Faith

      Мои предки – религиозные фанатики. Не я. Но сходить с Русланом в неприметный храм неподалеку все-таки согласился. Как тут не согласиться – он чуть ли не умолял меня. В его манере. Казалось, отвергает религию как таковую, но сейчас, смотря на него, направляясь за компанию в это злачное место, я начинаю сомневаться.       Он курит, и курит чрезмерно. Затягивается сейчас, затягивался утром, вчера. Я вместе с ним. И как мне это нравится – в полной тишине, как в последний раз.       — Вон тот, видишь? – указывает на старый храм, окруженный пожитыми заборами, через которые, полагаю, можно перелезть на раз-два.       – Знаешь, как внутрь попасть? Закрыто же.       – Да там ебать легко, у ворот пролезем. А створка открыта, – тушит бычок и хлопает меня по спине, подбадривая, – не ссы.       Следуя инструкциям Руслана, оказываюсь внутри. Высоченные потолки. Несомненное искусство, пережившее сотни лет. Завораживает. Может, в какой-то степени я его понимаю. С самого начала замечал за ним повышенный интерес к такому, ко всему красивому, всему совершенному.       – Посмотри на потолки, это византийская стилистика. Скажи, пиздец как завораживает?       Голос Руслана отдает эхом, заполняет все пространство и, на пару секунд зависая в воздухе, исчезает. Он усаживается на скамейку, расслабляясь.       – Ты их различаешь, что ли? Заняться нечем?       – Это память. Святые росписи, оставленные нам, украшают миллионы храмов, их путать – зашквар.       – Да мне похуй. С чего тебя так к религии влечет, если ты ее отвергаешь?       В моих глазах он чуть ли не сектант. Совершенная ненависть – начиная с шуток, заканчивая бесконечными дебатами с учителями, неуместнымм шутками на истории, семейных застольях. И я такой же.       – У меня нет причин ее отвергать или принимать. Это не описать словами. Взгляни наверх, просто порассматривай.       Сотни различных узоров вокруг него, Иисуса Христа. Я вглядываюсь в них, стараюсь уловить это нечто, о чем говорил Руслан, очертания чего-то особенно важного, что я упускаю. Слышу, что Руслан встает со скамьи.       – Не смотри ему в глаза.       Боковым зрением я улавливаю силуэт Руслана, стоящего передо мной на коленях. Какого хуя.       – Не переставай, – он проводит рукой вдоль моего живота, — смотреть вверх.       По телу проходит табун мурашек. Я пытаюсь смахнуть его ладонь, сделать хоть что-то, но не получается – я стою, как вкопанный, разглядывая святые росписи. А Руслан не торопится, он неспешно расстегивает ремень моих брюк, гладит лобок. Я не способен возразить, но так не пойдет. Руслан ведь... он мой друг детства, почти что брат.       Я в ступоре, а тело реагирует. Совсем незаметно, но я это чувствую – само осознание того, что Руслан творит прямо сейчас, стоя передо мной на коленях в, мать вашу, храме. Он спускается ниже – приподнимает кофту, оголяя нижнюю часть живота. Прохладно.       И снова тепло. Что-то мокрое. Он проходится языком по лобку, неторопливо расстегивая молнию. Руслан. Что ты, блять, делаешь со мной.       – Тебе отсасывали когда-нибудь? – спрашивает он, а сам обхватывает напряженный член сквозь тонкую ткань боксеров, – не в церкви, а просто...       – Руслан, ты... Почему?       – Почему бы и нет? Тебе понравится.       Ни в чем сейчас не уверен, но стоит у меня конкретно. Он невозможный. Я вздрагиваю, когда Руслан, приспуская белье, обхватывает мой член сверху, как бы предупреждая, что точно не остановится. А взгляд мой все так же устремлен наверх – на Христа. Послушно терплю, сука. Чувствую на себе его язык. На своем члене... Блять, я хочу. Хочу кончить ему в рот. Твою мать.       – Руслан, какого...       Он только усмехается, насаживается ртом чуть сильнее, с напором, и я растворяюсь в нем. Не выдерживаю, опускаю голову, оставаясь незамеченным в кромешной тьме. Передо мной открывается самая по-предательски пошлая картина, которую я когда-либо видел – Руслан, любимец моей матери, которого она всю мою жизнь ставила в пример, стоит на коленках в храме и отсасывает мне. И его это заводит. Мама, увидев такое, наверное, никогда бы не стала больше заглядывать в этот храм. А я напротив.       Я возбужден как никогда, меня ведет от этого, ведет от Руслана. Он берет почти по горло, словно практиковался. На ком, на чем – все это сейчас не имеет значения. В голове только он. Только его рваное дыхание, его рот, язык, творящий что-то запредельное, ладонь у основания моего члена....       Мне хочется вцепиться в его волосы, насадить так глубоко, как только могу, заставить его захлебываться, глотать воздух ртом и брать по самую глотку. Но это Руслан. Я так, сука, не могу. Он ускоряет темп, вылизывает головку, выводя пальцами что-то на моем животе. У него стоит. Кажется, еще чуть-чуть и я кончу ему в рот, унижу, как тряпку. Отвратительно.       Заводит.       – Прекрати, – шиплю я, пытаясь его остановить, – я не могу так.       Он не слушает. Берет еще глубже, помогая ладонью. Словно ток проходит по всему телу мелкий тремор, и я, не выдерживая, спускаю ему в глотку.       Руслан поднимает голову. Весь красный, мокрый, с искусанными губами. И он определенно доволен. Бросает взгляд в мою сторону, пытается понять, все ли в порядке. Нихуя не в порядке. Я все еще пытаюсь прийти в себя, понять, что только что произошло.       – Он на нас смотрел.       – Он?       – Иисус Христос. Наверху. Видел?       Я молчу. Осматриваю Руслана, понимаю – он на взводе, бесстыдно заведен тем, что только что отсосал мне в храме. Я опускаюсь, оказываясь с ним на одном уровне.       – Разве это смешно?       – Разве ты был против?       – Я...       Руслан закончить мне не дает – затыкает ртом. Бесстыдно проталкивает язык внутрь, схватывая меня за кофту.       – У тебя пиздец вкусный член. Вот, подумал, ты бы тоже хотел попробовать.