проклятье.

Маленькая фигура почти сливалась с полем, солнце на котором палило нещадно.Руки сами собой перебирали жатву, аккуратно касаясь кончиков растения.Ребенок лет так.четырнадцати, да, примерно, так.Кучерявые волосы развивались по ветру, залезая на глаза, тем самым мешая видеть, что в какой то степени помогало от солнца, но лучше от этого не было.Он невольно поморщился, и поднявшись с места решил удалиться, прихватив с собой то, что успел собрать.Маленькими шажками он направился к деревьям, желая поскорее уйти отсюда, где было так жарко и дико.Вслед он услышал тихие смешки, доносящиеся со стороны детей, что доверчиво жались к взрослым, чьи руки удерживали маленьких от того, что бы они подбежали к их ровеснику.Поджав губы от обиды, подросток лишь отвернулся, вновь направляясь к лесу. В деревне его никогда не любили, и это нельзя было отрицать-он был странным.Настолько странным, насколько это возможно будучи тем, кто этой странности не желал.Да, возможно, эти черные глаза, что так жадно впиваются в проходящих мимо людей, были бы теплее, позволь себе кто нибудь из них подойти к странному ребенку, чье сердце готово кровью обливаться всякий раз, когда детям наказывают не говорить с ним.Возможно, будь у этого ребенка выбор, он бы захотел стать обычным.Нормальным.Но наврядли это можно изменить, не так ли? Да, он таким родился, и таким же будет жить-от своей особенности ему не избавится.Но руки все равно сжимались в кулаки всякий раз, стоило неосторожным словам слететь с уст ровесников.Было обидно, до безумия обидно что из-за особенности, которую он не выбирал, он обязан отдуваться всю жизнь. Бессмертие. Условное бессмертие.Таковой является особенности Лололошки, он не может умереть.Короткая остановка пульса-может, но определенно не полноценная смерть, что по хорошему уже давным давно должна была его настигнуть.И нет, бессмертие это не когда ран не появляется вовсе, а если и появляется, то с приглушённой болью, нет, это бессмертие было другим.Это бессмертие принимало весь яд, что появляется на теле подростка, оно не позволяет ему отключиться от боли, а все препараты не работают, заставляя страдать от боли всякий раз.Лололошка не стал бесстрашен, скорее наоборот.Он стал бояться.Потому что в отличии от тех, во может умереть, он в случае чего будет страдать вечно.И оно скорее всего так бы и случилось, если бы не отчаянное желание жить.Кудрявая макушка, чьи волосы напоминали барашка, хотел жить.Хотел жить полной грудью, с крыльями за спиной, без сожалений в голове и полностью, абсолютно один.Люди жестоки, и наверное это единственное, что по настоящему знает юный герой, меч в руках которого появился так же быстро, как и желание быть свободным. Дикий, без каких либо манер и необразованный, полагающийся лишь на свои чувства да меч, что у ребенка выглядел до странного гармонично, словно бой был напрямую путь к желаемой свободе.Взгляд был слишком тяжёлым для кого то в этом возрасте, и Лололошка был очень этому рад, ведь благодаря этому «убийстенному взгляду» его боялись.Быть кем то, кого боятся было страшно, но ещё страшнее было стать кем то вроде зверушки в клетке, которую любой может потыкать да потискать. На любой шорох он отзывается тотчас стоящим наготове кинжалом, вспышка грозы вызывает дрожь по телу, сильные люди пугают до дрожи в коленках, и Лололошка скорее умрет чем признает это. Его глаза наполнены решимостью, однако стоит всем отвернуться, как истерика чуть ли не с головой накрывает его, в то время как губы дрожат словно от холода.Но нет, он не покажет своих страхов до того момента, пока на него смотрят.Постоянно прячась в небольшом шарфе, что связал сам неумелыми руками, он не желал показывать своих чуть ли не слезящихся глаз, предпочитая убежать далеко в лес, подальше от этих людей, что бы в одиночестве разрыдаться от бессилия, чувствуя как страх накатывает все сильнее, когда он понимает всю серьезность ситуации.И пускай взрослые с подозрением глядят на то, как маленький беспризорник снует по улицам, он будет до последнего цепляться за свое место под солнцем, зубами выгрызая местечко получше. Потому что живучесть это его последняя привилегия, которую он получил когда пророчество огласило, что должен родиться герой.