилась беда. И серьезная. Если она сможет помочь Верховному магу и его подружке, то в будущем, когда эта битва закончится и начнет вновь формироваться верхушка власти, на ее стороне будут, по крайней мере, две достаточно влиятельные фигуры.       Но единственная ли эта причина? Только ли корысть и беспокойство о собственной шкуре гонят ее вперед?       Эйвон не знает. И думать об этом не хочет. Возможно, когда она окажется в безопасности в стенах своего замка, а в ее руке будет греться бокал красного вина, то Королева обязательно поразмышляет над этим. А сейчас она силой заставляет себя выбросить все лишние мысли из головы или хотя бы оттеснить их на задний план.       Демоница взбирается на склон массивной горы и застывает на месте, чувствуя невольную дрожь ужаса, пробегающую по телу. Все вокруг залито кровью, на камнях видны белые следы, словно от сильного удара лезвий. В нескольких метрах от нее лежит обезглавленное тело Лилит, и, будь Эйвон верующим человеком, то точно бы перекрестилась от облегчения, потому что эта бешеная тварь, наконец, отправилась к праотцам. Потом Королева переводит взгляд к обрыву и замечает сгорбленную фигуру Ноэ, на коленях которого лежит Аннабель. Эйвон несколько мгновений смотрит на советницу Влада, потом на Лилит, затем переключает внимание на Аннабель и вновь на Лилит. Мозаика произошедшего складывается очень быстро, и Эйвон заметно передергивает, когда она понимает, как именно здесь появилось так много крови.       Огненная бездна. Неужели эта девочка сражалась с Лилит один на один? Да еще и верх над ней одержала. Эйвон и раньше слышала о том, что единственная ученица Влада достаточно способна и талантлива в фехтовании, но это не отменяет того, что она все еще оставалась полукровкой, чьи силы заметно уступают обычному демону. А здесь ведь столкнуться с Лилит пришлось, которую с самого детства воспитывали как машину для убийств.       Эйвон качает головой. Определенно, как только они выберутся отсюда, нужно будет внимательнее приглядеться к девчонке Темного Короля. Демоница хочет подойти ближе, но вновь на месте замирает, не в силах не то что пошевелиться, но даже вздохнуть, когда до слуха ее доносится умоляющий голос Ноэ.       — Нет, нет, нет. Не оставляй меня одного в этом аду. Не смей, ведь я так и не ответил тебе.       Эйвон знакома с Ноэ очень давно. Она видела его разным: яростным, если вдруг что-то выходило из-под его контроля; раздражающе-беззаботным, когда он мог пропасть на несколько недель, никого не предупредив; воодушевленным, если получалось изобрести новый магический артефакт; спокойным, что бывало очень редко; равнодушным, когда к нему подступиться сложно; радостным, когда можно было даже поговорить с ним нормально; пьяным, и в такие моменты Эйвон находила его наиболее привлекательным. Но никогда умоляющим. Она привыкла, что, несмотря на любые трудности, маг лишь ухмыльнется, даже если ему вовсе не смешно, посмотрит на всех усталым взглядом, будто бы укоряя, что его потревожили из-за таких мелочей, а потом в рекордно короткий срок найдет решение любой проблемы. Но Ноэ, которого Эйвон видит сейчас, стоит на коленях, бессильно опустив голову, потому что не важно, насколько он силен, перед Смертью беспомощен даже Господь.       Эйвон опускается рядом с Ноэ, в ужасе замечая, что разноцветные глаза демона подернуты пеленой слез, руки дрожат так сильно, а во взгляде — глухое отчаяние. Маг поднимает голову, смотрит на Эйвон, но будто бы ее не замечает. Ей кажется, что даже если сейчас земля расколется на две части и они все окажутся погребенными под ее весом, он даже не обратит на это внимания.       — Я не чувствую ее, — вдруг в каком-то исступлении шепчет Ноэ. — Больше не чувствую.       Эйвон осторожно кончиками пальцев прикасается к шее Аннабель, ощущая, как тошнота подступает к горлу, когда она видит ее изуродованное лицо и тело. Пульса нет. Эйвон на мгновение глаза прикрывает, сглатывая желчь. Не важно, какие между ними были отношения, но никто не заслуживает таких страданий, такой смерти. Тем более Аннабель.       — Ноэ, отпусти ее.       И когда Эйвон тянется к плечу Ноэ, чтобы привести того в чувство, с губ мага вдруг срывается глухое яростное рычание. Он в мгновение перехватывает запястье Эйвон, сжимая его с такой силой, что, кажется, еще немного и просто сломает. Свободной рукой Ноэ прижимает тело Аннабель еще ближе к себе, пальцами впиваясь так, что костяшки белеют.       — Не смей даже прикасаться ни к ней, ни ко мне.       Глаза Ноэ тут же загораются изумрудным светом, а на ладонях собираются яркие сгустки энергии, что питается и наслаждается болью своего хозяина. И Эйвон понимает, что сейчас Верховный маг по-настоящему опасен, дальнейшие его действия непредсказуемы, а потому катализатором трагедии может стать любое неосторожное слово. Именно поэтому Ее Величество делает глубокий вдох, собираясь с мыслями. Она косится на свое запястье, все еще зажатое в мертвой хватке мага, но ничего об этом не говорит.       — Я понимаю твою боль, — Эйвон говорит спокойно, нарочито медленно и с расстановкой, словно бы бешеное животное пытается успокоить. — Прощаться, терять кого-то сложно, но порой отпустить необходимо.       И вдруг Ноэ улыбается, но улыбка эта больше на злой оскал похожа, обнажающий острые клыки. Он, не отрываясь, смотрит на Эйвон, и во взгляде его просыпается, казалось бы, утихнувшая ярость и жестокость. Ноэ еще сильнее сжимает запястье Эйвон, и та уже морщится от боли, вдруг с ужасом понимая, что еще немного и Верховный маг просто вцепится ей в глотку. И она очень близка к истине, потому что сейчас перед глазами Ноэ алая пелена, а в груди клокочет ярость, магия течет раскаленной лавой по венам.       Уступи. Отпусти. Сдайся.       Сколько же раз он уже слышал эти слова, которые сказаны вроде бы из благих помыслов и являются логичными, но для Ноэ они — проявление слабости, малодушия и трусости. Отпускают и сдаются только те, кто не способен бороться за тех, кого любит, кто слишком жалок для этого. Но Ноэ достаточно силен и упрям, чтобы бросить вызов Смерти.       Эйвон не умеет читать мысли, но, видимо, все равно улавливает настрой мага, не ожидая ничего хорошего от его возможных дальнейших действий. Она молча наблюдает за тем, как на глубине разноцветных глаз вдруг загорается едва заметный, тлеющий огонек надежды, которому достаточно легкого порыва, чтобы превратиться в ревущее пламя.       — Что ты задумал?       — Регенерация чистокровных Темных и моя магия могли бы помочь ей выжить, — вдруг выдавливает из себя Ноэ вроде бы абсолютно неуместную фразу, но по телу Эйвон тут же дрожь проходит.       Королева хватает мага за плечо, сжимая со всей силы, ногтями впиваясь, притягивая его ближе к себе.       — Совсем обезумел? — практически рычит Эйвон, чувствуя, как в груди поднимается иррациональная ярость, страх и горькое предчувствие чего-то ужасного, но неизбежного. — Полукровки к обращению по полгода готовятся и даже тогда не все проходят его. Они учатся специальным практикам, медитациям каждый чертов день. Ты вообще понимаешь, что ты сделать собираешься?       — Это единственный шанс, — Ноэ хочет отвернуться, но Эйвон второй рукой вцепляется в мага.       — Она ведь дорога тебе, верно? И ты хочешь заставить близкого человека пройти через этот ад? Вырвешь душу, разорвешь ее на части, наспех склеишь их вновь и вернешь изуродованную обратно? Хочешь, чтобы она прошла через это? Даже если она очнется демоном, то все равно возненавидит тебя, и ты потеряешь ее, — и на этих словах в глазах Ноэ мелькает настоящий ужас, и Эйвон цепляется за него, пытаясь воззвать друга к разуму. — Подумай о том, каково ей будет жить с той ношей, которую ты возложишь на ее плечи. Отпусти.       Ноэ молчит безумно долгую минуту, не отрывая бездумного взгляда, устремленного в пустоту. А потом он кладет ладонь на щеку Эйвон, поглаживая ее мягко, но Ее Величество едва сдерживает безумное желание как можно дальше отстраниться.       — Эйвон, ты мне нравишься, правда. Но если ты сейчас же не уберешь свои руки от меня, я их сломаю, а потом вырву твое сердце.       Эти слова, произнесенные холодным равнодушным голосом, совсем не вяжутся с осторожным прикосновением его ладони.       И Эйвон отступает. Но она не уходит. Просто поднимается на ноги, отходя к дальней стене. Королева обнажает свое оружие, становясь возле входа к выступу, следя за тем, чтобы никто не проник сюда и не помешал. Видно, что Ноэ все еще злится из-за ее вмешательства, но он все равно благодарно кивает Королеве.       Времени мало, поэтому маг тут же обращает все свое внимание к Аннабель. Ноэ знает о том, как проходят обращения полукровок. Эйвон права, и этот процесс действительно очень сложен и невероятно болезненен. Их заранее готовят в Башне Магов, заставляя много тренировать свое тело, учиться дыхательным гимнастикам, привыкать к воздействию сильной магии. Но у Ноэ такой роскоши, как подготовка, нет. И сам ритуал придется сократить и изменить.       Маг не тратит время на поиски кинжала и просто зубами разрывает тонкую кожу запястья. Кровь теплыми струйками стекает по ладони, и Ноэ сжимает кулак. Он подносит руку к губам Аннабель, делая так, чтобы густые капли стекали ей в рот. Кровь — одновременно очень сильная и опасная составляющая любого магического ритуала, потому что может одновременно и проклясть человека, и спасти его. В процедуре обращения она не используется, но у Ноэ нет времени, а еще он в полном отчаянии. И, возможно, Эйвон здесь тоже права, и это последний раз, когда он прикасается к Аннабель, но Ноэ точно знает, что ни о чем жалеть не будет.       Слова древнего заклинания срываются с его губ легко, и вдруг все тело Аннабель окутывает мягкое сияние, собирающееся в мерцающие магические потоки, которые в районе груди загораются еще сильнее. Спустя буквально секунды яркие всполохи превращаются в хитросплетение тысячи разноцветных нитей. Все они — душа Аннабель, ее чувства и эмоций, ее радость и боль, пережитые воспоминания. И на короткое мгновение Ноэ позволяет себе раствориться в этом хаосе, в теплом мерцании пульсирующих нитей. Он чувствует внезапный страх, трепет, когда понимает, что ему придется коснуться определенных ниточек, связывающих Аннабель с ее человеческой ипостасей. Маг знает, что после этого она забудет о своих родителях, о собственных чувствах к ним, о детстве, о домике в провинции Франции, обо всем. И он позволяет себе почувствовать сожаление, но не дает ему перерасти в серьезное препятствие, которое могло бы серьезно пошатнуть его уверенность.       Ноэ осторожно тянется к нескольким ослепительно белоснежным нитям, что гораздо толще остальных, сияют ярче других и едва заметно извиваются, цепляются за руки и плечи Аннабель, словно бы знают, что маг собирается сделать. Стоит Локиду только коснуться их, как жар тут же опаляет ладонь, прожигая кожу, оставляя после себя толстую алую полосу. Но Ноэ лишь стискивает зубы и усиливает хватку. Он чувствует эгоистичное и чудовищное облегчение от того, что Аннабель не находится в сознании, потому что иначе она бы чувствовала невероятную боль.       Нити в руке Ноэ пульсируют еще сильнее, кусаются огнем, пытаясь вырваться из стальной хватки, но маг этого не допускает. Он делает глубокий вздох, а потом просто разрывает их. И когда белоснежные нити гаснут, медленно исчезая в воздухе, по щеке Ноэ скатывается горькая слеза. Пусть Эйвон думает, что ему плевать, что он заботится лишь о собственных чувствах, боясь остаться в одиночестве, но он бы с радостью отсек себе руку, сжимающую энергетические нити, вырвал кровоточащее от боли сердце и поменялся с Аннабель местами, лишь бы не становиться ее палачом. Но иного выбора нет.       Спустя несколько секунд в переплетении нитей все сильнее и сильнее разгораются багровые ниточки, цветом своим напоминающие пролитую кровь. Ноэ знает, что они отвечают за демоническое начало Аннабель, и сейчас, когда он уничтожил путы, связывающие ее с прошлым, наследие демона берет верх. Локид боится, что, возможно, слишком поздно, что сейчас нити одна за другой начнут гаснуть на его глазах, поэтому он решается на абсолютно безумный шаг и вливает в них собственную магию. И когда изумрудные всполохи переплетаются с темно-алым, Ноэ не может избавиться от ощущения, что только что он своими же руками завел механизм на часовой бомбе, которая рванет в любой момент, погребая под обломками его и все, что он любит.       Сияние нитей исчезает, когда Ноэ перестает зачитывает заклинание. Вокруг воцаряется мертвая тишина. Кажется, что даже битва, разворачивающаяся внизу, отходит на второй план. Маг не смотрит в сторону Эйвон, хотя и так знает, что та прожигает его и Аннабель взглядом, в котором одновременно горит ярость и паническое ожидание.       Ноэ склоняется над Аннабель, в ладони заключая ее лицо, прислоняясь лбом к ее. Он большими пальцами гладит скулы, не обращая внимания на кровь, губами прижимается к бледной коже, ладонями опускается к шее.       — Пожалуйста, прошу тебя, — едва слышно шепчет Ноэ, даже не зная толком, к кому обращается, кого умоляет. Ему кажется, что Вселенная, снисходительно наблюдающая за ним сейчас, хохочет до слез. Он и сам едва сдерживается, чтобы то ли не зарыдать, то ли не закричать, проклиная весь этот мир.       Потому что ее сердце не бьется.       Ноэ опускается чуть ниже, кладет голову на грудь Аннабель, обнимая ее за талию, до побеливших костяшек пальцами вцепляясь в ее одежду, и закрывает глаза.       Ноэ живет на этом свете уже более восьмисот лет. И впервые за все восемь веков демон молится. Молится отчаянно, страстно, немой крик обращая к Небесам.       Молится не за себя.       За нее.

***

      Пещера, которую еще несколько часов назад заприметил Вольдемар, оказывается небольшой, но, на удивление, сухой и пустой. Он не решается использовать свою силу, чтобы осветить все вокруг, сразу по нескольким причинам: магии осталось слишком мало, и ее применение может привлечь чье-либо внимание. Поэтому Вольдемар проходит вглубь пещеры, осторожно опускается на колени, позволяя Рамиэль устало опереться о каменную стену.       Маг взволнованным взглядом осматривает Архангела, отмечая лицо, покрытое испариной, сильную дрожь, сотрясающую все тело, сухие губы, покрытые кровавой коркой. И крылья. Крылья, что белоснежным одеянием сейчас укрывают Рамиэль. Даже несмотря на кровь, сломанные кости, грязь, они все равно сияют. Вольдемар с невольным трепетом внутри вспоминает то, как их перья мягко касались его рук, лица, и кожа приятным жаром вспыхивала каждый раз. И это самое удивительное, потому что не было ни боли, ни выжигающего небесного пламени, ни страха, ни страдания. Лишь покой и…надежда? Да, она такая слабая, едва ощутимая, словно тлеющий уголек в потухшем камине. Но даже из угасающей искры можно раздуть неистовый огонь.       Вольдемар тянется почему-то именно сейчас трясущейся рукой к лицу Рамиэль, убирая пряди волос, что кажутся алыми всполохами на фоне мертвенно-бледного лица. Архангел, чувствуя чужое прикосновение, хмурится, с трудом приоткрывая глаза, и у Вольдемара в очередной раз дыхание перехватывает.       — Ну, как ты, рыжик? — шепотом спрашивает маг, с болью в глазах осматривая поврежденные крылья. С ними нужно что-то сделать, остановить кровь, вправить кости. Ее регенерация уже начинает действовать, а, значит, перелом может срастись неправильно, и потом придется уже намеренно ломать кости. — По шкале отвратительности от одного до десяти, где 1 — терпимо, а 10 — можно вызывать священника, насколько больно?       — Вводи пятнадцатибальную систему, — хрипло отвечает Рамиэль, тяжело сглатывая скопившуюся во рту желчь и кровь, от чего только утихшая волна тошноты вновь подкатывает к горлу.       — Хорошо, от одного до пятнадцати.       — Двадцать восемь.       И Вольдемар не знает, то ли ему смеяться от ответа Рамиэль, то ли в панике за волосы хвататься. Он на мгновение глаза прикрывает, делая несколько глубоких вдохов и выдохов, мысленно считая до четырех каждый раз. Когда маг встречается взглядом с Рамиэль, та смотрит на него спокойно, с толикой интереса и недоумения.       — Ранена я, но тревожишься ты.       Тревожится? Он в ужасе, черт возьми. Потому что у него совсем не осталось сил, чтобы ее исцелить, потому что он не может вытащить ее отсюда, потому что из-за его неосторожности и неосмотрительности они оба оказались в такой ситуации. Лапы липкого страха подбираются к горлу, перекрывая воздух, и мир вокруг начинает застилать пелена. Вольдемар сжимает ладонь на своем бедре и тут же вздрагивает, когда нащупывает в кармане несколько пузырьков со снадобьями, которые дал им Ноэ еще перед тем, как они отправились в Дит. Тогда он лишь пренебрежительно фыркнул на такие меры предосторожности, но сейчас Вольдемар неустанно молитву в честь Верховного мага возносит. Как бы абсурдно это ни звучало.       Демон достает небольшую склянку, откупоривая крышку, тут же морщась от слишком резкого и пряного запаха. В пылу биты, поддавшись на мгновение страху и панике, он совсем забыл про эти снадобья, и поэтому сейчас максимально осторожно подносит их к лицу Рамиэль.       Архангел подозрительно косится на протягиваемые склянки, а через секунду подозрение сменяется скептицизмом.       — На меня это не подействует.       — Почему?       — Моя кровь блокирует любое воздействие зелий, приготовленных магией Темных.       — Значит, я буду вливать их тебе в рот, пока тебя тошнить не начнет, — уже рычит Вольдемар, поднося пузырек почти под нос Рамиэль. С минуту они буравят друг друга взглядами, в которых горит одинаково сильное упрямство и нежелание уступать. Маг даже бровью не ведет. К таким молчаливым баталиям он давно привык, ибо дружба с Ноэ научила его многому. И Рамиэль, понимая, что столкнулась с неравным противником, тяжело выдыхает, уступая. На мгновение магу мерещится, что он услышал сдавленное «угораздило связаться», но, скорее всего, показалось.       Рамиэль залпом выпивает зелье и тут же закашливается, когда жидкость обжигает горло. На глазах выступают слезы, и дыхание в груди перехватывает. Рамиэль вдруг чувствует, как мир кругом идет. Не выдерживая этого, она падает вперед, но удара нет, потому что Вольдемар мягко обхватывает ее за плечи, прижимая к своей груди. Он кладет ее голову себе на плечо, а другой рукой подносит еще одну бутылочку к губам Архангела. Рамиэль смутно догадывается, что это кровоостанавливающее зелье.       На удивление, стоит ей только выпить магические снадобья, как стальные путы боли, сжимающие внутренности в мертвой хватке, ослабевают. Уже спустя несколько минут она может дышать гораздо легче и свободнее, голова больше не кружится, а кровь постепенно останавливается. С переломом, конечно, не помогает, но разум все равно становится более ясным.       — Помогло, верно? — на лице у Вольдемара такая широкая и довольная улыбка, что Рамиэль смущенно взгляд отводит.       — Я бы справилась с болью сама. Нас этому с детства учат, — намеренно холодно и отстранено заявляет она, но потом голос все равно смягчается. — Спасибо тебе и Верховному магу.       — Сама, — неверяще фыркает Вольдемар, пропуская искреннюю благодарность мимо ушей. — Удары, причиняющие боль, очищают ото зла. Как полосы внутренние глубины сердца.       — Знаешь притчи? — удивленно спрашивает Рамиэль, ибо не ожидала от Темного такого точного цитирования.       — Ага, почитываю в свободное время. Вместо анекдотов, — и на лице Вольдемара вдруг появляется наигранно-одухотворенное выражение лица, как у святых мучеников на иконах. Рамиэль недовольно хмурится.       — Не богохульствуй, демон, — она пихает его локтем в живот, с удовольствием вслушиваясь в сдавленное кряхтенье.       — Ты ведь понимаешь, как абсурдно звучит твоя фраза, — заливисто смеется Вольдемар, и Рамиэль дуется еще сильнее, но в глубине души невольно отмечает, что у этого Темного очень красивый смех. Такой живой и настоящий. Хочется слушать и слушать. От одних этих мыслей сердце почему-то в груди заходится, а на щеках смущенный румянец разливается. И это вовсе не от температуры.       Они немного сидят в тишине, вслушиваясь в звуки сражения, которое сейчас кажется чем-то далеким, чем-то, что происходит не с ними. Но прятаться от реальности бессмысленно, и оба это понимают. Вольдемар мягко отстраняется, переводя обеспокоенный взгляд на крылья Рамиэль. И она только сейчас понимает, что место перелома отдается тупой болезненной пульсацией во всем теле. К сожалению, из-за крови Архангела действие зельев ограничивается какими-то жалкими минутами.       — Наверное, нужно наложить шину. Я боюсь, что кости могут срастись неправильно, — задумчиво, скорее самому себе говорит Вольдемар. — Так, никуда не уходи, я сейчас вернусь.       — Куда я денусь, — как-то разбито и потерянно шепчет Рамиэль, подтягивая широкие крылья так, чтобы они полностью ее в уютном коконе укрыли. Только сейчас, когда Вольдемар ушел и она осталась наедине с собой, Рамиэль прикрывает глаза, прислушиваясь. Архангел чувствует, как с каждой минутой кровавого боя тонкие струны, соединяющие ее с братьями и сестрами, натягиваются со всей силы, а потом оглушительно лопаются, разрываясь, и каждый такой разрыв сопровождается чувством невыносимой потери. Она шепотом молитву возносит Отцу, умоляя Его помочь детям Своим.       Но ее Бог остается равнодушен к мольбам, крикам, просьбам и угрозам.       Рамиэль одновременно хотела бы сейчас оказаться рядом с Ним и изо всех сил старалась бы избежать этой встречи, потому что боится. Боится поднять взгляд и увидеть в Его глазах пустоту.       Бог милосерден, внимателен ко всем живым существам.       А Отец?       — Мы все умрем из-за Его равнодушия, — вдруг шепчет Рамиэль, почему-то именно сейчас отчаянно желая заплакать, но у нее не получается этого, потому что слез уже давно нет.       — Ну, не знаю насчет всех, но ты не умрешь точно, — доносится внезапно уверенный и преувеличенно беззаботный голос Вольдемара. — Я с трудом тащил тебя на своем горбу не для того, чтобы ты здесь откинулась.       — С трудом? Это тонкий намек на то, что я такая тяжелая?       Вольдемар не сдерживает громкого смеха, потому что эта претензия Рамиэль такая…по-человечески простая. Разве Воину Небес было бы дело до таких глупостей? И это в очередной раз подтверждает, что между Темными, Ангелами и людьми так мало различий.       Рамиэль тем временем еще больше хмурится, когда Вольдемар не дает ответа сразу. И Темный это замечает.       — Ой, прости, ты ждешь, что я отрицать это буду?       И Рамиэль в ответ здоровым крылом намеревается его хлестнуть по лицу, но Темный вовремя уклоняется, не переставая смеяться. Конечно же, он просто шутит, чтобы отвлечь Рамиэль от боли, которую она сейчас испытывает и которую еще предстоит вынести. Буль на его месте Бертольд или Анайрэ, то те смогли бы найти правильные слова, способные поддержать и приободрить, но у Вольдемара с выражением чувств всегда было очень плохо.       Маг опускается на колени возле Рамиэль, выуживая несколько тонких, но крепких на вид палок. В качестве средства для перевязки он рвет на лоскуты свой собственный плащ. Рамиэль знает, что будет дальше, и делает глубокий вдох, готовясь к очередной волне боли.       — Я постараюсь сделать все быстро, — каким-то извиняющимся голосом успокаивает ее Вольдемар, и в его глазах столько вины, словно это он сам сломал ей крыло. Ей хочется как-то успокоить его, но в тот момент, когда она открывает рот, Вольдемар прикладывает найденные палки к перелому, тут же связывая их тканью. И Рамиэль захлебывается криком, зажмуривает глаза, прикусывая до крови внутреннюю сторону щеки. — Готово. Ты как? Притчи твои тебя к этому тоже готовили, да?       — Не бо…го…хульствуй, — выдавливает из себя Рамиэль, откидываясь на стену, переводя дыхание. Архангел дает себе максимум пять минут на отдых, на то, чтобы прийти в себя, но, в итоге, пять минут растягиваются в двадцать. И все это время Вольдемар рядом. Он ничего не говорит, просто сидит так близко, касаясь своим плечом ее, периодически бросая украдкой взгляды в сторону Рамиэль. — Я многим тебе обязана, демон.       — Вольдемар. Меня зовут Вольдемар, — с кривой усмешкой говорит маг. — Ты сломала крыло из-за меня. Я бы не смог тебя одну оставить.       И навряд ли смогу сделать это после битвы.       Рамиэль мягко улыбается, с трудом поднимается на ноги, убирая крылья за спину.       — Ты куда? Тебе только легче стало.       — Надо вернуться. Не отсиживаться нам же здесь все сражение.       — Я был бы не против, — едва слышно бурчит Вольдемар, но все равно поднимается следом за Рамиэль, становясь за ее левым плечом, как бы говоря, что будет рядом, прикроет и поможет. И Рамиэль все понимает. Она чуть поднимает здоровое крыло, и когда Вольдемар чувствует прикосновение кончиков сияющих перьев, он впервые испытывает нечто, похожее одновременно на детский восторг и смущение.

***

      Анайрэ никогда не была воином. Меч в своей руке она держала всего два раза: первый, когда отец решил научить ее искусству фехтования, а второй, когда вытаскивала искореженное лезвие из тренировочного чучела, об которое она умудрилась сломать свое оружие. Всего лишь пятнадцати минут хватило и ей, и отцу, чтобы понять, что стоит держаться подальше от любых заточенных предметов не только самой Анайрэ, но и тем, кто находится в этот момент рядом с ней. Именно поэтому с раннего детства она делала упор на магические таланты, развивая каждый день свои умения. Раньше она думала, что этого ей будет более чем достаточно. Но сейчас, стоя у Главных Врат, чувствуя, как оставшиеся силы покидают ее слишком быстро, Анайрэ действительно жалеет, что в прошлом не приложила чуть больше усилий для того, чтобы овладеть хотя бы базовыми навыками владения холодным оружием.       Если в самом начале сражения она с легкостью создавала сокрушительные молнии, спокойно земную твердь разрывала на части, хороня в ее глубинах врагов, обрушивала на армии всю мощь небесного полотна, то сейчас даже чтобы с самой низшей тварью справиться, ей приходится прилагать гораздо больше сил. Сказывается и усталость, и то, что Анайрэ не привыкла использовать магию во время активного боя. Она не научилась распределять правильно свои силы в ситуациях, когда приходится одновременно атаковать противника, поддерживать защиту вокруг себя и присматривать за своими союзниками. С самого начала она использовала слишком много энергии, чтобы выкачивать воздух из легких, сжигать дотла тела, управлять огромными водными потоками. Поэтому теперь, когда металлический привкус во рту с каждой минутой становится сильнее, а пелена перед глазами все темнее, Анайрэ становится действительно страшно. Еще немного и использовать магию она совсем не сможет, а потому останется буквально беззащитной.       И Бертольд, словно чувствует панику сестры, тут же оказывается рядом, сбивая с ног подобравшегося близко адского пса, за секунду отсекая ему голову. Демон откидывает упавшие на глаза волосы назад и задорно улыбается сестре.       — Возраст берет свое, а, сестренка?       — Отправляйся к Дьяволу, — беззлобно отвечает Анайрэ, переводя дыхание, вытирая капающую из носа кровь. Она с небольшой толикой зависти смотрит на брата, замечая, что тот определенно не испытывает никаких трудностей с использованием магических сил, потому что изначально тренировался, создавая при этом порой ситуации, близкие к условия масштабного сражения.       — Все там скоро окажемся, — замечает Бертольд, с тревогой оглядываясь по сторонам, понимая, что даже Небесное Воинство начинает понемногу уступать под неистовым натиском Королей. — Верховному и его друзьям поскорее бы привести их план в исполнении, потому что скоро сражаться здесь будет некому.       Анайрэ поворачивается к брату, но тут же замирает, поднимая взгляд вверх, замечая в последнюю секунду взмывающую к небу волну темной энергии, что тянет свои когтистые лапы к Вратам. Она не успевает придумать какие-то варианты, проанализировать их и действует инстинктивно, высвобождая всю оставшуюся у нее силу. Воздух вокруг становится плотным, почти физически ощутимым, превращаясь в широкую непроницаемую стену, служащую щитом и для нее, и для Врат. Тьма с треском сталкивается с возведенным Анайрэ препятствием, мощными ударами атакуя его, и каждый такой всплеск бьет напрямую по ней.       Бертольд, видя, как тяжело сестре, бросается к ней, но дорогу ему преграждает один из Королей. Анайрэ не может различить, кто именно встал на пути брата, но видит, что между ними тут же завязывается неравный бой. Она стискивает от напряжения зубы, когда замечает, как Король наносит серию ударов, которые Бертольд с огромным трудом отбивает. Анайрэ чувствует, как ее начинает трясти от бессилия, от вставшего перед ней выбора: броситься к брату на помощь или остаться на месте, защищая Врата в мир людей. И она, черт возьми, не была готова к этому. Безопасность единственного родного человека всегда для нее была на первом месте, но сейчас Анайрэ понимает, что если бросится к нему на выручку, то Врата падут, и в мир людей откроется прямой путь для демонов. Готова ли она пожертвовать своей семьей ради жизни миллионов?       По щекам Анайрэ текут беззвучные слезы. Она делает шаг в сторону, на мгновение ослабляя защиту, и тут же кричит. Кричит не столько от боли, сколько от раздираемых ее чувств. От необходимости выбирать между любовью и долгом. Анайрэ до крови закусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы болью разум прояснить. Она проклинает саму себя, но больше не делает ни шага в сторону, оставаясь на месте. Анайрэ вновь обращает взгляд к своему брату, и именно в этот момент, когда ей кажется, что, возможно, Бертольду удастся одолеть Короля, Темный одним рубящим движением опускает меч на шею мага. Она видит все: как заостренное лезвие разрывает плоть, как Бертольд на мгновение замирает, а потом падает на колени, как темно-красная кровь лужицей собирается вокруг его плеч.       Она видит каждую секунду смерти родного брата, но никак не может осознать этого. В голове пустота и тишина. Ни единой мысли. Ни единой эмоции. Словно ластиком стерли или пленку на стоп поставили. Ей кажется, словно все это мираж, иллюзия очередная, которые так сильно любит Бертольд, и сейчас он с издевательской ухмылкой на губах вскочит на ноги, радуясь тому, что вновь смог одурачить и своих врагов, и сестру.       Но Бертольд больше не поднимается.       И осознание этого словно ломает некую плотину, после которой боль обрушивается на нее с такой силой, что выбивает воздух из легких, с ног сбивает, раздирает сердце в клочья. Ей хочется кричать до хрипоты, хочется упасть рядом с братом, коснуться холодной ладони, хочется позволить горю полностью поглотить ее, чтобы не осталось больше ничего. Но вместо этого Анайрэ лишь ногтями в ладони впивается, чувствуя, как соленые слезы стекают по щекам. Однажды ее отец в шутку сказал, что у близнецов одно сердце на двоих. Что ж, если так, то ее только что сейчас навсегда остановило свое биение. А, значит, и смысла бороться дальше больше нет. И в голове внезапно всплывает непрошенное воспоминание.

***

      — С ней все будет в порядке?       — О ком ты? — Анайрэ отрывается от книги, переводя немного уставший взгляд в сторону брата. Бертольд лежит возле камина, бездумно глядя куда-то в потолок.       — О той пожилой даме, которую мы видели вчера, — и хоть голос брата кажется равнодушным, Анайрэ замечает, как беспокойно и нервно он барабанит пальцами по деревянному полу.       — Не думала, что тебя так сильно впечатлят человеческие похороны.       — Не в этом дело, — задумчиво тянет Бертольд, и Анайрэ именно сейчас почему-то хочется, чтобы он посмотрел на нее. — Она ведь всю семью потеряла.       — И что?       — Я вдруг понял, чего боюсь, — внезапно произносит Бертольд, наконец, смотря на сестру, и в черных глазах впервые за очень долгое время плещется горечь вместе с тревогой. — Знаешь, когда настанет время, я бы хотел уйти первым. Не думаю, что смог бы смотреть, как умираешь ты или Вольдемар. Наверное, я все же трус, как думаешь?

***

      Анайрэ горько усмехается.       — Надо же, вышло так, как ты и хотел, старший брат, — шепчет она, бессильно прикрывая глаза, ощущая впервые так остро свою усталость. Но ничего. Скоро все закончится.       Поэтому когда Король оказывается прямо перед ней, обнажая лезвие своего меча, испачканного в крови Бертольда, Анайрэ не отводит взгляда. Она сжимает ладони в кулаки, собирая последние крохи магии. Анайрэ больше ничего не боится, ничего не чувствует. Все, что она испытывает, это спокойствие и предвкушение, потому что знает, что очень скоро вновь воссоединится со своим братом.

***

      На вдохе Михаил широким движением разрезает своего противника пополам, а на выдохе разворачивается и тут же ломает шею очередной адской твари, пытавшейся напасть со спины. Архангел раздраженно ведет крыльями, только сейчас понимая, как же много неудобства и боли доставляют путы, впивающиеся в кожу при любом слишком резком движении. В спокойное время и даже во время тренировок он почти не замечает это, даже не ощущает жжения. Но сейчас, находясь в пылу битвы, когда любой неосторожный шаг может стать последним, Михаил так остро и ясно осознает свое унизительное положение.       Из-за цепей, которые надел на него Отец, чтобы преподать урок, Глава Небесного Воинства не может ни воспользоваться своей силой, ни взлететь, ни даже защититься с помощью крыльев. Архангел бросает горький взгляд на оружие, зажатое в руке, которое сейчас больше напоминает обычный меч. Михаил уже давно не наивный мальчик и прекрасно знает Отца, но все равно в глубине души отчаянно надеялся, что, возможно, Он освободит его хотя бы ради защиты братьев и сестер. И впервые за очень и очень долгое время Михаил чувствует нечто тяжелое в груди, горечью на языке отдающееся. Что-то такое, что хочется выжечь, вырвать, любым способом избавиться, но чем сильнее ты искоренить это пытаешься, тем глубже оно в тебя проникает. Михаил не может дать название этому чувству.       Быть может, разочарование?       Михаил позволяет себе минуту отдохнуть, восстановить сбитое дыхание, осмотреть тело и броню. Он замечает, что его доспехи во многих местах искорежены, сломаны и разорваны, и едва заметно хмурится, словно бы эти смятые пластины ему личное оскорбление нанесли. Старший брат, воин и защитник, привыкший, чтобы все было идеально и четко под его контролем, даже сейчас в первую очередь замечает испорченную броню, а уже потом то, что сам он ранен, хоть и не сильно.       — Брат! — Михаил резко оборачивается в сторону раздавшегося крика, и на губах его расцветает широкая и искренняя улыбка. Рамиэль, спешащая к нему, несколько раз успевает поскользнуться и чуть не упасть, разбивая себе лоб. Он уже бросается к ней навстречу, чтобы придержать, но этого не требуется, потому что Рамиэль даже не обращает внимания на огромные камни под ногами. Она буквально врезается в него, руками вцепляясь в широкие плечи, лицом зарываясь в шею, и даже тогда не перестает что-то говорить. Но все слова сливаются в какой-то однотонный шум, заглушаемый волной облегчения от того, что он видит свою младшую сестру живой. Михаил ничего не отвечает, мягко поглаживая ее по голове и просто улыбаясь. — Брат…Михаил…, то есть командир, — Рамиэль путается, запинается, потому что даже несмотря на то, что они родственники, Михаил все еще остается командующим армией, а она — одна из его подчиненных. Рамиэль привыкла обращаться к нему либо по имени, либо используя полное звание, соблюдая субординацию. Но порой Михаил ловит себя на мысли, что скучает по тем временам, когда Рамиэль, будучи совсем маленькой, цеплялась крепко за его ладонь и называла старшим братом.       Михаил чуть отодвигается от сестры, чтобы хорошенько осмотреть ее, и только сейчас замечает белоснежные крылья, испачканные алой кровью. Он проводит ладонью над сломанной костью, видимо, желая задать множество вопросов. Но все они тут же испаряются, когда взгляд Михаила натыкается на Вольдемара, стоящего за спиной Рамиэль. Архангел ничего не говорит, но судя по стремительно разгорающейся ярости в его глазах, Темный понимает, что тот нарисовал картину произошедшего, увидев раненную сестру и демона рядом с ней. Видимо, Рамиэль тоже чувствует настрой брата.       — Да, кое-что произошло. Я спасла этого мага и сломала крыло, когда падала вместе с ним.       — Что?       — А потом он нес меня на себе в укрытие, где перевязал мне раны и напоил какими-то снадобьями, снимающими боль.       — Он сделал что?!       Вольдемар честно изо всех сил старается сдерживать смех при виде вытянувшегося от изумления лица Михаила, но после последней фразы с губ его все же срывается короткий смешок, который он отчаянно маскирует под кашель. Михаил переводит одновременно смущенный и яростный взгляд с Вольдемара на Рамиэль, словно не может никак решить, что сначала ему сделать: позаботиться о сестре или разорвать в клочья демона, посмевшего к ней прикоснуться. И, видимо, любовь к сестре побеждает, но, даже исцеляя рану Рамиэль, Михаил не сводит прямого взгляда с Вольдемара, молча обещая тому скорую и медленную смерть. Маг отвечает на угрозы Архангела наглой усмешкой, но про себя тихо перекрещивается.       — Где все остальные? Ты почему один здесь был?       И Михаил только хочет ответить на вопрос сестры, как над полем сражения разносится громкий крик, плавно переходящий в рычание, в котором слишком отчетливо чувствуется боль и злость. Михаил и Рамиэль одновременно поворачиваются в сторону звука, и оба замирают от парализующего ужаса, когда замечают Ириэм и Рафаэля, бьющихся с оставшимися Королями. Те теснят их к краю равнины, зажимая в кольцо с помощью призванных тварей, которых бросают в качестве отвлекающей мишени.       Рамиэль видит ослепительные вспышки света, выжигающие дотла ползучих адских монстров, но на месте убитых появляются другие, перелезая прямо по мертвым телам. Приглядевшись чуть лучше, она замечает Ириэм, отбивающуюся от непрекращающихся ударов Королей и одновременно поддерживающую защитный купол вокруг нее и Рафаэля. И судя по тому, как тот держится за сестру, Архангел серьезно ранен, но в его руке все равно зажат меч, чье лезвие не перестает рубить головы врагов.       Рамиэль задыхается от паники и страха, душащих ее, давящих на плечи, прижимая к земле. Она не обращает внимания на собственные раны, не смотрит в сторону брата и Вольдемара, не вслушивается в их предостерегающие крики и просто сбегает вниз, бросаясь в горячку сражения. Она не сразу понимает, что Михаил и Вольдемар бегут прямо за ней, одновременно прикрывая ее со спины и расчищая дорогу. Но Рамиэль сейчас почти не обращает на это внимания. Ее взгляд прикован лишь к старшей сестре. Ириэм могла бы отойти на безопасное расстояние, разорвать столь кровавый ближний бой, который ей навязывает противник, но вместе с раненым Рафаэлем сделать это очень трудно. Рамиэль несколько раз забывается, пытается взлететь, и каждый раз боль столь невыносимая прошибает все тело острой вспышкой, что дыхание спирает в груди. Когда она снова в спешке хочет подняться ввысь и падает, ее ловит Вольдемар, крепко прижимая к себе, закрывая спиной, когда один из солдат Королей пытается в этот момент атаковать.       Рамиэль, не задумываясь, цепляется за руки Вольдемара, впиваясь пальцами в кожу. Она чувствует, как в груди просыпается тревожное чувство, ощущение приближающейся беды, что грызет внутренности все сильнее и сильнее. Рамиэль замечает, как Михаил, бьющийся совсем рядом, пытается точно так же прорваться к Ириэм, но демоны, прекрасно понимая, куда тот так отчаянно стремится, наваливаются на него все разом, атакуют со всех сторон. И Михаил, точно так же как и Рамиэль, несколько раз пытается раскрыть крылья, призвать свою силу, но невидимые оковы тут же чуть ли не к земле его прижимают. В этот момент Рамиэль понимает, что не успеют. Они не успеют спасти своих родных.       Рамиэль выглядывает из-за плеча Вольдемара и тут же на месте замирает. Она понимает, что это невозможно, что они слишком далеко находятся друг от друга, что в таком кровавом хаосе трудно вообще что-либо разобрать. Но Архангелу все равно кажется, даже не так, она почти уверена, что взгляд Ириэм сейчас прикован только к ней. Почти уверена, что в обычно холодных серо-голубых глазах старшей сестры горит сожаление и любовь. Любовь такая сильная, неугасающая, сметающая все на своем пути. Рамиэль знает, что этот взгляд — прощание. И сердце в груди заходится в бешеном ритме, все звуки вокруг исчезают, весь мир свое существование прекращает. Есть лишь она, Ириэм и эта невидимая нить, связывающая их души с самого рождения. Нить, что скоро превратится в прах.       Внезапно в голове Рамиэль раздается мягкий и спокойный голос Ириэм:       — Прости меня, моя младшая сестренка.       И все, что происходит дальше, больше напоминает самый страшный ночной кошмар. Ириэм переводит взгляд на Михаила, коротко кивает ему, а потом наклоняется к Рафаэлю. Рамиэль понятия не имеет, что именно происходит между ними, о чем они, возможно, говорят, но что бы то ни было, Рафаэль со всей силы хватается за руку Ириэм, переплетая пальцы, смотря только ей в глаза и улыбаясь так искренне. Рамиэль понимает, что они собираются сделать, и ужас затапливает сознание.       — Ириэм, не вздумай! — кричит она во всю силу своих легких, стремясь к сестре, но Вольдемар тут же усиливает хватку. Рамиэль словно со стороны слышит собственные вопли и проклятья. Она не до конца понимает, что в какой-то момент сильно бьет мага по ногам и в живот, ладонями сжимает его предплечья, позволяя небесному свету ярким потоком сорваться с кончиков пальцев. Вольдемар кричит от боли, зажмуривая глаза, но все равно не отпускает ее.       — Безумная, — хрипит маг, сплевывая густую кровь. — Куда рвешься? Это их выбор.       — Отпусти меня, eglamenth!       Проклятья Рамиэль тонут в оглушительном грохоте и последующей за ней вспышке неистового света, выжигающего все живое в радиусе нескольких километров. Кажется, что даже воздух вокруг становится тяжелым, горячим, наполненным пеплом и смертью.       В прошлом и Габриэль, и Михаил много рассказывали ей о том, что бывает, когда Архангелы перестают контролировать свою силу. Некоторые называют это выплеском, при котором небесная энергия разрушает телесную оболочку Архангела, и силовая волна вполне способна сотрясти землю и оставить после себя мертвое пепелище. Рамиэль оглядывает вокруг, замечая лишь обожженные трупы демонов и густой дым, простирающий свои лапы к ночному небу. Но она даже не задерживает на этом взгляд, потому что перед глазами до сих пор лицо Ириэм, раненый Рафаэль, до конца сражавшийся бок о бок с сестрой.       И Рамиэль не выдерживает. Она, словно подкошенная, падает на колени, зажмуриваясь со всей силы. Будто бы если она глаза закроет, то все закончится, все плохое исчезнет, а родные ей люди вернутся. Абсолютно детская привычка, от которой она не избавилась даже спустя столетия.       Внезапно она чувствует осторожное прикосновение ладони к своему плечу. У нее не хватает храбрости, чтобы взглянуть на Вольдемара, тем более после того, сколько боли, хоть и не намеренно, она ему причинила. Но именно его присутствие прямо сейчас не дает ей полностью сломаться.

***

      Михаил смотрит на выжженный участок земли, на истерзанные святым огнем тела, на плотный туман, который постепенно рассеивает ночной холодный ветер, и только спустя долгие минуты, растянувшиеся, кажется, на часы, чувствует тупую боль в груди, словно мечом пронзили насквозь сердце, а потом еще клинок провернули несколько раз, разрывая плоть. Он тянет ладонь к горлу, а потом к груди, словно пытается от давления избавиться, но это не помогает. Эти эмоции для него новые, непонятные, а потому он не знает, как с ними справиться.       Эта тяжесть.       Это боль утраты?       Это...скорбь?       Михаил пытается выровнять дыхание, вспомнить свои тренировки, но это не помогает — боль лишь усиливается, впиваясь острыми шипами в легкие, не давая дышать, парализуя, и упасть на колени под ее гнетом не дает только сила воли и упрямство. В уголках глаз начинает резать, и Архангел кончиками пальцев кожи касается, чувствуя на них соленую влагу.       Слезы?       И эта простая мысль, словно разрушает с годами возводимую каменную стену, позволяя до этого запертым эмоциям с новой силой хлынуть, затопляя сознание. Перед глазами тут же проносятся лица Рафаэля, Ириэм, с которыми он рос вместе, тренировался, сражался, с которыми делил моменты триумфа и горечь поражений, с которыми вместе вступал в битвы и возвращался домой с очередными победами, с которыми стоял вместе, наблюдая за рассветом, возвещающим начало эры людей. Ириэм и Рафаэль были его боевыми товарищами, друзьями.       Семьей.       Он дорожил ими.       Он...любил их?       Михаил с силой зажмуривается, и слезы вновь горячие дорожки прочерчивают по щекам. И вместе с болью, с горечью потери приходит ярость. Ярость жгучая, первобытная. Ярость, затмевающая разум, окрашивая все вокруг в алый цвет.       В цвет крови.       Он мог бы спасти их. Он бы успел. Они сейчас стояли бы вновь рядом с ним, если бы не цепи и кандалы, которые надел на него Отец, желая преподать урок. Желая вновь показать его истинное место. Этого ничего бы не случилось, если бы Ему было хоть какое-то дело до судеб Своих детей. В голове тут же звучит звучный голос, больше напоминающий раскат грома ранней весной.       Я делаю это, потому что люблю тебя, Михаил. А потом Он поставил Своего старшего сына на колени перед престолом.       Ты совершил огромную ошибку, а посему должен вынести для себя главный урок. А затем заковал его в массивные цепи, забрал крылья, затянул на шее ошейник, как на дворовой собаке, что осмелилась против воли хозяина пойти.       Предатели родной крови никогда не познают света Эдема. А потом Он просто отвернулся от них, от Своих детей, оставив их одних рвать друг другу глотки...за что?       Все существование Михаила — вечная дорога, сотканная из служения Ему, заботы о своих братьях и сестрах, осуществления контроля над Небесами и Землей. Он положил все на алтарь Его любви, а взамен получил мертвые тела своих родных. Получил смерть и Его равнодушие. Даже сейчас, когда эти проклятые земли залиты кровью созданий небесных, Его все равно нет рядом.       — Ненавижу, — почти рычит Михаил. — Я ненавижу Тебя.       Он тянется рукой к своим плечам, хватаясь за едва мерцающую золотую цепь, которая тут же обжигает болью, стоит лишь ладонь к ней поднести. Но впервые за все это время Михаил приветствует эту агонию. Он лелеет ее, взращивает, как редкий цветок, удобряя ее своей ненавистью и защищая яростью. Михаил крепко обхватывает путы, прикладывая все силы, чтобы разорвать их. Толстые нити впиваются в плечи и шею, разрезают плоть, ранят крылья. Густая кровь стекает по белоснежным перьям, заливает грудь, а боль становится настолько невыносимой, что перед глазами все темнеет. Руки дрожат, все тело трясется от напряжения, по лбу и вискам скатывается пот, смешиваясь с металлом, но Михаил даже внимания на это не обращает. Он наматывает нити на кулак, тянет в стороны, и с губ его срывается крик, переходящий ни то в утробное рычание, ни то в вопль.       И когда Михаил разрывает цепи Отца, небо над ним содрогается, грозясь расколоться на части.       Золотые нити падают на землю, и Архангел чувствует, как тут же все его тело наполняет тепло, почти обжигающее своим жаром. Он уже успел забыть, как ощущается эта сила. Михаил расправляет широкие крылья, с мрачным удовольствием наблюдая за тем, как небесный свет и святой огонь загораются на его ладонях, всполохами бегут по предплечьям и плечам, обнимают каждое перо, исцеляя раны. Он обнажает свой меч, чье лезвие сейчас пылает неистовым пламенем, и лишь одно его сияние заставляет демонов вокруг истошно вопить от страха.       Михаил почти с садистским наслаждением наблюдает за тем, как оставшиеся в живых Короли и их командиры в ужасе отступают.       Но бежать больше некуда.       Архангел делает шаг вперед, и земля тут же сотрясается, идет широкими трещинами, он взмахивает лишь слегка крыльями, создавая силовую волну, что раскидывает демонов вокруг. Михаил даже не касается адских тварей: он лишь пальцами ведет, как те сразу изнутри сгорают, превращаясь в горстку пепла. Он расслабленно идет вперед, оставляя после себя лишь вереницу трупов и пепел сожженной земли. Над головой его с каждой секундой все сильнее разгорается огненный нимб, больше напоминающий собой тиару. Михаил чуть поворачивается, глядя через плечо на Рамиэль, молча наблюдая за тем, как она опускается на колени, прикладывая ладонь к сердцу. Потому что сейчас перед ней не ее брат.       А Глава Небесного Воинства.       Карающая Длань Господа, чей меч низверг Нечестивого в глубины Ада.       И сейчас этот меч пылает так же ярко и разит с той же точностью, как и в дни Первой Войны.

***

      Влад едва успевает увернуться, когда волна темной энергии чуть не сбивает его с ног. Ему кажется, что они сражаются уже целую вечность, хотя, наверное, даже часа не прошло. Даже несмотря на то, что Мастер ослаблен после открытия печатей, сражается он с огромным остервенением, вкладывая в каждый удар столько силы, что даже Габриэля заставляет серьезно напрячься. Вот и сейчас, снова сойдясь в ближнем бою с Мастером, Архангел вновь и вновь пытается бить в шею, район груди, но Мастер, словно предугадывая каждое движение противника, отбивает удар за ударом. В какой-то момент он подныривает под левую руку Габриэля, вцепляясь тому в основания крыльев. Огонь их обжигает до кости почти руки демона, но тот словно и не замечает. С губ Габриэля срывается крик боли, и Влад тут же рвется вперед, когтями впиваясь в шею Мастера, пытаясь нанести рубящий удар, но его рука тут же проходит сквозь черный дым. Темный Король яростно рычит, оглядываясь вокруг. Мастер даже не пытается сражаться честно, прибегая постоянно к мерзкой магии Соннелона, который успел научить своего раба многим отвратительным трюкам.       Габриэль осторожно крыльями ведет, проверяя, не повреждены ли они, а потом поднимается на ноги, сплевывая густую кровь. Он благодарно кивает Владу, становясь вновь рядом с ним, сканируя взглядом помещение, понимая, что Мастер может нанести удар из ниоткуда в любой момент. И Архангел скорее чувствует на грани инстинктов, чем замечает, целый сноп стрел, созданных из темной энергии. Габриэль тут же создает огненный щит, закрывая себя и Влада, но наконечник одной из них все-таки успевает задеть его плечо. Король сразу дергает друга на себя, создавая темный вихрь, способный скрыть их на несколько мгновений. И когда он рассеивается, Влад выступает вперед, отражая удар Мастера.       Между ними вновь завязывается ближний бой, в котором звон мечей и скрежет лезвий сменяется порой на глухие удары кулаками, чавкающие звуки разрываемой когтями плоти. Габриэль вдруг осознает, что силы их равны, даже когда они вдвоем выступают против Мастера, и поединок их может длиться очень долго и закончиться смертью сразу всех троих.       Влад перехватывает занесенную для рубящего удара руку Мастера, бьет по запястью, тем самым выбивая меч из зажатой ладони, но не успевает заметить, как демон юрким движением достает из сапога припрятанный кинжал и всаживает его в низ живота Короля. Влад давится воздухом скорее от неожиданности, чем от боли. Он ослабляет хватку, падая на колено, и вскидывает голову, пытаясь успеть отбить новую атаку или хотя бы увернуться. Но ничего из этого он сделать не успевает, потому что в этот момент в грудь Мастера врезается мощный поток лазурного света, а вокруг Влада и Габриэля появляется едва заметный мерцающий защитный купол.       Король сразу понимает, что происходит. И осознание этого ударяет сильнее и гораздо больнее любого кинжала. Он в панике оборачивается за спину, замечая Лайю, стоящую всего лишь в нескольких метрах от него. В тусклом свете горящих рун ее кожа слегка мерцает, а обычно карие глаза сейчас пылают небесным огнем. На ладонях Лайи, нервно сжимающихся в кулаки, все еще танцуют энергетические всполохи. Но она все это время, не отрываясь, смотрит лишь на Влада и Габриэля, и во взгляде ее столько беспокойства и бесконтрольного страха.       Страха за них. Влад судорожно выдыхает. Боже, она сейчас стоит против одного из самых могущественных демонов и все равно боится за их жизни. Король тут же поднимает на ноги, забывая обо всем, желая лишь одного: как можно скорее оказаться рядом со своей супругой. Но его прерывает хриплый смех Мастера.       — А вот и избранная Небесами. Наконец-то.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.