Светлая королева

      Сандра успела краем глаза заметить, но больше всё-таки почувствовала в бесконечно меняющихся колоссальных потоках энергий, как в тот же миг, когда Лайя прикоснулась к Владу, всё её тело, словно вторая кожа, объяло ярчайшее лазурное свечение, и как от места соприкосновения это свечение стало стремительно распространяться на Влада… Наблюдать за происходящим дальше девушке помешали оживившиеся после некоторого оцепенения члены Тетры. Эффект внезапности, парализовавший всех, прошёл, и как тренированные бойцы спецназа, действующие по отработанной схеме, мужчины начали стремительно замыкать кольцо оцепления вокруг объекта опасности, отрезая посторонним не только путь, но и малейший обзор на происходящее. — Всем покинуть часовню! — прогремел над высокими сводами повелительный голос. На мгновение, прежде чем в одурманенную адреналином голову пришло правдоподобное и логичное объяснение, к каким Сандра привыкла по жизни, невероятная мысль о том, что это молвил сам Всевышний, все же промелькнула где-то в подсознании. — Скорее! — Сандра! — окликнул девушку Лео, уже оттесняя в их с Валентином сторону Илинку и Генри, которого на бегу выхватил из оцепляющего строя, под властью прозвучавшего приказа распавшегося так же быстро, как сомкнулся. — Это уже не имеет к вашему долгу и преданности никакого отношения. Уходите! — приказал Нолан, его глаза в тот же момент полыхнули потусторонним свечением. Зрачки превратились в присущие кошачьим узкие щели, и он размытой тенью, оставляющей в воздухе золотой истаивающий след, метнулся назад, в эпицентр происходящего. — Лайя! Что происходило дальше, увидеть никому из сестер не позволили. Широкие плечи Валентина и Генри, а за ними — остальных членов Тетры, состоящих в личной охране при её бессменных лидерах, начисто перекрыли обзор, как и было приказано, волной одностороннего движения спешно покидая часовню. — Лайя, Бога ради, будь осторожна, — в который раз предупредительно окликнул подругу Лео, буквально разрываясь между продиктованной человеческим разумом необходимостью вмешаться и обеспечить её безопасность и мощным животным инстинктом, велящим ему держаться подальше от того существа, которое, ещё даже не приняв свой истинный облик, уже излучало энергию, заставляющую волосы вставать дыбом. С глухим, усиленным архитектурой звуком, закрылись тяжелые двери, лязгнул креплениями запирающий механизм. Почти одновременно в боковом зрении мелькнул смазанный силуэт крыльев — и огромная, создаваемая огнём свечей тень, накрыла пол и частично стены. Всё это Нолан подмечал лишь краем сознания — никогда не дремлющими боевыми инстинктами следя за тем, что предпринимали и где находились остальные. Его осознанное внимание целиком и безраздельно было отдано двоим… Аура Лайи светилась ярче, чем Лео видел когда-либо прежде, но, встречаясь с телом Влада, стремясь объять его, она им будто поглощалась, как вода — губкой, как свет — чёрной дырой… — Лайя, прошу тебя, отойди… — в бессчетный уже раз, учитывая, сколько он кричал об этом немо, лишь в собственных мыслях, попытался Лео, доверительно протянув руку и сделав осторожный шаг навстречу сплетению их тел. — Сейчас ты впустую тратишь свои силы, — вмешался Аквил, по обыкновению, говоря излишне прямолинейно и резко, не вдаваясь в какие-либо пояснения, но при этом благоразумно не спеша сокращать дистанцию. — Его душа преисполнена тьмой. Он прочно связан с нею тёмной меткой, заклеймившей его плоть, и пока это так, в нём нет места свету, необходимому для пробуждения иной сущности. Будто реагируя на предназначенные не ему слова предупреждения, Влад резко пришёл в движение и отстранился от Лайи, разрывая объятия и убирая свои руки из-под её рук, подальше от прикосновений. В тот же момент, когда прервался тактильный контакт, ослабло и свечение ауры, всего за несколько секунд сведясь на нет. — Если в этом все дело… — задумчиво-заинтересованный голос Дракулы прозвучал так, будто он только что выведал не предназначенную для него судьбоносную тайну. — Значит и не пробудится ничто, и быть клеймёным мне навечно, — убийственно спокойно заключил он, а затем распахнул прежде закрытые глаза, по встречным выражениям пристально за ним наблюдающих заключая, что взгляд его, каким бы ни был прежде, теперь вновь человеческий. Пока… человеческий. — Идём… — прошептала стоящая рядом Лайя, предприняв новую попытку свести расстояние между ними на нет, но, легко предугадывая её намерения, синхронно с ней Влад сделал шаг назад, в очередной раз избегая малейшего прикосновения. — Влад, тебе нужно уйти отсюда… — взгляд Лайи излучал неодобрение, но больше — обеспокоенное непонимание того, что послужило причиной столь резкой перемены. Вот он тянулся к ней, сам искал объятий, а вот уже всячески их избегает… Из-за присутствия остальных? Из-за того, что они всё ещё в церкви?.. — Идем со мной… — девушка шепнула едва слышно, одними губами, только для него: — Te rog, iubit… Она вновь протянула ему руку, на этот раз просительно, не настаивая, и под взглядом любимых глаз, сбитых с толку и молящих не отталкивать, Влад просто не смог… Знал, что обязан был, знал, как сильно рискует, уступая потребности, но… не смог отстраниться. А когда их пальцы, а затем и ладони вновь соприкоснулись, и Влад был готов отдернуть свою в любой момент, ничего не произошло: аура Лайи не засияла, и не возникло больше того непреодолимого влечения, что магнитом тянуло их друг к другу, буквально тянуло душу из нее… к нему. Осталось лишь знакомое тепло прикосновения. — Пожалуйста, уйдём… На это Влад лишь осторожно слегка сжал её руку, прерывая попытки себя увести. — Я должен остаться, — он опустил взгляд к лицу любимой и, прочтя в глазах зарождающийся протест, грозящий вылиться и в её непреднамеренное желание прогнать его отсюда, Влад, игнорируя всех свидетелей, со всей доступной бережностью обхватил ладонями её лицо по обеим сторонам щёк. — Сейчас мне это нужно, душа моя. Пожалуйста, не гони меня… Лайя, переполняемая эмоциями, хотела возмутиться, что она бы никогда даже не подумала ни о чём подобном, но порыв угас, также быстро, как вспыхнул, под влиянием всего того, что она видела в его глазах, ощущала в хаосе его эмоций… Недолгий обмен взглядами, за который, казалось, они сумели всё друг другу объяснить, ни произнося ни слова вслух, после чего Лайя, пристроившись сбоку и, обхватив его за предплечье, попыталась хотя бы подвести его к ближайшей лаве и усадить, но Влад и от этого отказался, взглядом ища остальных: Аквил парил выше роста в своём орлином обличии, его нимб светился так ярко, что резал глаза и слепил; Телец держался в стороне и, к его чести, ему хватило власти над инстинктами, чтобы даже перед лицом опасности сохранить человеческий облик почти неизмененным. Лео… он был рядом, ближе всех остальных, но все же… не слишком, его львиные глаза в свете огня отливали жидким золотом. Когда, время спустя, максимально узнаваемое человеческое обличье вернули себе все трое, Влад посмотрел по очереди в лицо каждому, молча прося если не о принятии — об этом и речи быть не могло — то хотя бы о способности проявить терпимость и ответить на его вопросы. В конце концов, теперь он имел полное право их задать. — Нам нужно поговорить, — максимально кратко сформулировав свою мысль, он напоследок легонько сжал ладонь Лайи, а затем отпустил её. Подняв взгляд к её мгновенно насторожившемуся лицу, Влад жестко пресёк все её чаяния. — По-мужски. Подобная формулировка звучала максимально грубо при минимальном объяснении хоть чего-то из того, от чего пару минут назад шарахались все присутствующие, включая сполна способных за себя постоять, но иной для складывающихся обстоятельств не существовало, как и времени на мягкие уговоры. Ему необходим был этот разговор. При всём его безграничном доверии к Лайе, при связи, что между ними теперь существовала, позволяя слышать друг друга без слов и ощущать на расстоянии, — разговор строго между четырьмя. Первую секунду, пока до неё сквозь барьер зашкаливающего волнения доходила суть однозначной просьбы Влада, Лайя будто пребывала в прострации, из которой её выдернула резко наступившая абсолютная тишина. В ней все присутствующие ждали её ответа, какой-то реакции, адекватной происходящему. И единственной реакцией, которую все они ждут и которую примут, станет её уход. Вновь ни слова вслух не говоря, Лайя встала перед Владом, положив ладонь ему на щеку и вглядевшись в его глаза — человеческие, столь бесконечно любимые ею глаза, теперь так очевидно полнящиеся тщетно скрываемым страхом неопределенности и неизвестности. «Неважно, что они скажут. Неважно, что сказал твой создатель. Неважно даже то, что показала тебе кровь. Влад, никто не может знать того, чего ещё не случалось. И если ты больше не знаешь, кому и во что верить… — Лайя нехотя, очень медленно, от желания продлить прикосновение как можно дольше, всё же убрала ладонь с его щеки, изо всех сил стараясь не выдать своего собственного отчаянного страха. — Верь в нас. Верь мне, я тебя умоляю!» — прикусив изнутри губу и сжав горящую от жажды прикосновения ладонь в кулак, Лайя, не оборачиваясь, быстрым шагом двинулась к выходу. У Влада были вопросы, и пока он в отчаянии пытался получить на них ответы, у Лайи было время, очень мало, катастрофически мало драгоценного времени, но оно ещё было, чтобы восполнить и свои пробелы в знаниях. О том, как всё должно быть и как на этот раз неизбежно произойдёт. Открытие двери пустило внутрь едва ощутимую волну воздушного движения. Влад прикрыл глаза, усилием воли стараясь унять охватывающую его дрожь. Не холода — чужого давящего присутствия. Снаружи и, что гораздо невыносимее — внутри, в крови, в памяти, глубоко в подсознании, из которого это присутствие уже ничем нельзя было ни вытравить, ни вырвать. — Я помню, — наконец, решительно и без преамбулы произнёс Дракула, хотя прекрасно понимал, какая за подобным откровением неизбежно последует реакция. И она не заставила себя ждать в синхронном движении на шаг назад всех троих, в неуловимо изменившихся положениях их тел, в самой реакции их скрытой двойственной природы на опасность. Это был чистейший страх, распознавать который Влад мастерски умел в самых различных его проявлениях. В особенности страх, который… он сам провоцировал. — Я предполагал, что тёмная природа и присущие вампирам особенности памяти… Раньше, чем Аквил успел закончить мысль, Дракула её опроверг. — Помню через вас. Вижу образы глазами и слышу ушами ваших далёких воплощений. От третьего лица. Да, моя сущность тёмного, наверняка, способствует получению доступа к более структурированным, полным и эмоционально окрашенным воспоминаниям, нежели те хаотичные образы, что доступны вам самим. Однако памяти того, первого Дракона и его безумия у меня нет. Не спешите нападать за это. Хотя… за своё собственное не поручусь. Лео, по прежнему стоящий ближе остальных, довольно громко выдохнул, не скрывая облегчения. Края его сжатых губ дернулись вверх в намёке на улыбку, но она так и не сформировалась, а лицо его осталось серьёзным и всё так же немного настороженным. Лишь поза стала меньше напоминать боевую и из глаз исчез потусторонний блеск, слепящим свечением искажающий перед Владом черты его лица. — Как многое ты помнишь? — начал Аквил, сдвинувшийся с места и принявшийся мерить беззвучными шагами пространство вдоль иконостаса. С его стороны это был весьма провокационный вопрос, испытывающий и без того заметно подточенный самоконтроль Дракулы. Ведь помнил Влад воистину многое, и если бы задался целью, если бы его натолкнули на определенные события, сориентировав во временных отрезках, он мог бы вспомнить ещё больше. Чужих непреложных тайн, умышленно сокрытых ошибок и не замоленных грехов — всего, что обычно умирает вместе с совершившей их душой, когда приходит срок, оставаясь никем не узнанным, похороненным в веках. Обычно. Но не когда душе позволено перерождаться. Видя всё это будто собственными глазами, чувствуя, пропуская через себя, инстинктивным порывом Дракулы было ответить на заданный вопрос именно так — напоминанием об их собственных деяниях, иной раз мало чем отличающихся от его красочно прописанных в истории кровавых расправ над врагами. Но… по сути, кто он такой, чтобы попрекать? Чтобы хотя бы напоминать то, что забыто? Когда сам он давно потерял счёт своим собственным грехам, которые и рад бы самозабвенно забыть, да только вершил он их не во имя высшей цели, и не дано ему свыше такого благословения — забывать, всякий раз начиная сначала. — Я помню, — погасив в себе волну бессмысленного гнева за справедливость, коей не дано торжествовать, Влад, наконец, определился с тем из бесконечно вероятных вариантов ответа на заданный ему вопрос, который имел прямое отношение к нынешней ситуации. — О благословенном свете души, который должен… возродить дракона, — Дракула вдохнул душный воздух, принуждая себя говорить то, что привык хранить в потёмках своей сущности, никого этой истиной не пугая и не обременяя. — Моя душа слишком… отдана тьме, остатков света в ней не хватит, чтобы эта… ненасытная тварь проснулась. — Ненасытная тварь? — Аквил, несмотря на его очевидное намерение не смотреть в глаза, резко обернулся и воззрился на Дракулу со смесью удивления и снисходительного укора. — Как самокритично. Ты же… Но Владу было глубоко безразлично, что хотел сказать ему Аквил или что его так искренне удивило, потому что это не имело ровным счётом никакого значения перед фактом, который определял всё. — Хотите знать, что я помню?! — обратился ко всем троим Дракула, и голос его, звучащий уже давно не шёпотом, обрёл свою полную силу, гремя под сводами и волнами резонируя о стены, заставляя их содрогаться. — Помню, что он любил её! Как и я люблю Лайю. Помню, что дракон не принял уготованной ему жертвы, — опустив взгляд от витража, Влад прошёлся по лицам всех твоих. — Как и я никогда не приму! Я не заберу свет её души, чтобы от нее осталась лишь пустая оболочка. Никогда! На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь остаточным эхом отгремевшего голоса, продолжающего витать где-то во тьме стремящегося в небеса шпиля, и четырьмя, звучащими не в такт сердцебиениями, которые всё норовили обогнать друг друга, словно их тела соперничали даже на физиологическом уровне, не прекращая бороться. Затем прозвучал протяжный вздох и тяжелый медленный выдох. — Помнишь ли ты, что было после? — взял своё слово Телец, скользнув по Владу открыто изучающим взглядом карих, почти чёрных глаз. — Чем всё закончилось? Владу вдруг стало почти невыносимо трудно совладать со внезапным порывом разодрать говорящего в клочья, лишь бы его меткие, точечные вопросы не взывали к тем потаённым уголкам его памяти, — их общей отныне памяти, — которые причиняли такую боль, что было почти невозможно стерпеть её молча, не пытаясь сопротивляться, не пытаясь возвратить её мучителям хотя бы частично. Хотелось упасть на колени прямо здесь же, перед святым распятием, и выть… Молить об избавлении. Которого не будет. Дракула уже это знал. Не заслужил он его. — Влад… — Лео, безошибочно почуявший летальную энергетику, в глазах прочтя предостережение об опасности, позвал его по имени и незаметно приблизился ещё на полшага, страхуя, готовясь себя поставить между другом и остальными, лишь бы не допустить непоправимого. Вот так, глядя прямо Лео в глаза и не зная, помнит ли Лев такие подробности, Влад ответил: — Её смертью всё закончилось. Не став драконом, он не смог совладать с поглощающей его тьмой и, утратив свой телесный облик и контроль, он… её убил. Последняя вспышка её благословенной ауры вернула ему облик, ненадолго сделав вновь уязвимым и дав… остальным возможность нанести решающий удар. Лео отшатнулся назад, как от сильного удара, когда реальность вокруг него под действием слов Влада дала трещину, без предупреждения швырнув его в пучину очередного видения забытого прошлого. То было даже не де жа вю, не смазанные образы, лишенные лиц — лишь ощущения, но они нахлынули приливной волной, и захлестнули с головой: во рту разлился солёный привкус крови, на зубах захрустели обломки костей и вязкой волокнистой массой потянулись куски рвущейся плоти — жилы, вены, мышцы… Нолан едва успел отвернуться и прикрыть себе рот, с трудом сдерживая внезапный приступ рвоты, вставшей желчным комом в горле. Ощущения, пусть и не были настоящими, принадлежащими ему не в этой жизни и даже не в прошлой, вызывали в его теле вполне реальную ответную реакцию, заставляющую его челюсти рефлекторно смыкаться до скрежета зубов, будто в них всё ещё была зажата чужая… оторванная, буквально откусанная голова. В любой другой ситуации Влад непременно поинтересовался бы у друга, всё ли с ним в порядке, но сейчас ему было на это так же всё равно, как и остальным было всё равно на его чувства. Неслышной даже самым чутким слухом поступью Аквил обогнул иконостас, медленно прошёлся вдоль витража и, завершая круг, вернулся к Дракуле, остановившись напротив него на расстоянии вытянутой руки и испытующе глядя ему в глаза, словно пытаясь в них что-то увидеть, прочесть что-то важное… Влад был убеждён, что искомого он не найдёт. — Говоришь, не примешь жертву? — спросил Аквил, и голос его звучал совершенно буднично, как если бы они собрались здесь обсудить погоду, но взгляд полыхал благодатной сущностью и тем же бессильным гневом, который сам Дракула так отчаянно пытался сдержать, хотя уже ощущал, как всё с трудом подавляемое где-то за пределами святой земли рвалось из него наружу, стремительно вновь затягивая тучами небо, сгущая воздух и наполняя его специфическим запахом грозового озона. — А какой выбор отныне у тебя есть? Если, в конце концов, ты всё равно её убьешь! Эти слова прозвучали хлёсткой пощечиной, стали каплей крови, ударившейся об пол слишком громко. Они обратились раскатом грома, в очередной раз расколовшим небеса и молнией, без промаха бьющей прямо в шпиль часовни и заставляющей её стены трескаться, осыпаясь пылью… Иллюзия, ещё совсем недавно кажущаяся такой настоящей, пала в мгновение ока, в негативном свете стихии возвращая Дракуле его истинное обличие прямо в святых стенах… — Как ты смеешь заикаться передо мной о выборе?! — голос тёмного звучал в унисон рокоту снаружи, раздваиваясь на основное звучание и его эхо, доступное в обоих мирах одновременно. Рукой с удлинившимися когтями Дракула замахнулся для разящего удара, но вспыхнувший защитной сферой свет ауры ослепил его и обжёг. Но вместо того, чтобы отпрянуть от источника боли, прикрывая глаза, Влад, лишь сильнее свирепея, шагнул ещё ближе, глядя на слепящий лик противника с вызывающей ненавистью. — Вы и ваши верные Церберы-звездочёты, умеющие предсказывать возрождение… Вы знали — когда это произойдёт, вы знали — где! Вы были там в ту ночь! — Влад метнул разъярённый, полный обвинения взгляд в сторону Тельца. — Вы оба! Вашими глазами я наблюдал все знамения: как сгущались тучи над Сигишоарой, пока Княгиня металась в забытьи родовых мук, и как молнии испепеляли деревья, когда младенец появился на свет. Вы знали, кто родился! И вы позволили этому случиться! И всему, что случалось дальше, вы… позволяли случаться! Хотя у вас был выбор удавить меня ещё на руках у повитухи — до того, как я вырежу тысячи в облике человеческом и сотни тысяч в облике тёмном! Отчего ж Вы — верные стражи Его Творения — не выбрали то, что до̀лжно, а?! — Во-первых, урезонь… свою ярость! — пророкотал голос где-то там, за границей из ореола света, до слепоты выжигающего глаза. — Иначе твоё уязвлённое эго снова кого-нибудь сожжёт дотла! Во-вторых, верни себе человеческое обличие, которое, быть может, позволит тебе мыслить, как интеллектуально развитое существо, чтобы ты понял, в конце-то концов, кем тебе на роду написано стать. Если бы ни сдерживающая сила ауры, которой весьма умело пользовался Аквил, Дракула уже давно бы насадил его прямо на христово распятие, ничуть не опасаясь для себя последствий свыше. Ведь ни одно из них уже не могло стать хуже того безбрежного океана истины, в котором он тонул, без надежды и, что важнее, без малейшего желания быть спасённым. Но пойти на поводу инстинктов тёмного, которым он стремился передать контроль, ему мешала энергетика места: уже не сдерживая его физических метаморфоз, она всё ещё надёжно удерживала его разум от того, чтобы окончательно обратиться во тьму, обрушив неконтролируемую всепоглощающую ярость на всё вокруг. Чья-то чужая, гораздо более сильная воля распорядилась так, чтобы сбежать от уничтожающей истины Дракула уже не мог. И истина эта, жестокая даже по меркам Колосажателя, знающего толк в жестокости, заключалась в том, что Всевышний, ни разу не ответивший на его самые отчаянные и искренние молитвы, оказывается, от момента его прихода в этот мир имел на него планы. Люди называют это предназначением, судьбой… Но почти всю свою сознательную жизнь Влад просуществовал с верой, не на пустом месте обретённой, что он сам творец своей судьбы. Ведь разве можно назвать божьей волей его выбор — его собственную, взращённую на крови приверженность Тьме, а не Свету, который никогда ему не отвечал, даже когда он в отчаянии просил не за себя и молился не о себе. Свои грехи он совершал сам, своей рукой он рубил мечом и сажал на кол людей, сам принёс свою душу на тёмный алтарь… А теперь ему пытаются сказать, будто всё это — путь, который ему… Всевышний уготовил?! Что так должно было случиться?! — Мы шли против Его Заветов очень… долго, исполняя свой долг перед Ним методами, которые порой трудно ассоциировать с божьей волей, — заговорил Телец, и голос его, как и голос Влада, имел двойное звучание: акцентное — на слуху и чистое, свободное, единое в восприятии для всех — в мыслях. — Но мы продолжаем перерождаться, а это значит, что наше служение Ему всё ещё угодно. Даже если руки наши за суммарное время, нам отведённое в мире живых, замараны кровью ничуть не меньше, чем у тебя за твои шесть столетий. И все же пределы дозволенного существуют и для нас. Убив невинного младенца, любой из нас неизбежно ответил бы за это перед Творцом. Сила Дракона перешла бы к другой достойной душе или твоя душа возродилась бы заново, если цикл уже был начат, и всё неизбежно обернулось бы так, как было задумано. В другом месте, в другое время, при других обстоятельствах… с аналогичным результатом. Ни один из нас из-за своей божественной природы не вхож в тёмный мир, ни одному из нас неведомы его границы, никто из нас, наших историков и наших Магистров, из поколения в поколение призванных хранить знания Ордена, не сумел бы подготовить тебя и обучить. Твои разум, тело и душа, прежде, чем принять уготованную тебе Всевышним силу, должны были познать изнутри то, чем суждено тебе единолично править. Припечатанный озвученной правдой, как могильным камнем, который иметь ему не позволено, Влад шатнулся на нетвёрдых ногах: от испепеляющего жара их душ, от взглядов, на него направленных, от того, что он по-прежнему находился в месте, которое стремилось выжечь саму его суть, пустившую в нём глубокие корни и уже давно давшую свои плоды, придавая ситуации какую-то комичную бессмысленность, с примесью чёрного юмора. Даже если всё так. Даже если всё правда! Свой шанс примкнуть к светлому воинству он потерял, наверное, ещё в тот самый миг, когда пустил в свою голову мысли о расправе над всеми теми, кто разлучил его с семьёй, кто погубил его отца и брата. Мысли, которые спустя года он без тени сожаления претворил в реальность бесчисленное множество раз… — Я давно сделал свой выбор, — Влад сжал и разжал свои изменившиеся руки, со знакомо посеревшей кожей, рельефными венами и удлинившимися когтями. — Моя душа принадлежит тьме. Не вынужденно. Не обманом. Я сам избрал свой путь и сам так решил. И если для того, чтобы это изменить, Лайе нужно пожертвовать собой, отдав своё место среди вас… мне, — сама мысль о подобном казалась Владу абсурдным богохульством, не имеющим права на существование, — моё решение останется неизменным. — Хочется верить, — раздался лёгкий скрип, с которым Аквил опустился на лаву. Свечение его ауры постепенно сходило на нет, выдавая слабость, намекая на то, что противостояние между ними ослабляло в равной степени обе стороны и ни для кого не проходило бесследно, — ты не настолько глуп и самонадеян… Дракула, — протянул он, будто впервые вдумчиво произнося это имя, пробуя его, растягивая слоги и акцентируя на его первостепенном значении, — чтобы думать, будто это разом решит все проблемы и не добавит новых. Да, ты горд сверх всякой меры, упрям как тысяча ослов, и силы воли у тебя хватило, чтобы, просуществовав в таком виде шесть сотен лет, сохранить иллюзию человеческого облика. Признаюсь, в предыдущий раз я не ставил на то, что ты протянешь до следующего нашего перерождения. Теперь же… — Аквил вдруг бросил ему взгляд, по-орлиному острый и горделивый, но частично сохранивший человеческую мягкость. — Мое почтение твоей стойкости, но, увы, даже она не вечна. Ты уже знаешь срок, что тебе отмерен, и за это время не только Лайе предстоит решить, какой силе отдать свою душу. Это время дано вам обоим, чтобы… — мужчина медленно перевел взгляд на христово распятие и посмотрел будто нехотя, вскользь. — Свершить его волю. Или отречься от неё. — С каких это пор ты выражаешь почтение? — без толики благодарности, лишь с ещё сильнее возросшим подозрением спросил Влад. — Мне или… — от также мимолётно скользнул взглядом по кресту. — Его воле? Будучи тем, кто прежде делал всё… или, правильнее будет, не делал ничего, чтобы она свершилась. Ты же боишься! — Дракула раскинул в стороны руки. — Как и все вы! Боитесь того, с чем в прошлом столкнуться вам так и не довелось. Боитесь пятой твари ничуть не меньше, чем пришествия великой тьмы. — С тех пор как твой ушлый прихвостень дерзнул к Нему воззвать! — вскричал Аквил, резко встал в полный рост и вновь сделал несколько шагов на сближение, сверкая орлиным взглядом. — Да, позволить ей умереть было худшим решением, но единственно вероятным. Оно не избавляло от проблемы, но отсрочивало её, делая её душу — желанный трофей как для тьмы, так и для дракона — недоступной на какое-то время. Время, значительно большее, чем несчастные трое суток, половина из которых уже прошла! Твой Хозяин не сил набирается, прежде чем нанести решающий удар, не так ли? Он ждёт её решения, когда её душа вновь сможет оказаться для него доступна. — Он мне… — Да что ты?! — вскричал Орёл. — А чьё клеймо на твоей шкуре, от которого, как оказалось, ты даже не собираешься избавляться?! — Алан! — потеряв всякое терпение, угрожающе прорычал Лео, схватив мужчину сзади за плечо и дёрнув сначала на себя, а затем в сторону, силой удара отбрасывая к ближайшей стене. — Полтора дня! — Нолан метал разъяренный взгляд от Аквила к Дракуле. — И мы потратим их на мордобой в стенах часовни? Очнитесь! Нам нужно решение, а не вечный поиск козла отпущения! — Почему? — спросил Влад, переждав мгновение. Прикрыв веки от едва терпимого свечения, которое, несмотря на ускоренное заживление, раз за разом выжигало сетчатку, ослепляя его, он про себя досчитал до трёх, прежде чем продолжить: — Если это не сделка с тьмой, если Лайя даже сама этого не выбирала, даже не знала, что такое возможно… Почему это по-прежнему три грёбаных дня?! Она не вампир… — …пока не выбрала им стать! — Аквил хрустнул ушибленным плечом, в бессильной ярости косясь на Нолана. — Бес ступил на неизведанную ни им самим, ни кем-либо из нас территорию! Он совместил Тьму и Свет в одном сосуде. Тёмное начало в виде твоей крови, — он скользнул взглядом по Дракуле, — внутри неё, оно уже изменило её тело, позволив исцелиться от смертельных ран. Могу предположить, что лишь её божественная природа не даёт тёмной жажде проявиться в полной мере, оставляя целиком и полностью за Лайей право выбора. Но в конечном итоге, сделать его ей всё равно предстоит, как и любому, кто, заглянув за границу миров, вернулся в мир живых, претендуя в нём остаться. Теперь, если спустя три дня, пока Всевышним ей дано выбирать, она предпочтет свою человеческую сущность, то снова станет смертной, и тогда… — …Сорок четвертый придёт… за её душой, — глухо закончил Влад, постепенно осознавая грандиозные масштабы той ловушки, в которой оказался. — Снова! — А если она обратится? Если бы Влад не смотрел в этот момент на Лео, то ни за что не поверил бы собственным ушам в то, кому принадлежали эти слова. Слова, озвученные с неосознанной, но, тем не менее, такой явной, от самого сердца идущей надеждой. А что, если?.. — Об этом и речи быть не может! — категорично прервал Дракула, взывая к Нолану с немым вопросом, в своём ли тот уме. — Тогда нарушится структура всего сущего. Ветвь imago hominis прервётся, людской род прервётся! Единство Ордена живущих, как и баланс Сил, нарушатся без надежды когда-либо быть восстановленными, а Тьма получит мощную энергетическую подпитку и одновременно ещё один могущественный сосуд, — перечислял Аквил, в упор глядя на Дракулу и будто без слов, одним взглядом вопрошая, все ли он назвал и ничего ли не пропустил. — Искры света, из которых ещё может родиться Дракон, угаснут, а вечная грызня наиболее достойных претендентов за верховную тёмную власть продолжится до тех пор, пока из трёх не останутся двое, а затем один… не уничтожит другого, — окончательно погасив свечение своей ауры, Аквил в который раз медленно подошёл к Дракуле, испытующе глядя ему в глаза и словно бы от Его имени, Его устами вопрошая: — Устроит тебя… такой вариант выбора, сын Дракона? Глаза Орла вдруг снова вспыхнули потусторонним светом, венец над его головой замерцал, в один момент став как будто больше, величественнее… Подсказывая Дракуле, что обращался к нему уже не Аквил и даже не его благословенная ипостась. Окажись они сейчас один на один, Влад бы упал на колени… — Об одном лишь я молился, с тех пор, как её встретил, с тех пор, как понял, что… люблю её, — Дракула старался смотреть прямо, не отводить глаза, хотя свет немилосердно ослеплял, и лика перед собой он давно уже не видел. — Сохрани её. Пусть не для меня, пусть не со мной… Убереги её, и я безропотно исполню любую… твою волю. — Чтобы её исполнить, ты должен прежде искупить свои грехи. Ты отнимал жизни тех, кто кому-то так же был дорог, за кого так же молились. Тебя молили громче, чем святых… Но ты был безответен. Теперь та, что дорога тебе, о которой молишься ты, станет твоей искупительной жертвой… — Аквил расправил огромное крыло, указав им в направлении христова распятия — той самой искупительной жертвы, преподнесенной Всевышним человечеству. Слишком… очевидная, слишком сильная, последняя пощёчина — буквально плевок в душу, призванным навсегда отвернуть… отвратить Дракулу от Света как явления. Своей вины он не отрицал ни одну секунду своего существования, за свои грехи он был готов гореть. Но только сам. — Влад! — предупреждающе вскричал Лео, в последний момент успев вклиниться между Владом и той единственной жертвой, которую он был готов сию секунду принести. — Стой! Одумайся… — наполовину обратившись, Нолан обхватил мощное, во что бы то ни стало стремящееся к расправе тело руками, ощущая, как шипит под прикосновениями обжигающаяся плоть, как рычит, сопротивляется и всё сильнее теряет рассудок от боли разъяренный друг, но не отпуская… просто не способный сейчас его отпустить. — Это всего лишь слова! Это игра слов… Влад! У нас ещё есть время найти решение, не делай… Но никакие слова уже не имели значения и не могли быть услышаны. Очередная молния, призванная Владом, направленным ударом пробила витраж, заставив изображение разлететься цветным стеклянным крошевом и уже самим этим фактом ставя жирную точку в вопросе сделанного выбора. Деревянный крест, к которому стремились многократно ветвящиеся электрические щупальца, сметая всё на своем пути, обуглился и почернел за мгновение, продольно треснув по ходу пронзившего его разряда. — Уходи! — нечеловеческим голосом прохрипел Влад, вцепляясь обеими руками в плечи Лео и, словно бы совсем не ощущая жара, каким полыхал его облик, стараясь его с себя скинуть. — Вы все! — предупреждение звучало в унисон громовому раскату. — Убирайтесь! — багровый взгляд стремительно заволакивала тьма. — Если жизнь… дорога! Разряды били со всех сторон, двоясь, троясь, сплетаясь по периметру рушащихся стен часовни в непреодолимую сеть-западню, из которой с каждым мигом промедления оставалось все меньше шансов выбраться. Лео так хотелось внять предупреждению, зная, что это станет самым правильным решением, вполне вероятно, спасшим ему жизнь, но при этом последним решением, которое он примет как… друг. Тот друг, который одновременно завидовал, ревновал, ненавидел и желал… нутром ощущал необходимость убить во спасение. Друг ли? Для того, кто, определившись с выбором, также желал ему лишь смерти, давая весьма сомнительный, последний шанс на спасение. — Что ж… Давай! — прорычал Нолан, лишь усиливая сдерживающий натиск. — Вырви мне сердце — взвали на себя до кучи ещё и этот грех, а потом утопись к чертям во тьме, которая тебя так прельщает. Лайя ведь непременно найдёт тебя, где бы ты ни скрылся, и ей будет несказанно легче воззвать к твоей пропащей душе, после того, как ты меня… убьёшь! — это было последнее, что смог членораздельно произнести Лео срывающимся на угрожающее рычание, но по-прежнему достаточно человеческим голосом, прежде чем полностью обернулся во льва, мощью звериного тела и крыльев стремясь повалить противника на пол. Несмотря на протестующе стонущую под ногами землю, на вихри торнадо, пытающиеся сдержать вышедшую из-под контроля необузданную мощь, голубоватые вспышки в боковом зрении становились всё чаще, подбирались всё ближе, а впереди обзор перекрывали громадные нетопыриные крылья… Влад неотвратимо обращался в самую изувеченную, самую тёмную из своих форм, прочнее остальных связанную с губительной энергией… Лео понимал, чем грозило обернуться для него это противостояние один на один, но, по крайней мере, так он исполнит то, что обещал когда-то Лале, а затем и самому себе — останется с ними до конца. Будет бороться до конца. За любовь, за дружбу, за человечность, за всё то, что они уже преодолели вместе. Он будет бороться. До самого конца. «Влад! — воззвал Нолан в мыслях. — Остановись, друг! Пути назад уже не будет!» «А он должен быть?!» — оглушительно воззопил в ответ высокочастотный хор полчищ нетопыриных. В тот же момент ярчайшая вспышка в непозволительной близости за спиной привлекла внимание Лео, обдав его мощной волной разрушительной энергии, и он, с трудом сохранив равновесие и сдерживающий натиск, обернулся… Позади него в росчерках переплетающихся молний зияла черной бездной дыра между измерениями. — У-би-рай-ся! — последнее, что прорычал Дракула вслух, голосом, не имеющим ничего общего с человеческим. Зверь, скалящийся пасть к пасти со зверем. Ещё один всплеск тёмной ауры, синхронный взмах перепончатых крыльев — и Льва, как котенка, резко ставшего ненужным хозяину, отшвырнуло прочь — спиной в разверзшийся прямо посреди святой земли портал. В неизвестность. Во тьму.