Светлая королева

      Свет может лишь отпустить, позволив… уступив. Забрать себе частицу Света — душу, осознав свои способности и прочувствовав ответственность за них, Дракон должен сам. Если к подобной ответственности он не готов, если не готов владеть единственной чужой душой, как Творец владеет всеми созданными душами, значит, мольбы твои напрасны, Элинор… Или он придёт за тобой сам, или ты останешься… Останешься… Останешься. Останешься! Здесь. Душа, лишенная сосуда, не могла противиться, спорить, плакать, звать… Только ждать, не ощущая времени и пут забвения, что медленно подбирались к ней, окутывая всё сильнее — овладевая, подчиняя… Отовсюду своим холодным негаснущим светом на возвратившуюся душу взирали очи-звёзды — неумолимые, непреклонные, равнодушные, взглядами своими стремящиеся и её превратить в такое же холодное светило на небосводе вечности… Но затем необъятные межзвёздные просторы пронзил глас, заставивший померкнуть все звёзды разом. Все, кроме одной, ещё не успевшей вспыхнуть.

— Лайя-я-я-я!

Сперва душа, разлучённая с телом, ничего не чувствовала, но потом ощутила, будто падает… Бесконечно. В пропасть без дна. — Вл-а-д!.. — выкрикнула Лайя, резко распахнув глаза и жадно хватая ртом воздух. Ещё прежде, чем сонный разум её, отделив кошмар от яви, сумел вспомнить, где она находится и что происходит, рука её слепо зашарила рядом, ладонью по… пустым и оттого холодным простыням. — Я здесь, — мужчина отозвался быстрее, чем девушка успела испугаться его отсутствия, а стоило ей, перекатив голову по подушке, моргнуть, всмотревшись в наполняющий комнату полумрак, она увидела его силуэт на фоне арочных окон. Полуобернувшись, он наблюдал за ней глазами, лазурью горящими из темноты, и в их прежде умиротворённом спокойствии рябью заплескалась тревога. Вмиг позабыв обо всём, Лайя перекатилась на огромном ложе ближе к дальнему его краю, и, стянув за собой первый поддавшийся её слабому спросонья усилию лоскут ткани, бросилась в тут же призывно раскрытые для неё объятия. — Мое сокровище… — выдохнул Дракула, смыкая руки на льнущем к нему девичьем теле и с готовностью зарываясь лицом в её длинные волосы. При этом ощущения были столь яркими, будто они не виделись и не слышали голосов друг друга изнурительно долгие дни, месяцы и даже годы, а не те несколько часов, которые его любимая провела в объятиях сна. Не слишком ласковых объятиях, надо полагать, учитывая, как часто сейчас билось на его слуху её встревоженное сердце. — Плохой сон? — Влад осторожно попытался отстраниться и заглянуть ей в глаза, чтобы найти в них подтверждение, но Лайя лишь отрывисто качнула головой, сильнее прижимаясь щекой к его груди и улыбаясь — сонной, но такой счастливой улыбкой, мгновенно заставляющей Дракулу забыть не только о заданном вопросе, но и обо всех мыслях, что голодными гончими терзали его нутро ещё несколько мгновений назад. — Это был хороший сон, — промурлыкала девушка в грудь мужчины, медленно поднимая взгляд к его лицу в затаённой надежде ещё застать его взгляд… иным. — Ты звал меня… Ты пришёл за мной! — увы, глаза его больше не пытались всматриваться во мрак, не было нужды, потому они вновь были человеческими, и Лайе осталось лишь обнять его лицо, пальцами лаская кожу и чувствуя, как легонько колет их щетина. Лишь окончательно проснувшись, она сообразила, что Влад вновь был одет, его волосы были уложены, не изменяя привычному идеалу, как если бы он не то что не спал, но даже и не ложился. Хотя по цвету неба снаружи рассвет не торопился вступать в свои права, щедро давая им время на отдых. Только Влад отнюдь не выглядел ни отдохнувшим, ни собирающимся это делать. Будто воин в карауле, он нёс свою ночную вахту, с секунды на секунду ожидая нападения врага, а потому в его теле не осталось и следа прежней расслабленности. Пережитые чувства и ощущения ещё тлели в сознании самой Лайи, ещё были достаточно горячи, чтобы пытаться вспоминать совершенно ненужные детали, но в одном девушка была уверена: он был рядом с ней, он обнимал её, пока она засыпала, не оставляя ей ни малейшего повода сомневаться, что он тоже скоро заснёт. Однако своим временем на необходимый отдых Влад, видимо, предпочёл распорядиться иначе… Это ещё не было причиной всерьёз тревожиться, но понуждало Лайю задуматься над тем, как, не спрашивая напрямую, заставить Влада признаться в том, что его гложет. Кроме очевидного, общего на двоих страха потерять вновь обретённое. Но это пройдёт. Обязательно пройдёт, Лайя точно это знала, им просто нужно было время. Время, заполненное друг другом настолько сильно, насколько это возможно, чтобы эгоистично не забыть при этом обо всём остальном, также требующем их внимания и присутствия. Пошевелившись, Лайя заставила мужчину ослабить объятия ровно настолько, чтобы раскрыть покрывало, в которое она куталась, попытавшись укрыть им их обоих. В этом не было практической нужды — Влад был в одежде, а в камине за кованой решеткой полыхало пламя, наполняя комнату красно-рыжими отблесками тепла и уюта, но девушке по-прежнему хотелось свести к минимуму любые преграды, их разделяющие, будь то пространство или одежда, или мысли, что, как невидимые стервятники, кружили над ними, стремясь забрать их время вдвоём. — У тебя холодные руки… — прошептала Бёрнелл, заметив это только сейчас, когда его ладони под тканью накрыли её обнажённые плечи, кожей к коже. Так странно… Она совсем не обращала внимание на это раньше, когда его руки были холодны всегда, а теперь это почему-то казалось ей неправильным, тем, что возможно и непременно нужно было исправить. Прижать к себе, делясь живым теплом, согреть… Будто отвечая на её незаданные вопросы о причинах, Влад аккуратно развернул её лицом к арочным окнам, спиной вжимая в свою грудь. Прежде Лайя была убеждена, что, несмотря на их уникальное и сложное архитектурное решение, граничащее с невозможным для законов физики, проёмы были защищены от внешнего мира стеклом. Но теперь, когда она почувствовала на лице дуновение ветра, исполненного ночной прохлады, девушка приоткрыла рот в немом изумлении, ещё не осознав истины, но уже подозревая, что не существовало и в помине никакого стекла, ни когда она была здесь в первый раз, ни несколько часов назад… Идеальный ряд арок, занимающих всю северную стену от потолка до пола, никогда не был границей свободного пространства, неуловимо для взгляда и восприятия продолжаясь в крытую колоннаду наподобие балкона и тем самым окончательно посылая к чертям все законы физики и архитектуры. Этого не было и не могло быть заметно снаружи, иначе замок просто не смог бы устоять на фундаменте, не привлекая лишнего внимания тех, кто не знал и не верил в существование иных измерений и энергий, способных переписывать пространственные законы так, как люди не были способны, ограниченные плоскостью лишь одного — материального мира. — Почему я не замечала этого раньше? — доверив Владу держать вокруг них покрывало, Лайя осторожно высвободила одну руку, вытянув её перед собой и теперь уже ожидаемо не встретив никакого барьера в виде придуманного ею стекла. Её ладонь и пальцы ласкал прохладный ветер с запахами леса, слух — приглушенные расстоянием, но, если прислушаться, отчетливо различимые звуки: шелест листьев на ветру, трель сверчков и прочих ночных существ… А там, ещё дальше, глубже в сырую тень вековых деревьев: плеск воды и звуки жизни, наполняющие Холодный лес, как ледяные воды — озёрный кратер. Лайя почувствовала, как губы Влада тронула улыбка, которую он спрятал, целуя её волосы. — Потому что позволить увидеть нечто подобное человеку — всё равно что показать ему сюрреалистичный пейзаж, рискнув его душевным и физическим здоровьем. Но в тот, первый раз, с тобой у камина и даже утром при свете дня я ничего не скрывал, хотя и знал, что ты могла увидеть. Просто я умышленно стягивал на себя всё твоё внимание. Так же как и прошлым вечером. Не хотел, чтобы ты чувствовала себя незащищенной, зная об отсутствии полноценной физической преграды между этой комнатой и внешним миром. Лайя улыбнулась и покачала головой, кладя свою ладонь поверх его ладони. Напрасно, стало быть, ей думалось, что с её приобщением к сверхъестественному Влад перестанет пытаться преподносить ей каждую новую истину с трепетной осторожностью, стремясь оградить рамками исключительно человеческого восприятия то, что априори в них не умещалось. — Я знаю, что между нами и внешним миром стоит преграда надёжнее любых стен и стёкол, — девушка попыталась обернуться, чтобы непременно увидеть его реакцию на её слова, но рука Влада, под покрывалом обёрнутая кольцом вокруг её талии, удерживала так надёжно и правильно, что в миг, когда ей в лицо подул очередной порыв ночного ветра, Лайя почувствовала себя Розой Бьюкейтер на корме «Титаника» — бесконечно влюблённой и бесконечно счастливой вопреки всему. — Это твои воля и сила… — продолжила девушка шёпотом, с интересом вглядываясь в ночь, которая больше не пугала, а была ей отныне верной соратницей и подругой. — Они удерживают ветер, дождь, зной, само время от посягательств на наш… дом. Я, ты… мы все здесь в безопасности, — Лайя предприняла ещё одну попытку обернуться, и на этот раз Влад ей это позволил, уверенный, наверное, что у него получилось иллюзией стереть из своего внешнего вида все уличающие следы. Вот только на Лайю эти уловки больше не действовали. Она умышленно могла позволять себе не видеть, но это не мешало ей чувствовать и всё замечать. Также как и услышать весь разговор с Уильямом от первого до последнего слова. — Идём, — понадеявшись, что Влад ей уступит, и замалчиваемый разговор начнётся сам собой, Лайя потянула его за руку в сторону кровати, но буквально шаг спустя поняла, что с таким же успехом она могла пытаться сдвинуть с места каменную статую. Даже при условии, что, не желая вызывать подозрений, мужчина ей поддавался, очевидно, втайне надеясь вновь усыпить сперва её бдительность, а позже и её саму. Только Лайя уже сбила ту стадию усталости, когда могла отключиться, лишь только коснувшись головой подушки. Теперь её мозг мыслил более ясно, с учётом осознанного понимания, что Влад никуда не денется, — более полно, чтобы её начинали волновать и некоторые другие обстоятельства. Крутящимся движением, похожим на неуклюжее танцевальное, продолжая удерживать Влада за руку, Лайя закрутилась назад в покрывало и прижалась к мужчине, всё заглядывая ему в глаза в ожидании, когда он заговорит, но он молчал. И тогда девушка попыталась начать сама, зная, что рано или поздно у неё непременно получится добраться до сути. — Ты видел, какие они? — прошептала Лайя, коснувшись пальцами его подбородка, и по секундному замешательству, разрушившему его невозмутимое выражение, поняла, что ожидал он от неё вовсе не этого вопроса. Но её муж не был бы гениальным стратегом войны, не умей он на ходу подстраиваться под новые обстоятельства, с полуслова, полуфразы понимая, о чём речь. Невозмутимость сменилась — надо же — смущением — призрачной тенью его, но Лайя хорошо умела читать все оттенки его эмоций даже под надёжно скрывающей их маской. Лёгкая улыбка — отвлекающий манёвр — тронула его губы, и Лайя тут же проследила её кончиками пальцев по едва приподнявшимся уголкам. — Я не большой поклонник самолюбования, ты ведь знаешь. И в замке нет зеркал. За исключением тех, что были установлены в подготовленных к вашему приезду комнатах. Это, несомненно, отразилось на безопасности, но уменьшало справедливые подозрения и непонимание со стороны моих долгожданных и дорогих гостей, поэтому на этот риск я охотно пошёл. Лайя вспомнила отражение Ноэ в зеркале и куда более ранний во времени рассказ Влада перед Лале о том, что зеркала — это по незнанию сотворенные алхимиками порталы между мирами, хуже всех поддающиеся контролю любой из сторон. Поэтому с некоторых пор в замке Дракулы осталось лишь одно зеркало, установленное в спальне хозяев специально для Господарыни, в которое Господарь никогда не заглядывал, не желая видеть отражающееся в нём. И ещё меньше желая это кому-то показывать. Что же Влад так страшился увидеть и показать в своём отражении теперь, когда его внешний облик и внутренняя суть стали едины? По крайней мере, до тех пор, пока он осознанно не позволит себе перевоплотиться в существо, пусть и отличное от облика человеческого, но тьмой не тронутое, ею не помеченное и не изуродованное. Влад смотрел на неё в спокойном ожидании следующего вопроса или иного продолжения затронутой темы, кажется, готовый к любому её повороту, вплоть до того, что, если Лайя попросит его посмотреться в зеркало, Влад явит это самое зеркало, как фокусник, из пустоты прямо посреди комнаты. Но ведь ей вовсе не это от него было нужно! Да, ей было до некоторой степени любопытно, и очевидное нежелание Влада демонстрировать иную сторону себя лишь подстёгивало это любопытство, но, в конце концов, они ведь были не на ярмарке и не в цирке! И дракон — это не диковинная зверушка на потеху публики, под аплодисменты выпускаемая из клетки. Для его появления нужен был серьёзный повод и, возможно, соответствующие обстоятельства, а не: «Эй, обратись! Я хочу на тебя посмотреть!» Нет. На самом деле, Лайе лишь хотелось, чтобы Влад увидел сам себя, сквозь единственное зеркало — её глаза — которое никогда не обманет и не исказит. Но это было не первостепенно и вполне могло дождаться тех самых подходящих обстоятельств. — Знаешь, — Влад склонился к её лицу, но вместо поцелуя лишь потёрся носом о её нос, — продолжаю убеждать себя, что любопытство — не порок, но всякий раз, когда от кого-то из вас я ощущаю мысленное разочарование невозможностью увидеть меня в облике дракона, я начинаю в этом сомневаться. И если дразнить остальных мне даже нравится… — Дразнить, значит! — Лайя ему подыграла, легонько поддев его локтём, на что Влад не стал отвечать в той же манере, парировал безобидно, но значительно более коварно — он начал щекотать её, а Лайя, от неожиданности подавившись смехом и путаясь в ткани, почувствовала, как у неё предательски подгибаются колени. — Прекра-ти… — девушка хватала ртом воздух, безуспешно пытаясь защитить уязвимые места. — Не… нечестно… — она была совершенно нагой, в то время как он был одет, и, наверняка, совсем не боялся щекотки. — Перестань… Окружающее пространство в её периферическом зрении совершило переворот, как на американских горках, и в какой-то момент милосердной передышки, часто, взахлёб дыша, Лайя обнаружила себя утопающей спиной в мягком ворсе шкуры, нагревшейся от тепла камина. Правая сторона лица нависающего над нею сверху Влада подсвечивалась оранжевыми бликами, меняющими синеву его глаз с холодной на тёплую. — Хочешь, чтобы я обратился? — мягкий голос его оставался спокойным, но игривую весёлость утратил. Казалось, будто он боролся с собой, разрываясь между двумя противоположными стремлениями: прямо сейчас раскрыть перед ней все карты или же скрывать их столь долго, насколько это будет возможно. Очевидным было одно — неопределённость и недосказанность его тяготили. Лайя попыталась сесть и, едва уловив её намерение, Влад тут же сместился в сторону, предоставляя ей свободу движений. Бликами и теплом огонь манил обратить на себя внимание, обернуться, посмотреть, но девушка не уступила мимолётному желанию, продолжив смотреть на Влада, своим взглядом встречая его. — Я спросила лишь о глазах, — она улыбнулась, вновь доверчиво протягивая руку к его лицу, — а ты уже готов устроить мне полёт на драконе. Лишь чтобы убедить, какой он дикий, большой и страшный, — Лайя неодобрительно покачала головой. — Или чтобы отвлечь меня более зрелищным видом от мыслей о том, почему мой муж отказывается спать со мной в одной постели. Ну вот… Она не хотела затрагивать эту тему так прямо. Спрашивать в лоб. Но он не оставил ей выбора. Как и самообладания на пару с собранностью мыслей, чтобы оставался шанс хотя бы вопрос сформулировать иначе. Она не боялась его обиды и даже его гнева за глупость. Она боялась его гнева по отношению к самому себе. Беспричинного. Но по опыту слишком хорошо способного разделять и отдалять. А это вовсе не то, что ей было нужно. — Дракону сон не нужен, — бросил Влад и, не оборачиваясь, вернулся обратно к арочной стене, открывающей вид на происходящее снаружи. — Пытаясь разобраться с личным, я слишком долго пренебрегал своими должностными обязанностями. Мне следовало уйти в тёмный мир, как только ты уснёшь, но я не смог… тебя оставить. Не этой ночью. Вновь уходил от ответа. За всё время, что они знали друг друга, Лайе была ведома лишь одна причина, почему он так поступал. Таким образом он защищал, то, без чего не мыслил своего существования. И только Бёрнелл подумала, какой же это абсурд, собираясь возмутиться вслух, как на смену внутреннему шторму пришло спокойное осознание — абсурд для неё, привыкшей быть за каменной стеной, но не для него, этой самой стеной всегда являющегося. Только не беги. Не прячься от меня. Прошу! Эта роль по умолчанию всегда принадлежала ей, вот только убегать всегда приходилось Владу, спасая добычу от своей хищной натуры, а самого себя — от сочувствия и жалости, которые Лайя просто не могла себя заставить не испытывать. Она не могла просто взять и выключить в себе это, как Влад не мог просто перестать воспринимать её эмоции, такие желанные, но всякий раз пробуждающие в нём дремлющий вулкан ненависти. К самому себе и всему тому, чего он не заслуживал. Между ними всё было непросто при утрате Владом его человечности. С чего вдруг ей теперь показалось, что обратный процесс будет проще? Наивная дурочка! Неслышно ступая по длинному ворсу, в котором утопали её ступни, а затем и по голому полу, Лайя всё равно незамеченной не осталась и знала, что он чувствовал её приближение и мог воспрепятствовать ему в любой момент. Она знала, что он не станет. Поэтому прильнула к нему со спины, осторожно обнимая за плечи. — Scuze… — шёпот тише шелеста ветра и выдох — тяжёлый, усталый. Уличающие доказательства очевидного, но Лайя не собиралась давить на больное. — Дракону не нужен, — в тон ему прошептала девушка, губами цепляя гладкий шёлк рубашки на его спине. — Но ведь сейчас ты человек. И сколько бы ты ни пробыл в ином обличии, когда-нибудь ты вернёшься в человеческое. В конце концов, сон и пища тебе необходимы независимо от того, как долго ты сможешь обходиться без них… Как ни пыталась, Лайя не могла понять причину его поведения, хотя та, как назойливое слово, упрямо не желающее вспоминаться, лежала на поверхности и казалась такой очевидной, что девушка бессильно злилась на себя от невозможности по умолчанию самой себе её назвать, без необходимости выпытывать у Влада объяснения. Установившуюся тишину нарушал только треск поленьев в камине и далёкий свист ветра. — Что не даёт тебе покоя, любимый? — Лайя обошла его, но встала не спереди, а чуть сбоку. Продолжая обнимать его одной рукой, она прижалась щекой к его плечу. — Прошу, поговори со мной. Внутренне девушка изнемогала от нетерпения и волнения, но внешне изо всех сил старалась не быть навязчивой. Наполнив грудь воздухом на полный вдох, Влад на секунду прикрыл глаза, вспоминая, чем всегда и неизбежно заканчивалась его упрямая уверенность в собственных силах и в том, что он непременно сможет со всем справиться сам. По злой иронии, Лайя всегда была единственным человеком, кому он мог, но до последнего противился признаться, желая лишь одного — чтобы она безоговорочно верила в его силы и никогда не сомневалась в том, что с ним она в безопасности. Но чёрта с два! Владу хотелось выть, как далеко в лесной чаще на убывающую луну выли волки. — Тот сон, — Дракула силой размыкал челюсти, заставляя себя произносить слова, — что я знал, единственный доступный мне в тёмном обличии полтысячи лет — это вовсе не сон в обычном людском понимании, а лишь его внешнее подобие, делающее инертным тело, но не сознание. Засыпая где бы то ни было: в постели или в гробнице — лишь телом, разумом я неизбежно бодрствовал в тёмном мире. И это никогда не были хаотичные сновидения — обрывки не связанных друг с другом образов, доступные людям в их снах, это был, — Влад запнулся, пытаясь подобрать подходящее слово, — некий иной вид существования, при котором никогда я не забывался, не терял понимание того, кто я и где я. Я полностью контролировал силу, мне подвластную. Я контролировал тьму — свою собственную и подданных мне. Лишь когда я ослаблял бдительность, будучи раненым или… голодным, и мною овладевала жажда крови, происходило то, чего я боялся в разы сильнее обнаружения склепа с моим телом или серебряного кола в сердце: я забывался и терял контроль. Я отключался, засыпал, как… человек, и в том месте, где находилось на тот момент моё тело, будь это людской мир или тёмный, воцарялся ад. Кожа Лайи покрылась мурашками от того, как звучал его голос, понуждая девушку обхватить себя руками. — Но ведь сейчас… — Всё иначе? — Влад её перебил, не позволяя даже начать. Он встал перед ней и впился взглядом в её лицо, как потерявшийся на распутье дорог странник — в единственную на небосводе звезду. — Нет, — Дракула покачал головой, уже давно истратив всякое разочарование и теперь лишь констатируя неизменный факт, продиктованный ему его же собственными обострёнными чувствами в первый же осознанный миг после обращения. — Нет, всё по-прежнему. Тьма никуда не делась и из уравнения Вселенной не исключилась, она лишь томится взаперти отведённого ей измерения под замком моей воли, как и все её многочисленные носители. И она ждёт, они все ждут, когда ослабнет моя воля, и я… потеряю контроль. — Но этого не случится! — неожиданно пылко, на грани крика возразила Лайя, потому что для неё это было очевидное утверждение, и все мысли в её голове завязывались морскими узлами от безуспешных попыток понять, почему для Влада это не было так. Хотя, на самом деле, тому существовала тысяча причин, ни одну из которых Лайя не посмела бы назвать надуманной и лишённой оснований. Со своим долгом, со своей силой и верой каждый из них прожил тысячелетия, успев познать и приручить свою иную сущность столько раз, сколько они перерождались заново для того, чтобы всё начать с чистого листа. У Влада не было этой возможности, как и времени научиться вновь доверять своему внутреннему «я», в прошлом не раз его подводившему. А слова в попытках убедить — это всего лишь слова, которых звучало уже слишком много. — Влад… — Лайя попыталась обнять ладонями его лицо, но он не позволил, притянув её в объятия, в которых, независимо от обстоятельств, всегда находил свою силу. Девушке очень хотелось, чтобы и сейчас было так же, но под лежачий камень не потечёт вода, а нужные слова ей ещё предстояло найти. — Не тревожься, любовь моя, — примирительно прошептал Дракула в её волосы, ненавидя себя за то, что в который раз умудрился испортить вечер и ночь, в которых не было места для обсуждения подобных тем. Но они нашли лазейку, как, впрочем, исподволь находили всегда. — Я научился сосуществовать с тьмой, научусь жить и с этим. Лайя грустно улыбнулась, пробуя отстраниться, хотя и чувствовала, что Влад не хотел, чтобы она сейчас его видела. — Тьма была твоим врагом, стремящимся сломить тебя. Свет — твой друг и соратник. — Свет — это столь же необузданная первичная энергия, как и тьма, обладающая не меньшей способностью к разрушению, о чём мне прямо заявил Телец, а до него — моё же собственное тело. Свет так же подчинён моей воле, как и тьма. Отныне он стоит нерушимым щитом драконьей формы между тьмой и моей душой. Но если я позволю себе забыться человеческим сном, на это время я утрачу осознание себя собой, а с ним и волю, и контроль! Птицами в тесной клетке в сознании Лайи бились тысячи доводов, но ни один из них ей не казался тем самым — правильным, способным в одночасье развеять его страхи. В конце концов, у Влада были пережитые на личном горьком опыте причины опасаться, а у неё — лишь вера. Для неё самой достаточная, но проверку реальностью не прошедшая, а значит для Влада не стоящая и гроша. — Если я скажу, что ничего этого не случится, — Лайя прижалась щекой к его груди. — Если скажу, что отдых не ослабит тебя, а, напротив, сделает сильнее. Если скажу, что убеждена, что мне ничего не угрожает на супружеском ложе, рядом с тобой — моим мужем и хозяином этого замка и этих земель, где даже ветер не подует в окно и лист на ветке не дрогнет без твоего ведома. Ты поверишь мне? — она нерешительно подняла взгляд к его лицу, встречаясь с уже привычной лазурью пылающего взора — пылающего неодобрением, несогласием, непринятием той лести, лестью вовсе не являющейся, которую он слышал. — Тебе — поверю, — его ответ односложен и холоден, не обнадеживает лаской. — Но не себе. И не Ему. В этом был весь Влад Дракула — его личность, его сущность. Он привык сомневаться во всём, что Господь давал ему, как никогда не соглашался с тем, что Тот у него забирал, вцепляясь в отнятое когтями и вгрызаясь зубами. Он верил и доверял, но по-своему, и всегда проверял. Лайя не знала, откуда в ней это знание, но была убеждена, что со всеми своими противоречиями, тьмою следующими за ним и всем его родом, Влад стал именно таким, каким сам Господь желал его видеть и кем никогда не быть ни одному из них — венценосных стражей Его творения. Как и Владу никогда не быть исполнителем, стоящим напротив и внемлющим приказу со смиренно опущенной головой. Ему быть советником и критиком, имеющим исключительное право стоять рядом и рядом же идти. И это его особенное положение как наделяло его наивысшими привилегиями, так и лишало самой главной из них — слепой веры в непогрешимое могущество Всевышнего. — Пусть так, — шепнула Лайя, уже не разбирая, то ли она отвечала на свои собственные мысли, то ли на последние слова Влада. — Пожалуй, я бы не узнала тебя, если бы ты вдруг перестал стремиться всё контролировать, снял с себя ответственность и слепо доверился бы высшим силам. Но были в твоём окружении и, надеюсь, всё ещё остались те, кому ты доверяешь гораздо больше, чем Всевышнему, — Лайя приложила ладонь к его груди, кожей впитывая глухие удары сильного сердца. — Доверься тем, чье доверие к тебе взаимно. Отдай им контроль и позволь себе отдохнуть. Грудь под её ладонью расширилась от глубокого, будто бы обреченного вдоха. — А вот здесь, напротив, всё изменилось. Тех, кого ты имеешь в виду, кто мне доверял, кто хотя бы знал, кто я такой и на что способен, больше не осталось. Отныне тёмные подчиняются исключительно своему глубинному страху перед превосходящей противоположной силой, а не моему имени или авторитету. Они ропщут и бегут врассыпную от одной лишь тени нимба над моей головой, и им безразлично, кем я когда-то был. Единственное, что останавливает их от того, чтобы бесконтрольно хлынуть в мир людей в поисках сомнительного для себя спасения в смертных телах — это барьер между мирами, мною же удерживаемый непроницаемым. — Верю, что всё так, — проследив взглядом вырез его рубашки, из которого на фоне чёрной ткани контрастно выделялся треугольник бледной кожи, Лайя подняла взгляд к его мрачному, усталому лицу, гадая, насколько ещё ему хватит чистого упрямства и как скоро он сдастся той правде, которую сам уже давно признал: человеческие потребности своё возьмут рано или поздно. Хочет от того или нет, готов ли, а это произойдёт. И ничего хорошего точно не стоит ожидать, если в какой-то момент он просто потеряет сознание от измождения. — Для тех, кто знает свою вину и боится за неё перед тобой ответить. Но есть и те, кто изначально желал тебя видеть на троне и оставался верен тебе до конца. — Верные или нет, все они ждали пришествия тёмного короля, — Влад усмехнулся, но слишком презрительно и резко, так что улыбка его превратилась в оскал. — А него Его, — отрывистым движением Дракула обрисовал вокруг своей головы воображаемую окружность, — наместника. — Одно не исключает другого, — Лайя очень внимательно всмотрелась в его глаза, на этот раз успевая заметить перемену и саму себя убеждая — не обман зрения и не игра света, всё так, как есть. Теперь иначе, чем она увидела в момент их первой близости, когда его высшая сущность впервые вкусила её свет и проявила себя; иначе, чем сам Влад показал перед другими в часовне. — Твои зрачки… — доверительно шепнула девушка и приподнялась на носочках, чтобы дотянуться до его губ. — Раньше они сужались в вертикаль, как у… рептилии. Влад собирался сказать: «Боюсь себе представить…» — но в этот же момент Лайя коснулась его губ своими, мешая пренебрежению быть высказанным вслух. Разорвав короткий поцелуй, девушка посмотрела вниз, где на обратной стороне её пальцев между их телами она приподняла от своей груди крестик. — Теперь они почти такие… — она произнесла едва различимым шёпотом и вновь подняла взгляд к его лицу, поясняя: — Зауженный ромб, похожий на крестообразную звезду или… распятие. Судя по восторженной интонации и тому, как Лайя всякий раз на него смотрела, забывая дышать, для неё эта новая деталь его внешности была чем-то прекрасным и непременно достойным восхищения. Сам Влад всё это время исходил бессильной злобой от того, что иная его сущность лезла в подлунный мир непрошенной, сил ему ничуть не придавая, но при этом не оставляя ни малейшего шанса отделаться от лишних мыслей. — Что ж, это объясняет, почему мне отныне достаточно одного взгляда, чтобы заставить тёмных… повиноваться, — Влад счёл совершенно лишними прочие подробности того, на что ещё оказался способен его взгляд, в одночасье заменив собой, кажется, все когда-либо применяемые владыкой Колосажателем пытки. Лайе оказалось достаточно одной его интонации, чтобы понять, что это и близко не было тем, к чему Влад стремился и каким сам представлял свой приход к власти и своё правление. Очень хотелось обмануть себя и сделать вид, что их разговор с лёгкой беседы на отвлечённые темы свернул на едва ли посильную для преодоления тернистую тропу совершенно случайно, но оба они знали, что это было не так. Лайя слишком усердно пыталась забраться к нему в голову, добиваясь правды, а на Влада навалилось одновременно слишком много прежде непознанных истин, чтобы он успел их осознать и надёжно спрятать в неприступных тайниках своей души, совладав с необходимостью рассказать о том, что его тревожило, хоть кому-нибудь. Только Лайя никогда не была для него просто кем-нибудь, на кого можно было легкомысленно спустить всех бесов и уйти, не чувствуя за собой ни ответственности, ни вины. А в те моменты, когда это неизбежно происходило между ними, Влад ощущал от состоявшегося разговора ровно столько же облегчения, сколько едкого сожаления, за то, что в очередной раз он позволил чёрному яду своих проблем просочиться в цветущие сады её светлой души. И в этот раз он, пожалуй, превзошёл самого себя. Не смог найти лучшее место и время, чем спальня под покровом ночи, пока все остальные люди в замке мирно спали заслуженным сном. Чего он и Лайе всем сердцем желал, намереваясь оберегать её сон до рассвета. А после они бы вместе спустились в столовую, где их бы ждал душевно приготовленный слугами завтрак и беседы о насущном, намного более важном для его молодой супруги, ещё не лишившейся родственных связей с миром и временем, в котором она родилась. В конце концов, пока Лайя спала, с остальными они так и не пришли к единому мнению о том, как правильнее сообщить её родителям, ни на секунду не оставляющим попытки выяснить судьбу дочери, что та жива. Не ведающие доныне прецедентов обстоятельства, ещё и в отсутствии бодрствующей Лайи, мешали воспользоваться телефоном: сухие слова могли бы подарить надежду, но не прямые доказательства и уж точно не убеждённость в том, что всё произошедшее — не результат очередного тёмного ритуала, оплаченного праведной душой, сделавшей свой осознанный выбор. Часом раньше, часом позже — ненависть семьи Бёрнелл к Дракуле не изменится в своей силе, а потому он перед другими взял на себя ответственность подождать с известием до утра, когда Лайя сама сможет решить, когда и каким образом преподнести родителям и сестре новость о своём воскрешении. Но до утра ещё было далеко, а его жена не спала уже сейчас, и Влад, достаточно отвлёкший её своими проблемами, не мог и дальше продолжать умышленно молчать о дорогих ей людях. Нечестно было за неё расставлять приоритеты, не позволяя ей думать о важном для неё, нечестно было за неё решать, как поступать, даже если обилие событий и переживаний на время вытеснило из её памяти семью. Осторожно обхватив пальцами девичий подбородок, Влад чуть приподнял её голову, встречая взглядом манящую расплавленным шоколадом бездну её глаз, в которых он так боялся больше никогда не увидеть заветного света жизни… — Твои родители и Милли остались в Лэствилле во время пришествия тьмы. С ними всё хорошо, они не пострадали, но… о твоей судьбе им известно лишь из факта свершившегося пророчества о возрождении Дракона. Они… — Влад умолк, позволив Лайе самой сосредоточиться мыслями вокруг затронутой темы. — …Думают, что я мертва, — спустя время девушка тихо закончила начатую фразу, и получилось это у неё на удивление гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Не потому, что она не переживала за то, через что пришлось пройти и всё ещё приходится проходить дорогим ей людям, а потому что её восклицания, метания и слёзы всё равно бы ничего не изменили. И даже если бы сию секунду Влад открыл портал и перенёс бы их за тысячи километров прямо в её родной город, подобная внезапность ничего бы не упростила, а наоборот, только усложнила в разы необходимостью долго и нудно распутывать сложную цепочку причин и следствий, объясняющую причастность Влада как к её смерти, так и к последующему оживлению, не означающую, однако, что её душа проклята и принадлежит Тьме, как и вся её кровная линия. В какой-то момент, когда, под трель надрывающегося в руке Аквила телефона Дракуле нужно было решить — отвечать или нет — он подумал, что смерть как некий закономерный итог всегда лучше неизвестности, которая всех их отныне ожидала. Но это были эгоистичные мысли просуществовавшей шесть сотен лет твари с давно и безнадёжно прервавшейся родословной, которые он ни за что бы не позволил себе озвучить. Как ни за что не стал бы забирать у Лайи её родных сейчас, даже зная, как в будущем ей будет тяжело отдавать их не ведающему милосердия времени, старости и неизбежной смерти. В том случае, если аналогичный же сценарий не ждал её саму, а об этом никто из них не знал заранее. — Решим это утром, — не позволив их общим на двоих мыслям уйти слишком далеко в неизвестное будущее, Лайя оборвала их короткой фразой. Она не ощущала в себе сил думать об этом сейчас, а рассуждать или, тем более, поступать необдуманно она никогда не любила. Недаром говорили, что утро вечера мудренее. — Идём… — девушка потянула мужчину за руку, зная, что Влад не станет ей сопротивляться. Она поступала нечестно, играя на его слабости, но он уже выдал себя, сказав, что этой ночью её не покинет, а значит не было никакого смысла ему стоять до рассвета на часах, закапывая себя всё глубже и глубже в мрачные мысли о том, чего могло вовсе не произойти. — Тебе настолько не понравилась кровать? — Влад в недоумении обернулся на оставленный без внимания предмет мебели, мимо которого они прошли, чтобы затем Лайя с открыто продемонстрированным удовольствием расположилась прямо на шкуре перед камином, взглядом и жестом приглашая его присоединиться. — Очень понравилась, но я подумала, что если тебе пока привычны менее… домашние варианты ночлега, то я вовсе не против того, чтобы заснуть под треск поленьев в… импровизированном костре, — Лайя мельком взглянула на камин. — И прежде чем ты начнёшь волноваться о моём удобстве и о том, что… Влад понял, что его читают, как раскрытую книгу, и как-то повлиять на это он сможет лишь если демонстративно перекинет Лайю через плечо и против её воли отнесёт на кровать. Не утруждаясь вслух произносить всё то, в чём уже отпала всякая необходимость и абсолютно не считаясь с её мнением и совершенно искренним стремлением сделать так, чтобы им обоим было в одинаковой мере комфортно. А ведь ей, и правда, было именно так, и единственное, чего ей не хватало — это его рядом. Её выжидающе-просящий взгляд из-под густых ресниц самым невероятным образом без единого прикосновения связывал Дракулу по рукам и ногам, целиком и полностью отдавая его во власть единственной женщины, которая имела право творить с ним всё, что ей угодно. Он же, в свою очередь, сделает всё возможное и невозможное, чтобы она была счастлива. Неважно, придётся ли ему для этого лечь на кровать, на пол или же вовсе утащить её под покровом ночи в глубину сырой пещеры где-то в необитаемой глуши цивилизации… Вернулся к обделённой вниманием кровати Влад лишь затем, чтобы забрать с неё пару подушек и одеяло. Пусть матрасом на остаток ночи Лайя выбрала овечью шкуру, ничто не мешало ему поучаствовать в процессе создания шедевра и добавить в и без того прекрасную картину недостающее штрихи. Но Лайя и здесь его удивила. Пока он лишал себя одежды, она не легла на подушку, забравшись под одеяло, она села там, где предусматривалось импровизированное изголовье, подушку уложив между своих сложенных лотосом ног, весьма однозначно определяя тем самым его положение. На что Влад лишь усмехнулся, заинтригованно приподняв бровь. Он понимал, что потерял своё право на спор, взявшись обсуждать среди ночи свои не совпавшие с действительностью ожидания от восшествия на трон. И всё же покорно позволять Лайе дальше вести он не собирался… Опустившись рядом с ней на тёплый ворс, но не намереваясь ложиться на старательно подготовленное для него, воистину королевское ложе, мужчина медленно провёл ладонью по её лицу, любуясь бликами огня на гладкой коже, заправляя за ухо длинную прядку тёмных волос, растрёпанных ото сна, но в своей небрежности бесконечно прекрасных, как и вся она — обнажённая жемчужина творения Бога, невесть что забывшая на бренной грешной земле. Слишком прекрасная, чтобы быть смертным человеком и в то же время слишком доступная для снизошедшего с небес ангела. — Продолжишь просто смотреть? — она прошептала, и выдыхаемый ею вместе со словами воздух коснулся лица мужчины, заставляя того думать, что перед ним сама Лилит, способная совратить любого, кому доступна способность ощущать хотя бы одним чувством. Влад был проклят всеми одновременно, и у него не было ни единого шанса воспротивиться соблазну. Все цепи были давно порваны, ничто его не держало… Кроме маячащей на краю ускользающего разума совести, напоминающей, что если он не мог позволить себе спать, Лайя вовсе не должна была восполнять его неизбежно истощающиеся силы своими собственными. Хватит! Она уже отдала ему достаточно и большего Дракула требовать не смел. — Звучит, как вызов, моя королева, — ответил Влад, напряженно сглотнув. Голос его был низок и чуть хрипловат, но жаждущий взгляд, блуждающий по телу, по-прежнему достаточно ясен и не замутнен страстью. На мгновение Лайя даже растерялась, задумавшись, какой из возможных путей станет кратчайшим для неё к намеченной цели. И почему-то ей подумалось, что ещё одно неосторожное в своей провокации слово и действие с её стороны — и Влад сделает с ней всё то, чего не смог в тот раз у камина, сдерживаемый проклятьем. Он будет любить её до забытья, а после — стеречь её сон до восхода солнца. Затмевающая разум перспектива, почти вырвавшая стон одобрения из её горла, который Лайя лишь чудом сдержала, вовремя сообразив поджать губу. Если он играл нечестно, она тоже не станет… — Пожалуйста, просто полежи рядом… — попросила девушка, ведя ладонями по его предплечьям и пытаясь ненавязчиво сделать так, чтобы он подчинился, оказавшись головой на подушке. — Хотя бы на несколько минут позволь себе расслабиться, прошу… Неспособный долго всерьёз сопротивляться её настойчивым попыткам что-то сделать с его телом, Влад выполнил просьбу, надеясь, что так им будет значительно легче прийти к компромиссу, чем если он дальше будет продолжать спорами бесчестно воровать время её отдыха. Оказавшись на подготовленном для него месте и обозрев открывающийся ему снизу вверх вид, Дракула шумно сглотнул вмиг пересохшим горлом и поспешил закрыть глаза, чтобы поскорее унять разгорающийся жар воображения. Они пробыли вместе так мало, при этом Лайя знала его так хорошо, за них обоих помнила так много того, чего ни с кем и никогда Влад себе не позволял, никогда не закрывая глаз, не поворачиваясь спиной, не разрешая себе забыться, слепо отдаваясь чувствам и с полуслова подчиняясь чужим просьбам… Лайе очень хотелось вслух сказать, что всё будет хорошо, что ничего не случится, как не случалось с Лео, Аланом и Уильямом, каждую ночь доверяющим безопасность своих душ высшей силе, но это стало бы только лишним напоминанием, поэтому девушка вовремя остановилась на уже достигнутом, считая это своей маленькой победой, в любом случае, независимо от того, заснёт Влад или просто полежит рядом с ней, хотя бы на этот краткий миг очистив свои мысли от всех забот и тревог. Её рукам был предоставлен самый дорогой её душе и сердцу холст, отражающий все грани доступных живому существу эмоций, — лицо любимого мужчины. Без масок, без иллюзий, даже без подсознательного вечного стремления показать ей лишь лучшую сторону себя, приукрашенную непременно самыми светлыми из доступных ему чувств. Сейчас он доверил ей… всего себя, и у Лайи, несмело взявшейся кончиками пальцев исследовать доступные взгляду черты, от дозволенного мелко задрожали руки. Когда-то давно, когда Влад позволял ей нечто подобное, их встречи разделяли кровопролитные изнуряющие бои, каждый из которых мог забрать жизнь её возлюбленного, а не просто наградить его очередным шрамом, ощущающимся холодной полосой под чувствительными подушечками девичьих пальцев. Отныне на гладкой коже, изнутри и снаружи тронутой светом творения, вовсе не было шрамов, как не было и новых морщин, исключая знакомые ей мимические, рисующие на его лице карту эмоций: улыбку в уголках губ и глаз, в те редкие, искренние моменты радости, заставляющие его улыбаться глазами, смурную складочку чуть выше переносицы, лёгкие полосы, параллельным горизонталями прочерчивающие его лоб в моменты глубокой задумчивости… Лайя знала все его черты, даже те, что проявлялись лишь время от времени. Она могла бы воссоздать его лицо на холсте с закрытыми глазами, без карандаша и кисти, рисуя этот шедевр лишь кончиками пальцев, как она рисовала прямо сейчас, лаская его лицо и пытаясь тем самым стереть с него напряжение последних дней, в которые случилось много и даже сверх от того, что могло бы наградить её любимого новыми шрамами, морщинами и седыми волосами, если бы только его угольно-чёрные волосы имели способность седеть. В свете огня, подсвечивающего лишь одну сторону лица, длинные ресницы смеженных век ложились чуть подрагивающей тенью на бледную кожу. Постепенно дыхание мужчины замедлялось, становясь менее глубоким… Лайе достаточно было коснуться кончиками пальцев его висков, чтобы ощутить размеренную пульсацию голубых жилок и понять, что всё то же самое происходило и с его сердцем, бьющимся всё медленнее, спокойнее… «Влад…» — ей очень хотелось его позвать, чтобы убедиться, что он действительно уснул и не притворяется, но делать этого Лайя не стала из опасения потревожить, возможно, ещё слишком поверхностный, но такой необходимый сон, для его измученного разума первый настоящий за более чем пятьсот лет. В сознании у Лайи эта цифра, как и всё беспрерывное существование Влада в тёмном обличии, по-прежнему укладывалась с трудом, но девушка всеми силами гнала от себя плохие мысли, для которых сейчас не было места ни в её разуме, ни в сердце. Сейчас всё изменилось и отныне будет по-другому, и Лайя очень хотела вбирать в себя каждую частичку, каждую секунду этого нового — другого, потому что жизнь, она ведь не потом, она не в домыслах и грёзах о вероятном будущем, им предназначенном, она сейчас. Лайя очень хотелось его поцеловать, но и от этого желания, огнём покалывающего губы, девушка воздержалась, довольствуясь видом, что ей был доступен. Она пригладила линию зачесанных назад, густых волос, желая запустить в них пальцы, но в очередной раз сдерживая себя напоминанием, что у неё для этого ещё будет тысяча шансов, не ограниченных риском нарушить его пока слишком эфемерный покой… С тихим умиротворяющим треском поленья в камине медленно становились углями, где-то далеко снаружи завывал ночной ветер, не в силах, однако, преодолеть лабиринты пространств, невидимым и бесплотным барьером оберегающие их уют от любых посягательств извне. На фоне всех этих звуков Лайя ответственно прислушалась к иным своим ощущениям в попытке отследить тревожные признаки, подсказывающие, что грозит сбыться что-то из того, чего так опасался Влад. Но ветер не стал дуть сильнее, небо не пронзали молнии, законы природы не спешили сходить с ума и пространство оставалось настолько стабильным и целостным, насколько Лайе позволено было судить. Быть может, её чувства были не так остры, как ей самонадеянно казалось, а внимание — обращено совсем не в ту сторону, откуда грянет потенциальная опасность; быть может она поступила слишком легкомысленно, усыпив Влада вопреки его желанию… А, быть может, рано или поздно ей всё равно пришлось бы это сделать, потому что никто другой бы не смог. Ни с кем другим Влад не был таким, как с ней, никому и ни в кого он не верил, лишь с ней проявляя высшую степень доверия. Снаружи ветер заигрывал с кронами вечных деревьев. В камине рядом тлели угли… Но для Лайи огонь давно перестал быть тем явлением, на которое хотелось бы смотреть вечно. Мирно спящий муж был для этой цели куда привлекательнее, и девушке думалось, она легко могла бы просидеть так до рассвета. Хотя у неё не было даже малейшего понятия о том, который сейчас час, а её биологические часы, надо полагать, посмертно обнулились и теперь отказывались выдавать даже примерное ощущение времени. В просвете арок стояла сплошная чернота без намеков на предрассветные тона. Сам замок, казалось, лучился дремотным спокойствием, обещая защитить покой его обитателей. Только Лайе отчего-то спать совсем перехотелось. В голове роились одновременно тысячи мыслей от самых посредственных бытовых, вроде той, что ей очень хотелось самостоятельно приготовить завтрак, который непременно должен был стать особенным, ведь впервые с тех пор, как был обращён, Влад вновь вспомнит для себя вкус человеческой еды; до сложных домыслов и умозаключений, заставляющих её в своём воображении раз за разом осуществлять путешествие через океан, в родной Лэствилл, к маме, папе и сестре, пытаясь каким-то образом подсказать им на расстоянии, что она жива и что очень скоро они встретятся; что, раз уж всё обернулось так, как никто не ожидал в своих самых смелых фантазиях, воспитанный в лучших традициях средневековья Влад теперь точно не успокоится, пока не получит благословение её отца. И отчего-то это представлялось необоснованно сложнее, чем заслужить благословение троих её венценосных братьев и самого Всевышнего. Лайя улыбнулась, со жмущей её сердце светлой горечью представляя, как в этой жизни именно отец поведёт её к алтарю… Слёзы счастья коснулись её щек, но девушка спешно смахнула их, пытаясь придумать, чем бы таким себя отвлечь. Обычно это был заведомо решённый вопрос с заранее известным ответом — она просто брала скетчбук или любой подходящий клочок бумаги, карандаш или ручку и выплёскивала все переполняющие её эмоции в рисунок. Но сейчас в зоне досягаемости протянутой руки вовсе не было ничего подходящего, и художественное вдохновение девушке пришлось гнать от себя с тем же отчаянным упорством, что и мысли, это самое вдохновение навевающие. Даже несмотря на нежелание потревожить спящего Влада, Лайе вдруг очень сложно стало усидеть на месте. Хотелось вдохнуть свежего воздуха, хотелось повидать Лео и остальных и убедиться, что у них всё хорошо… У Сандры и Валентина, у малышки Мики… у Ноэ, которого Влад избегал упоминать даже в собственных мыслях, хотя кто как не этот неугомонный бес, наверняка, больше других знающий, кем станет Влад, обретя корону, должен был в первых рядах радоваться новому владыке. Стоило лишь позволить всем этим мыслям заполнить сознание, как Лайя, наконец, поняла, столько же всего она пропустила, сколько у неё теперь было вопросов к очевидцам пропущенных ею событий… И все они теперь зудели под кожей, покалывая взбудораженные нервные окончания тысячей невидимых иголок… Тем временем снаружи по-прежнему не наблюдалось ни малейшего намёка на наступление нового дня. Так и не придумав наиболее незаметный способ отодвинуться от Влада, его не разбудив, Лайя была вынуждена столкнуться с проблемой иного рода, о которой прежде ей даже вспоминать не приходилось: она была совершенно обнажена, и, не считая, наверняка, ещё сырого платья, так и не ставшего ей погребальным, у неё не было доступа к другой одежде. Если вспомнить момент позорного побега от самой себя и то, каким образом она впоследствии вернулась назад в замок, о багаже, благополучно оставшемся в Лэствилле вместе со всеми её вещами, можно было смело забыть, как и о фокусах Ноэ, которого, вполне вероятно, даже не было сейчас в этом мире. Сама Лайя мастерство создания материальных благ напрямую из энергии так и не освоила, несмотря на то, что в тёмном мире у неё это получилось как-то само собой… Один раз. Окончательно распрощавшись с идеей выплеснуть бурлящую в ней энергию блужданием по спящему замку, девушка понадеялась успокоиться, немного походив по спальне, возможно выйдя через арку на колоннаду и подышав немного свежим ночным воздухом… На полу валялось упавшее покрывало. Лайя намеревалась поднять его и вернуть на место, хотя бы чуть-чуть облагородив бардак, царивший на их незаслуженно обделённом вниманием ложе, где тёмным пятном на красном фоне лежали вещи Влада. Сложенные не слишком аккуратно, на полу они все же не валялись, а по виду своему явно отличались от тех, в которых Влад принимал вместе с ней ванну. Как минимум, его новая рубашка была из чёрного шелка, с пуговицами только до середины груди… Он переоделся, увиделся с остальными… Интересно, что ещё Влад успел сделать и где побывал, пока она спала? Теперь даже неудивительно, что она успела выспаться, была бодра, полна сил и сна у неё не было ни в одном глазу. Пытаясь отодвинуть полог, мешающий ей вернуть на место у изголовья одну из подушек, девушка потянула ткань в сторону, — в тот же миг что-то прошелестело с обратной стороны и упало, огласив ночную тишину невозможно громким ударом упавшего предмета об пол… — Ч-ч-ч-чёрт! — сокрушенно прошипела Лайя сквозь стиснутые зубы, поспешно обернувшись в ожидании, что Влад от такого «будильника» непременно проснётся. Но он продолжал спать и, насколько девушка успела заметить, даже не вздрогнул во сне и не шевельнулся. Должно быть, звук в действительности оказался не настолько громким, как показалось самой Лайе, старающейся даже дышать тише и уж точно совершенно не планирующей что-то ронять. Было бы что! Забыв о попытке навести порядок на кровати и вообще стараясь лишний раз ни к чему больше не прикасаться без надобности, девушка заглянула за обратную сторону полога. На полу в темноте, куда почти не доставали отблески камина, лежало что-то бесформенное, на общем фоне выделяющееся едва уловимыми отблесками… чего-то, способного отражать тенями пляшущие на стенах блики. Когда глаза привыкли к полумраку, а рука уже потянулась поднести находку ближе к свету, Лайя поняла, что это было… платье, накрытое прозрачным чехлом и благополучно остающееся незамеченным на вешалке, подцепленной за каркас балдахина. Пока девушке не пришло в голову непременно вмешаться в установившееся в комнате статичное постоянство. Чехол был из ткани, а не из полиэтилена и он почти не шелестел при снятии. Под ним было то, что Лайя вначале ошибочно приняла за платье и лишь теперь, при более детальном рассмотрении и с некоторым сомнением могла предположить, что это… всего-навсего такой… халат?.. Слишком лёгкий для повседневного платья и в то же время слишком… можно даже подумать, непозволительно красивый и сложно выполненный для простой одежды для дома. Длинный подол и широкие рукава из насыщенно-синего бархата были оторочены чёрным пухом, создавая, безусловно, красивое, но… странно-противоречивое сочетание лёгкости и теплоты. Лайя всегда задумывалась о практической значимости подобной одежды, пестрящей красивыми фотографиями со страниц модных шоурумов нижнего белья в пинтересте и прочих соцсетях, но совершенно, как ей казалось, бесполезной, невостребованной и необоснованно дорогой. Да кто вообще в современном мире стал бы на подобное тратиться и в подобном спать или… ходить по дому? Если только дом этот — не самый что ни на есть настоящий средневековый замок с каменными стенами без централизованного отопления, и это не единственная доступная вещь для того, чтобы ночью выйти из спальни попить воды… И чтобы при этом любой случайно или намеренно встречный ей за версту признал в ней Госпожу и пал ниц раньше, чем Лайя успела бы попросить этого не делать. Так или иначе, выбор у неё был невелик, а желание пройтись так никуда и не делось. Особенно, когда под кроватью в дополнение к… халату она обнаружила пару балеток. Не сумев справиться с очередным удивлением от находки, Лайя покосилась на продолжающего мирно спать Влада, с не покидающей её мыслью о том, как много было ему известно о сейчас происходящем и о её спонтанном намерении устроить себе ночную прогулку по давно покинутым владениям. Но, в конце концов, будь он категорически против, приготовил бы для неё одежду?.. От ничем не объяснимой, но от этого не менее сильной уверенности, что всё это сделал именно он, Лайя резко перестала чувствовать себя неуютно и словно бы отдельно от излишне вычурного для своего прямого назначения наряда. Тому, откуда её мужчина знал её идеальные параметры и предпочтения, Лайя перестала удивляться ещё после тех трёх шикарных платьев для приёма у Грэдиша, когда Влад статуса «её мужчины» не имел даже в самых смелых девичьих фантазиях, но уже тогда умел подобрать для неё белье, как мог далеко не каждый консультант в дорогом бутике. Даже вынужденный скрывать правду, каждым своим поступком с самого начала он всей своей страдающей душой немо кричал: «Моя девочка. Хозяйка в моем доме. Моя жена. Моя королева…» Теперь Лайе мучительно захотелось отмотать назад время и в момент их судьбоносной встречи в баре отеля, едва наткнувшись на его голубой взор, прокричать в ответ: «Твоя! Всегда была и всегда буду только твоя!» Улыбаясь диковинной способности человеческой мысли переигрывать события прошлого в желанном ключе, Лайя, напоследок обернувшись на спящего мужа и стараясь при этом двигаться как можно тише, покинула спальню. Предполагая отсутствие света в преимущественно пустом замке, девушка собиралась довериться своим способностям, заодно проверив, что от них у неё ещё осталось и осталось ли что-то вообще, но, едва прикрыв за собой дверь, она оказалась… удивлена встретившему её фонарю, горящему в конце коридора на держателе от факела. Приятное ли это было удивление или, скорее, здравая настороженность, Лайе только предстояло выяснить, но страха она не ощущала. Она была дома, и этой простой убежденности ей сполна хватало, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, даже если из стен вот-вот полезет тьма, а из разломов пространства покажутся существа из других измерений. Неслышно ступая в полумраке, Лайя неспешно шла к источнику света. Несколько долгих мгновений её слуху оставалась доступна лишь тишина, разбавленная едва слышным шорохом подола её платья, но затем в окружающую действительность вторглись и другие звуки, маня её чуткий слух дальше — в лабиринты замковых коридоров и лестниц, туда, где непосредственно звучали голоса, тихие сами по себе, но усиленные особенностями замковой архитектуры и пустотой пространства, вторящие речи шаги, мерное дребезжание чего-то, что везли по неровностям каменного пола… Сперва Лайе очень отчетливо представился чемодан, подскакивающий на брусчатке какой-нибудь старой площади, но всё же слышимые ею звуки были иными, разбавленными смешением множества других… И они приближались, как приближались, смещаясь вдоль стен, тени. И хотя, скрываясь за поворотом, они были обезличены, она узнала голос. Один из… На пересечении коридора с выходом на лестницу тени шагнули к ней, а девушка — к ним. — Валентин… Дребезжащий звук движения резко прекратился, и после короткого испуганного восклицания, на последнем недосказанном слове слетевшего с губ сопровождающей Валентина девушки, воцарилась тишина. Ещё секунду все трое просто смотрели друг на друга, после чего румын поспешно отступил на шаг, склонив голову. Замешкавшись всего на миг, его сопровождающая в точности повторила за мужчиной. — Моя Королева! Простите, что тревожить вас. Я быть уверен, вы спать в такой час… — зачем-то он начал пытаться говорить с ней на английском, и для этого ему пришлось поднять на Лайю взгляд. Незнакомка же так и осталась стоять с опущенной головой, рукой придерживая за перекладину одну из двух передвижных вешалок для одежды, какие Лайе часто доводилось видеть у носильщиков в отелях, встречающих состоятельных постояльцев с дорогим багажом. — Простите… — ищущий взгляд мужчины скользнул куда-то Лайе за спину, очевидно, ожидая найти там Влада. — Всё в порядке, Валентин, — Лайя напомнила самой себе о необходимости вести себя сдержанно, чтобы не смущать и не пугать. Эта случайная встреча и без того была неожиданной для них всех. Для обслуживающего персонала, в чьи обязанности, а нередко — в неискоренимую привычку — входило оставаться незамеченными, даже нежелательная, пусть Лайя абсолютно ничего против не имела и даже была рада увидеть Валентина, которого ей сразу захотелось завалить вопросами. Но Бёрнелл вовремя себя остановила, переключив внимание со знакомого мужчины на незнакомую девушку и свободно заговорив с нею, как до этого Валентин, по-румынски: — Мы ведь раньше не встречались?.. — на самом деле Лайя знала наверняка, что нет, как знала поименно обоих дворецких Влада, с которыми познакомилась в свой первый приезд в замок, но она задала этот вопрос намеренно, из желания разрядить обстановку, сделав её менее формальной и наполненной давно изжившими себя устоями и правилами. — Eu sunt Laya, — девушка подалась чуть ближе к застенчивой незнакомке, по её робости и частому биению сердца, которое Лайя без труда могла уловить в установившейся тишине, явно желающей сделаться невидимой или вовсе провалиться сквозь пол. — Care e numele tău? — V-vedoma, Doamna mea… — заикаясь, ответила девушка, взгляда так и не подняв, а лишь сильнее отпрянув назад от замеченной, очевидно, по движению тени попытки Лайи приблизиться. Подобная реакция, не оставшаяся незамеченной, остановила Бёрнелл от дальнейших стараний проявить радушие и заставила задуматься. Её… боялись? Стеснялись? Впредь каждая встретившаяся ей горничная будет кланяться, в глаза не глядя и опасаясь произнести лишнее слово? А что, если Лайя сама захочет выполнить работу горничной и убраться в комнатах? Или похозяйничать на кухне? Пожалуй, ей стоило обсудить это с Владом, невзначай упомянув, что на дворе давно не пятнадцатый век… — Рада знакомству, Ведома, — как можно более приветливо ответила Лайя и поисках поддержки перевела взгляд на Валентина, который, наверняка, уже давно должен был проследить её нелюбовь к излишнему пиетету, всякий раз вгоняющему её в краску и навевающему ощущение скованности чрезмерным и необоснованным вниманием. Подвигая ближе к себе увешанную чехлами с одеждой вешалку, что везла Ведома, румын обратился к своей помощнице на родном языке, прося её спуститься вниз и на подъездной аллее для служащих встретить курьера, если тот уже прибыл. Воодушевленная полученным заданием, девушка отвесила напоследок быстрый поклон Лайе и убежала к лестнице. — Простите, Королева. Эти стены давно не видели такого оживления. Как и… люди. Ведоме прежде ещё не доводилось бывать нигде в замке, кроме кухни, где работает её мать, но сегодня мне потребовалась помощь, и я взял её с собой. Я не знал… — Ни слова, — Лайя предупредительно вскинула указательный палец и, вновь переключившись на более привычный собеседнику румынский, договорила: — Про извинения, — девушка тепло улыбнулась, в душе надеясь на менее формальное продолжение диалога. — Всё в порядке, Валентин, правда. Я очень рада, что тебя встретила. Ты сказал «такой час»… Можно… поточнее узнать, а то я совершенно потерялась во времени, а часов, как назло, нигде нет. — Без пятнадцати два от полуночи, Госпожа… — мельком глянув на свои наручные часы, мужчина скользнул по девушке робким и словно каким-то извиняющимся взглядом. — Вам что-нибудь нужно? Господин не распоряжался приносить что-то в покои, но если… — Валентин… — Лайе хотелось застонать от досады, но она побоялась этим сделать только хуже. — Спасибо, ничего не нужно. Всё, действительно, в порядке, мне просто… не спалось, и я захотела немного пройтись, — помимо безуспешных пока попыток увести беседу в непринужденное русло, Бёрнелл продолжала с затаённым любопытством рассматривать обе вешалки, обвешанные чехлами и бумажными пакетами без каких-либо опознавательных знаков. — Смотрю и тебе… не до сна? — Лайя обвела взглядом предстающую перед ней картину, про себя гадая, какое из бесконечно дурацких правил дворцового этикета могло помешать Валентину рассказать ей о том, что он делал. После некоторой заминки, потраченной, очевидно, на борьбу если не с теми самыми правилами, то с какими-то личными установками, румын всё же ей ответил. — Господин пожелал, чтобы к вашему пробуждению было подготовлено всё необходимое. Большая часть заказов, что были указаны в предоставленном Господином списке, уже доставлены курьерами… Заказы, курьеры?.. — Но сейчас два часа ночи, — вслух возразила Лайя, подумав о том, что вот он — ответ на один из её вопросов о том, чем занимался Влад, пока она спала. А заодно чем занималась с его подачи, должно быть, половина Румынии, вне рабочего времени и очереди обрабатывая и доставляя за городскую, поросшую дремучим лесом черту заказы от некого нетерпеливого господина Басараба. Или, быть может, вполне себе конкретного Басараба, этой самой Румынией владеющего со времен, когда такого названия ещё в помине не было на картах. Валентин истолковал её короткое восклицание и последовавшее за ним озадаченное молчание на удивление верно. Невидимый барьер неловкости в общении, что стоял между ними, казалось, наконец-то дал трещину… — Уверяю вас, Госпожа, древние фамилии, пусть и утратили давно свои дворянские титулы и земельные владения, глубоко уважают Господина Влада за покровительство и щедрые вложения в их бизнес, а потому почтут за особую честь в любое время дня и ночи услужить ему тем, что хорошо умели в прошлом и продолжают в настоящем их семьи, будь то швейное, поварское или любое другое ремесло. Вам не о чем беспокоиться… Лайе думалось, что если даже она побеспокоится, вспомнив о своих, выходит, отныне вовсе не формальных обязанностях хозяйки, той самой Госпожи и Королевы, которой её все величали, ничего плохого не случится. С другой стороны, ей не хотелось сбивать с толку Валентина, наверняка, уже получившего от Влада предельно конкретные распоряжения, и отвлекать его по пустякам… ещё большим, нежели обновление хозяйского гардероба глухой ночью. Подойдя ближе к вешалкам, Лайя скользнула ладонью по одежным чехлам, скрывающим содержимое. Она ничего не говорила, но Валентин снова понял её интерес без слов. — Вы, как и все, прибывшие в замок вчера, не имели при себе даже необходимого минимума вещей. Господин никогда бы не допустил, чтобы его гости, им самим приглашенные, в чём-то нуждались. Сперва Лайя не поняла, о каких таких гостях шла речь и уже успела себе представить толпу приглашённых неизвестных где-то в главном холле, напоминающих оставшуюся без гида экскурсионную группу, но спустя долгую секунду до неё, наконец, дошло… — Лео! — который, однако, был отнюдь не единственным, хотя, судя по тому, что именно его имя первым пришло на язык, самым желанным гостем в этом доме во все времена. — И… остальные, — Лайя продолжила уже спокойнее и обратила на Валентина заинтересованный взгляд, намереваясь расспросить его о том, хорошо ли их устроили, но в лишних уточнениях снова не возникло нужды. — Господин Нолан сейчас отдыхает в своей комнате. Господа Аквил и Таурус согласились остаться на ужин, однако ночевать в замке отказались, сославшись на срочные рабочие вопросы, — прежде, чем Лайя успела вставить слово, мужчина уточнил: — Хозяин знает, он лично их провожал. В одном из отелей Сигишоара, которым владеет Господин Влад, для них были приготовлены лучшие номера. Ну конечно!.. Никакой иной сценарий Лайя себе даже не представляла, хотя от количества пропущенных всего за несколько часов событий, о которых Валентин был в курсе, а она — нет, все мысли в голове девушки вновь перемешались. Стоило раньше догадаться, что Владу, с его обоснованным пристрастием к ночному образу жизни, сложно будет в одночасье перестроить свой режим так, чтобы бодрствовать, как и преобладающее большинство смертных — днём. И все же досадно было всё пропускать, получая в итоге готовые блага, хотя теперь-то Лайя знала, что не все они чудесным образом возникали из воздуха и что за всеми ними так или иначе стояли реальные люди и их труд. — Мисс Сандра с сестрой также сейчас отдыхают в отведенных для них комнатах, — продолжил Валентин, как нечто само собой разумеющееся, заставляя Лайю ощутить жар мгновенно прилившей к щекам досады и разочарования на саму себя. Ведь она совсем о сёстрах не подумала! — Они… тоже здесь? — Лайя бесцельно обвела взглядом преимущественно купающееся во мраке пространство пустого коридора, отчаянно желая наверстать упущенное, хоть это и было невозможно, если только она не собиралась прямо сейчас бежать к ним в комнаты и будить среди ночи. А она не собиралась. — У них всё хорошо? — банальный вопрос, но это всё, что Лайя смогла придумать, буквально не зная, куда деться от грызущего её изнутри чувства вины за то, что она не подумала ни о ком из дорогих ей людей раньше. В то время, как люди эти забыли обо всём личном, что существовало в их жизнях, для того, чтобы быть рядом, когда их с Владом судьбы висели на волоске. Валентин улыбнулся её растерянности самыми краешками губ — очень сдержанно, но бесконечно понимающе и искренне. — Не тревожьтесь, Госпожа. Это были… тяжелые дни, но всё уже кончилось. Валентин, наверняка, собирался сказать что-то ещё, но Лайя и так чувствовала, что поставила мужчину в неловкое положение необходимостью себя утешать, поэтому недолго думая она шагнула вперёд и просто его обняла. Быть может, это было неправильно и заставило его чувствовать себя ещё более неловко, но иного достойного способа выразить переполняющую её бесконечную благодарность девушка просто не знала. — Multumesc, Valentin… Спасибо, что остался рядом с хозяином, когда меня не было. Что помогал нам, когда остальные стремились лишь помешать… Валентин никак не ответил на объятия, и очень скоро Лайя разомкнула свои, отступив и стараясь лишний раз не искать пересечения взглядов, чтобы дать мужчине шанс справиться со смущением. — Прости, — девушка поджала губы. — Я совсем не знаю истории твоей жизни, как и ты — моей, но… ты хороший человек, Валентин, и для меня этого убеждения более чем достаточно. Повисло молчание. Для Лайи оно не было неловким или давящим, ей вовсе не хотелось избежать его или непременно чем-то заполнить, но она бы безоговорочно поняла, если это захотел бы сделать Валентин. Но он не стал, только взгляд опустил и теперь смотрел в пол, на полукруг рассеянного света от единственного фонаря. — Господин Влад спас мне жизнь, — тихо проговорил румын некоторое время спустя, и голос его достигал слуха Лайи как будто сквозь большое расстояние, но выраженное не мерами длины, а воспоминаниями и прошедшим с тех далёких событий временем. — Поступок хорошего человека от… нечеловека, доброта которого к моменту моего осознанного с ним знакомства угасала, как… догорающая свеча. Без вашего света, Госпожа, — Валентин неожиданно поднял на неё свой серо-голубой взгляд. — Я бесконечно рад, что вы появились… точнее, вернулись в жизнь хозяина. Я рад, что древние сказания оказались правдой, и я увидел, как они стали былью. Всё, что Лайя видела в глазах напротив — это искренность, в непознанные чистейшие глубины которой можно было погрузиться и не выныривать из них долго-долго. Уникальная, удивительная черта, которую Лайя уже и не помнила, в каком из воплощений и когда последний раз видела в людях, не затуманенную завистью, алчностью, жаждой власти или чего-либо ещё иного, но столь же необходимого, за что люди без тени сомнения нарушали все заповеди — завидовали, лгали, крали, убивали, желая сделать своим чужое… Девушка пообещала себе при первой же удобной возможности подробнее расспросить у Влада об обстоятельствах, при которых судьба свела его с этим исключительным юношей — безнадёжно застенчивым в общении, но в то же время способным голыми руками раскопать древнюю могилу и разрубить мечом порождение тьмы. И с приветливой улыбкой подать завтрак, как самый заурядный официант, оставив о себе в корне ошибочное впечатление, будто это всё, на что он способен. Ведь так сама Лайя о нём подумала, когда встретила впервые. Особенно, сравнивая его с Антоном, чей возраст приближался к пожилому, внешне прельщая мудростью и обещая нажитый с годами опыт. И какими же несравнимо разными в итоге оказались эти двое… Одному Влад негласно простил осквернение святыни, а второго готов был растерзать заживо за присвоенные втайне копейки, только лишний раз доказывая, насколько умело, даже будучи тёмным, он читал чужие души, зная наперёд, кто предаст, а кто останется рядом в самый тёмный — судный час. Наконец-то усмирив свои встревоженные новыми подробностями мысли и направив их если не в нужное, то хотя бы в одно направление, Лайя взялась рукой за перекладину вешалки, пробуя придвинуть её к себе. Как и ожидалось, колёсики скользнули легко, позволяя гравитации одними лишь законами физики и без всякого волшебства нивелировать всю тяжесть. — Госпожа! Вам не следует… — спохватился Валентин, на что Лайя лишь улыбнулась. — Мне незазорно самой провести мои же вещи двести метров до комнаты, — сдвинув вешалку, девушка лёгким шагом двинулась в нужном направлении, окончательно лишая мужчину возможности перехватить контроль над ситуацией. — Возможно… удобнее будет до утра оставить вещи… в гардеробной, моя Госпожа, — Валентин шел рядом, ни на шаг не отставая, и вёз вторую вешалку. — Это там… — он указал рукой в направлении, противоположном спальне. Внемля совету, Лайя последовала за ним. Лишний раз о себе не напоминая, Валентин позволял хозяйке осматривать ту ничтожно малую часть владений, какую являла собой отведённая для хранения одежды комната. Не единственная в замке, но самая большая и, по иронии, самая запустелая из всех, потому что хозяин всегда умел обходиться поразительно малым количеством вещей, которые словно вовсе нигде не хранил, притом, что выглядел всегда безукоризненно. — Госпожа, могу я… кое-что у вас узнать? Отвлёкшись от разглядывания фрески, украшающей одну из стен гардеробной, Лайя вернула внимание собеседнику, развеяв его нерешительность благосклонным кивком. — За ужином господа из Светлого Ордена говорили, и мне показалось, будто делали это, умышленно желая быть услышанными мною, что пища необходима им для восстановления сил после обращения в… иную форму. Господин Таурус перед отъездом так же просил меня проследить за самочувствием господина Нолана. Он дал чёткие рекомендации. После этого я позволил себе предположить, будто все те же советы верны отныне и в отношении… хозяина. Однако… — Валентин снова вперил взгляд в пол. — На протяжении всего времени, что вы были не с нами, он ни разу не распоряжался подать ему еду или воду, и даже после… он не ужинал вместе со всеми. Может быть, вы могли бы рассказать о… предпочтениях Господина в еде, чтобы я передал соответствующее распоряжение поварам на кухню. Если… если, конечно, вы знаете. Знала ли Лайя о гастрономических предпочтениях своего мужа с тех давно забытых и никем из современников непознанных времён, когда кровожадный Господарь Валахии, прозванный Цепешем, был обычным человеком и ел обычный хлеб, не обмакивая его в кровь своих посажанных на кол врагов? Девушка прикусила изнутри губу, гоня прочь мрачные мысли, отсеивая их от мыслей радостных и воодушевляющих, как зёрна от плевел. — Уверена… — её губы не покидала улыбка. — Влад с удовольствием попробует любое поданное блюдо и будет рад вспомнить для себя его вкус. Разве что… — Лайе внезапно пришла в голову идея, хотя она и не могла быть уверена в её реализации при условии, что до недавнего времени Владу вовсе не было никакой нужды хранить в замке съестные припасы, к тому же ещё и разнообразные. — Валентин, быть может, на кухне найдётся хороший кофе?.. Который можно было бы заварить, скажем, в турке? — предаваясь воспоминаниям, девушка продолжала загадочно улыбаться. Как всегда без лишних вопросов, но совершенно безошибочно Валентин считал с её лица всю необходимую ему информацию и тоже улыбнулся — незаметно, одними глазами и едва дрогнувшими уголками тонких губ. — Пожелаете, чтобы завтрак был подан в покои, Госпожа? Ох, как же привлекательно звучал для Лайи именно такой вариант! Какие соблазнительные картины он рисовал в её воображении, видящем, помимо простого человеческого стремления к уединению, некий сакральный смысл в том, чтобы именно этот завтрак — их первый за много веков, в одинаковой степени разделённый на двоих — принадлежал лишь им двоим. Ей достаточно было пожелать, чтобы всё сбылось в точности так, как она скажет, но… Ведь они с Владом были не одни в замке. А их гости, пусть даже и были самыми близкими друзьями, которые всё понимали и негласно прощали, уже достаточно оказались обижены гостеприимством и вниманием хозяев, эгоистично забывших об их присутствии. К тому же, с завтрака начинался новый день, за завтраком обсуждались новости и ближайшие планы, а им всем, в свете всего происходящего, определенно, было, о чём поговорить и что обсудить. Всем вместе. Возможно, даже не только в кругу семейном, но о прочем Лайе пока думать не хотелось. — Заманчиво… — девушка не стала скрывать своего истинного желания. — Но с нашей стороны это было бы вдвойне невежливо и неуважительно по отношению к гостям. Валентин возражать не стал, лишь уже привычным жестом чуть наклонил голову, показывая, что всё будет исполнено. Лайя в досадой подумала, что, как бы она не хотела в корне изменить негласно существующий порядок, ей вряд ли удастся добиться полного равенства в общении. Это было невозможно и, к сожалению, наверное, даже нежелательно. Потому что равная с одними при одних обстоятельствах, она всегда будет Королевой с другими — при иных. Взглянув на мужчину и запоздало осознав, что тот ждал её позволения, чтобы уйти, Лайя кивнула. — Спасибо, что составил мне компанию, Валентин. Можешь идти. — Noapte buna, Regina mea, — дворецкий поклонился и, не оборачиваясь спиной, вышел. Оставив дверь в гардеробную приоткрытой. — Noapte buna… — шепнула Лайя в ответ, наблюдая за удаляющимся силуэтом, пока он не исчез из виду, а тени, потревоженные его движением, не замерли. В отдалении слышался лишь мерный звук шагов, в тишине отдающихся от стен и в них же бесследно растворяющихся. Снаружи о стену бился неугомонный ветер, просачиваясь в узкое окно-бойницу и завывая одиноким волком в ловушке среди камней. Лайя поежилась и обхватила себя руками. Не от холода, но от ощущения, невесомым касанием прошедшего по коже и покрывшего её мурашками. Страха по-прежнему не было, лишь усилившееся желание поскорее вернуться назад в уютную спальню, где за каминной решёткой горел прирученный огонь, и прижаться к любимому мужчине, забывшись непременно добрым сном. До самого рассвета. Ноги сами понесли её в противоположный конец коридора, рука легла на кованую ручку и потянула дверь в тот самый момент, когда в арках колоннады блеснула первая немая молния. От того места у камина, где она оставила спящего Влада, послышался глухой, задушенный за плотно сжатыми зубами стон. — Влад… — Лайя вмиг оказалась рядом с ним, опустившись на колени и тронув ладонью обнаженное плечо — напряженное, а от этого точно каменное. Место касания тут же отозвалось импульсом, похожим на разряд тока, породившего волну свечения, что, мгновенно впитавшись в вены, лазурью подсветила их изнутри, сделав видимым их бесконечно сложный, запутанный рисунок. В ходящей ходуном груди, чуть левее центра часто-часто билось сердце — сосредоточение самого интенсивного сияния, температуры не имеющего, но словно грозящего в любой миг сжечь дотла окружающую реальность. — Влад! — Лайя окликнула уже громче, пытаясь удержать выгибающееся тело от бессознательных метаний. Одну ладонь она положила ему на грудь, точно над пылающим, колотящимся сердцем, другой попыталась коснуться лица. — Nu… — сорвалось едва различимое с его разомкнувшихся губ, и он резко отвернулся в противоположную от прикосновения сторону, а ночной полумрак разорвала ещё одна ветвистая молния. — Nu! Не н-н-адо! Н-н-ет!.. — Влад! — воскликнула Лайя, насильно обхватывая ладонями его лицо. — Trezeşte-te! Te rog, dragă… Внутренний свет продолжал наполнять его вены, аурой стремясь окутать тело. Сердце, словно пытаясь угнаться за происходящим, вырывалось прочь из груди, но, стоило Лайе коснуться его лица, он… будто почувствовал её — перестал метаться и вырываться, замер и, в последний раз длинно простонав отчётливое отрицание, расслабился и обмяк под её руками. Последний импульс бледного свечения прокатился по его телу, во вспышке молнии, наполнившей комнату, покрыв на мгновение человеческую кожу зеркальным узором чешуй. А затем всё прекратилось — окружающее пространство вновь погрузилось в полумрак, разбавленный рыжеватыми отблесками догорающих углей. — Влад… — почти без голоса повторила Лайя, как молитву. Не предполагающую ответа, потому что его глаза оставались закрытыми, он продолжал спать, и только сбившийся ритм дыхания и поблёскивающая россыпь капелек пота на коже напоминали о происходящем мгновение назад. Лайе безотчетно захотелось стереть это напоминание, найти полотенце, лоскут ткани… хоть что-нибудь и обтереть его, пригладить растрепавшиеся в беспорядке волосы и касаться, касаться его, чтобы он её чувствовал, чтобы знал даже там, в бесконечно изменчивых лабиринтах снов, что она рядом, что она с ним и больше не отойдёт ни на шаг, если это будет гарантировать ему покой. Здравый смысл где-то на задворках встревоженного сознания не переставал повторять раз за разом одно и тоже: «Господи боже, что это только что было?! Он спит человеческим сном, или его сознание, как и прежде, бодрствует где-то в пространствах иных миров?» Лайя уже потянулась рукой к его лицу, набрав побольше воздуха в грудь, но в итоге лишь бережно накрыла ладонью скулу, не пробуя разбудить ни движением, ни голосом. Ведь это был всего лишь один неспокойный миг, за который ничего непоправимого не случилось, а если она сейчас прервёт его сон, то лишь подпитает его сомнения, и он уже не сомкнёт глаз до рассвета. Ничего не случилось. По собственным ощущениям Лайя это знала, а единственную причину произошедшему видела в том, что Влад просто слишком боялся отпустить контроль. Даже во сне. Он ещё не познал для себя разницу между тем, кем был и кем стал, стремясь сдерживать свою новую силу так же, как долгие века сдерживал тьму. Он продолжал удерживать своего нового зверя на шипованном поводке, не отпуская, не разжимая оков, чем сам себя изматывал… — Отпусти… — прошептала Лайя, склонившись ближе к его лицу и невесомыми касаниями кончиков пальцев поглаживая влажную линию роста волос. — Отпусти, мой родной. Что твоё, то неизменно останется твоим… — преодолев последние сантиметры расстояния девушка коснулась губами его губ, ловя его успокоившееся дыхание своим. Место соприкосновения вновь кольнуло импульсом, но Лайя уже не обратила на это никакого внимания, прокладывая дорожку невесомых поцелуев вверх по скуле, к виску… Когда девушка легла рядом, стремясь прижаться телом к телу, Влад едва слышно простонал что-то неразборчивое и, перевернувшись во сне на бок, вытянул руку, неосознанно сгребая Лайю в объятия и прижимая ещё ближе к себе, вынуждая ткнуться лицом себе в грудь. Лайя не противилась. Ей было хорошо в его объятиях, ей было прекрасно от осознания, что рядом с ней, в ней он находил свой покой. Как она находила свой в нём. Сердца их снова бились в едином ритме. До рассвета было ещё далеко, но это теперь не имело никакого значения, потому что их души, касаясь друг друга, самой тёмной ночью светили ярче полуденного солнца.