Раз зашёл далеко,
Как никто не смог,
И почти что внушаешь страх,
Так иди до конца,
Ты не одинок —
Все ответы в твоих руках! ©
— Влад… — позвал Лео, делая шаг ближе, но не решаясь встать напротив и полностью перекрыть ему обзор. — Смотри на меня, друг. Но куда там. Реагируя на ставшую осязаемой угрозу, Телец обернулся, встречая взглядом взгляд Змея, готового атаковать. Он медленно поднял руки, показывая полностью человеческие пустые ладони. Тут же ему пришлось вспоминать и применять на практике основные принципы, которым научила его профессия военного врача: не молчать, проговаривать вслух каждый шаг, каждое действие, будь это необходимо самому пациенту или его родственнику. — Я должен сделать это, брат, чтобы убедиться, что мы все видим одними глазами и чувства наши едины и безошибочны. Я не наврежу ей, клянусь Богом. — Пустая клятва, учитывая её состояние! — Дракула дёрнул плечом, грубо сбрасывая с себя руку Нолана и продолжая приближаться к Таурусу. Глаза его пылали изнутри лазурью, но он этого не замечал. И смотрел он вовсе не на Тельца. Влад смотрел на обездвиженное, хрупкое тело, прикованное к мрамору, пытаясь в нём найти успокоение, точно так же, как когда-то искал в ней волю справляться с тёмной жаждой. И находил. В прошлом и настоящем. Каждый раз. Всегда. Предусмотрительно держать на шаг позади, но не оставляя попыток, Лео встал от него чуть сбоку и вновь положил полыхающую жаром ладонь Владу на плечо. На этот раз тот не отверг поддержку и остался неподвижен. Пока Уильям, следуя годами отработанным инструкциям, повторял все те же действия, что и Влад прежде, в отлаженной последовательности, быстрее и сдержаннее, с необходимой долей профессиональной отстранённости, которой и в помине не обладали ни Влад, ни Лео. Дракуле хватило сдержанности позволить медицинскому фонарику гореть необходимые секунды, чтобы проверить реакцию зрачков на свет. После чего Таурус, бросив на Дракулу и Нолана предупредительный взгляд, подозвал Аквила, и в четыре руки они усадили безвольное тело и принялись за осмотр спины… Влада, за всем этим наблюдающего, разрывало изнутри. Не так страшны были сами манипуляции, как вид того, что их проводили над совершенно безжизненным телом его любимой женщины. Что это не его руки касались её и не его глаза смотрели… Хотя он всё ощущал и видел наравне с остальными в общем сознании, едином как никогда прежде, от того, что именно он видел, что воспринимал от других, легче ему не становилось. Потому что мысли их и противоречивые чувства, захлёстывающие всё сильнее, не несли столь желаемого понимания и ответов. Они порождали только ещё большую неопределенность и бесконечные вопросы. — Ты пробовал вручную запустить сердце? — в конце концов, Таурус выделил для себя и вынес на обсуждение единственное важное уточнение, которое казалось столь же прозрачным и очевидным, как и их мысли на данный момент. Дракула воззрился на него непонимающе и хмуро. Отражая его взгляд, Телец так же озадаченно пояснил свой интерес: — Я не обнаружил следов реанимации. — Я был осторожен… — начал Влад, но от дальнейших оправданий его остановило резко опровергающее движение головы собеседника. — Это неважно. Бессмысленно не прилагать силу вовсе, а потому следы, в любом случае, должны были остаться. Однако на теле нет ни гематом, ни ссадин, ни царапин, ни даже следов от… долгого нахождения в одном положении. Лео поморщился от озвученного списка, но всё же заставил себя уточнить: — Что это значит? Отведя взгляд от тела, Телец глубоко вдохнул и по очереди посмотрел в буквально кричащие об ответах глаза остальных. Но ему нечем было их ни обрадовать, ни огорчить: — Нечто, современной медицине неизвестное, — признал мужчина, наконец, давая самый прямой ответ из возможных в пределах своей компетенции, как человека и врача. Над божественным им ещё предстояло задуматься всем вместе. Сделав из увиденного собственные выводы, Аквил, бросил задумчиво-настороженный взгляд в витраж, затем — на собственные наручные часы, на удивление исправно подстроившие местное время, затем — на часы, имеющиеся в зале, массивные стрелки которых ходом своим не издавали звуков. К сожалению или к счастью, всё совпадало до секунд, в том числе, с его внутренним хронометром и общими знаниями о том, что в это время года солнце над Сигишоаром и его окрестностями восходило с шести до семи утра. — На третий день она пришла рано, когда было ещё темно, и увидела, что камень отвален от гроба… — шёпотом вслух процитировав писание и вновь вглядевшись в светлое пятно трикветра, Аквил безжалостно исключил одну из негласно предполагаемых всеми ими причин: — Если бы имело место каноническое воскрешение, оно бы уже свершилось с восходом солнца вовсе без нашего участия. На какое-то время между присутствующими в мыслях и наяву повисла мёртвая тишина. А затем постепенно проясняющиеся и переключающие на себя всеобщее внимание мысли Алана потекли в том направлении, о котором Влад не смел себе позволить даже думать. Чего и остальным никогда бы не позволил, будь у него такая власть. Ещё спустя какое-то время, придав мутным догадкам более-менее структурированную чёткость, Орёл облёк их в слова: — Когда ты… — Аквил скользнул взглядом по спине Дракулы, в мыслях ощущая, что тот знал, кому предназначалось обращение. Пусть и не смотрел в его сторону, пронзая взглядом пол и прикрывая лицо ладонью. Такой нехарактерный, непривычный жест — человеческий. — Когда ты ранил меня копьём, я был при смерти, медики не давали мне шансов на выживание. Но остальным удалось исцелить меня, объединив свои силы с… твоей силой эфира. — Подчеркну, что ты был именно при смерти, — улучив момент, вставил Таурус, понимая, что сам Дракула принимать участие в обсуждении не собирался и вообще мог иметь весьма смутное понятие обо всём, что тогда произошло, — не мёртв. Три дня, без чего-либо, что искусственно поддерживало бы в тебе жизнь, — мужчина скользнул взглядом по неподвижному телу и тяжело вздохнул. — Мне хотелось бы верить в шанс, отбросив профессиональный скепсис, но это… всё же разные ситуации, находящиеся по разные стороны возможного. «Возможного…» — мысленно протянул Алан, дёрнув уголком губы в усмешке, которая так и не проявилась. Даже будучи безусловно верующим человеком, Аквил никогда не возлагал на небеса надежд бо̀льших, чем на самого себя и людей, которым доверял, помимо служебных задач, собственную жизнь. Он никогда не просил у Всевышнего невозможного, и вердикт «мёртв» для него всегда был предельно однозначен и необратим. Однако та памятная ночь изменила для него не только мнение о Дракуле, она изменила для него представление о возможном и невозможном. — Ситуации, может, и разные. Но намерение одно, и, учитывая её состояние, мы обязаны хотя бы попытаться… — незаконченной фразой Аквил поперхнулся, словно взглядом единым, с меткостью копья брошенным в его сторону, Дракула стремился забить произносимые слова назад в глотку произносящему. Его фигура вмиг стала ближе, и лишь воздух, по велению Алана мгновенно ставший плотнее, сохранил между их телами необходимую дистанцию, не позволив стремительно взметнувшейся руке сдавить шею в смертельном захвате. — Влад!.. — окрикнул Лео, но останавливать не стал. Его мысли в эту секунду полностью и без остатка занимало совсем другое — шанс! Пусть призрачный, пусть не знавший доныне прецедентов, пусть пока слишком пленительный, чтобы в него легко поверить, но шанс! — Попытаться?! — взревел Влад, пуская по стенам дрожь. — Попытаться? Речь идёт о её душе, а ты собрался поэкспериментировать и примерить на себя роль Франкенштейна? Хотя, в той жуткой картине, что рисовало ему безжалостное воображение, упомянутая роль как раз… самому Владу и принадлежала. Ведь это ему подконтрольный бесплотный эфир в материальном мире обретал форму молний — безусловной, всепронзающей силы, способной как дать импульс к жизни, заставив биться замершее сердце, так и обратить в пепел. — Не позволю! — прервал Влад собственную, с ума сводящую вереницу мыслей. — Никогда! «Что?..» — на несколько мучительно долгих мгновений Лео выпал из реальности, пытаясь свести всю поступившую слишком быстро информацию в единое связное виденье. Из которого каким-то невероятным образом выходило, будто Влад… против?.. Будто единственный, благодаря которому подобное вообще могло стать возможно, отказывался проявить участие? Это даже в мыслях звучало ещё более невероятно, чем сама внезапно обретённая возможность вернуть Лайю. Лео же вдруг стало совершенно всё равно, что всё вдруг извратилось именно таким образом — странным, запутанным, сложным и… неправильным. Ему стало глубоко безразлично, зачем вообще было поставлено такое условие, при котором Лайя непременно должна была умереть? Зачем ей было уходить?.. Все это лишалось вообще какого-либо смысла, если… если была возможность… всё изменить. Исправить всё, что было сделано не так и не устраивало их в конечном сценарии того, как всё обернулось. Ведь она же была?.. Эта возможность — столь же невероятная, как и совершенно очевидная… Из горла Дракулы вырвался громогласный полурык-полустон, обрывая разом все чужие размышления и бесконечный поток догадок, хлынувший в коллективное сознание. Он обвел хищным взглядом собравшихся, и его лицо исказила мучительная гримаса внутренней борьбы, руки сжались в кулаки, ногтями до боли впиваясь в ладони, а всё его тело пробила предшествующая обращению дрожь, от которой резко сложно стало, сохраняя человеческое обличие, устоять на ногах. Развернувшись и сделав нетвердые несколько шагов вперёд, Влад в изнеможении навалился корпусом и руками на изножье гробницы. Своё мнение о происходящем все трое озвучили, следующее — решающее слово — было за ним. И ровно так же, как Влад думал, что умирает, убивая Лайю тем роковым поцелуем, так и сейчас, воскреснув для продолжения своей бесконечной пытки, он умирал снова, произнося те же страшные и вместе с тем единственно правильные слова: — Пока я жив, этого не будет. Хватит! — его голос снова сорвался на гортанный рык. — Довольно! И пусть Влад изъяснялся весьма доходчиво, а не услышать его и вовсе было невозможно, Лео отказывался верить собственным ушам. Он отказывался верить собственным глазам и ощущениям, подтверждающим, что перед ним тот самый Влад Дракула, который ради спасения жизни своей возлюбленной жены готов был устроить конец света. — Влад, что за… бред ты несёшь? Ты не можешь… Утратившая чёткость очертаний фигура Влада развернулась, загораживая собой гробницу и давая понять, что отныне и впредь он ни одну душу, живую или мёртвую, к ней не подпустит. Чёрная тень затянула стену, удлиняющимися щупальцами поползла по потолку, одну за другой погашая свечи… — Могу! — провозгласил Дракула голосом, безжалостно озвучивающим приговор самому себе и будто раздающимся со дна собственной же могилы. — Пока ещё могу, и поступаю именно так, потому что отпустить один раз и навечно проще, чем делать это заново каждый! Чёртов! Раз! — на каждом слове воздух со свистом прорывался сквозь стиснутые зубы. — Но вам этого не понять, поэтому одобрения я не жду. Ваш век, ваша память конечны. Ваш срок у власти ограничен и наследуем. В следующий раз, когда и… если мы с вами встретимся, вы будете совершенно другими людьми, живущими в другое время, носящими другие имена. Всё то же самое ждёт и её! — Влад поборол в себе желание обернуться и посмотреть назад. — Мы уже прошли через это дважды. Мы уже теряли друг друга дважды, и из нас двоих именно на её долю выпадала мука вспоминать заново всё, что между нами было. И если не положить этому конец сейчас, так будет продолжаться до бесконечности снова, снова и снова. Для неё, но не меня, ведь для моей власти никогда не будет ни доверенных, ни приемников, ни наследников. Когда бы ни настало её время уйти, я не смогу последовать за ней. И я не позволю ей вновь пережить все страдания этого мира из-за нашей любви. Поэтому здесь, сейчас, перед всеми вами я делаю тот же выбор, что уже сделал три дня назад перед Богом: я отпускаю её, — борясь с собой, Влад воздел глаза к Небесам. — Я молю тебя, Господи, всемогущий и милосердный, упокой душу рабы твоей и прими её в своё Царствие. Аминь. Казалось, будто время повернулось вспять, замкнув для него в непрерывную петлю момент выбора, который и без того причинял слишком много боли, превратив его в персонализированный адов круг. Людских шагов и приближающихся биений сердец Влад не расслышал за слившимся воедино грохотом и гулом мыслей — своих и чужих — заходящихся в бессильной агонии. Но вот в дверь постучали, с осторожной робостью, присущей лишь тем, кто не обладал властью отворять преграды волей и взглядом, и Дракуле пришлось ненадолго вернуться в бренную реальность. Он повел рукой, и двери распахнулись. — Повелитель, — войдя и поклонившись, сёстры поприветствовали одновременно — их слившиеся воедино голоса едва заметно дрожали. Будь они одни, Влад презрел бы пиетет, но сейчас он лишь удостоил обеих благосклонным взглядом, после чего обернулся лицом к мраморному ложу. Какое-то время он молчал, собирая в себе по крупицам остатки воли, чтобы, в конце концов, просить девушек именно о том, зачем он их позвал. — Прошу, подготовьте её. Как этого требуют обычаи её религии, — Дракула скользнул взглядом по недвижимому телу и глухо добавил: — Платье я выберу сам. — Но… П-повелитель?.. — любые слова от безропотного подчинения до отчаянного отрицания застряли у Сандры в горле, стало трудно дышать, а руки вновь затряслись. Только благодаря поддержке Илинки она смогла устоять на отказывающихся её держать, предательски подкашивающихся от нервного напряжения и усталости ногах. — Она ведь… — Влад! — теряя последние крупицы самообладания, крикнул Нолан вслед исчезнувшему во мраке коридора Дракуле. Он рванулся за ним, но одновременно две пары рук обхватили его с двух сторон, удерживая. — Отпустите! — взревев от ярости, Лео попытался вывернуться из сдерживающего захвата. — Спокойно, брат! Тише… — продолжая сдерживать, несмотря на усиливающееся сопротивление, Таурус заговорил Нолану в ухо. — Горный поток не обуздаешь грубой силой. — К дьяволу проповеди! — рыкнул Лео и в очередной раз брыкнулся в парном захвате, норовя обернуться во льва, но собственная же вышедшая из-под контроля ярость — человеческая эмоция — мешала проявлению звериной сущности. — Одно в них верно, — подхватил Аквил, со своей стороны лишь усиливая захват, — заставить его использовать высшую силу ты не сможешь! Оставь! — Да вы все дружно спятили! — осознавая, что абсолютно никто даже не планирует противиться безумному решению Влада, Лео почувствовал себя в высшей степени преданным, а от этого ещё более злым. — Он же похоронить её собрался! Аквил проследил взгляд Нолана, горящий праведной яростью и изнутри полыхающий желанием во что бы то ни стало уберечь, и упёрся в гробницу. Туда же оказались направлены взгляды всех присутствующих, потому что смотреть на что-то иное в этом месте просто не представлялось возможным… — Духу у него не хватит, — с неожиданной для самого себя убеждённостью заключил Орёл. — Вот увидишь. — Дай ему осознать, что он отныне может… Проигнорировав все настойчивые предупреждения, Лео всё-таки метнулся прочь, едва двойной захват ослаб, но у самого выхода ему наперерез вдруг кинулась Сандра и повисла у него на шее. Она не пыталась сдерживать, не разубеждала и не обнадёживала, она ни слова не произнесла — просто его обняла, горячим, сбившимся от волнения и слёз дыханием опаляя кожу, в отчаянии ища поддержки у единственного человека из всех собравшихся, которого знала. Сам Лео просто не был способен её оттолкнуть или отодвинуть на второй план, или посмотреть свысока более насущных проблем, чем простое человеческое желание найти поддержку в трудную минуту. Он не обладал достаточным для этого хладнокровием, кто или что ни занимало бы в этот самый миг его мысли. На фоне творящегося вокруг безумия он всё равно был искренне рад увидеть подругу и получить самое что ни на есть достоверное — взаимное — подтверждение, что она жива и в порядке. Поэтому Лео, потратив секунду на осознание, с готовностью ответил на объятия, прижав девушку к себе, и, сделав несколько шагов вперёд, навстречу растерянной Илинке, отвёл одну руку в сторону, находя в своих объятиях место для второй сестры. Его собственный мир мог полыхать и катиться в бездну неизведанного, но пока кто-то в нём нуждался, он не мог не ответить взаимностью. В конце концов, ему это возвращалось. Это гасило в нём праведную ярость, медленно и неохотно уступающую место в его сознании холодной рассудительности. — Он одумается… — прошептал Нолан сёстрам и самому себе. — Одумается. А если нет, — мужчина тяжело вздохнул, не до конца веря собственным словам, но старательно подавляя вибрацию зарождающегося в груди рычания, — тогда и будем думать, что делать. Уходя прочь, Дракула в который раз противоречил самому себе и собственным потребностям… Каждое оставшееся мгновение времени Влад предпочёл бы провести там, в зале, рядом с ней, в одиночестве, без свидетелей, без советчиков, без судей. Судья у него был один, и он превосходил всех других, вместе взятых. Влад сам бы омыл её тело, сам положил бы в гробницу и сам похоронил, чтобы нетленный вид её ни у кого не вызвал соблазна непременно сотворить что-нибудь, чтобы её вернуть. Чтобы никто никогда не узнал, где её могила. Но подобное захоронение — удел безбожников и предателей. Лайя ни в одной из жизней не была ни тем, ни другим, и не заслужила подобного. Это было бы слишком эгоистично по отношению к ней и ко всем тем, кто её любил. Пусть даже из всех ныне живущих, самых старых дедов и прадедов, он всё равно навсегда останется тем, кто увидел, узнал и полюбил её первым. Но, невзирая на это, другие — родственники, друзья, знакомые — тоже имели право с ней проститься и её оплакать. Уже сейчас Дракула легко мог вообразить себе, как он закрывает мраморную крышку гробницы и подвластной ему энергией воспроизводит в камне её нетленный образ. В то же время он не имел ни малейшего понятия, как проделает всё то же самое в присутствии свидетелей, которые, скорее, попытаются заживо его растерзать в скорбной истерике, чем позволят это сделать. Влад мог попытаться их всех обмануть, будь на месте Лайи кто угодно другой, но он абсолютно не был уверен, что так же легко сумеет сотворить правдоподобную иллюзию смерти и разложения с любимой. Он больше себе не доверял, не знал, что правильно, где добро, где зло, где жизнь, а где тлен. Он устал разгадывать божий замысел, его касающийся, устал пытаться соответствовать ожиданиям. Что гораздо хуже, он устал их оспаривать и опровергать. Он попытался, с искренней верой в праведность своих действий, поступить так, как Он просил. Он дал ему то, что Он просил! И каков результат?! Каков ответ?! И что ему теперь делать?! Влад не знал. Он окончательно запутался и впервые за всё своё существование, научившее его одиноким волком выбираться из любого силка судьбы, совершенно не видел выхода из западни. Ибо абсолютно каждая нить, за какую бы он ни дёрнул, вела, в конечном итоге, к тому, с чего всё началось, и заканчивалась тем же, — смертью. Они умирали. В прошлом, настоящем и будущем. Все, кто был ему дорог. Впервые он ясно увидел это в тот самый момент, когда, скрепляя тёмный договор, кровь Шакса коснулась его губ. Он увидел дымящееся, смердящее смертью пепелище, могильных червей и прочих гадов, что пожирали мёртвую Лале, одетую в белое платье. Боль от превращения тогда вытеснила видения, и вскоре он забыл о них, а вспомнил лишь тогда, когда всё это уже свершилось наяву. Когда, шесть столетий спустя, возрождённая Лайя впервые коснулась его тёмной метки, он снова увидел. В бреду, в забытьи, сражаясь с захлёстывающей сознание тьмой и крепнущей волей Шакса, он увидел расколотую мраморную ванну, покрытую кровью, с бездыханным телом любимой на дне. Но он тогда не был один, рядом были Ноэ и Лео, и весь Орден великой Тетры. Потому Влад снова позволил себе такую неслыханную роскошь, как надежда обмануть предсказанную в видениях судьбу. Но всё повторилось вновь, и даже если Орден мог повлиять на исход, он этого не сделал. Мёртвая Лайя смотрела на него невидящими глазами со дна… Даже если потом ему самому была предложена надежда и манящая власть обрести силу изменить исход, он продолжал и продолжает до сих пор видеть перед мысленным взором и на изнанке сомкнутых век одну и ту же, неизменную в своём чудовищном содержании сцену. Ноэ однажды назвал это точкой рестрикции — определяющим событием в бесконечности вариаций будущего, которое изменить невозможно, сколько бы раз ни отматывал время назад и какие бы могущественные артефакты ни использовал. Мёртвая Лайя под поверхностью воды — стихии жизни, ставшей ей колыбелью и погребальным саваном. Сколь бы привлекательна вновь ни казалась надежда на то, что вот теперь, когда он обернулся тем, кем должен был, всё можно переиграть, Влад больше не испытывал к ней тяги, устав раз от раза получать удары от… кого? Судьбы? Всевышнего? Да и к чему всё то, что уже было сделано?! В чём смысл принесённой им жертвы, которая так пугала и отвращала, но обещала конец? Для него худший из возможных, несчастливый, но хотя бы понятный. В котором Дракула со временем даже мог попытаться найти покой для своей неупокоенной души… Зная, что Лайя этот покой обрела. Но всё обернулось так, что вся, непосильным трудом выстроенная логика из причин и следствий, деяний и наказаний в одночасье рухнула, похоронив под завалами крохотные, слабые ростки его веры. Взращивать новую у Влада воистину больше не было сил. А если он, как тупое животное, не помнящее прежних наказаний, вновь потянется к ласковой руке, скармливающей ему надежду, пойдёт на поводу у остальных и… на выходе получит лишь очередную хлёсткую пощечину в виде трупа, изувеченного заведомо бессмысленными попытками его оживить… это уничтожит его. В тот же миг и ни секундой позже, как он осознает свою неудачу, которой сбудется очередная версия неизменного будущего. Впрочем, иной путь вёл его к тому же исходу. Если он этого не сделает, — не попытается в последний раз, — то предаст единственную клятву, что пронёс в своём чёрном сердце неизменной сквозь века, окутанные тьмой и омытые кровью. Он предаст свою светлую девочку, и это уничтожит его ровно так же, как неудавшаяся попытка её вернуть, только происходить это будет куда медленнее и мучительнее… — Зачем, Господи? — Влад поднял кверху сухие глаза. — Прошу, ответь, зачем всё это нужно? Ведь я не останусь тем, кого ты желаешь видеть! Без неё… без убеждённости в том, что с ней всё хорошо где-то там, в недосягаемых для меня мирах… я не останусь! Не смогу!.. Дракула спрашивал, потому что не мог молчать, но он не ждал ответа. Он был готов его не получить, как и тысячи раз прежде. Он устал. Как же он смертельно устал! Зазвонил телефон. О его существовании Влад никогда бы не вспомнил, как и о том, что несколькими часами ранее он сам писал Лео сообщение, и о том, что ради этого ему пришлось сперва утихомирить бурю в магнитосфере, вызванную пробуждением Дракона и послужившую причиной выхода из строя абсолютно всей связи на планете, работающей по волновому принципу. Телефон, безжалостно пронизывая слух и мысли, продолжал звонить даже тогда, когда все лимиты созвона, казалось, должны были быть превышены и исчерпаны. Ощупью отыскав мобильный во внутреннем кармане пиджака, мужчина равнодушно взглянул на экран. Номер был подписан как… как единственный, который всегда подписывал себя сам вне зависимости от того, просил ли об этом Дракула или нет.«Ноэ?!»
Мгновение поколебавшись между мимолетным импульсом принять звонок и куда более оформленным желанием сбросить, Влад в итоге выбрал первое. Но он не назывался сам, дожидаясь пока звонивший сделает это первым. Однако, уже с первой секунды и полувыдоха на том конце он убедился в ему и без того давно известном: звонившим был не Ноэ. «Влад?! — динамик разразился высоким женским голосом, на миг умолк, а после затараторил, обрушив на чувствительные слуховые рецепторы тираду из захлебывающихся вдохов и попыток выдавить из себя как можно больше слов как можно быстрее. — Влад, пожалуйста, не клади трубку! Это Милли! Милли Бёрнелл! Никто мне ничего не говорит, ничего не объясняет! Пожалуйста, прошу, ответь мне! Что с Лайей? Где моя сестра, Влад?! Хоть ты не молчи! Пожалуйста… — по молчанию, которое, вопреки звучащим мольбам, сохранял Дракула, не выдавая себя даже дыханием, постепенно проникаясь тщетностью надежд получить ответ, голос неизбежно сорвался на единый однообразный вой: — Ну, пож-а-а-а-ал-у-у-у-уйста, кто-нибу-у-у-удь… просто по… по… говорите со… со мной…» Плоский дисплей покрылся трещинами, а корпус сплющился в судорожно сжавшихся пальцах Дракулы раньше, чем звонок мог быть прерван. Нет. По телефону о таких вещах не сообщают, а если однажды, когда-нибудь в будущем, Милли ещё будет хотеть его выслушать, то это произойдёт при личной встрече и никак иначе. Он посмотрит ей в глаза, а затем покажет, кто он такой на самом деле, и если после подобного она по-прежнему захочет его объяснений, он расскажет ей правду. Правду о том, кто и за что погубил её сестру. На ходу выбросив покорёженный до неузнаваемости кусок металла и микросхем, Дракула бесплотной тенью пролетел по пустым коридорам, направляясь в ту часть замка, в которой десятилетия, если не столетия подряд бывали только преданные слуги, ни о чём не подозревающие архитекторы-реставраторы и, безусловно, Локид, который по определению бывал везде, к чему прикасалась, далеко не всегда с позволения владельца, его когтистая длань мастера буквально всех ремесел. В другой части замка лев заканчивал свой бесконечный по счёту круг в уже давно обжитой клетке, из которой его мог выгнать только сам Дракула, причём, вероятнее всего, вперёд ногами, когда его чуткому слуху вновь стали доступны звуки извне: приближающиеся шаги и биение сердца. Прежде всё это было скрыто от чувств слушающих так же надёжно, как мысли Влада — отгорожены от коллективного сознания, вливался в которое он всегда лишь по собственному желанию открыть перед другими то, что сам считал необходимым и достаточным. Двери зала распахнулись уже привычным образом беззвучно, и пусть распахнувший их в проёме так и не появился, спустя мгновение уже в самом зале возникла фигура Дракулы. Прошло больше часа мучительного ожидания, и с тех пор облик его кардинально изменился по сравнению с тем, который довелось наблюдать Нолану на протяжении предшествующих, растянувшихся в бесконечный день сурка часов. Идеально зачёсанные назад волосы нехарактерно растрепались и у лица повисли влажными завивающимися прядями. Он снял пиджак, и теперь рукава его белой рубашки были подвёрнуты до локтей. Лео даже пришлось присмотреться внимательнее, подключив своё львиное чутьё, чтобы убедиться — ткань действительно была влажной, с неё почти стекало. Не кровь, не пот — обыкновенная вода, кристальными каплями всё ещё собирающаяся на кончиках его пальцев… Поочередно Влад обвёл взглядом всех присутствующих, и по глазам его, по лицу невозможно было прочесть ничего. Натыкаясь на эту глухую бесстрастную стену, Лео напрягся, интуитивно шагнув к нему ближе, на что Влад лишь слегка приподнял бровь, не то от удивления, не то от неожиданной дерзости, но больше никак не отреагировал. Его глаза искали тело Лайи, а найдя её на прежнем месте, завёрнутую в синий атла̀с, больше направления не меняли. Лишь его губы разомкнулись, и убийственно спокойный, недрогнувший голос его тихо, но властно произнес: — Оставьте меня наедине с женой. В отличие от остальных у Лео ни один мускул не дрогнул выполнить просьбу. И тогда, лишь по одному факту, что Владу пришлось оторваться Лайи и посмотреть на него, по тому, что отражалось в направленном на него взгляде, Лео впервые по настоящему осознал смысл выражения «наступить самому себе на горло». Он не хотел уходить. Все чувства, все инстинкты, что в нём были напряжены до предела, стальными тросами удерживая его на месте, при этом в глубине сопротивляющейся и трепещущей от страха души он понимал, по глазам видел — для Влада это момент истины. Момент принятия решения, при котором Лео присутствовать было не позволено, как и никому другому, и если он сейчас же не подчинится, позже уже не сможет себя за это простить. — Лео, — повторил Влад лишь его имя. Нолан в последний раз взглянул за плечо Дракулы и, до последнего не отводя взгляда, пятясь спиной к выходу, заставил себя уйти, понимая, что он точно так же не простит себя, если там, за закрытой дверью в его отсутствие что-то произойдёт. Тьма сомкнулась перед его носом, отсекая последние сомнения и окутывая вход завитками неизвестных символов. Как только это произошло, Влад метнулся к Лайе, но замер перед ней, как перед воплощенным божеством, позволяя лишь глазам видеть, чтобы неизменно обнаружить всё те же подтверждения тщетности своих просьб и молитв. Бог оставался глух. А вот сёстры его просьбу исполнили. Впрочем, иного он не ожидал. И никого иного о подобном бы не попросил, никому иному бы не доверил. Они заплели ей волосы от лица, оставив большую часть длины распущенной, тёмным шёлком струящейся по плечам. Её раздели и омыли, оставив нетронутой только цепочку на шее, которую не трогал и сам Влад, — с крестиком и обручальным кольцом. Его кольцом, которому очень скоро полагалось вернуться туда же, откуда оно было не так давно извлечено. Кольцо самой Лайи осталось на её безымянном пальце, так же нетронутым, каплей рубиновой крови сверкающим на бледной коже. От неё исходил тонкий цветочный аромат, но для Влада он был лишь фоном, основную же ноту её неповторимого запаха по-прежнему составляла кровь. Но не как желанный его тёмным нутром источник жизни, а как её надёжное доказательство, от достоверности которого Дракула не отрёкся, даже перестав испытывать тёмную жажду. Больше не в силах сдерживать себя от прикосновения, Влад положил свою чуть дрожащую ладонь в центр её неподвижной груди. Взгляд его не переставал ласкать её черты: длинные ресницы, тёмные брови… Только сомкнутые губы её были бледнее, чем в его воспоминаниях. Он склонился ниже, желая их коснуться, но в последний момент не позволил себе, лишь проведя носом по бархатной коже и глубоко вдохнув пропитанный её ароматом воздух в свои пламенеющие лёгкие. Так же как и три дня назад, и день назад, и несколько часов назад она по-прежнему пахла лишь жизнью: да, иначе, ведь её сердце больше не разгоняло кровь по венам, но это всё ещё и близко не был смрад смерти, который за шестьсот лет бытия вампиром, вынужденным убивать ради продления собственного существования, Дракула по праву мог считать своим именным парфюмом. Его полную противоположность он не мог не ощущать, не мог отвлечься и забыть о ней хотя бы на время, не мог не думать о ней, кем бы ни обернулся и в каком бы мире ни находился. При полном отсутствии тому доказательств, он чуял в ней жизнь. Влад повёл по воздуху рукой, лаская без прикосновения и одновременно ловя поток энергии, направляя её, мыслью воплощая в осязаемую материю того образа, который желал получить. Желал видеть на ней. Платье, достойное его единственной королевы. — Я знаю, свет мой, ты простишь меня, — беззвучно произнёс Дракула и, прежде чем поднять её на руки, вместо поцелуя в лоб всё-таки коснулся на мгновение желанных губ, шепча в них: — Я люблю тебя. Тремя этажами ниже, стремительно наполняя каменную купель, шумела вода. В какой-то момент этот звук достиг ушей каждого, кому позволено было его услышать, и мысли всех устремились в одном направлении, сливаясь в единый энергетический поток, каждому, однако, несущий своё откровение. Бурлящая вода будоражила все чувства, поднимая из глубин на поверхность подавленные воспоминания: не столь далёкие во времени, можно сказать, ещё совсем свежие, но, тем не менее, всякий раз старательно им отодвигаемые как можно дальше за грань восприятия, в тёмный чулан ошибок и поступков, менее всего характеризующим его — Иоанна Богослова в забытом прошлом и Алана Аквила в настоящем — как доблестного воина Света, самозабвенно преданного Творцу и вершащего на земле Его волю. Правда, вершащего сквозь призму человеческого сознания, не лишенного собственной воли, часто вступающей в противоречие с божественной. А для этого он всегда был слишком слаб и никогда не мог довести начатое до конца, не сдавшись медленно снедающему его изнутри чувству вины за неудачу, уже его постигнувшую или только лишь возможную. Всякий раз тем или иным образом ему эту вину приходилось искупать. Этот раз, — даже этот, когда вопреки всему, Его воля свершилась и сбылась, обернувшись неизменной действительностью, — исключением не стал. Три дня назад искупление настигло Дракулу, но не минуло оно и их всех — убийц по призванию свыше — и своё искупление им только предстояло обрести, каждому за самый страшный грех этой жизни. Аквил свой, безусловно, знал и не отрицал, ему оставалось лишь подивиться точности, сравнимой со скачком назад во времени, с которой всё, уже случившееся повторялось вновь, без изменения законов бытия и вмешательства извне возвращая его в тот самый день, погружая в него с головой и вынуждая вновь пережить все те же события — то роковое мгновение, когда он увидел бездыханное женское тело на дне залитой кровью мраморной ванной. Он не вмешался тогда, не остановил. Одержимый спасением её праведной души, он проигнорировал в ту ночь своё истинное предназначение — быть Его дланью, от Его имени исполняя то, о чём возносят Ему молитвы. Дракула имел достаточно веры и сил, чтобы быть услышанным, и Господь отнюдь не был глух к его мольбам. Глухи и безответны той ночью оказались вершители Его воли. По разным на то причинам, но именно Аквил, владеющий ситуацией настолько полно, насколько в тех обстоятельствах это было возможно, принимал окончательное решение, именно он в тот момент помнил больше остальных. И свои воспоминания, наделяющие его исключительными полномочиями, он не использовал во благо: ни воли Всевышнего, ни души той, которую пытался защитить. От того, что всё равно её настигло. А спас её тёмный — бес, порождение тьмы. Он взял три дня взаймы у Всевышнего, и тот их любезно предоставил, потому что это увеличивало шансы повернуть судьбы участников его замысла так, как это было Ему нужно. Вот только возвращать долг демону заведомо было нечем… Стало быть, теперь это их долг, каким ему и полагалось изначально стать. Проигнорированный, отсроченный, он всё равно настиг их. Они не спасли её тогда, променяв силу единства на тысячелетиями крепнущие в их душах убеждения, будто свет и тьма, добро и зло — параллели, которым не суждено пересечься; и теперь — здесь и сейчас им предстояло исправить… свою ошибку, для кого-то — неосознанную, но для Аквила уже тогда — умышленную, пусть и свершенную, как ему тогда казалось, во благо. Шумела вода. Сливаясь в единую симфонию жизни, бились сердца. Им вторили далёкие, глухие раскаты грома… Лео ничего этого воочию не видел, но чувствовал — глубже, полнее, чем когда-либо прежде, словно его силы тоже были в этом задействованы, стремительно стягивая к замку грозовые тучи. В держателях на стенах спокойным жаром полыхали факелы, по полу и вдоль стен стелился движущийся от сквозняка воздух, неся за собой предгрозовую свежесть озона с едва уловимым запахом сырой земли… Впервые за очень долгое, показавшееся вечностью, время, Лео позволил себе вдохнуть полной грудью, не ощущая засевших глубоко внутри, уже казалось, сросшихся с ним без надежды разделения боли, тревоги и неопределенности. Влад не обмолвился ни словом о своём решении, но все они знали, нутром ощущали, каким оно было. Оно горело в пламени, витало в воздухе, пронизывало небо и землю, по телу с кровью разливалось ощущением единой безусловной мощи… Переступая порог комнаты, внутри оказавшейся богато обустроенной ванной залой, Лео в предвкушающем волнении коснулся ладонью груди, сжав в кулаке нательный крест. Происходящее больше не пугало его своей неизвестностью, перестало казаться чем-то странным и неправильным. Наоборот, всё вставало на свои места, оборачиваясь так, как должно было обернуться ещё там, в Лэствилле, когда тьма впервые сгустилась над Чёрным замком… Влад стоял над наполненной купелью с телом Лайи в руках, прижимая её к своей груди. Его глаза видели лишь её лицо, пока его мысли витали в недосягаемых пространствах пережитых событий… в навязчивых воспоминаниях о том, как он впервые с момента обращения в тёмного осознал, что под поверхностью святой воды в заполненной ванной мог её касаться; как легкомысленно забылся он тогда, потерявшись в ощущениях от запретной, но такой желаемой близости; как страшна и мучительна оказалась последовавшая за мимолётным наслаждением расплата. Невозможность… защитить её, спасти, когда явился Шакс и за считанные мгновения превратил их укромный уголок рая в омытую её праведной кровью преисподнюю, воплотил в реальность то, что было лишь видением, навеянным внутренней тьмой, кошмаром, в итоге сбывшимся наяву вопреки всем принятым мерам. Сегодня тот кошмар вновь обретал продолжение, повторяясь с точностью до деталей, воспроизвести которые у Дракулы совершенно не было умысла, хотя здесь и сейчас всё сбывалось именно так: просторная зала, мраморное углубление ванной в центре, а прямо над ней — высокий потолок с куполом из прозрачного стекла, открывающий вид на небо во всей его изменчивой красе. Умело читая чужие души, Ноэ очень давно прознал о слабости Влада к воде и звёздам, без спроса и согласия хозяина создав в замке такое место, которое совмещало бы эти два явления. И лишь это место, несмотря на всю пугающую схожесть с печальными событиями недавнего прошлого, Влад счёл подходящим и… достойным. Для того, что им предстояло… свершить. Искушённый силой тёмного мира и его могущественными артефактами, способными расширить рамки возможного, порой, до необозримых пределов, Дракула никак не мог отделаться от чувства медленно захватывающего его разум и тело безумия. «Что сделано, то сделано! Нельзя обернуть время вспять! Нельзя отменить смерть! Невозможно… без последствий». Которые никогда его не останавливали. Почему же сейчас они имели над ним такую сводящую с ума, парализующую власть? Ответ на этот вопрос был прямо перед ним, в его руках. Он никогда не боялся последствий для самого себя, но… не для неё. — Влад… — голос Нолана разрушил установившуюся гробовую тишину. Его мысли, объединяя одну, общую, вторглись в сознание, вынуждая Дракулу поднять взгляд и встретить поочередно направленные на него взгляды остальных: запаянный в радужки человеческих глаз огонь, воздух и земную твердь. «Мы здесь…» — беззвучно твердили их взгляды, в которых впервые с момента знакомства с каждым Влад читал единое на всех троих одобрение — искреннее, неподдельное. Которого он никогда не ждал и о котором никогда не просил, но сейчас, казалось, будто именно в нём нуждался больше, чем когда-либо. Как и в их присутствии, в их покровительственной силе… Вернув всё внимание Лайе, Влад склонился над краем купели и, до последнего не отпуская взглядом её лицо, осторожно опустил тело в воду, придерживая ладонь у груди до тех пор, пока она полностью не погрузилась. Водная гладь сомкнулась над её лицом, на миг исказив образ, но почти сразу же успокоилась, разгладившись. Единственные пузырьки воздуха, которые могло наблюдать острое зрение, исходили от поверхности кожи и стремительно напитывающей влагу одежды. Сама же Лайя не дышала и происходящему с ней никак не противилась. Вода не плескалась, выходя из бортов под силой сопротивления, не раздавалось захлебывающихся криков, под ударами сверхъестественной мощи не крошился гранит. Всё было так, как… уже было, как навечно запечатлелось в его нетленной памяти, и в то же время совершенно иначе. Теперь ничто его не удерживало, не стремилось каждую секунду вырвать ему все кости одну за другой в ответ на малейшее стремление помочь, спасти, уберечь… своё самое дорогое. Теперь он был волен сделать то, чего прежде дважды… не смог. Он будто спал и впервые за бесконечные столетия существования видел сон — самый дивный, от которого ни за что на свете он бы не пожелал пробудиться. В решающий момент, когда чаще всего именно это и происходило. Вот. Сейчас. Он позволит себе уверовать, позволит себе прикоснуться к единой силе, лишь Всевышнему доступной, позволит ей пройти через себя и… последние сомнения развеются, безжалостно обращённые в пепел его иной сущностью. Чувствуя, как волны огненной энергии окутывают тело, как за спиной раскрываются крылья, интуитивно понуждая его оставить земную опору, Лео смотрел перед собой, видя, как аналогичным образом меняли свой облик остальные, воспаряя над купелью, каждый со своей стороны. И только Влад, чьи огромные кожистые крылья в свечении венца отбрасывали плотную тень на всё свободное пространство, поднялся под самый купол, закрыв своим силуэтом виднеющееся за стеклом небо, всё чаще расцветающее вспышками молний. Свет ауры, препятствующий людям видеть их иные обличия, соотнося с человеческой сущностью и конкретной личностью, обычно не мешал им видеть метаморфозы друг друга, но в случае Влада кроме внутреннего света было и нечто ещё: подвластная ему тьма, сливаясь со светом, образовывала пустоту на месте, где могло бы быть его лицо. Как ни пытался, разрываясь между желанием смотреть вниз, на ванну и Лайю в ней, и на изменяющегося Влада, в этой эфемерной пустоте Лео не смог разглядеть ничего примечательного… кроме горящих глаз. И таких глаз не имело ни одно живущее на свете существо. Понимания этого хватило, чтобы Нолан перестал пытаться вглядываться в бездну в заведомо несбыточной надежде увидеть больше. «In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti…» — раздалось в общем сознании голосом Дракулы, вместе с их силами приводя и их мысли к единому стремлению — обращению к единому Богу. Влад помнил сотни молитв на десятке разных языков, каждую из которых он успел извратить до самого скверного проклятья, а обретя право голоса и гарантированную возможность быть услышанным, всей сущностью своей ощущая, что отныне ему внемлют, он… не знал, что сказать и… о чём попросить. Энергия импульсами биения сердца вырывалась из него, вливаясь в единый поток, окутывающий его, искажая окружающую действительность и возвращаясь в него вместе с воздухом на вдохе, несущим новые видения, вспышки образов, эхо бесконечных звуков и голосов из миров и пространств, конца не имеющих. Не зная ни нужных молитв, ни подходящих просьб, не видя и не ощущая того, к кому он мог бы обратиться, Дракула произнёс единственное, что имело для него значение независимо от мира, в котором он находился, и облика, который принимала его сущность: «Лайя-я-я-я!» — Влад прокричал её имя так громко, как только мог. Громовое эхо собственного же голоса и вспышки света, напоминающие молнии, но ими не являющиеся, были ему ответом. Они прорезали пространство вокруг, мимолетно вспыхивая, касались его, пронизывая насквозь, покалывая кожу, кончики пальцев и превращая привычные телесные очертания в лишенный формы светящийся фантом… «Сколь долго ты намерен сотрясать мироздание? — вопрос был задан… изнутри, из общего сознания, тройным эхом знакомых голосов, но никому из них не принадлежащих, и по отсутствию реакции остальных, воспринимаемой Дракулой наравне с собственной, он понял, что они сейчас были лишь проводниками, необходимым связующим звеном, не причастным, однако, к имевшему место быть монологу. — В разное время ты просил о спасении, о милости, о силе, способной нести справедливость… Ты всё это обрёл ныне. Наивысшим благословением и с позволения других тебе дана власть, выше которой не существует. Отчего же ты продолжаешь просить, гласом своим заглушая мольбы тех, у кого нет и доли твоих возможностей? Не убоялся Тьмы, а ныне страшишься использовать мощь Света? Возврати же себе сам то, что прочишь своей наградой! И впредь не проси ни за себя, ни за других о том, на что способен сам!» Тройное эхо голоса стихло, нити энергии угасли одна за другой, перестав пронизывать его тело и покалывать кожу фантомными разрядами. К окружающей действительности вернулся её привычный физический облик, и сверху вниз Дракула вновь смотрел на погруженное в воду тело на дне мраморной купели. Покалывание теперь осталось только на кончиках пальцев. Сместив взгляд к источнику ощущения, Влад увидел в чаше собственной ладони пульсирующую сферу лазурного света, напоминающую крохотное солнце. В своей подвижной, изменчивой поверхности она отражала свечение четырех других стихий: огненного золота, серебряного воздуха, медной земли и сливающейся тон в тон лазурной воды… — Влад?.. — единый и на этот раз осознанный голос остальных. Дракула мыслями дал им понять, что готов, и отпустил от себя сферу, взглядом провожая её вниз, позволяя падать, подобно капле, в сосредоточение силы остальных, но взглядом же контролируя каждый сантиметр сближения, как если бы малейшее неверное движение способно было привести к детонации взрывоопасной смеси. Время, в стенах этого зала повернутое вспять, не нарушая законов бытия, теперь и вовсе остановилось. Сантиметры расстояния превратились в бесконечные километры, на преодоление которых требовалось самое ценное топливо из всех существующих — жизнь, вложенная в слившиеся воедино биение четырёх сердец. Двойной влажный удар. Ещё один. И еще два… Прежде чем слияние четырёх стихий коснулось поверхности пятой, породив вспышку ослепительного сияния, окатившую зал подобно взрывной волне. Не выдержав резонанса, стеклянный купол в мгновение разошёлся паутиной трещин и дождём осколков посыпался вниз… Дракула не обратил на это никакого внимания, зная, что ни один из них не достигнет ни пола, ни даже высоты роста, в сосредоточении такой мощи обратившись не более, чем её элементарной частицей. Не отвлекаясь и не жалея зрения, Влад жадно пожирал взглядом открывающийся ему сверху вид, ожидая лишь одного — эффекта, результата своих действий, чего-нибудь, означающего, что всё было… не напрасно. Встревоженная гладь воды успокаивалась медленно. В её пузырящейся пене, мешающей восприятию полной картины, Владу виделось лишь одно — отражение уже пережитого кошмара. Хотя он был уверен, что в прошлый раз не смотрел на происходящее с этого ракурса. После того, как убедился, что в искалеченном теле Лайи нет жизни, не подозревая о последствиях содеянного Ноэ, он растерзал виновную в её смерти и ушёл вершить свою месть дальше. Он не смотрел сверху и не мог видеть, как время спустя она очнулась, как отчаянно забарахталась, пытаясь выбраться из водяной ловушки и в немой мольбе о помощи протягивая вверх обессиленные руки. Тогда его там не было, но видения и реальность, прошлое с настоящим, вероятное с уже сбывшимся и своё с чужим так тесно перемешались в его сознании, что отличить одно от другого он уже был не способен… Как и тогда, в нос бил запах испаряющейся влаги, озона и… крови. — Влад! — зовущий его голос раздавался на слуху, не в мыслях, но воспринимался он глухо, как из-под толщи давящей на уши воды, и Влад раздраженно мотнул головой, в рефлекторном стремлении избавиться от этого назойливого чувства. Он медленно перевёл взгляд на Лео, чья огненная грива ярким пятном пробивалась даже сквозь туманящую зрение мутную пелену. Его губы двигались, он что-то говорил, но для Влада его слова по-прежнему оставались за гранью восприятия, при этом указывал куда-то в сторону и вниз, сам стремясь туда же, но мечась взглядом между двумя противоположными точками концентрации. Наконец, Лео, кажется, определился с выбором и перестал пытаться добиться реакции от Влада. Дракула же вновь посмотрел вниз, и в этот самый миг сознание его, разрывающееся между реальностями и терзаемое бесконечными попытками совместить отчаянно желаемое с отвергаемым действительным, заполнил голос: «Кто-нибудь… Помогите…» Её мысленный голос. Исполненный отчаяния и зарождающейся паники. И биение её сердца. Судорожно извиваясь в толще воды в попытках вынырнуть, со дна купели она инстинктивно тянула вверх руки. — Лайя! — вместо крика из горла Влада вырвался лишь хриплый шёпот, и тенью, сползающей следом за ним со стен, он метнулся вниз, возвращая жест — протягивая к ней руки. Время для всех присутствующих остановилось во второй раз. Делай то, что должен, Будет то, что будет, Кто-то тебя поддержит, Кто-то тебя осудит… ©