Семья...

Авантюрин пинком закрыл входную дверь и протяжно выдохнул. Механизм закрылся с тихим щелчком, и только тогда мужчина позволил себе со стуком опустить чемодан на пол. Его не было дома ровно две недели. — Любимая, я дома! — его весёлый голос зазвенел в непривычной тишине квартиры. Он пытался звучать бодро, но в его тоне всё равно сквозила усталость. Ты не ответила ему, и сначала это обеспокоило Авантюрина, но он быстро отринул все страшные мысли и решил, что ты, должно быть, спишь. Он неторопливо, с долгожданным удовлетворением снял с плеч своё модное пальто, которое купил где-то около месяца назад. Красивое и богато украшенное, к лицу своему владельцу, но слишком тёплое. Авантюрин не учёл этого, когда собирался в командировку. Разгладив воротник, он повесил пальто на вешалку и засунул вглубь шкафа в прихожей, чтобы наверняка вскоре совсем позабыть о нём. Нагнувшись, чтобы снять туфли, Авантюрин потянул за конец тонкого шнурка, чтобы ослабить узел. Со стороны лестницы, ведущей на второй (спальный) этаж послышались тихие шаги. — С возвращением, — твой голос был как услада для его ушей. Авантюрин заметил твой подавленный тон, но проигнорировал его. Он стянул правую туфлю и поставил её рядом, затем вскинул голову, чтобы поприветствовать себя. Ему показалось, что мир вокруг него рухнул. Ты стояла в конце коридора, нервно сложив руки в замок перед собой, и смотрела на него сверху вниз. На твоих губах была лёгкая улыбка, какая-то печальная и натянутая, под твоими глазами появились глубокие тёмные мешки, кожа лица была бледной и сухой, болезненной. Но больше всего Авантюрина испугал тот факт, что он больше не видел твой округлившийся живот. Это должно было произойти на несколько дней позже. И к этому времени Авантюрин должен был быть рядом с тобой. Его не было дома ровно две недели. Авантюрин так и застыл в полусидячем положении, пригнувшись и протянув руки к шнуркам второй туфли, подняв на тебя глаза. Он не моргал, его рот открывался и закрывался, как у немой рыбы, когда он пытался что-то сказать, сам не зная, что именно. В его голове за один миг возникло так много мыслей и страхов, так много мыслей о худшем. Ты смотрела на него молча. Почему ты молчишь? Ты на мгновение отвернулась, смотря на лестницу, затем снова обратилась к Авантюрину и протянула ему руку. Он почувствовал, как его сердце провалилось в желудок. Тяжело сглотнув и не отводя от тебя глаз, словно ты могла в любой момент исчезнуть, он поднялся и сделал несколько шагов вперёд, споткнувшись о кожаную туфлю, но совсем не обратив на неё внимания. Он не мог стоять прямо, его спина была напряжена и согнута, плечи были опущены, и каждый шаг казался ему таким сложным. Он не был уверен, что действительно готов к тому, что ты собираешься сделать. Когда он оказался достаточно близко, ты взяла его потную ладонь, крепко сжимая его дрожащие пальцы, и потянула вверх по лестнице. Авантюрин боялся, что упадёт. Боялся, что не сможет поднять ногу так высоко, чтобы пройти хотя бы одну ступень, и что не найдёт в себе сил дойти до конца. Но ты держала его, придавая ему уверенности, хотя именно ты была той, кто сейчас отчаянно нуждался в его поддержке. Ему было так стыдно перед тобой. Авантюрин не запомнил, как поднялся по лестнице, и не запомнил, как оказался перед детской кроваткой. Он словно был в бреду, не осознавая, как продолжает двигаться. Его пальцы вцепились в крепкий деревянный бортик, но он не смог опустить голову. Твоя ладонь лежала на его плече, помогая ему найти эмоциональную опору, но он не мог сосредоточиться. Его губы подрагивали, а глаза слезились. Он одновременно и хотел, и не хотел смотреть. Что-то зашелестело, Авантюрин проследил за звуком, наконец опустив голову, и понял, насколько он близок к тому, чтобы по-настоящему разрыдаться. Он смотрел на ребёнка, лежащего на спине и уютно закутанного в мягкое одеяльце. Он смотрел на глупый русый пушок у него на голове, любовался его розовыми щеками, зажмуренными глазами и короткими пальцами, сжатыми в кулачок. "Такой маленький, — Авантюрин не смог проговорить это вслух, но даже в его собственной голове его же голос звучал надломленным. — Совсем крохотный..." Его пальцы нервно сжались крепче, чем раньше, когда Авантюрин сгорбился ещё сильнее и наклонился, чтобы рассмотреть малыша поближе. Он надеялся, что не заплачет. Или хотя бы не заплачет прямо над ребёнком. Он до сих не мог поверить, просто не мог. Ему казалось, что он готов к этому, что он воспримет создание семьи и появление на свет ребёнка как нечто естественное, как что-то, что происходит почти с каждым человеком, но реальность была душераздирающей. Авантюрин смотрел на своего ребёнка, на своего сына. Сына, которого он не может назвать своим наследником, потому что у Авантюрина нет ничего, что он мог бы ему передать. У Какаваши тем более нет ничего. Он заметил, как ты отпустила его плечо и обошла кроватку, встав с другой стороны, но не обращал на это внимания до тех пор, пока твои нежные руки не вошли в поле его зрения: ты потянулась к ребёнку, медленно и осторожно подхватывая его. Авантюрин захрипел (голос так и не вернулся к нему), словно ты собиралась забрать у него единственное, что он имел, и не собиралась возвращать это, и он поднял голову, смотря на тебя умоляющими глазами. Не забирай его, пожалуйста. — Он такой активный... Даже слишком активный для младенца, — ты бережно обнимала своё дорогое дитя, держа его крепко и уверенно, ласково поглаживая по спинке. — Совсем не даёт маме поспать... — по крайней мере, ты дала Авантюрину ответ на то, почему ты выглядела настолько уставшей и разбитой. — Даже не знаю, от кого он унаследовал эту черту. Авантюрин рассматривал представшую перед ним идеалистическую картину, правильное изображение того, какой должна быть семья, и испытывал так много всего, начиная от искреннего благоговения и заканчивая ужасным чувством вины. Он был восхищён тем, с какой нежностью ты обращалась к ребёнку, и чувствовал стыд из-за того, что вообще находился поблизости. Он понимал, что это в равной степени ваш общий сын, "плод человеческой любви", но боялся, что не сможет вписаться в подражающий тебе образ, не сможет быть таким же хорошим и правильным по отношению к нему. Раньше он думал, что справится с этим так же, как с любой другой работой, но сейчас, когда он уже пропустил один из самых важных моментов, он начал бояться того, сколько ещё событий собирается пропустить. Ты усмехнулась и покачала ребёнка, когда тот что-то пролепетал у тебя под ухом, и прижалась поцелуем к его лбу, воркуя и о чём-то тихо разговаривая с ним. Авантюрин проморгался, пытаясь смахнуть с ресниц накопившуюся влагу, и покачнулся, с трудом отстраняясь от детской кроватки. Он был рад тому, что смог сохранить равновесие и не упасть. — Хочешь подержать его? Авантюрин пристально уставился на тебя, удивлённый твоим вопросом. Конечно, он хочет подержать сына. Только вот его руки, почему-то, никак не поднимаются. Ты вздохнула и отвела взгляд, вероятно, приняв его молчание за отказ и теперь чувствуя себя неловко. С твоих губ сорвался неразборчивый шёпот, может быть, слова разочарования, и Авантюрин не сдержался. — Хочу! — он не планировал кричать. Он не хотел удивлять тебя или пугать ребёнка, но это вырвалось само по себе (малыш, однако, не заплакал и даже не вздрогнул, а только заинтересовано посмотрел на незнакомого ему мужчину). Авантюрин беззлобно сжал руки в кулаки, чтобы попытаться восстановить подобие самоконтроля. Медленными, неловкими шагами он подошёл к тебе, встав рядом и заглядывая в твои глаза, словно искал в них упрёки и обвинения. В его горле образовался тугой комок, но Авантюрин смог прошептать: — Пожалуйста. Его тон был настолько странным, что одно-единственное слово прозвучало и как просьба, и как вопрос, но ты уловила всё, что было вложено в это "пожалуйста". Иначе ты бы не улыбалась ему. Ты с той же улыбкой посмотрела на сына, обнимая его немного крепче из-за приятного волнения. Малыш разглядывал Авантюрина. — Смотри, это папа, — ты сделала маленький шаг ближе и встала полубоком к своему мужу, чтобы ребёнку не пришлось изворачиваться в твоих руках от желания исследовать нового человека. — Папа, — Авантюрин повторил за тобой, больше убеждая самого себя, чем ребёнка. Слово приятно скользило у него на языке. Малыш, естественно, не понял ваши слова. Он не отреагировал на голос матери, увлечённый рассматриваем блестящих волос и ярких глаз отца. Ты немного изменила положение рук, чтобы взять ребёнка поудобнее, но он принял это за некий одобрительный сигнал и потянулся к Авантюрину (точнее, к золотой цепочке, свисающей с его галстука). Авантюрин от неожиданности вскинул руки и сразу поднёс их ближе к ребёнку, опасаясь, что малейшее неосторожное движение навредит крохе (он знал, что ты держишь его достаточно крепко и ни за что не позволишь ему упасть, но его тело отреагировало инстинктивно). Малыш тут же забыл о золотой цепочке, переключившись на тонкие кольца и массивные перстни, украшавшие пальцы Авантюрина. Мужчина долю секунды сомневался, а затем протянул ладонь в руки малыша (ох, как же он был благодарен за то, что решил не надевать перчатки). Младенец, к счастью, не стал ничего тянуть в рот, но с явным весельем начал ощупывать блестящий металл, драгоценные камни и худые пальцы отца. Авантюрин переворачивал ладонь то в одну сторону, то в другую каждый раз, когда чувствовал лёгкое нажатие на своей коже, упрашивающее его "показать игрушку со всех сторон". Ребёнок был так заворожён чем-то новым, что не замечал направленные на него любящие взгляды. Авантюрин поджал губы, чтобы не издать очередной неловкий звук. Эоны, у мальчика его глаза. — Теперь возьми его на руки, — ты посмотрела на Авантюрина с непонятной ему надеждой в глазах. — Это совсем не страшно. Ты справишься. Он сомневался в том, что справится. Тем не менее, он поднял руки и аккуратно обхватил ими ребёнка, привыкая к ощущению его веса, но не забирая его от тебя полностью. Малыш весело завизжал, посчитав прикосновение отца щекотным, и Авантюрин испугался, что уже сделал что-то неправильно. Но прежде, чем он убрал бы руки и сбежал, ты слегка подтолкнула ребёнка в его объятия, буквально заставив Авантюрина забрать его. Ты сделала это так быстро, чётко и расчётливо, что он даже не заметил, как маленький мальчик оказался прижат к его груди. Почувствовав тяжесть в своих руках и заглянув в удивлённые глаза сына, Авантюрин ещё больше запаниковал. — Не забывай поддерживать головку, — ты направляла его движения, немного корректировала положение рук, чтобы он мог правильно держать ребёнка. — Расслабься. Он чувствует твоё настроение. Если ты будешь волноваться, он тоже забеспокоится. Но малыш не показывал признаков дискомфорта, чувствуя себя вполне уютно даже в неуверенных объятиях дрожащих рук. Авантюрин был напуган до такой степени, что всё в его животе сжалось и скрутилось в противный узел, и если бы обе его руки не были заняты ребёнком, он бы по привычке заложил одну из них за спину. Он должен был чувствовать гордость или хотя бы радость, но к нему не пришло ни то, ни другое, один лишь бесконечный страх. Он не может держать малыша так же, как ты, в его руках нет свойственной тебе нежности. Он всё испортит, потому что ему не может везти постоянно. Мальчик захихикал, издал протяжное гудение и поднял руки, сжимая и разжимая пальцы. Авантюрин не сразу понял, что вызвало эту реакцию, а потом услышал случайное тихое позвякивание своей серьги. Опустив плечи и подняв руки немного выше, а также наклонив голову, он приблизил своё лицо к ребёнку, позволив тому поближе разглядеть украшение. На личике малыша отразилась радость. — Возможно, я с самого детства приучу его к роскоши, — в его смешке было нечто печальное и угрюмое, будто он сказал это с целью просто сказать хоть что-то. Малыш цеплялся за бирюзовые пластины, переливающиеся на свету, и едва дёргал за серьгу, наивно пытаясь снять её. Авантюрин смущался, смотря на ребёнка с такого близкого расстояния, но в то же время не мог не найти это прекрасным. Если раньше он подумал, что его сын маленький, то сейчас, держа его на руках, Авантюрин понимал, насколько он действительно миниатюрный. Такой хрупкий и беззащитный, совершенно беспомощный. Когда-то он сам был таким же. Он снова почувствовал, как на его ресницах собираются слёзы, и он смог бы преодолеть это, если бы малыш не отпустил дорогую серьгу, вместо этого положив свои крохотные ладошки на его щёки. Прикосновение лёгкое, призрачное, но такое тёплое. Такое ласковое и нуждающееся. Авантюрин смотрел в широко раскрытые, сияющие любопытством глаза ребёнка, смотрел на его пухлые щёки и искривлённый в улыбке рот, и испытывал... радость? Удовлетворение? Покой? Он не знал, что это было, но тяжесть в его животе исчезла. Авантюрин наклонился и поцеловал своего сына в лоб.