Love in Paradise

      Темнота перед глазами рассеивается с неохотой. В голове – блаженная пустота, качающаяся на спокойных волнах бесконечных владений колебателя земли. Он не помнит ничего, что с ним было: долгие тринадцать лет вдали от дома унесло штормом.       Первое, что он видит, когда, наконец, получается приоткрыть веки – кусок тряпки и каменный неровный потолок. Лёгкое волнение с неохотой поднимается где-то в груди, но осознать всю ситуацию пока не получается. Из тумана полноценно вырывает мелодичный голос: — Доброе утро, соня. Долго же ты спал… Я была готова поклясться, что ты умер, когда тебя выбросило на мой остров.       Одиссей пытается понять смысл слов, но доходят они с явной неохотой. Он не знает девушку, которая их говорит, не может узнать и места, в котором он очнулся.       Воспоминания, которые могли бы прояснить всё это, почему-то не желают открываться сознанию. О каком острове речь? И почему его выбросило..? Что вообще происхо—…       Не услышав какого-либо внятного ответа от мужчины, незнакомка продолжила говорить, как ни в чём и не бывало. Её голос казался Одиссею хоть и неслышимым ранее, а всё же не опасным. Напротив, он был до странности притягательным и чарующим, манящим. Из-за этого подозрительное чувство тревоги лишь сильнее контрастировало с уютом места. — Тебе известно, что ты разговариваешь во сне? Скажи мне, однако, кто такая Пенелопа?       Тёплое и родное имя теперь такого далёкого прошлого резко выдёргивает из дурманящего наваждения спокойствия и безопасности. Почти сразу, не задумываясь и не колеблясь, с сухих губ срывается охрипшее: — Она моя жена. Повисает гнетущее молчание.       Незнакомка на мгновение, тянущееся при этом целую вечность, замолкает. На её лице нечитаемое выражение, она о чём-то серьёзно задумалась. — В любом случае, у меня здесь есть всё, что тебе нужно. ‒ в лёгком, будто брошенном вскользь ответе звучат плохо скрываемые нотки вынуждения и тревоги, ‒ Всё, что тебе может понадобиться – здесь. Только ты и я, мой дорогой… Моя любовь всей жизни… Скоро мы заберёмся в постель и… — Я не твой мужчина. — рубит на корню.       Одиссей не знает, откуда у него появляются силы, чтобы сесть и содрать нагревшуюся мокрую тряпку со лба. Он смотрит на прекрасную девушку во мраке странной пещеры; её образ плывёт перед глазами, периодически полностью затмеваясь чёрными мушками. Тем не менее, герой пытается передать одним взглядом свой серьёзный настрой касательно этого вопроса.       Незнакомку ни чуточки не смущает внезапный порыв гостя: она игнорирует смысл его слов, невесомым движением проходится вверх по плечу, а после щекочет шею; до подбородка коснуться не успевает, Одиссей отворачивает голову в сторону. Ей остаётся только вновь повторять, как мантру, гипнотизирующую и обволакивающую Одиссея тяжёлым туманом насильного спокойствия. — Я – то, что ты хочешь… Я – то, что тебе нужно… Только ты и я, моя любовь… С этого момента и до скончания времён… ‒ лишь один её лёгкий толчок в грудь заставляет упасть опять на постель, ‒ Отныне и впредь ты мой, весь мой… — Чёрт, возьми! Нет! ‒ Одиссей старательно пытается прогнать наваждение; встряхивает головой и тут же чувствует боль и тяжесть. ‒ Я мог бы убить тебя на месте за такие речи. Я не домашняя зверушка, я женатый мужчина!       Одиссей ожидает, что хотя бы эти слова, наконец, вразумят распутницу. Позволять себе такое с незнакомым мужчиной, который, к тому же, уже сказал, что женат и не желает её… Кажется неслыханной наглостью или полнейшим безумством. Но, к своему удивлению, вместо страха или смирения слышит лёгкое, издевательское и насмешливое: — Ох, красавчик, ты можешь попробовать… Но это последнее, чтобы я проверяла: Богини не могут умереть. — Богиня..?       Одиссей сам не осознаёт, как с его губ уже ошарашенно слетает это слово. Незнакомка перед ним правда только что это сказала, или он окончательно сошёл с ума в этом долгом приключении(?) без начала и без конца? — Ты очаровашка. Поклонись бессмертной Калипсо, которая здесь, чтобы как следует развлечься! ‒ девушка хитро улыбается, когда замечает растерянное лицо невольного собеседника, ‒ Но тебе не о чем беспокоиться: я не причиню тебе боли. ‒ спешит успокоить, ‒ Ведь у нас с тобой есть и так всё, что только пожелаешь… И мы останемся в этом раю под моими чарами до конца времён: никто не сможет не прийти, не покинуть остров.       Одиссей вздрагивает, когда осознание и воспоминания обрушиваются на него настоящим цунами. Троя, младенец, лотофаги, Полифем, Полит, Афина, Эол, Посейдон, Цирцея, мама, Тиресий, предсказание, Сцилла, Еврилох, команда, Зевс, шторм… Водоворот событий последних лет беспощадно закручивается в голове. — Нет, нет… Мне здесь не место… Что-то не так… ‒ неверие сменяется отчаянием, ‒ Меня не потянет к тебе… До конца времён… Нет никакого способа…       Мысли сначала путаются и мешаются между собой, но очень быстро начинают затихать, как и само сознание Одиссея. Конечности вновь тяжелеют, морок затягивает грот, слабость разливается по всему телу… Последнее, что слышит герой перед тем, как окончательно отдаться на милость богу Гипносу, далёкое и уже непонятное, но удушающее и пугающее: — Ты мой, весь мой…