Животнорождённый

Проснулся Накаджима не от чего иного, как от крики и ругани. Слава Богу не в его сторону, можно сказать утро началось не так уж и плохо. А если бы его ещё и не тошнило с самого момента, как его сознание очнулось от липкого сна было бы ёщё лучше. Но ничего необычного здесь не было, Ацуши частенько тошнило от голода. Хотя сегодня мутило как-то по-особенному. Словно выворачивало не только желудок, что было обыденным, а все внутренние органы. И вот Ацуши наконец находит в себе силы встать с кровати, потому что свербящее чувство из желадка начало подниматься выше. - Гляньте! Белобрысый теперь не белобрысый, а зелёный! – послышалось от компании мальчишек, что сидели и играли в шарики неподалёку. Едва Накаджима успел подумать, мол неужели он настолько плохо выглядит, как его вывернуло на собственные колени. То чем его вывернкло и рвотой то назвать было нельзя, настолько она была пустой. Один лишь желудочный сок стекал с колен мальчика и неприятно жёг десткую нежную кожу. Словно оглушённый Ацуши сидел, смотря в пол, пока слюна стекала с подбородка и вопили его товарищи по комнате. Самое интересное, что после того как его стошнило легче не стало, кажется даже наоборот. Теперь кости ломило ёщё сильнее и единственное, что было в силах мальчика это вновь лечь на кровать. Наверное он бы и заснул так, если бы вовремя не подоспевшая нянечка – грозная старуха лет пятидесяти, от которой вечно воняет жаренной рыбой. Звали её кажется Мадока, Мадока-сан если поприличней. И вот эта тощая, точно спичка, тётя наконец дотопала до Ацуши. Секунд десять она просто смотрела на мальчика, что лежит в позе эмбриона и лишь иногда кашляет. А кашляет он из-за раздражённого рвотой, горла. Вдруг поднимается крик похлеще прошлого, настолько громкий, что на него сбегаются уже все дети. И наш мальчик, вновь разбуженный воплями, поднимается с грязной постели. Кажется до Накаджимы уже начал доходить смысл происходящего, как вдруг его берут за шею и рывком скидывают на пол. Причём скидывают ту в самую зловонную лужу, в коей до сих пор покоятся остатки вчерашнего ужина. - Что ты натворил, гадёныш? – кричит Мадока-сан и кидает в него не пойми откуда взявшуюся половую тряпку. – Сам убирай эту мерзость! Откуда-то послышались смешки, что было вполне ожидаемо. Но нашему мальчику было сейчас не до этого, как никак, а он сидел и оттирал начинавшую засыхать лужу рвоты. Руки Ацуши вдруг начинают дрожать и, кажется, знакомый ком в желудке вновь поднимается выше. Детское тело охватывает липкий страх, отчего хочется проливать слёзы снова и снова. И на странность он так и делает, даёт выйти всем слезам, что когда-либо копились в его аметриновых глазах. По подбородку течёт слюна и через секунду содержимое желудка Ацуши вновь проливается наружу. Именно проливается, ведь там одна кислота с желчью . От осознания ситуации слёзы нахлынули ещё сильнее и у нашего мальчка началась нескрываемая истерика. Но прорыдаться ему не дали. Мадока-сан, что возникла не пойми откуда тут же выливает на него ведро холодной воды. И наш мальчик просто застывает, он ни двигается, ни кричит от льда воды, лишь только тихо дышит. Женщина-спичка тоже это замечает и подаёт голос: - Ацуши! Вставай, что ты тут расселся! - на что Накаджима медленно поворачивает аметриновые свои глаза в её сторону и та бледнеет. На белом как мел детской лице проступают чёрная шерсть. Из-под верхней губы веднеются клыки, что были неестественно длинные для человека. А кончики их были в крови, что шла из нижней губы, в которую они как раз и упирались. А глаза, глаза! Самыми первыми что привлекает внимание были они - яркие, янтарно-жёлтые глаза и вытянутый кошачий зрачок. Наш же мальчик ну или то, что в нём осталось на тот момент человеческого, по ощущениям провалился во что-то мягкое. Возможно это болото, что потом его погубит ну или же наоборот, мяшкая перина, что успокоет его тревожную душу. Мадока-сан же теперь начала кричать ещё громче чем прежде, а клыки Ацуши стали ещё сильнее впиваться в свою же плоть. И человеческая часть его сознания это чувствует, но то, что сейчас управляло его телом плевало на это всё. И время как будто замедлилось, потому что тот момент, когда он впился своими челюстями в её шею длился минут пять точно. Но правдой это быть не может, а всё потому что Накаджима впился и тут же переломал шею Мадоки-сан за считанные секунды. Лужа крови что образовалось по ней сантиметр в сантиметр заливала остатки тошноты. Но увы и ах, спустя некоторое время алым был залит почти весь пол в округе тела Мадоки-сан. Что-то странное определённо происходило с Ацуши. Потому как слух его постепенно улудшался, а руки обдало неожиданной силой. Но помимо этого тело его точно менялось. Крики теперь были слышны по всему этажу. Но врочем Накаджиме это уже было не интересно, так как звериное начало вовсю властвовало над ним и посылало весьма интересные картины. Вот тигриная лапа, точно острием ножа разрезала щёку какой-то маленькой девочки, а теперь тигр откусил чью-то голову. И так снова и снова, но нашему мальчику это даже нравилость. Наконец те, кто издевался над ним годами получат по заслугам. Прошло полчаса, а может и больше, Ацуши точно не знает сколько пробыл в этом болоте. Но впрочем это не так важно, как то что теперь он слышит только своё дыхвние. Тигр,который сейчас был главой над телом Накаджимы, оказался единственным живым существом в приюте. И вот он сидит на крыльце Кровавого Дома. Над свежими телами жужжат мухи и прочие трупоеды. Но это спокойствие и пир возмездия нарушает голод. Животный, дикий голод из-за которого Ацуши выныривает из болота и теперь они с тигром вместе делят тело и разум. Он почти может слышать его мысли. Например сейчас он говорит : “ Съешь его” - и мысленно указывает на самого настоятеля приюта. Не в силах не повиноваться зову Накаджима встаёт и нависает над телом мужчины. Немного думает и вновь накрывший спазм голода заставляет прокусить его живот. Небольшое усилие и кожа вспората, а тм временем пасть нашего мальчика наполняется слюной. Сначала он ест печень, зажмуриваясь от удовольствия, потом переходит к желудку в котором ещё остался завтрак. Процесс сей длился долго, так что в конце от настоятеля остались лишь кости и голова.