***
Сатору Годжо двадцать восемь. Он богат, успешен, чертовски привлекателен и горяч, а еще, у него стоит на малолетку. Вернее, конечно, Сугуру уже почти двадцать, но видит Бог, переходный возраст со всеми прелестями подросткового максимализма, у него не кончился. Сугуру курит дерьмовые сигареты, не удосуживаясь даже открыть окно в комнате, обвешивает стены плакатами металл-рок групп и вставляет титановые кольца и штанги в любое место, которое ему предложит пирсер в подвальном салоне. Сугуру учится на экономиста и Сатору, в общем-то, даже не удивлен – туда всегда тянуло только ебнутых на голову. По-крайней мере, Сугуру достаточно пришибленный, чтобы завалиться к Сатору в кабинет прямо во время важнейшей экономической конференции года, и рухнув перед ним на колени, по-шлюшьи потереться носом о бедро, запакованное в форменные брюки. Сатору боготворит ебучие онлайн встречи, а в частности – возможность отключить микрофон, за то, что пошлые звуки, вырывающиеся из глотки Сугуру, когда член ныряет в нее глубже, остаются только для них двоих и стен кабинета лучшего финансового менеджера во всем Токио. Впрочем, Сатору тоже вполне себе ебанат. Когда они видятся впервые: в баре где-то в Роппонги; от Сугуру несет травой за километр, он улыбается по-лисьи и пьяно, заваливается на Сатору в толпе и.. Сатору мажет так, будто пропустил косячок он сам, а не этот случайный студент, внезапно возникший рядом. Он смотрит этими своими невозможными глазками, хлопает ресницами, а-ля святая невинность, и едва не слепит Сатору, блестящей в свете цветных ламп, эмблемой Дьявола, свисающей на принт "Hellbastard" на футболке. - Серебро? - от балды спрашивает Годжо, не смея свести взгляда с груди студентика, нет, вовсе не потому, что музыкальный вкус у него весьма специфичный, а потому что, блядство всевышнее, тот зашел на водную вечеринку весьма удачно, да так, что ткань футболки прилипла к его телу второй кожей, не скрывая штанги в проколотых сосках и рельеф тела. - Прикалываешься, дядь? Нержавейка, на металлы денег не водится. - Студент хрипло смеется, жмётся ближе, касаясь своим бедром его, и пропитывая воздух вокруг Сатору ароматом травы и каких-то акватических духов. - Хочешь куплю? - Сатору ведет от его смеха и он бездумно хватает пацана за запястье, сталкиваясь с шальным взглядом темных (то ли из-за расширенных зрачков, то ли из-за природного цвета радужки), глаз. Студент растягивает губы в усмешке и по-хозяйски закидывает руку Сатору на плечо. - Хочу. А ты не староват за малолетками ухлестывать? - Да ты ахуел, - Сатору обижается почти не наигранно, краснея из-за заливистого смеха, последовавшего в ответ, - Мне даже тридцатки еще нет. Сам-то не маловат по барам шастать? А потом Сатору чувствует удар под дых.***
Спустя пару минут они зажимаются в тесной туалетной кабинке, потому что ехать домой, когда штаны рвет стояк, никто из них не хочет, да и Сугуру, как оказалось, абсолютно похуй, особенно когда Сатору сжимает его шею и вбивается в тело, выбивая хриплые стоны. - Ебаный стыд, - шипит Сугуру, вплетаясь пальцами в белоснежные волосы, крепко сжимая у самых корней и притягивая голову к запятнанной шее. - Ты.. Сука, помедленнее! - Сугуру стонет непозволительно громко, царапает пластик кабинки ногтями и упирается в него же лбом. Сатору трахает его грубо, размашисто, тянет за волосы и пихает в рот пальцы, пачкая их густой слюной и размазывая ее по лицу. Сугуру от этого ведет еще больше, он скулит и сжимается, стонет похабно и грязно, кусает пальцы в своем рту и обводит их языком, пропуская глубже в глотку. В царящем в кабинке пиздеце, мокрая футболка на теле кажется просто невозможной тяжестью, но кидать ее тут, на голубой кафель, явно повидавший за время своего существования, определенное дерьмо, кажется страшным преступлением. Сугуру подмахивает бёдрами в такт толчкам – получается совсем плохо, они ведь даже штаны до конца не стянули, но ему плевать, ровно пока Годжо мерно вколачивается внутрь, с заданного темпа почти не сбиваясь. Словно ебучий метроном, вводящий в транс похлеще любого паршивого мозгоправа. - Что, шлюшка не выдерживает? - Сатору усмехается и прикусывает покрасневшее ухо, зубами оттягивая кольцо в хряще, вгоняет член до конца и прижимается грудью к спине Сугуру, двигая бёдрами активнее, словно стремясь всю душу вытрахать. - Сходи нахуй! - Тот скулит и выгибается, обхватывая свой член ладонью, и в пару движений доводит себя до оргазма, пачкая стенку кабинки, лишь чудом не попадая на новые New Rock’и. - А может, все же ты? - Сатору смеется и целует истерзанную шею Сугуру, заглушая собственный громкий стон, сорвавшийся с губ, когда он сбивается с темпа и догоняет собственную разрядку, вгоняя член особенно глубоко. После, они дышат загнанно, и пока Сатору застегивает штаны, неспешно вытираясь, Сугуру уже вылетает из кабинки, бросая что-то про улицу. Годжо умный, если сделки на миллионы йен курирует, то и свою отъебанную малолетку найдет как-нибудь.***
Сугуру действительно находится на улице. Он стоит, прислонившись спиной к стене, и расслабленно курит. Сатору усмехается и становится рядом, с трудом фокусируя поплывший взгляд на Сугуру и острых чертах его лица, обрамленного клубами едкого дыма. Гето красивый. Пиздец какой красивый. Эти его длинные волосы, собранные заново в пучок, чёлка, ниспадающая на глаз и явно прикрывающая обзор. Даже сатанинская атрибутика на нём кажется Сатору привлекательной и он едва сдерживает себя от того, чтобы сгрести Сугуру в объятия и увезти куда-нибудь подальше от окружающих их сальных взглядов. Сатору уверен, они все смотрят на пацана, который стоит здесь и за километр пахнет сексом, выглядит, кстати, соответствующе: вся шея в темнеющих следах, губы припухшие и темный взгляд, все еще чуть затуманенный, то ли от наркоты, то ли от их недавних физических нагрузок. Сатору иррационально ревнует то, что ему еще не принадлежит, впрочем, досадное упущение вполне поправимо. Было бы хорошо действительно увезти Гето куда-нибудь в горы, а лучше, на горячие источники, чтобы им вообще не приходилось одеваться или волноваться о том, что кто-то услышит и будет жаловаться на слишком громкий секс. В горах не будет всех этих людей, бросающих на Сугуру косые взгляды, а Сатору, между прочим, собственник. Он первый схватил и отсосите все, кто имеет что-то против этого союза, запечатленного пред сигилом Бафомета, висящим на цепочке из дешевой нержавейки. - Номерок оставишь? Заеду завтра с утра, как машину заберу, в салон сгоняем. - Так ты не шутил, что ли? Я думал это пустой понт, чтобы нагнуть побыстрее. - И все же, это сработало. - Сатору самодовольно улыбается, нагло забирая сигарету из пальцев Сугуру. - Глаза твои блядские сработали. И мой недотрах. - Отмахивается, хмыкая и скрещивая руки на груди. - Плевать. А бьешь ты больно. - В зал хожу. - Сугуру жмет плечами и возвращает себе сигарету, зажимая ее меж зубов и ныряя рукой Годжо в карман, выуживая телефон. - Старпер, ты без пароля ходишь? - Иди на хуй. - Давай в следующий раз, мне на пары с утра.***
Спустя два месяца Сугуру скучающе смотрит на Токио из панорамного окна кабинета Сатору, крутя меж пальцев серебряный сигил Бафомета. Он чувствует на себе тяжелый взгляд Сатору, раздевающий его догола, потому демонстративно потирает плечо, чуть оттягивая ворот очередной рокерской футболки, обнажая желто-фиолетовую гематому. Сатору тяжело вздыхает и подрывается с места, плевать, все равно работать он не сможет, точно не пока Гето рядом с ним, всего в паре метров. – Иди сюда, детка, – Годжо тянет к нему одну из своих загребущих ручищ, второй расстёгивая собственную рубашку. – Блять, зачем ты такой горячий уродился, покоя мне не даешь. – За тем и уродился. – Сугуру усмехается и поворачивает голову в сторону Сатору, корча незаинтересованное лицо, пока в глазах черти пускаются в пляс, разжигая костры и выставляя над адским пламенем котлы. Сатору хватает его за горло и тянет на себя, впиваясь в губы жадным, горячим поцелуем. Тут же кусает, ловя срывающиеся стоны губами и языком, подхватывает Гето под бедра так, словно он вообще ничего не весит, а после, опрокидывает его прямо на пустой стол, не заботясь о том, что так и голову расшибить можно. Сугуру мазохист, ему за милую душу вывести Годжо из себя, заставить вытрахать всю душу, да исчертить тело темными следами. И Сатору знает – Сугуру всегда мало, он хочет еще, ебучий ненасытный инкуб. Они продолжают целоваться, даже когда Сатору заваливается на Сугуру сверху, стягивая с него спортивные штаны и пытаясь поскорее расправиться с собственным ремнем. Сугуру поднимает бедра в поисках трения, мычит и выпрашивает еще, а после – стонет, когда дорогая кожа, какого-то там несчастного животного из джунглей Амазонии, а может и из Африки, с силой прикладывается к его бедру. Сатору так предупреждает не вертеться и быть тише. Сугуру мажет губами по его скуле и переворачивается на живот, спуская ноги на пол и находя опору. Новый удар приходится на обнаженные ягодицы и Сугуру кусает губы, не позволяя позорным всхлипам сорваться эхом в полупустой кабинет. Сатору над ухом дышит тяжело и горячо, опаляет титан в проколах и ведет по хрящу языком, когда наконец щелкает крышкой тюбика смазки и толкает сразу два пальца внутрь. Гето кусает собственную ладонь, невольно дёргается и старается уйти от прикосновения, за что получает новый шлепок. Сатору ведет свободной рукой по его спине под тканью футболки, очерчивает пальцами позвонки и крепкие мышцы, а после, хлопает Сугуру по бедру, намекая приподняться, чтобы раздеть его до конца. У Сугуру до невозможного красивое тело. Заляпанное, словно краской, темными гематомами и алыми следами от сильных укусов. У Сугуру спина расцарапана, где-то ногтями, а где-то неудачно приложенным ремнем. Сатору наклоняется ближе, и продолжая пальцами втрахивать Сугуру в стол, ведет губами по каждому следу на обнаженной спине. Очерчивает их, горячо дышит в чувствительную кожу, а после, вгрызается Сугуру в бок, вгоняя пальцы до самых костяшек. Сатору получает чистый экстаз от одного только вида: раскинувшийся на столе Сугуру, капающий предэякулятом на пол и ищущий опору в трясущихся ногах. Годжо подхватывает его на руки и укладывает на стол, вжимаясь как можно теснее, вынуждая закинуть ноги едва не к себе на плечи. Сугуру трясет, у него глаза на мокром месте и Сатору наклоняется ниже, сгибая его почти напополам, нежно слизывает слёзы с его щек и выдавив новую порцию смазки на пальцы, толкается внутрь. Сугуру сдавленно стонет и цепляется пальцами за его предплечья, царапает кожу до крови, и Сатору тихо стонет в ответ, вколачиваясь в него пальцами в быстром темпе. Выворачивает их внутри, сгибает, пока наконец не наблюдает, как искажается лицо Гето и закатываются лисьи глаза. Рот открывается в немом стоне и Годжо, недолго думая, впивается в него поцелуем, стимулируя простату и ловя срывающиеся хриплые стоны. – Детка, – шепчет он, – Приподними бедра. – Сугуру слушается, глядя на него непонимающе, пытается затуманенным похотью взглядом отыскать ответы в светлых глазах, но тот лишь хитро улыбается, перекладывая свободную руку чуть ниже живота Сугуру, у основания истекающего и покрасневшего члена. – Зажми рот, малыш, ты увидишь звезды. – Сугуру слушается и закусывает ребро ладони, а после, Сатору делает с ним то, что заставляет закричать. Он надавливает на пах, сгибает пальцы внутри и стимулирует простату с двух, черт возьми, сторон. Сугуру гнет дугой, он кусает свою ладонь до крови и изливается на живот, пачкая заодно и Сатору. Сугуру хорошо, его бьет дрожью, а Годжо и не думает останавливаться, плавно проникая в него уже членом, заставляя изумленно вскрикнуть и затрястись еще больше – от гиперстимуляции. Гето скулит, стонет, мычит: издаёт все, подвластные человеческим связкам, звуки, вжимаясь в Сатору и кусая его там, куда только удается дотянуться. Царапает его спину, словно стремясь сорвать кожу, неконтролируемо плачет, утыкаясь в плечо, и вдруг чувствует себя опустошенным, даже ощущая в себе член Сатору и каждый его толчок. Сугуру жмурит глаза и сильнее рвёт ногтями плечи Сатору. Чувствует поцелуи, обжигающие шею, чувствует, как Сатору толкается глубже и подхватывает его на руки, насаживая на себя уже на весу. Сугуру слышит, как сбивается его дыхание, пока время растягивается в ебучую бесконечность, а мир вокруг схлопывается в одну точку. Сугуру достиг сингулярности, ему слишком много. Слишком много Сатору, слишком много его внезапной нежности, сковывающей тело похлеще веревок, которыми они баловались на прошлой неделе. Сугуру позволяет себе быть безвольной куклой в руках Сатору, еще на что-то надеется, пока в тело продолжают вбиваться до пошлых шлепков кожи о кожу. Он не знает, как они оказались на кресле у окна, не помнит, как сжимал зубами мягкую обивку, пачкая ее слюной. Он чувствует, как по бедрам разливается вязкая сперма, а после, поднимается на еще дрожащих ногах, собирает свою одежду, и вытираясь рубашкой Сатору, сбегает, распахнув дверь кабинета. Он бежит, пока не достигает лифта, а после жмет на кнопку так отчаянно, словно Сатору действительно за ним пойдет. Двери открываются и Гето падает на пол безвольным грузом, нажимает кнопку первого этажа и рвано дышит, утирая слёзы, бегущие по щекам. Он сжимает кожу на запястье, разрывая недавно затянувшуюся рану, размазывает кровь по коже и выдыхает, лбом упираясь в свое колено. Сугуру нащупывает в кармане сигареты и громко ругается, когда обнаруживает пропажу зажигалки, словно его: "Сука, заебало" как-то поможет делу. Успокаивающая музыка в лифте нихрена не помогает, сердце к Сугуру колотится так, словно он запил кофе энергетиком, а после этого прыгнул с парашютом. Ноги все еще трясутся, а тело ощущается неимоверно тяжело. Сугуру хочет кричать. *** Уже на улице, он приваливается спиной к стене высотки и зажимает сигарету между губ. Машины проносятся мимо, а люди ровной толпой пересекают улицу на переходе. Разумеется, лишь на разрешающий сигнал светофора. Мегаполис живет своей жизнью и Сугуру Гето ему безразличен, для Токио он один из многих миллионов. И поебать уж, с кем он спит и из какой семьи родом. Сейчас он червяк, высматривающий кого-то курящего среди случайных прохожих, а заметив, машет мужчине рукой, указывая на сигарету, зажатую во рту. Тот хмыкает, ворчит что-то под нос, но все же подходит ближе и прикуривает: и себе, и Гето, растягивая губы, исполосанные шрамом, в ухмылке: – Паршиво выглядишь, пацан. Либо отъебали, либо отмудохали. – Все вместе, пожалуй. Хорошего вечера. – Сугуру делает глубокую затяжку и уходит вглубь улицы, быстро теряясь в суете толпы. Один из многих миллионов.***
Когда Сугуру впервые приходит к Годжо домой, а происходит это спустя две недели общения 24/7, пол дорогущей квартиры оказывается усыпан лепестками роз, на столе зажжены свечи, а тарелок с едой обнаруживается настолько много, что они стоят и на паркете тоже. Сатору не додумался спросить Гето о предпочтениях, поэтому пришлось, видимо, заказать все меню ближайшего к ним дорогого ресторана. Сатору галантен, он помогает Гето снять куртку и заботливо разглаживает складки на его футболке, ненавязчиво подталкивая в сторону комнаты. Сугуру оглядывает ее скептически, смотрит на Годжо через плечо и видит, как медленно меркнет его широкая улыбка. Сугуру даже успевает ощутить укол вины, пока Сатору не открывает рот: – Недавно фильм вышел, романтика какая-то. Подумал, ты захочешь посмотреть вместе. Ужин, вот, организовал, все дела. – Тебя что это, на нежность потянуло? – Гето смеется, но Годжо тем же не отвечает, выглядя вдруг слишком поникшим. – Да ладно, блять. Головой не ударился? – А что такого? Нормальное свидание нам устроить хочу. – Годжо хмурится, щуря свои невозможно голубые глаза, и Сугуру снова смеется, плавно, словно крадясь, подходя к нему ближе. – Я тебе что, девчонка слащавая? Нахуй твои свидания, Сатору, ей Богу. Все равно закончим мы трахом, так зачем ты мне мозг ебешь? – Сугуру искренне не понимает. Правда, даже не притворяется грозным плохим парнем – ему и не нужно. Он усмехается и смотрит на Сатору дерзко, с вызовом. – Я блять, мог тебя нагнуть еще минимум трижды, когда ты терся об меня как шлюха и руками в штаны лез, – Гнев Сатору разгорается как спичка, Годжо тычет Гето пальцем в грудь и хмурит светлые брови, наступая. – И нет же, блять, строил из себя праведника! Мол, да как же так, начали хуево, может хоть дальше нормально выйдет. Я пытаюсь с тобой нормальные отношения построить, а ты говоришь, что я мозг ебу? Пошел ты нахуй, козел малолетний. – Сатору дышит резко и быстро, смотрит на Сугуру разозленно, едва не метая молнии из глаз. В его отдельном мире, все вокруг уже горит, сука, до тла, особенно ебучий сигил Бафомета, за который Сугуру едва не отсосал ему в машине на второй день их знакомства. – Вот так, уже лучше. Продолжай в том же духе и у меня, может, встанет. Сугуру смеется заливисто и хрипло, и Сатору не сдерживается – бьет его в челюсть, заставляя отшатнуться, подходит ближе и толкает к дивану, сметая тарелки и едва не обжигаясь о злоебучие свечи с ароматом ванили. Сугуру продолжает смеяться и совсем не сопротивляется, когда Сатору, совсем разозленный, сжимает его шею, заставляя глаза закатиться. Сугуру стонет и цепляется за его голову, рывком тянет на себя и роняет их двоих на диван. Резкая смена обстановки вынуждает Сатору ослабить хват, он одергивает руки, а Сугуру, и глазом не поведя, меняет их местами, проезжаясь задницей по бедрам. Он бьет Сатору по щеке, оставляя на ней алый след, оттягивает его за волосы, вынуждая запрокинуть голову, и впивается зубами в шею, выцеловывая и помечая ее. В отместку летит удар в бедро, от которого хочется заскулить побитой собакой, но Гето удовлетворенно стонет. Вжимается губами в острую линию саторовской челюсти и утягивает его в поцелуй, тягучий, страстный и вязкий. Цепляется за него руками, сминая ткань раздражающей рубашки, и бесстыдно двигает бедрами вдоль полувставшего члена. – Разве это не лучше твоей нежности? – Лучше. – Сатору соглашается и наматывает волосы Гето на кулак, дергая и ловя сорвавшийся вздох губами, – А теперь, будь добр, закрой свой поганый рот, шлюшка.***
Ебаный Сатору Годжо и его ебаные заскоки. Сугуру успел его возненавидеть за эти насколько месяцев, что они знакомы. Возненавидеть до дрожи в ногах, занесенного кулака и синяков, какие потом появятся и у него самого. Гето не нужна романтика, ему нужна грязь. Такая, которая прочищает голову и выбивает всю дурь. Такая, от которой хочется позорно сбежать, прячась в своем укромном углу. Сугуру не нужна блядская нежность, которую Сатору все пытается ему втюхать, обхаживая и заботясь, ублажая и нежа, филигранно прикрывая это грубостью и грязными словами. Гето читает его, как открытую книгу, знает, что он чувствует на самом деле и от этого воротит, сука, похлеще, чем от нервного напряжения, сковывающего все тело и выворачивающего внутренности. Годжо Сатору – ебаная неженка. Сотканный из роскоши и успеха, острого ума и идеальной внешности. Он хочет того, чего заслуживает на самом деле – нежной любви, поцелуев на заднем ряду кинотеатра, совместного отпуска где-то подальше от суматохи города, обоюдной верности и безусловного доверия, но вопреки всему этому, нуждается в Гето Сугуру, как в воздухе. Гето Сугуру, который на хую вертел его потребности, который знает, что его ревнуют и желают присвоить, и все равно приходит домой с новыми синяками, которые Сатору точно не ставил. Сугуру, который хочет лишь ощутить, блять, что-то помимо поглощающей его пустоты, черной дыры, развившейся вместо души и поглощающей все светлое в радиусе телесного контакта. Сугуру, который позорно сбегает, получив хоть долю раздражающей любви, которой Сатору так и пыщет, даже когда сжимает его бока до кровоподтеков. Однако Гето тоже нуждается. Нуждается в умиротворяющей тишине, которой Годжо позволяет воцариться лишь изредка, когда слишком погружен в свои мысли и не желает ими делиться. Нуждается в дыхании, опаляющем ухо и этом голосе, произносящем его имя. Гето не нужны чужие руки, он упивается грубыми касаниями Сатору, когда тот зол, но отчаянно это прячет за этим своим «детка, иди сюда». Сатору раздражает-раздражает-раздражает. Сатору нужен Сугуру, как новая доза разлагающемуся торчку. Сатору его отравляет, убивает, точно и умело препарирует, разделывая душу на мелкие кусочки и оставляя Сугуру наедине с этим ебаным пазлом. СаторуСаторуСатору. Сатору Сугуру любит. Нездорово, по-ебанутому, так, как любят сломанные игрушки. Все пытаются собрать заново, склеивают скотчем и обещают, то ли себе, то ли бездушноиу пластику, впредь относиться так, как игрушке нужно. А игрушке, на самом деле, не нужно ничего и изначально, уж так вышло, она была с браком. Она выполняет программу своего испорченного заводного механизма и снова летит на пол, разваливаясь, даже с поддержкой прозрачной клейкой ленты. Досадно, больно, и может, пора бы уже найти новую, может даже, похожую. Но привязанность оказывается сильнее и Сатору снова пытается, обещает стать лучшим хозяином и пытается поймать за секунду до неизбежной встречи с полом. Сугуру Сатору любит. Так, как любят плюшевого медведя, повидавшего многое на своем веку. Изорванный в играх, заштопанный заботливой чужой рукой и снова искалеченный, он любим по-своему, даже когда оказывается закинутым за кровать и остаётся там, в темной тишине, лишенным внимания. Но привязанность оказывается сильнее и Сугуру снова прижимает игрушку к себе ближе и утаскивает в новую игру, не замечая, что медведь уж не похож на себя первозданного из-за заплаток, налепленных чуть криво, зато таких, какие Сугуру очень нравятся.***
Привязанность оказывается сильнее, и Сатору слышит на другом конце провода: – Тот фильм, помнишь, ты хотел включить пару месяцев назад? Давай, что ли, посмотрим. И поломанная игрушка уже сама хочет быть починенной, да и медведя, пожалуй, пора научиться зашивать самостоятельно.