Цзинь Гуаньшань и Лань Цижэнь

В Цзянху над городом старейшин два стояли… И был один из них, как солнце, величав, Огнем надменности глаза его сияли, Из них смотрел столь горделивый нрав. И пышное до пят струилось покрывало, Ханьфу из золота обвит был стройный стан. Все в нём не смертного простого обличало, Все говорило за высокий сан. Другой старейшина — он бедняком казался — В простом ханьфу, пусть строг, но и силён, Так резко с головы до пяток отличался От спутника, что в золоте весь, он. Но взор его сверкал огнём живым и ясным, И в нём сияли ум и мыслей чистота, И светом неземным, суровым, но прекрасным Сияла каждая спокойная черта. И первый из двоих, поднявшись на пригорок, Взглянул вдруг вниз, где город мирно спал, И взор его живой, внимателен и зорок, В одно мгновенье ярче заблистал. — «Я властвую над ним! — надменно прошептал он, Красавец в золоте. — Нет дома, там внизу, Где б щедро я свои дары не рассыпал бы, И где б я не унял тяжёлую слезу. Я — Свет и Доброта. Дары мои могучи. Желанен людям я. Они меня зовут. A ты? Что дашь ты им? С собой несешь ты тучи, Сплошь правила, запрет… Скажи, зачем ты тут?» «Зовусь я — Милосерд, — другой ему ответил, — Пускай пресветлым и предобрым ты слывёшь И людям всем, как сказочный волшебник, Дары роскошные так щедро раздаёшь. Я буду близ тебя, и я тебе открою В минуту радостей, довольства и пиров, Что там ещё, за той высокою стеною Подачек ждёт голодных много ртов. Раз ослеплён ты щедростью своею, Тебе открою я все нужды мира их… Из нас полезней кто? Ты ль добротой твоею С раздачею даров прекрасных и благих — Иль я, кто прост, в моём ханьфу смиренном, Но видящий притом, как сокол с высоты… Без помощи моей всех нужд их сокровенных, О, друг мой, Гуаньшань, ведь не узнал бы ты!»