***
Сэм ждет от Клетки чего-то ужасающе-грандиозного и не ждет ничего. Но место, которое веками служило тюрьмой дьяволу, ведь должно быть особенным, верно? Однако Клетка оказывается самой обычной… клеткой. Сэм чувствует растерянность. Люцифер возвращает себе контроль быстро. Он ходит по клетке из угла в угол, пока наконец не опускается прямо на пол в одном из них. Сэм с замиранием сердца ждет чего-то, сам не понимая, чего. Но не может же Люцифер оставить без внимания то, что позорно потерпел поражение от человека в схватке за право распоряжаться сейчас их общим телом. — Сэмми, ты не мог бы думать потише? Раздражает, — от былого саркастичного превосходства в голосе Люцифера есть лишь тень, да и в целом голос звучит как-то устало. Сэм чувствует недоумение. Он не понимает ничего — это факт. Люцифер слишком спокоен для того, кто вновь вернулся в наверняка ненавистную ему тюрьму. Его словно не волнует это, как не волнует и исход их мини-дуэли, и несостоявшаяся по итогу великая и предсказанная битва. Это кажется очень странным. Из тела выбрасывает резко. Сэм приоткрывает рот, когда понимает, что видит самого себя — Люцифера — вдруг со стороны. В голову лезут мысли о призраках и еще какая-то ерунда, но, сжимая кулак, Сэм ощущает свою руку материальной. — Что ты сделал? — требовательно спрашивает Сэм, стараясь никак не показать нарастающий страх. — Сущую фигню, — Люцифер жмет плечами. — Считай это разновидностью проекции. Но в Аду и этом милом местечке, — Люцифер обводит пространство взмахом руки, — другие правила игры. То, что на Земле лишь тень, здесь становится явью. — Зачем? — растерянно уточняет Сэм, но ответ ждет не особо. Люцифер ведет себя действительно странно. Кажется, что перед ним вообще кто-то другой, ну или что он вдруг оказался знаком с двумя разными Люциферами. Один был до этого момента, и он был понятным: озлобленный дьявол, жаждущий мести и уничтожения мира. Второй есть сейчас, и про него Сэм не знает ничего. Хотя это все может быть искусной игрой. Сэм старается не сбрасывать этот вариант со счетов. — Просто так? — Люцифер жмет плечами. — Так удобнее болтать, Сэмми. Тебе уж точно. А в ближайшую вечность других развлечений у нас не предвидится. — С чего ты взял, что я стану с тобой говорить? — запальчиво возражает Сэм, но теряется все больше и больше. — Почему ты вообще?.. Что, даже не хочешь отомстить мне за свое поражение? — И что мне это даст, Сэм? — Люцифер смотрит спокойно и будто испытывающе. Сэм начинает верить, что шибанулся головой в полете и просто не запомнил этот момент. — Нет, серьезно, что я выиграю? Мы выберемся наружу? Клетка разлетится на куски? Старик вдруг вернется к брошенным им игрушкам? — Ты что-то задумал, — решительно говорит Сэм, пытаясь убедить самого себя, что в этом все дело. — Я не знаю, зачем тебе это надо, но… — Да брось, Сэм. Хватит уже цепляться за образ дьявола, который тебе так нравится, — отмахивается от обвинения Люцифер и скучающе возводит взгляд к потолку. — Лучше выбирай тему для разговора, пока я добрый и предлагаю. — Я… — Сэм сглатывает и быстро-быстро думает. У Люцифера есть какой-то план, это точно. Возможно, тот собирается свести его с ума мнимой добротой или заставить поверить в нее для того, чтобы удар после был более болезненным. — Я не буду с тобой разговаривать, — в итоге твердо произносит Сэм то, в чем уверен. — Ладно, — легко принимает ответ Люцифер и жмет плечами. — Но вечность — это очень долго для человека, Сэм. Сообщи мне, когда до тебя это дойдет.***
Несколько дней, а может и недель, проходят в апатии и тумане. Дом Бобби, которого Кастиэль вернул к жизни одним касанием, все еще остается безопасным и гостеприимным местом. Дин пользуется этим. Он проводит дни, зарывшись в пыльные книги, а вечера — с бутылкой виски. Способ спасти Сэма должен быть. Но пока нет даже крошечной зацепки. Кас улетает с туманной отговоркой о делах и забывает вернуться. От него ни слуху, ни духу. Это привычно. Хотя беспокоиться после всех последних событий, возможно, стоит. Но Дин не находит в себе на это ни сил, ни эмоций. Бобби пытается с ним поговорить не раз и не два. Дин молчит. Он правда уверен, что ему нечего сказать даже тому, кто давно стал ближе, чем был родной отец. Потому что Бобби все равно не так близок как был Сэм. Соглашаться на меньшее Дин не готов. Протест это или отрицание — Дину плевать. Он пьет виски. Бобби оставляет его в покое. Вечер ничем не примечателен. Вокруг неизменная свалка машин, знакомая с детства. Над головой ясное и звездное небо. Дин отлично видит и то, и другое, сидя на капоте Импалы. Ничто из этого не может вернуть ему брата. Возможно, не может ничто во всем мире. И это значит только, что на мир теперь плевать. — Здравствуй, Дин, — холодный голос незнаком. Дин моментально вскакивает на ноги. Его слегка ведет. Это не удивляет после выпитого количества виски, но раздражает. Если к нему явился враг, он должен быть во всеоружии. Он никак не поможет Сэму, если погибнет и отправится на проклятые Небеса. Вряд ли ангелы воскресят его теперь, когда он больше им не нужен. — Ты кто такой? — зло интересуется Дин. Мужчина подходит ближе, выходя из тени. Не вздрогнуть помогает только закаленная выдержка. Парень, по виду лет двадцати или немногим больше, похож на Джона в молодые годы, чем-то похож на него самого, и это заставляет думать о родственниках. Дин хочет отмести мысль, но не позволяет Адам, о существовании которого они до недавнего времени не имели понятия. — Михаил, — прямой и четкий ответ загоняет в ступор. — Есть разговор, Дин. Мне нужны кольца всадников. Надеюсь, ты их забрал? — А еще что тебе нужно? — выплевывает Дин, быстро вернув себе дар речи. Нарастающая злость этому весьма способствует. — Думаешь, после всего дерьма, ты можешь просто заявиться и что-то требовать? Как ты меня вообще нашел? И где Адам? — Адам в порядке. Он дома, с матерью. Я дал ему обещание. А свои обещания я держу всегда. Найти тебя было несложно. Ты слишком предсказуем, Дин. Печать Еноха скрывает тебя, но не дом твоего друга Бобби, — Михаил отвечает последовательно и размеренно, хотя и в обратном порядке. — А теперь, будь так любезен, принеси кольца. Я ограничен во времени. — Да пошел ты. Мне плевать, что тебе нужно и нафига. От меня ты ни хрена не получишь. Но могу угостить святым маслом. Тебе вроде понравилось, — ехидно добавляет Дин, борясь с желанием съездить Михаилу по лицу, а лучше и вовсе выместить на нем злость. Как раз Михаил заслужил как никто другой, но он остается архангелом и может ответить. Черт его знает, что именно может прийти ему в голову. Мысль, что он должен помочь Сэму, удерживает от резких действий, хотя кулаки чешутся. — Мне нужны кольца, чтобы освободить из Клетки брата. Прежде чем отказывать мне в помощи, подумай о том, что вместе с Люцифером там находится и Сэм, — голос Михаила становится холоднее, в нем чудится обвинение. Дин не знает, есть ли оно там на самом деле. Он захлебывается яростью. После всего Михаил все равно жаждет гребаной битвы. Убить пернатую суку хочется немедленно, и если бы он только мог и знал как, то не ждал бы ни секунды. — Ты реально думаешь, что я на это поведусь? Сэм отдал жизнь, сукин ты сын, чтобы остановить тебя и дьявола, и спасти наш мир. А теперь ты притаскиваешь сюда свою пернатую задницу и надеешься, что я помогу тебе с долбаным планом, которым ты одержим? Вали на… — Я не сказал ни слова о битве, Дин. Я сказал, что хочу вызволить брата из заточения. Наших братьев, если быть точнее. Мне безразличен Сэм, но он важен для тебя, — Михаил отвечает на гнев спокойствием, смотрит прямо в глаза и заставляет злость полыхать настолько ярко, что она будит даже остальные эмоции, заглушенные алкоголем и неискренним равнодушием до этого. Дин бьет с размаха, сильно. Удар мог бы выйти хорошим, но выходит только сильно ушибленная рука. Щека Михаила даже не краснеет. Костяшки пальцев ноют. Злость некуда деть. Отчаянно хочется громить все подряд. — Значит, собрался достать братца ради семейного воссоединения? — Можно сказать и так. Ты не знаешь, за что Люцифер был низвергнут с Небес на самом деле. Я тебе покажу, Дин. — Не вздумай меня лапать! Дин пытается уйти от касания холодных пальцев и вообще отодвинуться от Михаила как можно дальше, но дистанция слишком маленькая. Руки Михаила ложатся на виски и немного на щеки, а мысли наполняют картинки и образы. Два ангела будто сотканы из чистейшего света. Они парят над океаном, и он кажется на их фоне лишь небольшой лужицей. Шутливая схватка в воздухе заканчивается сплетенными крыльями. Наверное, это можно считать объятием, но это что-то намного более глубокое и близкое. — Что такое, Люцифер? — неожиданно спрашивает один из ангелов у другого. — Что печалит тебя? — Я люблю тебя, Михаил. Я так сильно тебя люблю. Но разве правильно это, любить тебя больше, чем люблю я отца нашего? Он будет рассержен, если узнает, и верно накажет меня, — понуро отвечает второй ангел и даже его сияние становится тусклее. — Все будет хорошо, Люци. Мы придумаем что-нибудь, — успокаивает первый ангел. Яркое воспоминание обрывается резко. Дин мотает головой. Руки Михаила продолжают ее держать, а в мыслях уже крутятся новые картинки, которые становятся все более четкими. Медленно приходит понимание, что только что он видел Михаила и Люцифера в далеком прошлом. Дин задыхается от эмоций, кажется, чужих. А новая сцена уже тянет в себя. — Мне нужно отлучиться по делам. Я могу доверить тебе присмотр за Небесами и твоими братьями, Михаил? — Разумеется, отец. Как и всегда, — заверяет Михаил и чувствует себя неуютно под пронзительным взглядом. Кажется, что отец знает и видит все. Обычно так и есть. Михаил всем существом хочет верить, что могут существовать исключения из правила. — Ты уверен в этом? — новый вопрос отца хоронит надежду. — Да. Я не подведу тебя, отец, — заверяет Михаил, гадая, какое наказание ждет его и Люцифера. — Я рад это слышать, Михаил, — отец будто смягчается, но остается строгим. — Ведь именно ты мой самый послушный и преданный сын. — Конечно, отец, — четко, как требует отец, подтверждает в ответ Михаил, ощущая себя сбитым с толку. — Когда отец поручил хранить метку именно Люциферу, я утвердился в мысли, что он все знал. Дин ощущает себя потерянным между воспоминаниями и реальностью, своими и чужими чувствами, и не может сообразить, говорит Михаил в его мыслях или наяву. Найти ответ помогает язык, на котором слова сказаны. Это не резкое звучание, видимо, енохианского языка, который он почему-то понимал, это привычный и родной английский. — Решил, что парочка наспех сфабрикованных картинок заставит меня тебе поверить? — выпаливает Дин и изо всех сил старается собрать мысли в кучу. — Ты чувствуешь, что это не ложь, Дин, — безразлично возражает Михаил и продолжает свою мысль: — Метка влияла на Люцифера. Она… — Какая еще метка? — прерывает Дин. — Верно, ты же не знаешь. У моего отца была сестра. Там, где он был Светом, она была Тьмой. Они были у истоков начала. Когда отец стал создавать миры, она разрушала их. Для того чтобы остановить ее, отец создал нас — архангелов. Была битва. Мы не могли убить Тьму, но могли ее заточить. С большим трудом, но мы сделали это. Метка стала ключом и замком от ее темницы. Кто-то должен был ее хранить. Отец поручил это Люциферу. Он говорил, что выбрал своего любимого сына, но на самом деле знал, что Тьма сможет влиять на Люцифера через метку. — Чудная семейная история, — Дин растягивает губы в неискренней, саркастичной усмешке. — А я-то думал, это у меня проблемы с предками. И что, пытаешься доказать мне, что твой братец съехал к чертям из-за влияния какой-то там тетушки? — Тьма сумела обострить лучшие качества Люцифера и обратить их против него же. Гордость стала гордыней, уверенность — надменностью, стремление учиться превратилось в желание бунтовать. А потом отец создал людей и повелел нам преклониться перед вами. Тогда Люцифер открыто возразил ему. — Не смог пережить появления новых детишек у папочки? — ядовито бросает Дин, стараясь не вспоминать, как сам отреагировал на существование Адама. — Дело было не в людях, Дин. Создай их отец и посели отдельно, Люцифер, возможно, просто проявил бы к ним интерес, как проявлял ко всем творениям отца ранее. Дело было в необходимости склониться перед ними. Отец отлично знал, куда надо ударить, чтобы из искры разгорелась буря. — Ты что, убеждаешь меня, что Бог специально создал дьявола? Ты, праведный святоша, помешанный на папочке и его великом плане? Конечно, я тебе верю. Держи карман шире. Не знаю, зачем ты развел здесь этот цирк, но мне плевать. Вали… — Это стало нашим с Люцифером наказанием. Он был изгнан на Землю, мы были разлучены. Я не посмел пойти против отца, опасаясь не за себя, но за то, что он может сделать с Люцифером еще. Хотя, возможно, я лукавлю, и страх присутствовал за нас обоих. Если бы я не нашел Люцифера на Земле, быть может, отец бы ограничился имеющим срок или бессрочным изгнанием, но… Моя тоска была слишком сильна. На Земле мы стали ближе иначе. Мы были уверены, что соблюдали осторожность, встречаясь только в отсутствие отца, но это было чересчур самоуверенно. — Иначе? — Дин сглатывает, со скрипом понимая, что смыслов тут немного. — Проехали, — быстро добавляет он, когда Михаил открывает рот для ответа. В мыслях хаос. Поверить Михаилу невозможно. Но чутье молчит, не дает сигналов ни о лжи, ни об опасности, а Дин не может избавиться от мысли, что на выдумки ангелы слабы. Захария еще демонстрировал какую-то фантазию, но даже он всегда прямо проявлял себя как того, кто стоял за очередным фарсом. Кас и вовсе прост и прямолинеен как одноцентовая монета. Хочется остаться в одиночестве и переварить всю информацию, чтобы решить, верить ли Михаилу. Дин заставляет себя думать. Очевидное объяснение всему на поверхности: Михаил хочет провести битву и ради этого готов пойти на все. Для битвы нужен Люцифер, а значит, его надо вызволить из Клетки. Все выглядит логично. Но слишком многие мелочи не лезут в общую картину, хотя Дин старательно пытается их в нее впихнуть. Если бы рядом был Сэм, он бы уже во всем разобрался, но его нет. Дин поджимает губы. В голове легкий гул после выпитого виски. Это не помогает быстро и трезво размышлять. Михаилу нет смысла вести с ним разговоры. Кольца всадников точно являются артефактами, и Михаил может их просто найти. В конце концов, Кас находил всякие штуки по всему миру, а Михаил архангел, возможности которого больше. Должно быть что-то еще. — Дин… — Погоди, дай я угадаю, — останавливает Дин, когда в голову приходит догадка. — Тебе нужны не только колечки, но и я в качестве шкурки? — Что? — Михаил выглядит удивленным. — Нет, Дин. Мне нужны кольца, поскольку открыть Клетку тем способом, каким я собирался, не получится. Остаются кольца. Это не лучший способ, Люциферу будет непросто выбраться, но оказать ему достаточную помощь я смогу и пребывая в этом сосуде. Он подходит мне достаточно неплохо. Думаю, твой вопрос продиктован недоверием. Я тебе кое-что покажу. — Не… Дин не успевает произнести больше ничего, когда они летят и оказываются совершенно в другом месте. Сориентироваться быстро сложно, а от перемещения немного мутит. Взгляд цепляется за окно, которое ярко светится. Дыхание перехватывает. В комнате небольшого дома Адам с матерью немного суетливо накрывают стол. Видимо, у них поздний ужин. Они выглядят счастливыми, много улыбаются и постоянно ищут тактильного контакта друг с другом. Горло жмут непрошеные слезы. Решение просто приходит. Может, это все фарс ради единственной цели, и верить Михаилу нельзя. Хотя не каждому человеку под силу продумать подобную многоходовку, куда уж ангелу. Дин думает, что на самом деле ему уже наплевать. Чутье все еще молчит, а жизнь без Сэма утратила всякие краски. И если есть хоть крошечный шанс вернуть брата, он должен попытаться. — Возможно, это убедит тебя хотя бы в том, что я действительно выполняю свои обещания, Дин, — спокойно роняет Михаил. — Или это наживка, чтобы я тебе поверил, — цинично хмыкает Дин. — Да пофиг. Твоя взяла. Получишь цацки, но у меня есть условия. — Почему я не удивлен? — Михаил, кажется, возводит взгляд к небу. Дин замечает это боковым зрением. Есть в жесте что-то совсем простое, привычное и человеческое. Это невольно делает атмосферу немного мягче. — Я слушаю, Дин. Уверен, в разумных пределах мы сможем договориться. — Я иду с тобой, это раз. Ты сделаешь все, чтобы Сэм не пострадал, это два. И мне плевать как, но ты убедишь своего братца убраться из Сэма и оставить его в покое, — Дин выдает все на одном дыхании и напрягается в ожидании ответа. — Это все? — уточняет Михаил будто удивленно. — Хорошо. Ты можешь пойти со мной. Я ничем не наврежу Сэму, а в случае крайней необходимости исцелю или воскрешу его. Я договорюсь с Люцифером о том, чтобы он использовал другой сосуд. Даю тебе слово. Как люди говорят, по рукам? — Ага, — автоматически подтверждает Дин, не ожидая такой легкой победы. Мысли о ловушке возвращаются, но уже все равно. Если Михаил блефует, Дин не видит, что потеряет в итоге. Без Сэма даже судьба мира волнует не так сильно, как должна бы. — Просто нафига? Если ты не втирал мне пургу, то какого хрена ты носился с планом и всей этой фигней? — Все это время отец продолжал присматривать за нами. Меньше, чем за тобой и Сэмом, но тем не менее. Он ждал исхода, — Михаил отвечает не сразу и говорит очень сухо. — Возможно, финал его разочаровал, но он его получил. Ныне он покинул Землю. Очевидно, отправился в какой-то другой мир, где история сложилась или сложится интереснее. — Погоди, погоди, чего? Другой мир? Какой еще?.. — Дин, все это крайне долгая история, которую я собирал по крупицам столетиями, а окончательно сложил для себя после нашей с тобой встречи в прошлом в 1978 году. Рассказ может подождать. Где кольца? — требовательно спрашивает Михаил. — Так не терпится? — Дин язвит скорее по привычке, чем из желания это делать. — В Клетке, как и в Аду, время идет иначе. На Земле проходят дни, в Аду — месяцы, а в Клетке — годы. — Черт, — бормочет Дин, когда ответ Михаила доходит. Желание ерничать исчезает без следа. От одной мысли, что Люцифер мог сделать с Сэмом за время, что прошло уже, к горлу подкатывает тошнота. Верить в адекватность дьявола даже после всего, что он узнал, Дин готов не слишком. Он сам хватает Михаила за руку и скороговоркой добавляет: — Нам надо обратно на свалку к Бобби. — Прекрасное место для хранения важных артефактов, — замечает Михаил, и не понять, ирония это или нет. Маленький матерчатый мешочек, запрятанный рядом с нерабочим двигателем в старой полуразвалившейся машине, Дин достает быстро. Рука не дрожит, когда он протягивает его Михаилу. Тот даже не заглядывает внутрь, только кивает. — И чего мы ждем? — торопит Дин. Воображение подстегивает, рисуя ужасные картины, которые могли случиться в Клетке за годы. Хотя мысль, что если Михаил оказался вменяемым, то и Люцифер может быть не таким, каким они привыкли считать, настойчиво крутится в голове. И даже слегка успокаивает, хотя Дин категорически отказывается ее принимать. — Очевидно, посещение кладбище ночью тебя не смущает, — констатирует Михаил и легко касается его плеча. — Чувак, да я так полжизни делал, — с нервной нотой фыркает Дин и ехидно добавляет уже в полете: — А ты боишься?***
— Боже, — выдыхает Сэм и проводит рукой по лицу. Очередные воспоминания Люцифера горькие и болезненные настолько, что даже крика кажется мало. Сэм понимает, что они последние потому, что отражали заточение в Клетку. Он не может объяснить, откуда у него уверенность, что из будней заточения Люцифер не покажет ему ничего, но она есть. — Он самый, собственной персоной, — подтверждает Люцифер и кривит губы в подобии усмешки. — Папуля зашвырнул меня сюда, а потом гордо представил ангелам Михаила как того, кто меня победил. Он же не мог оставить стадо без присмотра пастуха, которого будут достаточно бояться, чтобы слушаться беспрекословно и не роптать. — Я… Дай мне минуту, — просит Сэм. Люцифер никак не реагирует, но и не продолжает говорить. Да и схема отработана ими давно. Сэм прикрывает глаза и невольно вспоминает, как не выдержал давящей, жуткой тишины и все-таки заговорил с Люцифером. Как первое время: дни, недели, месяцы — не понять, он ждал подвоха и удара от Люцифера в любую секунду. Первые, совсем короткие разговоры без смысла потихоньку стали дискуссиями, а затем и долгими беседами. Сэм вздыхает. Известную историю с совершенно неизвестной стороны он принимал долго и трудно. Иногда кажется, что не может принять до сих пор. «История братьев, которые любили и предали друг друга». Как часто он вспоминал эти слова Гавриила, узнавая, насколько на самом деле любили, и о том, что никакого предательства между ними и не было. Оно было, но от того, кого они почитали и буквально боготворили — от отца. Мыслей невыносимо много, они путаются. Так каждый раз после просмотра воспоминаний, которые Люцифер выдает ему дозами, утверждая, что это ради сохранения его же рассудка. Но привыкнуть Сэм все равно не может. Виски слабо ноют. Сэм упрямо пытается сортировать мысли. Сходство между ними, архангелами и сосудами, больше невозможно отрицать. Но теперь это не пугает. Бог — такой же нерадивый отец, как любой земной. Эту истину принять сложнее всего. Но получается неплохо. Сэм чувствует, как давит адреналин. Сейчас, увидев позорную и постыдную не для Люцифера, а для его отца сцену заточения в Клетку, Сэм думает, что мог бы двинуть и Богу, и не пожалеть об этом. Их творец не был злом. Конечно нет. Но его ошибки из-за масштабности выглядели воистину ужасающими. Сэм трет виски. Легче станет совсем скоро. Возможно, это Люцифер каждый раз смягчает для него последствия прямого соприкосновения с его сущностью. А может, притупляются эмоции по мере переваривания информации. Но легче всегда становится довольно быстро. — Что, Сэмми, уже не думаешь, что поболтать со мной было такой уж хорошей идеей? Конечно, Люцифер точно знает момент, когда говорить уже можно. Сэм ловит себя на желании нервно рассмеяться. Он не имеет представления, сколько они уже сидят в Клетке. Кажется, действительно вечность, как Люцифер и предупреждал. Но он все еще отлично помнит, с какой данностью они сюда попали. Дьявол был для него худшим врагом. Теперь он не друг, нет. Он кто-то настолько близкий, что иногда Сэм с ужасом думает, что больше не может ответить на вопрос, кто ему ближе: Дин, про которого он не забывал ни на минуту и невыносимо тосковал, или Люцифер, с которым им теперь даже слов не нужно, чтобы понимать друг друга. — Мне очень жаль, Люцифер, — Сэм качает головой и не может подобрать те самые слова. — Непросто понять и принять сам факт, что родители могут ошибаться, не обязаны быть идеальными, могут не понимать, что лучше для тебя. Но в случае вашего с Михаилом отца… Ошибки его уровня — это… — О, он не ошибается, Сэмми. Он ведь Бог. Он не может быть неправ. Даже если обижен на сестричку за то, что она сломала его игрушки, или на сыновей за то, что они посмели любить друг друга больше, чем его, — в словах Люцифера угадывается ирония, но ее так сильно перебивает боль, что выдержать это невозможно. Сэм душит любые сомнения и обнимает Люцифера за плечи. О, как же это странно и… идеально правильно. Сэм ловит себя на желании стать для Люцифера кем-то, кто может показать ему нормальное отношение, кем-то, от кого тот примет утверждение, что он в порядке и абсолютно нормален, даже если его всемогущий, всезнающий и всесильный отец считал иначе. — Кто угодно может быть неправ, — твердо возражает Сэм. — Я, ты, Михаил, мой отец, Бог. Неважно. Ошибку может допустить каждый. Важно только то, осознаешь ли ты ее, и что ты будешь делать дальше. Твой… отец, очевидно, не учитывает право на ошибку для себя потому, что творец всего. Но это не значит, что он прав. — Знаешь, Михаил… Он просто был для меня всем, что я знал, видел. Я мог говорить с ним, изводить его вопросами, исчезать, чтобы исследовать что-то самому, и получать суровые отповеди за это, но чувствовать его волнение. Старик… Он был. Где-то был, но не с нами. Он появлялся так редко, что иногда я не был уверен, что видел его на самом деле. Он спрашивал с Михаила, бегло оглядывал дом и исчезал снова. Так странно ли, что он потерял пальму первенства в моем списке симпатий? — Я понимаю, Люцифер, — заверяет Сэм, едва повисает тишина. Они словно берут какой-то новый барьер доверия, и Сэм боится испортить момент, но не проявить поддержку тогда, когда она точно необходима — это намного страшнее. — Наши истории — отражение, помнишь? — мягко спрашивает Сэм. Люцифер поворачивает голову и смотрит ему в глаза. Необычно ли обнимать как бы себя, но при этом совсем нет? Сэм не знает. Он просто сжимает руки чуть сильнее. Люцифер словно ломается. Сдается, но ни как проигравший, а как тот, кто больше не в силах отказываться от светлых чувств только потому, что они могут причинить самую большую боль. Наверное, если бы они могли, они бы плакали. Но им не положено. Гордость не дремлет. И пусть увидеть их некому, но они не готовы увидеть такими друг друга. Это совсем другая грань слабости и ступень открытости. Сэм думает, что ее Люцифер мог бы перейти с Михаилом, возможно, но не с ним. Это кажется правильным. Сэм неспешно и очень осторожно гладит Люцифера по спине. Тот не сопротивляется, не отпускает шуточки и незаметно как-то расслабляется. Он принимает заботу, пусть и своеобразную, и от этого хочется радостно кричать. Сэм чувствует, что успокаивается и сам. Они сидят долго, наверное, очень долго. Но время больше не имеет значения. Как и то, насколько странно выглядит то, что всесильного архангела, дьявола, чей образ давно нарисован исключительно черными красками, утешает обычный человек. Какое-то резкое движение, изменение в окружающей обстановке становится полной неожиданностью. Сэм понимает, что успел почти задремать, и резко вскидывает голову, когда чувствует сильный ветер. Он не может поверить своим глазами, но короткий взгляд на изумленное лицо Люцифера убеждает, что ему ничего не мерещится. Клетка открыта. Сэм не может понять, что чувствует.***
Все так просто, что должно насторожить только этим. Чутье молчит. Дин сжимает пальцами переносицу. Михаил бросает соединенные кольца на траву почти в том месте, где они лежали тогда, и четко произносит короткое заклинание. Пропасть открывается быстро и выглядит жутко в ночи. Ветер почти сбивает с ног. — И все? — Дин кричит, не особо надеясь быть услышанным, и только потом вспоминает, что у Михаила ангельский слух. — Они просто выберутся? — немногим тише добавляет он. — Это не будет просто, Дин, — Михаил голос не повышает, но слышно его отлично. — Это не самый… скажем, удобный способ открытия Клетки. Люциферу придется приложить усилия, чтобы покинуть ее. В данной ситуации хорошо, что он находится в своем истинном сосуде. Но этого может оказаться недостаточно. Я попробую ему помочь. — Стоять, — выкрикивает Дин, когда Михаил подходит к самому краю бездны, которая словно только и ждет очередную жертву, чтобы забрать. — Если ты навернешься вниз, то или я чего-то не догоняю, или ты уже ничем им не поможешь. Из бездны вырывается столп света. Дин замирает. Свежи воспоминания о том, что произошло в монастыре. На этот раз он выпускает дьявола собственными руками, пусть и не буквально. Сомнения в происходящем и мотивах Михаила одолевают с новой силой. Дин забывает о них, когда взгляд падает на лицо Михаила. В невозможно ярком для ночной темноты свете рассмотреть легко все, самые мелкие детали. Но нет необходимости напрягаться. На лице Михаила очевидной печатью лежит безумная надежда. Дин облизывает губы и думает, что это он понимает. При мысли, что он вновь увидит Сэма, внутри все переворачивается. Непонятно только, что делать, если Люцифер все-таки сделал с ним какое-то дерьмо. Свет исчезает резко. Дин вертит головой, но нигде не видит высокой фигуры Сэма. Потенциальная проблема в один момент перестает иметь значение, когда появляется реальная. Михаил мрачнеет. После яркого света рассмотреть что-то сложно, но уловить эмоции легко. От Михаила разит чем-то тяжелым и отчаянным. — Я должен полететь ему навстречу, — бросает Михаил утверждение. Это не предложение для обсуждения, все четко и понятно. Странно уже то, что Михаил хотя бы держит в курсе своих планов. — При падении нет необходимости преодолевать сопротивление Клетки. — Ага. Но при взлете есть, так? — быстро приходит к очевидному выводу Дин. — Твой братец уже не осилил, а ты надеешься справиться? — Я не оставлю его там, — в голосе Михаила появляется злость, но быстро исчезает. — Каждая попытка выбраться будет делать его слабее. Я смогу ему помочь. — А если нет? Мне что, канат вам бросать? — зло огрызается Дин, лихорадочно соображая, что предпринять. Страх не увидеть Сэма мешает, но толковая мысль оказывается очевидной. Дин нервно облизывает губы снова и не спешит ее озвучивать. Сейчас острее, чем раньше, кажется, что Михаил все спланировал. Только у чутья мысль подтверждения так и не находит. — А если нет, то тебе забрать кольца, вернуть принадлежащее Смерти его хозяину, и жить дальше, Дин, — спокойно отзывается Михаил после несколько секунд тишины и шагает еще ближе к краю пропасти, из которой вновь начинает подниматься слабый свет. Несложно догадаться, почему Михаил так спокоен. Если быть с братом его настоящая цель, то быть вместе в Клетке — это точно лучше, чем не быть совсем. Дин стискивает зубы. Он понимает, но категорически не желает мириться с мыслью, что Сэм не вернется к нему. Больше сомнений нет. — Да, — громко выпаливает Дин. — Я рад, что мы поняли друг друга. Когда… — Я говорю тебе «да», — зло вносит уточнение Дин. — Проклятье, почему все пернатые такие тормознутые? — Что? — Михаил разворачивается и делает несколько шагов к нему. — У тебя еще и со слухом проблемы? Да. Да, я согласен, черт побери, побыть ангельским гондоном. Тебе еще доступнее или дошло? Если я догоняю, как работает эта херня, ты должен быть сильнее, если… Ну, типа заберешься в меня. — Да, — словно эхом соглашается Михаил. Свет ослепляет. На этот раз точно и абсолютно. Это так выбивает из колеи, что многим позже Дин понимает, что он исходит не из бездны. Что-то меняется, но сообразить, что именно, сразу сложно. Думать вообще сложнее обычного. Дин не обольщается, понимает, что он никогда гением мысли и не блистал, но сейчас сложно составить в мыслях даже простое предложение. — Эмм… Михаил? — настороженно зовет Дин, когда не видит уже знакомую взгляду фигуру поблизости. От мысли, что пернатый засранец, оказавшийся полным сюрпризов, все-таки сиганул в бездонную яму, хочется убивать. Дин вертит головой. Движение чувствуется странно: своим и чужим одновременно. Догадка пронзает молнией. — Верно, Дин. Я решил воспользоваться твоим любезным и актуальным предложением, — голос раздается сбоку, он его собственный, и Дин почти вздрагивает. — Да ладно, чувак, ты просто залез в меня и?.. Почему я еще вообще себя чувствую? — ошарашено интересуется Дин, ярко вспоминая, с каким трудом Сэм взял верх над Люцифером. — Я не собираюсь вредить тебе, Дин, или же причинять лишние неудобства. У нас с тобой общая цель. Нам стоит сосредоточиться на ней. Постарайся не мешать мне, когда я заберу контроль на себя полностью, — предупреждает Михаил и быстро идет к краю зияющей бездны. Дин теряется, не успевая понимать, принадлежит очередное движение ему или Михаилу. Он продолжает все видеть, слышать, чувствовать. И лишь когда они летят вниз, восприятие себя меняется. Это контролируемый полет, а не бессмысленное падение. И хотя он ощущает каждую реакцию своего тела, сейчас оно принадлежит не ему. Дин думает, что это не цена за возможность спасти Сэма. Они должны лететь во тьму, но летят навстречу свету, который поднимается из глубины пропасти. Люцифер точно пытается выбраться снова. Дин готов молиться, чтобы Михаил смог помочь. Ради Сэма и совсем чуть-чуть ради надежды, которую видел на лице Михаила и чувствует сейчас. Разобрать, кому из них двоих она принадлежит, невозможно, но кажется, что она общая. Сосредоточенное и напряженное лицо Сэма — это лучшее, что он видел за долгое время или вообще в жизни. Дин убеждается в этом, как только различает фигуру брата в столпе ярчайшего света. Михаил хватает Сэма за руку. Хотя, наверное, Люцифера, но плевать. Главное — выбраться из ямы, которая напоминает сверхмощный пылесос. Дин понимает проблему, как только они меняют направление полета. Продираться наверх — все равно что пытаться преодолеть сокрушительный вал. Какое-то расстояние они борются вместе, Дин чувствует. Но дальше их тянет Михаил. Страх, что ему не хватит сил, парализует. Дин ощущает облегчение только от того, что от его состояния хотя бы ничего не зависит, оно не может помешать. Отступать Михаил не умеет. Дин понимает это, когда они все вместе падают на землю. Пропасть закрывается через какое-то время. Наступает тишина, только Сэм — или Люцифер — шумно и тяжело дышит рядом. Хотя дьяволу воздух не нужен, а значит… Дин не чувствует ни капли сил, забывает, что тело контролирует Михаил, и тянется к Сэму, желая коснуться хоть мельком и убедиться, что все реально.***
Прощаться с надеждой на обретение свободы, которая вдруг оказывается так близко, — это больно. Сэм старается контролировать эмоции, потому что Люциферу они точно не помогут, но это бесполезно — они чувствуют одинаково. И также одинаково они не готовы сдаться, вопреки разочарованию. Люцифер летит вверх вновь, едва оправившись от жесткого падения. Клетка словно становится жадным чудовищем, которое не собирается выпускать свое. Преодолевать сумасшедшее сопротивление сложнее с каждым ярдом. Но каждый отвоеванный, преодоленный ярд дает силы и закаляет упрямство. На третьей попытке Сэм с ужасом понимает, что он не выгребут. Ослаблен ли Люцифер долгим заточением, или дело в чем-то еще, но ему не хватает сил. Сэм хочет помочь, но не представляет, как это сделать. Он и без того старается максимально поддерживать и желать с Люцифером в унисон. Свет сверху — это сюрприз. Приходит глупая мысль о свете в конце туннеля. Сэм яростно ее отметает. Они не погибнут так. В самом худшем случае — они просто рухнут обратно в Клетку и продолжат проводить там вечность. Ведь так? Утверждение шатается, когда Сэм ощущает что-то странное. Достаточно одной секунды, чтобы понять, что кончики крыльев Люцифера горят. Это катастрофа. А еще Сэм пугается, что это больно, а он не знает, чем помочь, да и не факт, что может. В то, что в свете сверху — спасение, хочется поверить до слез на глазах. Когда Сэм видит Дина, он чувствует только отчаяние. Очевидно, у него галлюцинации, а это плохой знак. Или, может, они уже успели погибнуть, а он и не заметил. Клетка не просто путает и меняет восприятие, она полностью сбивает ориентиры. Сэм четко понимает это именно сейчас, когда они отчаянно пытаются вырваться из ее безжалостных пут. — Миши… — тихий, едва слышный шепот Люцифера разбивает сердце, но проясняет разум. Сэм внезапно все понимает. Дин не мерещится, он впустил Михаила. У Дина оставались кольца всадников. Очевидно, как-то Михаил и Дин договорились и теперь пытаются их спасти. Отчаяние уступает облегчению, и только в груди больно щемит. Контроль над телом у Люцифера, но все эмоции Сэм ощущает прекрасно. Дин все-таки пришел за ним. Михаил все-таки пришел за своим Люци, как называл его в одном воспоминании. Кажется, плакать, послав к черту гордость, самое время. Но выбраться намного важнее. Сэм вцепляется в протянутую руку Дина, а может, Михаила, изо всех сил. Сейчас неважно, кто именно дарит им надежду. Люцифер осиливает лишь половину пути, как и прежде. Но теперь он больше не один. Сэм еще никогда не видел на лице Дина такой смеси напряжения и отчаяния, как мельком видит все то время, что они борются с воздушной мясорубкой. Клетка не просто не хочет отпускать, она, кажется, напоследок хочет отобрать хотя бы душу или благодать. Сэм не может сказать, что оказывается сильнее: общее упрямство или любовь. Но они падают на землю. Обычную, холодную, частично заросшую пожухлой травой землю. Неподалеку от них оказывается полуразрушенное старое надгробие. Сэм хватает губами воздух. Тот не такой уж и свежий, но после Клетки кажется чистейшим до горечи. Видимо, Люцифер частично уступает ему контроль. Или ему не хватает сил его удерживать. Или они держат его сообща. Сэм понятия не имеет, что и как. Он чувствует Люцифера, который вымотан, но все же достаточно в порядке, и сейчас этого достаточно. Жадное чудовище не смогло их удержать, поглотить. Они на свободе. Он снова на Земле, с Дином. Слезы так и не приходят, но улыбка — да. Она дрожащая и робкая, но Сэму кажется, что самая счастливая за всю его жизнь.***
Дин не понимает, касается он руки Сэма, или это Михаил касается руки Люцифера. Это все пиздец как странно, но даже не злит. Сэм здесь, с виду он в порядке, и даже слабо улыбается. Дин уверен, что это улыбка принадлежит именно брату, а не Люциферу, различить очень легко. Все остальное может идти на хер. Ладони сплетаются. «Дин, я выполню все, что обещал тебе. Но прямо сейчас… Позволь мне хоть несколько минут с Люцифером», — Михаил неожиданно обращается мысленно, и в этом столько просьбы, сколько от него невозможно представить. — Да я-то что?.. — растерянно бормочет Дин ответ вслух. — Валяй уже, что ли. Он не теряет ощущения и продолжает все видеть, но теперь это в полной мере со стороны. Дин чувствует себя странно. Он просто зритель, он не участвует в процессе, но будто его часть. Сэм и Люцифер точно договариваются до чего-то подобного, судя по тому, что бросив только взгляд, Дин видит уже не Сэма. Вопросов в голове много, особенно о дьяволе. Дин просто не может так быстро заставить себя перестать считать его врагом. Но за время пути из Клетки, который занял будто вечность, он успел увидеть достаточно, чтобы понимать, что Сэм и Люцифер поладили между собой. Наверное, это не должно удивлять. У Люцифера были годы, чтобы показать или рассказать Сэму свою настоящую историю. Дин трясет головой. Может жест только в мыслях, плевать. Ему кажется, что мозг сейчас взорвется от избытка информации. Отвлечься на наблюдение за Михаилом и Люцифером — не самая хреновая идея в ситуации. Это не шибко красиво, но Дин затыкает совесть мыслью, что Михаил понимал, на что шел. — Миши, — хрипло зовет Люцифер, и это, наверное, какой-то условный сигнал между ними. Михаил оказывается рядом с Люцифером немедленно и касается рукой его щеки. Они смотрят друг другу в глаза. Мысли Михаила Дин не слышит, но подозревает, что слова этим двум не нужны. Внутри ворочается обида, что он с Сэмом сейчас быть не может, но в горле застревает неуверенный смех. Со стороны все обманчиво видится так, что они как раз есть. Тема с сосудами кажется странной, как никогда. Дин вдруг четко понимает, что Михаил не пытался остановить Сэма по-настоящему, когда тот падал в Клетку. Он лишь делал вид, потому что так отец получал свой финал, пусть и слитый, а Михаил в дальнейшем — возможность вернуть Люцифера. Разозлиться бы за все дни, которые он сам провел, захлебываясь отчаянием в доме Бобби, но Дин не может. Он понимает, черт бы его все побрал. — Он ушел, Люци, — шепчет Михаил, который успевает помочь Люциферу сесть, не отрываясь, гладит его лицо и прижимается своим лбом к его лбу. Дин облизывает губы. Это дико видеть со стороны. Он никогда не касался Сэма в таком смысле, даже не думал об этом. Неизвестно почему, сейчас это не вызывает ни протеста, ни отвращения. Зато вызывает… интерес? Дин гонит странную мысль. Это бред, влияние момента или Михаила, который рядом с Люцифером свои чувства в узде держать точно не может. — Старик? — неверяще уточняет Люцифер и цепляется за руки Михаила. — Просто свалил? Ты уверен? — Джошуа сказал, что больше его нет на Земле. Да и зачем ему оставаться? Возможно, он получил не тот финал, который хотел… — Но он его получил, — с отвращением заканчивает Люцифер, а затем неожиданно тянет Михаила к себе еще ближе и отчаянно, жадно целует. — Какого хрена? — выпаливает Дин, забыв, что слышать и слушать его некому. В общем-то, это предсказуемо. Михаил прямо говорил о том, какие отношения связывали их с Люцифером. Только Дин не может избавиться от впечатления, что смотрит на себя и Сэма, и это вызывает какие-то дикие эмоции. Нужно просто не смотреть. Точно, это выход. Дин почти отворачивается, но цепляется взглядом за то, с какой болезненной жаждой Михаил касается Люцифера, гладит его руки, спину, пробирается ладонями под футболку. Он, кажется, слегка одержим. Он словно хочет надышаться тем, чем невозможно. Дин знает, что вся романтическая чушь о глубокой близости — это просто не его. Вот снять красивую девчонку и зажечь с ней как следует — это его тема. Но сейчас в голове крутятся такие неожиданные, почти поэтичные сравнения и мысли, что Дин твердо решает, что с этим дерьмом пребывания в одном теле надо завязывать. Хоть и из-за того, что он не чувствует никакого положенного отвращения. Это гребаная проблема. — Дин, — голос Сэма как гром среди ясного неба и удар под дых одновременно. Дин резко поворачивает голову. Сэм стоит рядом и здорово смахивает на призрака. В голове крутится какая-то фигня о проекциях и выходе души из тела. Оглушает вдруг понимание, что он осознает где-то себя, раз может определить, что Сэм стоит рядом. Дин опускает взгляд. Все становится странным до дикости. — Я долбанный призрак, — бормочет Дин. — Ну, приехали. — Ты не призрак, — Сэм улыбается и подходит ближе. Его не коснуться, не обнять, поздравляя с возвращением, но с ним можно говорить. Дин думает, что только поэтому можно спустить Михаилу на тормозах то, что несколько минут, которые он попросил, затянулись. Неожиданно раздается чувственный стон. Дин с ужасом узнает свой голос. Он твердит себе, что должен смотреть только на Сэма, но все равно поворачивает голову. Люцифер и Михаил лежат прямо на земле и упоенно целуются. Их одежда в полном беспорядке, а на мир вокруг им, кажется, полностью плевать. В голову приходит мысль, что он хорошо смотрится сверху, и Дин психует. Это все перебор. Руки Михаила, беззастенчиво исследующие тело Люцифера. Его руки! Жаркие, глубокие и жадные поцелуи, которые ни Михаил, ни Люцифер явно не собираются прекращать. Их с Сэмом тела! Возбуждение, которым разит так сильно, что оно пропитывает даже воздух. Это все чертовски перебор! Дин сжимает кулаки. Он должен что-то сделать. Например, перехватить контроль, а если получится, то вышвырнуть Михаила из своего тела. Прекратить этот сюр любой ценой. Дин не может понять, чего ему не хватает, чтобы так и поступить. Желания? Мысль добивает вконец. — Ладно, Сэмми, хрен его знает, призраки мы там или нет, но вот это дерьмо, — Дин не смотрит в сторону Михаила и Люцифера, но тычет в нее пальцем и втягивает в себя воздух, когда слышит еще один продолжительный стон, — надо прекратить. — Дин, слушай, я понимаю, что это… странно. Но они тысячелетия… Может, дадим им немного времени? — заискивающе спрашивает, предлагает и просит одновременно Сэм. Кажется, он и до своего фирменного щенячьего взгляда готов дойти. Дин сглатывает, глядя на Сэма. Щеки вдруг жжет. Темнота радует как никогда. — Мне тоже немного странно… видеть такое. Но… вообще-то, все не так плохо. — Да ладно, — бросает Дин и отводит взгляд. Голос почему-то проседает. — Ты вообще понимаешь, о чем болтаешь? — Вполне, — Сэм жмет плечами и отвечает быстро. — Я… А хотя знаешь, сейчас не лучшее время… неважно. Просто давай не будем им мешать. — Ну, чудесненько, — Дин растягивает губы в натужной улыбке и глотает сально-саркастичную шуточку о помощи только из-за нежелания ругаться с Сэмом. Взгляд деть некуда. Смотреть на надгробия не хочется, на Сэма — не можется. Дин убеждает себя, что только поэтому он смотрит на Михаила с Люцифером, наплевав на то, что это точно какое-то извращение. Слегка светящие сплетенные тела, нежность касаний, страсть поцелуев, разделенные чувства, — ничего из этого извращением не выглядит. Отвращения все еще не вызывает. Даже пугать и то перестает. Дин отрешенно думает, что вообще-то они с Сэмом красавчики, обреченно стонет и садится прямо на землю. Он не может вмешаться. Только не так и не сейчас, Сэм, как всегда, прав. Что из всего этого получится, теперь неизвестно даже Богу, но влезть сейчас — это вообще никак. Что-то меняется рядом. Дин не чувствует физически, но улавливает что-то непонятное и поворачивает голову. Сэм сидит рядом. Дин опускает взгляд. Сэм накрывает его ладонь своей, и хотя касание не материальное, оно ощутимое. Дин плотно сжимает губы. Черт его знает, что из всего этого выйдет. Но мир спасен, архангелы оказались не такими уж и мудаками, Бог, похоже, свалил в неизвестном направлении снова, а они все еще братья Винчестеры, которые вместе и могут продолжать охотиться на тварей. Это намного больше, чем было у него еще вчера. Это почти привычный порядок вещей. Сбоку доносится новый стон. Или два, слитые в один? Дин не смотрит туда. Он смотрит на Сэма и не отнимает свою призрачную руку.