***
Веритас никогда не был глупым, он же, в конце концов, сын двух гениев. Но почему же так скребут кошки на душе? Он прекрасно знает, что Кавех не его родной отец. Еще в детстве Рацио задавался вопросом: «почему я не перенял ничего от папы?». Никаких внешних сходств, поведение, мышление, вкусы и далее по списку — ничего из этого не сходилось. Веритас знал, что с Хайтамом у них кровная связь, что именно Хайтам родил его. Но где тогда второй родитель? Где***
По прошествии нескольких дней в доме царила напряженная атмосфера. Кавех изредка выходил из кабинета, чаще всего ближе к ночи, и сильно осунулся. Он напоминал затухающий огонь, который вот-вот погаснет. Его запах был слабым и едва различимым: то ли ингибиторы принимал, то ли его эмоциональный фон сказался на его сущности альфы. Кавех продолжал усердную работу над заказами, пытаясь или загрузить себя, чтобы мысли плохие в голову не лезли, или утомить до состояния не стояния, чтобы вообще ничего не чувствовать. Он понимал, что так делать нельзя. Что глупо обижаться и игнорировать своих близких. Что нужно переступить через свою гордость и продолжать жить так же, как и до этого. Но опустошение и боль съедали его. Сердце, хранящее любовь и тепло для маленького комочка радости и света, для того, кто является продолжением его любимого человека, для мальчика, который стал ему таким же родным, как и Хайтам, — разбилось. Кавех часто ловил себя на мысли, что ищет в Рацио что-то от себя. Что-то, что есть и у него. Что-то, что делает его не кровным, но более родным. Однако не находил ничего. Веритас был копией своего отца: начиная с привычек, мимики и жестов, заканчивая предпочтениями и вкусом в книгах. В такие моменты Кавех пытался проглотить ком в горле и ярко улыбнуться, чтобы скрыть то разъедающее чувство, что он ощущал внутри. Рацио не его ребенок, но Кавех любит его, как своего. Он ждал его появления, волновался безумно и чуть не потерял сознание, когда дрожащими руками перерезал пуповину. Кавех впервые разревелся не от горя или разочарования, а от счастья. Он плакал и прижимал орущий комочек к своей груди, ворковал над малышом и целовал его с головы до пят. Но Веритас все еще не был его дитем, и это было видно невооружённым глазом. Фиолетовые волосы слегка завивались на кончиках, глаза были цвета охры с оттенком рыжего, нижняя губа была пухлее верхней, между передними двумя зубами присутствовала расщелина, ногтевая пластина была продолговатой. Чем больше Кавех всматривался, тем больше находил детали, подтверждающие один простой факт:Рацио никогда не будет его сыном.
В связи с произошедшим, всплыл еще один более неприятный факт:Рацио никогда не хотел быть его сыном.
Рацио никогда не считал Кавеха своим родителем, а может даже и близким человеком.
В ту ночь Кавех не смог сосредоточиться над заказом, о котором говорил, поскольку просто расплакался от унижения и боли в сердце. Он захлебывался в слезах, тянул себя за волосы, впивался ногтями в кожу и трясся, как осиновый лист. Все старые привычки, от которых он пытался отучить себя на протяжении нескольких лет, вернулись и рефлекторно проявили себя. В таком состоянии его нашел Хайтам, который не на шутку перепугался, увидев сжавшегося на полу мужчину, напоминавшего его супруга. Кавех рухнул в чужие объятья, кусал губы и всхлипывал в плечо мужа. — прости, я-я п-просто… — Тшш, плачь, не держи все в себе и не извиняйся. Ты не виноват, Кави. — я-я так хотел… я думал, ч-что смогу… я п-просто э-эгоист… — Не вижу ничего эгоистичного в том, чтобы хотеть быть родителем для своего ребенка, Кави. Всхлипы прекратились, дрожь покинула плечи архитектора, что заставило Хайтама нахмуриться и оттянуть мужа от своего плеча. увиденное привело его в шок: — Но я ему не отец, Хайтам. Кавех выглядел ужасно: его глаза опухли от слез, губы в ранках и уже сохнут, вид уставший и потрёпанный. Однако самое главное: на лице Кавеха застыла грустная улыбка, уголки которой едва заметно дрожали, а взгляд не выражал ничего. Абсолютная пустота и непроглядная тьма, будто из него все соки выжали. Будто он уже сдался. Будто эти слова были сказаны не в первый и не в последний раз и, наоборот, были как мантра. Хайтам застыл, уставившись на супруга. Глаза неприятно жгло, ком в горле мешал и слова вымолвить, а внутри нарастало какое-то неприятное, тошнотворное чувство. Такое ощущение, будто он вот-вот начнет блевать. Кавех встал с мужа и, дрожа всем телом, направился к выходу. Тихий звук открытия и закрытия двери был единственным, что услышал Хайтам, пока в ушах сердце стучало, а желудок хотел высвободить съеденный до этого ужин. Хайтам прекрасно знал, что ребенок не от Кавеха, что это обычное стечение обстоятельств, а секс с тем мужчиной был ошибкой. Но только горящие глаза его любимого, который восторженно щебетал о будущем ребенке, покупал кучу детских вещей, начиная с одежды и заканчивая игрушками, был рядом в период токсикоза, присутствовал на всех осмотрах у лекаря, — единственное, что заставило Хайтама поверить в лучшее. Он был бесконечно благодарен тому, что Кавех принял его с чужим ребенком и поклялся любить малыша, как своего. Хайтам безумно, пылко и трепетно любил этого человека и хотел огородить от боли, разочарований и неприятностей. Но не учел того, что и сам может стать причиной этого. Слезы скатывались по щекам мужчины, одиноко сидящего на полу комнаты, в которой пахло болью и отчаяньем.***
Рацио было некомфортно. После той ночи атмосфера в доме изменилась. Он, конечно, видел попытки родителей как-то скрыть все то, что у них на душе, чтобы не создавать неблагоприятные условия для взросления ребенка, но и сам Веритас не был слеп и глуп. Поэтому лучшим решением посчитал проводить в доме как можно меньше времени, всячески отмазываясь от отца и его вечных расспросов. Рацио не считал себя неразумным дитем, но почему-то чувствовал себя таковым. А когда хотел обсудить это с кем-то, то понял, что не с кем. Он никогда не стремился заводить дружбу с окружающими, а те и сами этого не хотели. Все ответы на интересующие его вопросы и советы он получал от родителей, в особенности от Кавеха. Понимание этого отозвалось болью в районе сердца. Проблем с ним у него никогда не было, но что-то подсказывало Веритасу, что эта боль не физическая. Рацио не понимал, отчего так тяжело на душе, и что делать с этим. Долгие и мучительные споры с самим собой привели его к деревне Гандархва, в которой жили его дяди и их дочь. Тигнари был искренне удивлен, увидев на пороге дома сына своих друзей, но впустил его внутрь. Поставив чайник, рейнджер сел за стол напротив Веритаса и доброжелательно улыбнулся. — Я так понимаю, родители не в курсе, что ты здесь, — начал Тигнари. — Да, я сам сюда пришел, дядя, — с заминкой ответил подросток, неловко перебирая пальцами. — Так, что случилось? Кавех и Хайтам опять поссорились? — Нет, они не ссорились. Я с ними поссорился. Тигнари моргнул дважды, его хвост прекратил вилять, а уши стали дыбом. — Хорошо, начнем с самого начала. Ты же для этого здесь, верно? — вздохнув, спросил Тигнари — Да, я не смог найти ответы на мои вопросы в книгах, поэтому пришел к тебе. — Рацио, не все вещи можно понять с помощью книг, — ласково ответил рейнджер. — У вас произошло недопонимание? — Я не считаю это недопониманием. — Рацио. — Мой папа… То есть, Кавех, он не мой биологический родитель. — Верно, и что? — Я не могу понять, почему тот, кто участвовал в моем зачатии отсутствует. Фактически у меня трое родителей получается, один из которых ни разу не появился в нашем доме. Но Кавех по крови мне не родной, значит у меня только омега-отец, — рассуждал подросток. — Интересные умозаключения, где ты такое вычитал? — ехидно спросил Тигнари, смотря на Веритаса скучающим взглядом. — В книгах о природе омег и альф всегда упоминался факт того, что парой считаются только омега и альфа, образовавшие связь посредством полового акта и метки. Запахи партнеров крепко въедаются в их кожу, создавая ментальную связь между ними. Но нигде не указано, что у одной омеги может быть двое альф. Получается, что и Кавех, и мой биологический альфа-родитель считаются моими папами, что звучит абсурдно. Тигнари хмыкнул, покивал головой и встал с насиженного места. Достав из шкафичка две кружки, он принялся за приготовление чая и мысленно попросил у дендро Архонтки помощи, потому что понял: насрано у ребенка в голове сильно. Вернувшись к Рацио, рейнджер поставил чашки на стол и сел, продолжая беседу: — Я тебе сейчас кое-что скажу, но не обижайся, а подумай хорошенько без помощи каких-либо источников, — Веритас нахмурился, отпил чаю и кивнул в знак согласия. — Ты мыслишь очень узко. Во-первых, ты обесцениваешь и стираешь все то, что дал тебе Кавех тем, что ставишь его в один ряд со своим биологическим альфой-родителем. Этот человек ни разу, даже когда Хайтам был тобой беременен, ни разу, слышишь, не пришел его проведать. Я тебе больше скажу: Хайтам пришел сперва ко мне, когда узнал о том, что понес от него. И был он, мягко говоря, не рад сложившимся обстоятельствам, потому что твой биологический альфа-родитель смылся тут же, как узнал о его беременности. Веритас глупо уставился в кружку с чаем, пытаясь переварить услышанное. Какая безответственность со стороны взрослого человека… Тигнари отпил и продолжил: — Во-вторых, как ты сам подметил, этот козел ни разу не навестил тебя, в то время как Кавех всегда был рядом. Он больше всех прыгал от радости, когда ты появился. Клянусь, я думал чокнусь, увидев количество твоих фотографий, когда навестил вас. Кавех может и не родной по крови тебе, но для него родной ты. После воссоединения твоих родителей он меня навестил. Пришел, пьяный вусмерть, но счастливый. Плакал и кричал мне на ухо, что станет отцом, что у него с Хайтамом ребенок будет. Я у него спросил, мол, ты в курсе, что он будет не от тебя? Знаешь, что он мне ответил? «Даже если и не от меня, я возьму на себя ответственность за его воспитание и буду любить как своего, потому что это малыш от любимого мной человека». Рацио вздрогнул от последних слов Тигнари и сжал руки в кулаки. С одной стороны, Веритас вновь убедился в том, что Кавех всегда был на его стороне и любил его. С другой, — осознание ошибочности собственных заключений, те жестокие и мерзкие высказывания в лицо тому, кто не один раз доказывал свою компетентность в качестве родителя, — все это отзывалось не только головной болью, но и неприятным чувством в груди. — Кроме того, подкину тебе еще пищи для размышлений. Конечно, мы не в Фонтейне, чтобы жить в индустриальном, прогрессивном обществе, но наш регион всегда был известен выдающимися учеными и огромным количеством разного рода открытий в любой области. Наша нация — кладезь знаний, это наше основное богатство. Однако не всегда эти драгоценности могут помочь в повседневной жизни. Рацио, сейчас считается абсолютно нормальным иметь больше одного партнера. Более того, у меня самого есть знакомые, которые состоят в отношениях с двумя или тремя людьми одновременно. — Но, дядя, мои родители же… — Теперь понял? В вашей семье никогда не было четвертого человека и не будет. Возможно. — Дядя. — Эй, мало ли, — вздохнул Тигнари. — В любом случае я надеюсь, что наша беседа пролила хоть какой-то свет на мучавшие тебя вопросы. Настоятельно рекомендую читать не только научную литературу, но и что-то более приземленное, например, новеллы или романы. Коллеи, кстати, ими очень интересуется. Если появится желание, можешь обратиться к ней, думаю, она с радостью что-то порекомендует или даст почитать из своей коллекции. — Хотите сказать, что посредством чтения бульварных романов я смогу лучше понимать концепцию взаимоотношений между людьми, альфами и омегами? — Рацио нахмурился, словно серьезно задумался над тем, что сам сказал, будто мало верил в это. — Именно. Это хорошая теория, хоть и несколько гиперболизированная и местами абсурдная, но в жизни никто не поступает рационально и логично. Все мы люди, поэтому делаем так, как велит нам сердце. Человек чаще всего будет действовать согласно тому, что чувствует, такова наша природа, — Тигнари выглядел беззаботно и расслаблено, его левое ушко изредка подергивалось, а хвост то и дело мотался из стороны в сторону. Рацио выглядел действительно озабоченным подобными высказываниями. Руководствуясь логикой и тому, как правильно и как неправильно, юноша принимал решения с опорой на то, что будет верным. Взаимоотношения между людьми оказались не таким легким предметом, который, если бы преподавали в Академии, он бы точно завалил. Веритас не учитывал человеческий фактор, из-за чего оказался здесь: в хижине у дяди, что разжевывал вроде и элементарные, понятные вещи, но в то же время и нет. Находясь в раздумьях, Рацио вспомнил рассказы отца о студенчестве. Конечно, львиную долю этих историй составляли его перебранки с папой, который всегда был сторонником яркого проявления эмоций и жил с открытой душой нараспашку. Как оказалось позднее, у Кавеха были и свои тревоги, страхи и трудности, пожирающие его. Но во всех остальных аспектах он был искренен и добродушен, у него не было скрытых или корыстных умыслов в каких-либо делах. Этот факт всегда вводил в ступор юного Веритаса, который не понимал такой щедрости в отношении тех, кто этим нагло пользуется в итоге. Сейчас пазл сложился: Кавех хоть и выглядит простым, но на деле он очень чуткий и ранимый человек, старающийся сделать все возможное, чтобы окружающие были счастливы. Однако единственным несчастным всегда был он, потому что его забота, любовь и старания оказывались никому ненужными, кроме него самого. Юноша отчетливо помнит, как Кавех всегда старался помочь ему с чем-то, объяснял что-то и отвечал на любые вопросы, какие приходили в голову любопытному чаду. Именно Кавех поднимал ребенку настроение и стремился подарить ему детство, читая на ночь сказки, а не книги из библиотеки мужа, рассказывая истории из своей жизни о путешествиях и далеких странах. Именно Кавех прививал Веритасу прекрасное, ознакомил с основами рисунка и архитектуры, показывал свои наброски и чертежи и помогал неумелым ручкам, выводящим неровные линии, в создании собственных рисунков каких-то зданий или предметов. Он даже как-то нашел у папы в кабинете папку со всеми в ней хранящимися его работами. Прошлое недоумение сменилось на осознание и понимание: Кавех всегда хотел дать знать ребенку, что он любим и обожаем, что у него есть дом, в котором его ждут те, кто по нему скучает, и это факт, аксиома, простая истина. Кавех всегда хотел добра мальчику, который даже не родной ему по крови, потому что любит его и дорожит им. В понимании этого нет ничего сложного, это так же просто, как математика или физика. Но почему-то у Рацио заняло слишком много времени, чтобы осознать и принять это. — Дядя, мне пора, спасибо за помощь, — чуть ли не скороговоркой промолвил подросток, быстро вылетая из хижины рейнджера. Тигнари мягко улыбнулся, отпил из чашки чай и тяжко выдохнул. Мальчик умный, но слишком многое взял от своего отца. Чувство дежавю не покидало Нари на протяжении всего разговора с гостем, ведь он уже когда-то сталкивался с похожей ситуацией.***
Кавех молчаливо и устало пытался водить карандашом по чертежу и выводить ровные линии. Первое время было трудно сосредоточиться на чем-либо: отвратительные и ужасные мысли, ворохом крутящиеся в голове, насмехались над морально убитым альфой. Если пережить разрыв связи со своим омегой можно, хотя это тоже непросто, то вот со своим ребенком — нет. Кровное родство не играет в этом никакой роли, как минимум для Кавеха. Возможно, внешне и не похоже, что его волновало подобное, но в душе у архитектора всегда творился хаос. Одна фраза, упоминание или брошенная вскользь мысль могли вызвать внутри него яркий, разрушительный и обжигающий до боли пожар. Да, едкие или небрежные комментарии всегда сопровождали Кавеха, поскольку он пошел по довольно трудному пути и не раз думал сдаться, не единожды ловил себя на мысли о недостаточности собственных усилий. Но когда вся та грязь и желчь, которую он получал в свою сторону, неожиданно полилась и на Хайтама, тут уже чаша терпения лопнула. Загвоздка заключалась в том, что о том, кто являлся биологическим отцом Рацио, знало довольно много людей. Какой-то зевака знал еще одного зеваку, который любил послушать еще кучу других зевак, которые были знакомы с второй кучей зевак, а те, в свою очередь, оказывается были близкими товарищами с тем альфой, что обрюхатил секретаря Академии. Горе-любовник растрепал своему окружению о том, как переспал с писцом, и это быстро стало общественным достоянием. Чего только не говорили, когда увидели беременного Хайтама с Кавехом на пару: и про то, какой архитектор щедрый и добрый малый, что решил по-дружески помочь бедной омеге в столь нелегкое для него время, и про то, какой гуляка секретарь Академии, раз от одного альфы к другому прыгает! Однако если весь этот поток бреда и сплетен еще можно было вынести Хайтаму, то вот Кавех изредка да зацикливался на некоторых моментах в этих разглагольствованиях. В особенности его интересовала часть про собственную эгоистичность, из-за которой он разрушил чужую семью, отобрав у альфы омегу. Коварства, конечно, вагон и малая тележка! А после рождения Рацио стало еще хуже: некоторый процент людей считал своим долгом ткнуть архитектора в факт того, что Веритас уж очень похож на своего отца! Поправка: на обоих отцов. Именно с этого и начались вечные качели Кавеха: с одной стороны, кровное родство не всегда важно, так как родителем считается тот, кто вырастил и воспитал. С другой, — уже в детстве сын двух гениев задавался вопросом о том, зачем и почему архитектор забыл в их с отцом доме. Конечно, ребенку объясняли, что Кавех ему приходится папой, а Хайтаму — мужем. Однако сам факт того, что Рацио задумывался над этим уже в детстве, отзывался болью в сердце Кавеха. Вновь он неудачник, опять не справился со своей ролью родителя и дал повод усомниться в своей компетентности. Снова разочарование в самом себе. Как бы не было обидно и грустно, архитектор не мог бросить своего мужа и их сына. Кавех старался и делал все возможное, чтобы ребенок ни в чем не нуждался, чтобы был сыт и здоров, чтобы знал, что его любят и ценят просто за то, что он есть. Хотя, скорее всего, всех стараний было недостаточно. Может быть, это и вовсе недостижимая и жалкая мечта: получить признание от собственного ребенка. Учитывая недавние события, Кавех понял, что так и есть. От чрезмерных размышлений о собственной никчемности отвлекает робкий, даже боязливый стук в дверь. Неожиданный гость стучит еще дважды, с каждым разом, будто набираясь решимости, звук становится чуть громче и увереннее. Кавех промаргивается, переводит взгляд на дверь и пристально смотрит. Это точно не Хайи, поскольку он всегда предпочитает стучать быстро, громко два раза без задержек, а потом сразу заходит. Это не может быть Тигнари, так как он всегда предупреждает о своем визите, предварительно спросив, возможно ли застать друга дома в определенное время. Это даже и не Сайно, поскольку генерал махаматра не так давно помахал ручкой и отправился в пустыню с Дэхьей за чем-то-там-очень-секретным-и-важным. Кавех просто не вдавался в подробности. Остается еще несколько кандидатур, но тешить себя ложными надеждами не хочется. Слишком больно вновь разочаровываться и ждать праздника на своей улице. Архитектор, погрузившись в мысли, вновь отвлекается на еще один стук, едва слышимый и даже отчаянный. Как будто гость, пока томился в ожидании ответа, утратил всю решимость. — Войдите! — негромко, но четко и устало произносит Кавех, отставляя в сторону карандаш. Надо, наверное, было сперва привести себя в более надлежащий вид, но… Но Рацио, неуверенно входящий в комнату и выглядящий, как маленький, промокший котенок, одновременно и приводит в чувства, и заставляет беспокоиться. Архитектор резко поднимается со стула, сводя брови домиком, открывает рот, но и слова не может из себя выдавить. Неловкий кашель разрывает тишину. Веритас обеспокоенно хмурится, его плечи опущены и губы похожи на тонкую ниточку. Подросток жадно впитывает каждую деталь внешнего вида папы и дает себе еще больше мысленных оплеух. Рацио еще никогда не видел своего родителя в настолько печальном состоянии. Чувство вины, как назойливый таракан, вновь дает о себе знать тянущим чувством в груди. — Что-то случилось? С тобой все в порядке? — искренность и забота Кавеха ощущаются одновременно и приятно, и больно. — Все в норме, — с запинкой отвечает юноша. — Ох, эм, это хорошо… Да, это здорово, — замявшись, отвечает старший. — Ты кушал? — Да, я только что пообедал. — Отлично! Фрукты тоже съел? — архитектор выглядел слегка взволнованным этим разговором, но и в то же время счастливым: его лицо озаряла небольшая улыбка, а в глазах горели маленькие искорки. — Мы доели их еще на прошлой неделе. Ой. Прошло уже столько времени? Это ж сколько Кавех варился в собственных мыслях, что даже забыл про готовку, уборку и помощь своим родным? Как они питались все это время? Хайтам не любил кашеварить на кухне и предпочитал еду, приготовленную мужем. Почему он ничего не сказал? Почему не потребовал вернуться к своим обязанностям? Некоторые дни были для архитектора, как в тумане, но одно он отчетливо помнил: Хайтам всегда приходил с тарелкой полной еды и даже иногда самостоятельно кормил мужа, точнее впихивал в него пищу. Рацио мысленно хлопнул себя книгой по лбу. Настроение папы резко упало до уровня плинтуса, что отчетливо было видно в его поникшем виде, исчезнувшей улыбке, грустных глазах и в тяжелом запахе, который источал расстроенный альфа. Вероятно, корит себя за то, что долгое время был не с семьей. Подросток поспешил вернуться к цели своего прихода: — Я… Я пришел поговорить, — робко проговорил он, нарушив неприятную тишину. — О, да. Хорошо. О чем… о чем бы ты хотел поговорить, милый? — Кавех жутко заволновался. Еще одного разговора, как тогда, он уже просто не сможет пережить. — Сперва, я прошу тебя позволить мне высказаться, — получив в ответ быстрый кивок, Веритас продолжил: — Я бы хотел… Нет, я хочу извиниться за все, сказанное мной тогда. Мои слова были откровенным бредом сумасшедшего, если не сказать иначе. Я… Я действительно задумывался о том, кем ты приходишься мне. Этот вопрос возник из-за неправильной картины мира, которую я построил, основываясь исключительно на том, что «верно» и как «должно быть». Мне казалось, что в моей жизни есть место еще одному человеку, но это не так. Мне не нужен какой-либо еще папа. Мне не нужен еще один родитель, даже если он будет для меня родным по крови, биологически. У меня есть только папа-альфа и отец-омега, поэтому кто-либо еще мне не нужен. Прости меня за те обидные слова, пап. Рацио напрягся, как струна, в ожидании ответа. Он хмурился и обдумывал сказанное, ища недостатки в своей речи. Эмоциональность и выражение чувств никогда не были его сильной стороной, но искренность и честность — это то, чему он научился у своего альфа-родителя. Нет смысла говорить витиевато и ходить вокруг да около, когда важно дать знать собеседнику то, что ты испытываешь. Мягкий всхлип заставил подростка испуганно поднять голову и взглянуть на источник звука. Он пораженно застыл, смотря на плачущего родителя. Но эти слезы были отнюдь не от горя или боли, а от счастья. Кавех ярко улыбался, хихикал себе под нос и утирал дорожки слез костяшками пальцев. Уставший, слегка покрасневший, с темными кругами под глазами, но невероятно счастливый. — Смотрю на тебя, душа так радуется. Ты так вырос, Веритас, — названный слегка смутился от такого откровения. — Я прощаю тебя, милый. Я счастлив, что у меня такой мудрый и смелый сын. Через мгновение Кавех уже подошел к Рацио и обнимал его, крепко прижимая к себе и целуя в макушку. Юноша резво обнял папу в ответ, утыкаясь ему носом в грудь и мелко подрагивая. Напряжение, тоска по родительскому теплу и одиночество мгновенное исчезают. Веритас чувствует облегчение, будто сбросил с плеч безумно тяжелый груз. Феромоны Кавеха обволакивают, окружают подростка и дарят спокойствие и ощущение легкости, безмятежности. Рацио чувствует, что он наконец-то вернулся домой. Вернулся туда, где он нужен, важен и любим просто за то, что он есть. — Я очень люблю тебя, милый. — И я тебя, пап. Спасибо тебе за все.***
— Значит, он извинился? — Да, пришел ко мне в кабинет и стоял весь такой потерянный, маленький, будто брошенный котенок. Клянусь, я чуть было не затискал его, как увидел! — Я рад, что все закончилось благополучно. Он переосмыслил свои ценности и осознал ошибочность некоторых суждений. Я горжусь им. — Я тоже, Хайи. Он так быстро вырос, я только сейчас это понял. Еще вчера был такой крошечкой, ползал по гостиной и тянул свои крохотные ручки, куда глаза глядят! — Папа, отец, вас на весь дом слышно. Можете потише обсуждать меня и мои подвиги в детстве, пожалуйста. — Ой, а помнишь Веритас как-то твои наушники разобрал? Я думал меня удар хватит, когда я увидел его в куче деталек и проводов! — А когда он забрался в твой кабинет и нарисовал нечто похожее на наскальную живопись, воспользовавшись сперва стенами комнаты, а затем и твоими чертежами? — Не напоминай! Мне до сих пор кошмары снятся о том, как я прихожу в кабинет, а там опа! Маленькая редиска сидит, весь заляпанный то ли в чернилах, то ли в краске. Сидит и малюет что-то, агукая себе под нос! — Пожалуй, я отправлюсь в гости к дяде Тигнари, — недовольно бурчал главный герой рассказов. — Ну, зайчик, не злись на нас! Дети так быстро растут, что не успеешь оглянуться, а вчерашний карапуз уже стал очаровательным юношей! — восторженно щебетал Кавех. — Тебе просто нравится дразнить меня, пап? — Это моя обязанность, Веритас. Кавех слишком любит и опекает тебя для этого, — подал голос Хайтам. — Отец… — Хайи!