когда секс становится любовью

сандэю всегда нравились неспешные и мягкие поцелуи. сандэю всегда нравились нежные и невесомые касания. сандэю всегда нравилось безмолвие и едва слышный шорох одежды. сандэю правда нравилось. и он не планировал что-то менять. но у галлахера были другие планы. ему нравится совсем другое. галлахеру нравится целовать мокро и жадно. галлахеру нравится касаться уверенно и с нажимом. галлахеру нравится шептать всякие глупости и низко рычать прямо на ухо. сандэй никогда не думал, что ему понравится нечто подобное. и всё же. для сандэя секс никогда не был потребностью — никогда не был жаждой. скорее — необходимостью. необходимостью, благодаря которой люди оставались с ним немного дольше — ровно столько, сколько ему удавалось скрывать своё абсолютное безразличие к процессу. он мог резво подмахивать. мог говорить, что ему хорошо. мог даже хрипло стонать, ведь кого-то это заводит. он мог даже кончить. однако всё это — не более, чем фикция. сандэю нравилось доставлять удовольствие партнёрам. пусть иногда это и причиняло боль ему самому. он настолько привык притворяться, что не считал нужным подать голос, если что-то шло не так. и никто никогда не чувствовал подвоха. они лишь считывали отстранённость и холодность, ведь скрывать это — сложнее всего. а потом они уходили. каждый раз. а сандэй оставался в одиночестве. он пытался иначе — говорил сразу о том, что секс ему не особо нравится, но иногда можно. говорил — в надежде на понимание. но в ответ получал лишь холод и отторжение. пытаться он перестал. потому что лучше притворяться, чем остаться одному в этом огромном мире, который так сильно его пугал. и пугает до сих пор своей темнотой и гнилью, ползущей из всех щелей. сандэй боится этой гнилью захлебнуться. однако за тьмой неразрывно следует свет — теперь сандэй в это верит. его светом стал галлахер — грубый, прямолинейный и так сильно выбивающийся из привычного сандэю мира. наученный горьким опытом, сандэй не мог сразу открыться. и тогда случилось это. он предстал перед галлахером полностью обнажённым. казалось бы, лишь телом, а на деле — всем своим нутром. потому что перед галлахером нет смысла притворяться. он тебя насквозь видит и как открытую книгу читает. и сандэя тоже прочитал. и до сих пор с упоением читает то бессчётное множество страниц, которое перед ним любезно раскрывают с каждым днём. галлахер сразу почувствовал неладное, стоило запустить руки за пояс чужих брюк. и вместо того, чтобы бездумно идти дальше, взял и остановился. никто до него не останавливался. а он вот остановился. да ещё и сам задал вопрос. сандэю кажется, что в тот момент он разучился дышать. но галлахер помог ему научиться заново. сандэй рассказал, что секс не приносит ему удовольствия. рассказал, что иногда он его пугает. рассказал, что не понимает всей той шумихи, которую разводят вокруг него. и галлахер его понял. впервые в жизни кто-то понял. и сандэю вообще-то нравятся поцелуи и тёплые объятия. сандэю нравится приникать вплотную к чужому оголённому телу. сандэю нравится часами валяться в обнимку полностью обнажёнными. и сандэю, как правило, этого достаточно. и он понимает, что так не у всех, — в том числе и у галлахера. но, несмотря на это, галлахер уважает его желания и никогда не настаивает. и почему-то с галлахером секс больше не кажется необходимостью. теперь он кажется очередным способом близости, который даже может быть приятным. всё ещё — чем-то чуждым для сандэя. но тем не менее — приятным. хотя бы потому, что галлахер никогда не пытается угнаться лишь за своим удовольствием. никогда не причиняет сандэю боль. и никогда не забывает о времени. касания для сандэя с самого детства были проблемой, с которой он долго и упорно пытался справиться. и сейчас он даже любит, когда его трогают, и любит трогать в ответ. но в сексе — касаний через край. кажется, словно чужие ладони до самой души достают и неспешно ворочают внутренности. и галлахер знает, что затягивать нельзя, потому что тогда сандэю станет неприятно. пусть он и говорит, что готов потерпеть, — галлахер обрывает его на полуслове, не желая подобное слушать. сандэю тяжело его понять, но где-то под рёбрами каждый раз ощутимо теплеет. секс обретает совсем иную форму, нежели раньше. для сандэя секс становится любовью. и если галлахеру иногда хочется выразить свою любовь именно так, сандэй совсем не против.