obedience

Юнхо вздрагивает от неожиданности, когда его тянут за запястья и задерживает дыхание, различает скорую дробь своего же сердца и тихий смешок в молчании полумрачной комнаты. Хотя ему не доступны даже те крохи света, о которых он помнит - лампа на столе поярче и бледный теплый ночник на тумбе у широкой кровати довольно простенького, хоть и недешевого номера; на его глазах шелковая лента, впитавшая жар с пылающих щек и почти что слившаяся с естественностью кожи. Не его прихоть, но повиновение. Его изящные руки ловко опоясывают дорогим кожаным ремнем, уверенно затягивают крепче и Чон силится не реагировать на каждое слишком порывистое движение. Он идет на это добровольно и бояться ему нечего. Словно в подтверждение мыслям, щеки касается небольшая теплая ладошка и Юнхо, повинуясь ей и предугадывая действия, склоняется ближе, слепо тянется вперед. Визави снова выдыхает с улыбкой, различимой даже на слух. — Расслабься, — мурлычет Хонджун в губы, прежде чем кротко и почти невесомо поцеловать. — Прекрати думать, это только мешает. Ким едва толкает Чона в грудь и внезапно отстраняется. Тот проходит, неловко пятясь, едва ли пару шагов, прежде чем рухнуть в подхватившее его тело кресло. Воздух выбивает из груди и все, что он может себе позволить - заломить жалобно брови. Немного испугался, но не смертельно ведь, чтобы что-то об этом говорить. И Хонджун, кажется, остается доволен. — Ты такой послушный мальчик, Юю, — удовлетворенно урчит Ким, скользя руками от самых колен к тазовым косточкам, с нажимом проводя по бедрам. Юнхо кажется, что еще краснее он стать просто физически не может, но тогда его ноги легко разводят в стороны, закидывая на мягкие подлокотники. Он слеп, сенсорно депривирован и едва ли имеет право голоса перед этим мужчиной напротив - ему не запрещают, но что-то внутри него самого не позволяет говорить. Хонджун знает и потому всегда говорит с ним сам. — Не забывай дышать, милый. Его руки осторожно приподнимают, призывая поднять выше, убрать, и Юнхо цепляется паучьими пальцами за спинку кресла вверху почти отчаянно. Хонджун же гладит его торс сквозь ткань рубашки, мягко и неспешно; от груди по животу, до пояса брюк и обратно, по бокам и ребрам почти до лопаток. Горячо. — Тебе нравится, когда тебя гладят, верно? — Юнхо слабо кивает. Хонджун ведет руками выше, задевает затвердевшие соски под плотной тканью и заставляет Чона резко втянуть воздух носом. Выдыхает вполне удовлетворенно и ожидаемо задерживается в прикосновениях именно здесь - потирает их большими пальцами, получая в ответ сладостное мычание и тело, что выгибается навстречу - обводит круговыми движениями и без предупреждения сжимает в пальцах. Юнхо звонко всхлипывает и жмурится под повязкой, оба замечают как от такой легкой стимуляции дергается в тисках брюк и белья полувставший член. Тогда Хонджун наконец расправляется с его рубашкой - тонкие пальчики ловко и быстро расстегивают мелкие пуговицы до самого конца; прохладный воздух касается кожи и та покрывается рябью мурашек. Теперь Ким касается сосков напрямую, теплыми подушечками пальцев горящей под ними кожи, нежной вокруг и чувствительной в концентрации. Он мажет языком по одному из них и Юнхо снова задыхается; не успевает выдохнуть, когда мужчина втягивает его в рот и посасывает почти с наслаждением, легко играя пальцами с другим. С каждой секундой ощущения, словно снежный ком, становятся все ярче, заставляя тело самовольно вздрагивать, то подаваясь ближе, то надеясь уйти от прикосновений. Чон скулит, слабо вьется в руках от того как стремительно внизу копится возбуждение. Ему даже успевает показаться, что он мог бы кончить только от того, как Хонджун вылизывает его грудь. Возможно, так бы и случилось, но Ким решает наконец оставить покрасневшие соски в покое, запечатлев на каждом по поцелую. Напряжение становится почти болезненным, когда их, мокрых от слюны, касается свежий воздух комнаты. Но влажные поцелуи тянутся цепочкой выше, к шее, под челюсть, под сорванные вздохи и глубокие выдохи, когда Хонджун принимается так правильно и приятно мять и сжимать уже твердую плоть под брюками. Юнхо закусывает губу, чувствуя, как потек от одних только этих движений. Хонджун опускается поцелуем на адамово яблоко, сам дышит тяжело, марая кожу возбужденными вздохами, но не думает об этом. Сейчас он весь для Юнхо - для его послушного, чувствительного и нуждающегося Юнхо. Тот впервые подает голос и стонет в губы напротив, когда Ким, легко лишив его брюк вместе с бельем, вновь возвращает в столь открытое положение и касается напряженного члена. Нескромный размер Чона, что всегда заставлял его больше смущаться себя, чем гордиться, в сравнении с ладошками Хонджуна и вовсе кажется огромным. Тому приходится нехотя разорвать поцелуй, чтобы работать обеими руками, распределяя по длине еще холодную смазку. Юнхо выдыхает судорожно, надломленно - ему, напряженному, точно оголенный провод, нужно не так много, чтобы кончить и Хонджун, к сожалению или счастью, прекрасно об этом осведомлен. Он медленно скользит ладонями по плоти, чуть сжимая; от основания до самой нежной головки, от прикосновений к которой Юнхо гнется дугой и ловит воздух в распахнутые губы. Хонджун не может даже оторвать взгляда от излома его бровей, уходящих под ленту, от красоты его его растленного, почти распятого и вывернутого сокровенным наизнанку; всего его неистово хочется сцеловать, слизать и навсегда запомнить этот вожделенный вкус. Юнхо даже не пытается толкаться навстречу - он позволяет владеть собой во всех смыслах, делать с собой все, что заблагорассудится, вверяется. И Хонджун выбирает его удовольствие. Его руки во много раз уступают рукам самого Юнхо, ни раз доводившего до исступления одними только ими, но Хонджун живое доказательство того, что умение пользоваться - куда важнее размера. Его уверенные и правильные движения доводят Юнхо до дрожи в коленях и искр из глаз под повязкой, до судорожных стонов и сокращений мышц - и даже затекшие руки, что он сгибает в локтях, оставляя за затылком, не могут отвлечь от одной единственной погони. — Потерпи немного, — воркует Ким так ласково, целуя горячую щеку, пока сам несильно зажимает в кулаке головку и заставляет натурально выть от своих движений. Этого достаточно, чтобы подвести к краю, но не больше, и оттого на ногах поджимаются пальцы. — Пожа…луйста.., — едва слышно на вдохе сипит Чон, баласирующий между удовольствием и болью от невозможности кончить. Но Хонджун уверенно выдерживает правильный баланс несколько мучительно долгих секунд, прежде чем парой необходимо-быстрых движений разбить Юнхо вдребезги. С немым стоном на красивых губах тот кончает на собственный живот и даже грудь; теряется в хитросплетениях реакций и даже не различает того, что Ким нашептывает на ушко, пока освобождает руки и в извинение целует следы на запястьях. Мутный взгляд за поволокой оргазма, наконец не скрытый темной тканью, наверное, самое любимое зрелище извращенного вкуса Хонджуна - такой открытый и расслабленный Юнхо, теряющий на время разум в его руках просто не может оставить равнодушным. И Хонджун самозабвенно сходит по нему с ума.