Грудь

      Когда Джинн снимает свой плащ, оставаясь в одной рубашке, Лиза не может сдержать свои чувства. В груди разливается приятное тепло — они, наконец, дома. С Джинн вообще слишком сложно это чувство сдерживать: у Лизы было несколько интрижек в Академии, было несколько девушек и после, в Мондштадте, но никто из них не грела душу, как это делала Джинн, потому что Джинн — это дом, это разговоры в покоях перед сном, это лёгкий флирт в библиотеке, когда действующей магистрке нужно взять книгу, это «даже солнце село, моя любимая женщина, нам домой пора».       Это до невозможности красивая грудь. Лизе приходится несколько раз себе напомнить, что она уже взрослая женщина, что Джинн — её жена, что они не юные студентки Академии, которые обнимаются где-то в коридорах и молятся всем архонтам, чтобы не поймали, а потом, после занятий, неловко смотрят на тела одна другой в съемной квартирке у самых корней дерева. Это не сильно помогает.       Джинн последний раз проводит полотенцем по мокрым после душа волосам и тянется, чтобы аккуратно повесить его на одно из кресел. Лиза так же аккуратно отставляет чашку. Лиза смотрит на Джинн и не может налюбоваться.       За окном уже совсем темные сумерки, но оттуда разносятся ещё и смех, и просто разговоры ни о чем — жизнь в Мондштадте не затихает никогда, особенно летом. В самих покоях же — ни действия. Лиза разглядывает это прекрасное, прелестное тело и все ждёт знака от любимой: улыбки, шага к кровати, что угодно — она поймет.       Джинн улыбается. Устало немного, но улыбается и кивает на кровать.       Лиза послушно подходит к ней и толкает: несильно, но с любовью, и Джинн падает на кровать, утаскивая женщину за собой. Лиза нависает над ней несколько секунд, а затем отстраняется. Джинн прекрасна, и у Лизы мурашки бегут по коже от вида. Джинн словно бы вышла из всех древних песен города: статная, красивая, сильная, но любящая и любимая. И Лиза совсем не против показать свою любовь.       Грудь Джинн вздымается от дыхания и Лиза переводит взгляд на неё. Женщина слишком долго не касалась любимой и сейчас, когда такая возможность наконец выдалась, она не собирается ее упускать. Лиза садится на бедра любимой, трется своим пахом о ее, но замирает на этом. Ещё не время, сейчас куда более важно другое — мягкие груди возлюбленной, которые так приятно ощущаются в руках.       Джинн улыбается, наблюдая за ее игрой, но Лизе не стыдно ни капли — женская грудь идеальна сама по себе, но у Джинн… Если бы секс с девушкой был грехом, карающимся смертной казнью, Лиза бы ни на секунду ни усомнилась в том, что хочет согрешить с Джинн, хотя бы потому, что жить бессмысленно без возможности вот так касаться груди любимой.       Лиза практически не использует язык. Он пригодится дальше, не сейчас, когда руки и так прекрасно справляются. Она приминает груди любимой, наслаждаясь такой знакомой мягкостью, она немного тянет их, несильно, чтобы не сделать больно, но доставить удовольствие. Джинн дышит все чаще, и для Лизы это главный комплимент.       Руки у Джинн сильные: даже сейчас, пока любимая лежит разнеженная на кровати, Лиза видит её мышцы. Она убирает ладони с груди Джинн и тянется к ключицами, проводит от них вниз, чувствуя, как под её пальцами уходят последние крохи напряжения. Лиза ныряет под мышки Джинн, гладя волосы, гораздо более жёсткие и темные, чем на голове, но оттого не менее любимые. Сложно сказать, что в Джинн вообще может не нравится Лизе.       Лиза проводит по бокам и рёбрам Джинн, замирает, касаясь невесомо пальцами ее пресса, но всё-таки возвращается выше, к груди. Она слишком прекрасна. Женщина наклоняется, едва ли не ложась на них, чтобы покрыть чередой поцелуев. Мягких, аккуратных — иначе это произведение искусства целовать нельзя.       Она отстраняется от грудей, поправляет локоны любимой, прилипшие к лицу, а затем тянется за поцелуем. Джинн отвечает, тягуче медленно они целуются, мнут губы одна другой, Лиза проникает языком к ней в рот, проводит по зубам любимой, задевает небо, а затем отстраняется из-за нехватки воздуха.       Джинн выглядит счастливой, она расслаблена — по-настоящему расслаблена — она не думает о делах, о городе, о Барбаре и о рыцарях. Она сейчас здесь, на кровати в их покоях, она ждёт и жаждет продолжения секса, а значит можно идти дальше.       Лиза любит их прелюдии, но не меньше она любит и ту часть, ради которой все затевается. Она спускается ниже, садится на простынь, раздвигая ноги любимой, и замирает, любуясь. Эти бедра, накаченные тренировками и реальными сражениями, эти икры и волосы на лобке — Лиза без ума от тела своей любимой женщины.       — Лиза, — Джинн зовёт негромко, отвлекая от созерцания, и Лиза кивает, понимая, что и так уже слишком все затянула. Она раздвигает немного половые губы, а дальше приникает ртом. Язык быстро находит клитор и начинает играться с ним, как руки игрались с грудями. Лиза посасывает клитор, немного покусывает его. Лиза гладит ноги любимой. Она проводит языком от клитора ниже. Она играется с грудями. Она старается быть везде, и ей это удается — Джинн начинает дышать все чаще, и Лиза отстраняется от ее ног, трогает её пах пальцами, чтобы помочь достичь оргазма.       Джинн замирает на секунду, а потом становится ещё более расслабленной и мягкой. Лиза любуется ей, чувствуя, как улыбка расползается по лицу, Джинн такая спокойная, лежит сейчас, растрепанная и красная, на их кровати, совсем непохожая на вечно собранную и тревожщающуюся обо всех и каждом действующую магистрку. Впрочем, Лизе сейчас нет дела до того, как выглядит Джинн вне их покоев. Она опускается на кровать рядом с любимой, кладет голову ей на грудь и чувствует спокойное дыхание в свою макушку.       Сейчас они встанут и пойдут в душ, чтобы завтра действующая магистрка Джинн встала на защиту родного города, совсем-совсем скоро они схватят влажное ещё полотенце и вернутся обратно в душевую, практически в следующую секунду. А пока…. Они могут просто полежать наслаждаясь одна другой.