* * * * *
...Усаги было двенадцать лет. Она надела красивое платье, которое ей подарили на день рождения, взяла на кухне кастрюлю с тушёным мясом в пакете и понесла её Минами-сану. Минами-сан был старым другом её родителей, его жена заболела, а Минами-сан много работал и ему некогда было готовить. Поэтому мама приготовила для него еду и попросила Усаги отнести. Усаги поставила кастрюлю на кухонный стол в доме Минами-сана и принялась кружиться, показывая платье со всех сторон. Потому что платье было совсем новое, и Минами-сан его ещё не видел. Правда, красиво, спрашивала Усаги. Правда, она красивая в этом платье? Минами-сан послушно восхищался. Усаги ничего такого не имела в виду. Минами-сан был старым другом родителей, она знала его с раннего детства, он был ей почти как родной дядя. Усаги просто хотела похвастаться подарком. Она ничего такого не имела в виду. Потом Минами-сан попросил Усаги помочь ему разогреть еду. Он ведь был мужчиной и много работал, он совсем не умел готовить, ему всегда готовила жена. Усаги же девочка, маленькая хозяюшка, она ведь может это сделать? Усаги кружила по чужой кухне, искала ложку, вилку, тарелку, спички. Минами-сан всё норовил то погладить по голове, то приобнять за плечи. Это было нормально. Минами-сан был старым другом родителей, почти что дядей, и он всегда был с ней ласков. Усаги ничего такого не имела в виду. Минами-сан всё неправильно понял. Потом Минами-сан попросил Усаги составить ему компанию за ужином. Усаги не хотела сидеть и смотреть, как он ест, она была голодна, и её собственный ужин ждал её дома. Минами-сан сказал, что если Усаги останется, он поделится с ней едой. Усаги это показалось неправильным, но тушёное мясо пахло так вкусно, что она заколебалась. Минами-сан обнял её сзади и усадил себе на колени, отчего Усаги совсем растерялась. Потом он погладил её по груди. Минами-сан? Что... что ты делаешь? Уже поздно, я пойду домой! Будь хорошей девочкой и сиди спокойно. Голос Минами-сана звучал непривычно угрожающе. Усаги показалось, что её обнимает не старый друг родителей, а совсем незнакомый человек, чужой и опасный. Тело Усаги оцепенело от страха, слова застряли в горле. Так что, наверное, в этом была и её вина, ведь она не сопротивлялась и не просила остановиться? Когда он наконец отпустил её, Усаги с трудом добралась до дома и ничего не сказала родителям, уверенная, что ей либо не поверят, либо скажут, что это её вина. Она только поплакала ночью. На следующий день Усаги была очень тихой и вялой, мама померила ей температуру, подумала, что она заразилась от жены Минами-сана и заболела, и разрешила ей остаться дома. Усаги очень боялась, что у Минами-сана кончится еда, и ей придётся опять к нему идти, но на третий день его жена уже чувствовала себя лучше и принесла вымытую кастрюлю. Усаги потихоньку оправлялась от пережитого. Казалось, этот ужасный эпизод остался в прошлом, можно было забыть и жить дальше. Спустя два месяца мама спросила, не нужно ли Усаги больше прокладок. Усаги сначала даже не вспомнила, зачем они нужны. У неё были месячные всего один раз, почти сразу после дня рождения, на котором ей подарили то злосчастное платье. Усаги тогда понадеялась, что то, что ей якобы придётся терпеть это каждый месяц — какая-то ужасная ошибка, и действительно, с тех пор их больше не было. Мама, однако, сказала, что Усаги просто ещё маленькая и у неё цикл не устоялся. Спустя ещё два месяца мама повела Усаги к гинекологу. Так всё и выяснилось. Вопреки страхам Усаги, мама и папа ругали её только за то, что не рассказала сразу, но не собирались выгонять её из дома за распутность или что-то в этом духе. Минами-сана судили за изнасилование, а Усаги должна была отправиться на аборт, но гинеколог отговаривал, да и самой Усаги было жалко убивать малыша. Она воображала, что внутри неё милый младенчик с пухлыми щёчками и пушистыми волосиками, только очень-очень маленький. Как же такого убить? Помогло и то, что Усаги невероятно легко переносила беременность. В хрупком теле двенадцатилетней девочки вдруг обнаружилась удивительная сила и стойкость. Словно какая-то магия оберегала её от всех тех ужасных болезней, которые могут случиться при ранней беременности. Свой тринадцатый день рождения Усаги встретила в родном доме, и это был самый главный подарок, потому что перед этим ей пришлось почти полгода жить у бабушки. Нельзя было, чтобы кто-то увидел её растущий живот. Для всего мира, кроме самых близких родственников, её дочь должна была стать её сестрой. Усаги было не так уж сложно привыкнуть к этой мысли. У неё быстро пропало молоко, а кормить из бутылочки могла как мать, так и сестра. Возиться с младенцем было скучно. Хоть тело Усаги и справилось с беременностью, в душе Усаги сама была почти ребёнком, она просто не могла на самом деле ощутить себя матерью и с облегчением уступила эту роль своей маме.* * * * *
...Никто не должен был знать, так почему же Сейя вдруг её заподозрил? Усаги постаралась принять спокойный и уверенный вид. Если она не будет выглядеть как застигнутая на месте преступления, Сейя подумает, что ошибся, почувствует себя глупо и больше не будет затрагивать эту тему... — Ты что-то скрываешь? Усаги вздрогнула всем телом, обернулась к нему и резко выпалила: — Ничего я не скрываю! — Потом сама поняла, что звучит неубедительно, и тихо добавила, — Ну, разве что немножко... — Между нами не должно быть секретов, — настаивал Сейя. Да какое ему вообще дело?! Стыд, жёгший Усаги изнутри, переродился в гнев. — Ладно, ты угадал! Она моя дочь. Что теперь?! Скажешь, что я не должна быть такой холодной с тобой, раз уже позволила сорвать свой цветок?! — К-какой цветок?.. — Ты так хотел узнать мою тайну — ну вот тебе тайна! Меня изнасиловали, когда мне было двенадцать лет! Сейя побледнел как полотно и смотрел на неё с ужасом. Даже отступил на шаг. — Я... я не думал... я не имел... Усаги почувствовала, что если услышит ещё хоть слово, то сделает какую-нибудь большую глупость, поэтому сбежала. Вообще-то она уже сделала одну большую глупость, вслух подтвердив подозрения Сейи. Теперь Усаги трясло от страха и гнева. Что он будет делать? Расскажет одноклассникам? Его оправдания звучали бессмысленным лепетом. Чего он не думал? Чего не имел? Мозгов? Усаги всего шестнадцать, её дочери — чуть больше трёх. Была только одна возможная причина.