Синим стеклом на асфальте

      В ушах глухо шумел ветер, вливаясь в рёв мотора и редкие сигналы мимо пролетающих машин. Дорога постепенно редела на попутчиков, вырисовываясь ровной тянущейся полосой. Яркие рекламные баннеры и светодиодные вывески отражались едкими кислотными красками в расплёсканных на асфальте лужах. Цвета размазывались мелькающими кляксами где-то на периферии, постепенно тускнея и превращаясь в тёмные поля, очерчивающие линию горизонта. Фонари бросали мягкие круги света, лениво выкрашивая местность в помесь чёрного и жёлтого.              Ночь заливала опустевшие дали, редкие тени деревьев, перекрывая одна другую и переплетаясь ветвями, тянулись кривыми столпами. Сквозь густое едко-синее небо проглядывались рассыпанные белые искры. Дорога вытягивалась перед глазами, как мятая грязная лента, под колёсами шуршал асфальтобетон.       В голове плескалось идеалистическое тихое умиротворение, заслоняемое тонкой марлей усталости. Затёкшая спина пульсировала мелкими спазмами. Под шлемом собрался тёплый воздух, пробивающий испарину. Сзади прижимались, чуть наваливаясь, обнимая и смыкая ладони в замок на животе. Маленькое уютное колюще-щекочущее чувство поднималось по трахее и растекалось в бронхах от ощущения близости.       Новый поворот, и снова петляющая в бесконечность трасса, дорожные знаки, отражающие свет фар, редкие встречные и облитый чернотой лес.       Ещё несколько километров, пологие раскидистые поля с шепчущимися сплетающимися косами пырейника и прибитая дождём пыль на обочине. Мотор начал заглушаться, холодная вибрация скрипнула по позвоночнику. Руки на поясе расцепились в сопровождении усталого вздоха. Отабек приподнял прозрачный визор, прищурился, глядя куда-то в засасывающую темноту. Мотоцикл качнулся.       — Ух, наконец, остановка, у меня жопа затекла и стала плоской, — послышалось сзади.       Отабек расстегнул ремешок на шее и стянул с головы шлем. Прохладный ветерок коснулся взмокшего лба и пощекотал волосы. Свет фонаря растёкся жёлтым пятном, высветляя их, как мотыльков. Запах мокрой земли, зелени и сырого асфальта вертелся в воздухе.       Юра слез с мотоцикла, морщась и держась обеими руками за пятую точку в попытках её размять. Его немного пошатывало.       — Не понимаю, как ты так долго держишься. Всё болит, пиздец. Отабек задумчиво пожал плечами, перекидывая ногу и становясь на твёрдый асфальт.       — Привык.       Юра прошагал пару кругов, то потягиваясь, то приседая, взмахнул растрепавшимися светлыми волосами, отплёвываясь от тех, что полетели в рот и, достав из кармана завалявшуюся резинку, затянул тугой лохматый хвост на затылке.       Вдали что-то зашуршало, перебиваясь приглушённым ритмичным гулом. Глаза впились в тонкий луч света впереди. Быстро приближающаяся машина проскочила мимо, оставляя позади себя колебание воздуха и лёгкое чувство потерянности от цивилизации.       — До заправки ещё далеко?       — Прилично. — Отабек порылся в кармане кожанки и нашёл открытую пачку вишнёвой жвачки.       — Будешь?       — Неа. Хотелось бы чего-то более существенного, в животе гудит. Плотная белая подушечка расплющилась между зубами, окрашивая слюну в сладковато-ягодный вкус.       Юра снял с плеч рюкзак и принялся в нём рыться. Уныло достал пару пустых контейнеров из-под еды, документы, салфетки, зарядку для телефона и прочие мелочи.       — Тут на дне газировка валяется. Хочешь?       — Давай.       Покопавшись ещё, Юра извлёк две пухлые синие жестяные банки, на которых была изображена улыбающаяся черника с ручками и ножками, поблёскивающая кислотно-зелёными глазами. Пара жирно выведенных иероглифов, видимо, обозначали название этого загадочного напитка.       — Где ты это взял? — поинтересовался Отабек, беря банку. Та приятно холодила пальцы, выглядывающие из-под плотных чёрных перчаток. Расцветка, казалось, светилась ядовито-синим в приглушённых тонах полумрака окружающей обстановки.       — В каком-то магазинчике азиатских сладостей. Выглядело прикольно.       Скептически осмотрев газировку, Отабек провёл подушечкой пальца по округлому язычку, чуть цепляя ногтем, но не открывая, после чего постучал по краям жестянки и решил немного подождать. Рядом послышался щелчок и бурлящее влажное шипение.       — Блять! — Юра держал банку на вытянутой руке, а с другой смахивал синие капли, энергично тряся запястьем. По джинсовке на груди разбежалось тёмное пятно. Газировка пенилась и скатывалась в маленькую лужицу на асфальте.       — Её болтало всю дорогу, этого стоило ожидать.       — У меня теперь всё липкое от этого говна! Достань салфетки.       Отабеку в свободную руку прилетел рюкзак. Пришлось поставить банку на асфальт. Юра тем временем, морщась и отряхаясь, отпил немного газировки.       — Ядерная химоза. Фу. Надо было пиво брать.       Салфетки показались практически сразу, большой запас, сухие, влажные на любой вкус. Отабек распаковал маленькую карманную пачку с серым котёнком, оттянул защитную плёнку и передал Юре сразу несколько штук.       — Так чего не взял?       — Ты же за рулём. А одному пить рядом некрасиво как-то. Не по-дружески. Опустив банку на асфальт прямиком к уже стоящей, Юра принялся вытирать руки и намокшую ткань.       — По-дружески? — Отабек хмыкнул, чуть усмехаясь и растягивая губы в полуулыбке, вытащил очередную салфетку и сплюнул в неё потерявшую вкус жвачку. Даже будучи в тени, синие банки, будто светились краской, напоминая о себе.       — Ой, ну ты понял.       Юра повозился с салфетками ещё несколько минут, после чего сдался и, засунув использованные в боковой карман рюкзака, стянул синюю джинсовку и бросил на сидение. Чёрная футболка висела мешком. Если хорошо присмотреться, можно было увидеть мелкие белые шерстинки.       В траве застрекотало. Отабек поднял голову, чтобы взглянуть на звёзды, но поморщился от яркого света фонаря, бьющего по глазам. Юра тем временем прихлопнул комара, присевшего на оголившееся предплечье, после чего поморщился, щелчком двух пальцев откидывая от себя маленький приплюснутый трупик, и спросил:       — Поедем дальше?       — Нет, давай ещё постоим, тут так...       — Романтично? Прозаично? Ночь, улица, фонарь, аптеки только нет.       — Вроде того.       Юра пожал плечами и развернулся, глядя куда-то за пределы заросшего пырейником поля. Из-под резинки на затылке торчали выбивающиеся светлые пряди. Отрасли, сейчас совсем как тогда, когда ему было шестнадцать. Юная восходящая звезда фигурного катания. Резкий, пылкий, полный амбиций. Невероятный. Отабек бесконечно смотрел на него, пропуская через себя каждое движение на льду, резкое дыхание и блеск в глазах. Он оседал мятой на языке, путался паутиной между пальцами, гремел шёпотом в ушах.       Если бы однажды репортёры могли своими глазами увидеть и прочувствовать бесчисленное количество слёзных провалов маленького Отабека Алтына, изо всех сил пытающегося доказать всем, что он достоин выходить на лёд, то очевидно спросили бы, откуда он взял силы и мотивацию двигаться вперёд. Ответ вряд ли бы вышел долгим и подробным. Воля к победе, любовь к спорту, мечта, поддержка семьи и друзей. Всё это, несомненно, присутствовало. Рядом с огромным фактором, зовущимся Юрой Плисецким, который одним своим видом словно открывал второе дыхание. Стать ближе, иметь возможность находиться рядом и называть себя его другом — когда-то это звучало призрачно, словно несоизмеримо с реальностью. А сейчас любой совпавший выходной — это повод сесть на мотоцикл и увезти Юру Плисецкого в закат без чёткого пункта назначения.       — О чём думаешь? — Зелёные глаза оказались слишком близко и изучали с пристальным интересом. Губы изогнулись в дразнящей улыбке.       — Твои волосы отрасли.       — А, да, прилично уже. Пускай побудут длинными. Помнишь, как у всех крышу сорвало, когда я выбрил затылок? Лилию чуть в больницу везти не пришлось.       — Но тебе очень захотелось перемен.       — А ты меня поддержал.       — И мне за это сильно влетело.       Юра фыркнул и наклонил голову, встряхивая этими самыми отросшими волосами. Светлыми, как лучи солнца на песке. Отабек наклонился вперёд, разглядывая яркую зелень в глазах, почти соприкасаясь носами. В ответ послышался смешок. Тёплое дыхание обожгло щёки.       — Что? Я делаю что-то не «по-дружески»? — Отабек попытался добавить искренности наигранному удивлению.       — Ни в коем случае. Натуральнее нашей дружбы только жопа Виктора.       Щеки коснулись чужие губы, мазнули, почти невесомо оставляя тёплый влажный след. Отабек протянул руку, кладя её Юре на спину, цепляясь пальцами за ткань футболки и чувствуя под ней горячую кожу. Зубы прихватили верхнюю губу, чуть оттягивая и прикусывая. На плечо приятной тяжестью легла ладонь. Во рту отдавало сладким черничным вкусом. Чужой язык прошёлся по верхнему ряду зубов и щекотно задел небо. В голове заплескалось лёгкое забытие, приятное, растекающееся истомой по телу и освежающее, как мятная жвачка.       Однажды Отабек протянул руку, слепо, наощупь, пытаясь хотя бы кончиком пальца прикоснуться к тому, кем так долго восхищался, ни на что не рассчитывая. Юра принял эту руку, словно сам нуждался в ней долгое время и тыкался лицом в темноту, как слепой котёнок, ища понимания. И вот сейчас они здесь. Выискивают свободные минуты друг на друга среди бесконечной череды тренировок и соревнований, уходят как можно дальше от чужих глаз и ушей. Потому что публичность ни к чему хорошему привести не может, не с их менталитетом.       Юра жался ближе, плечи слегка дрожали от ночного воздуха. Здесь, рядом, он такой свой, родной, простой, растворяющий в себе, любимый.       В такие моменты Отабеку вспоминаются совсем детские времена, когда он бегал по дворам, стрелял из рогатки и лазал по крышам гаражей. Однажды посреди потрескавшегося асфальта на стоянке он нашёл осколки битой бутылки редкого синего цвета и, схватив самый большой кусок, присвоил его себе в качестве трофея. Позже, болтая ногами, сидя на турнике, он нащупал его в кармане штанов и поднёс к глазам. Серое небо заблестело лазурью. Деревья, дома, земля под ногами — будто целый мир обрызгало синим, затянуло тонкими вьющимися цветами, накрыло резными пелеринами, наслоилось высохшим полупрозрачным акрилом. В голове вихристым кучевым облаком всплыл детский восторг от чего-то настолько естественного и одновременно невероятного, волшебного.       Юра сравним с этим восторгом. Его действия, слова, отношение, весь он. Если бы мир был целиком серым, в нём бы существовал яркий синий тёплый огонёк, на который Отабек бы шёл без оглядки.       Поцелуй прервался, когда в тишине раздался двойной стук. Отабек взглянул в чужие глаза, те удивлённо заморгали и скривились. Пришлось оторваться друг от друга. Юра буквально отпрыгнул, шипя и ругаясь. Две банки газировки были опрокинуты, заливая яркие леопардовые кеды синей сахарной жидкостью.       — Ебучая газировка, да сколько можно портить мне моменты!       Отабек со вздохом поднял открытую банку и вылил остатки газировки в траву. Даже та, что была закрыта, полежав в сладкой луже, покрылась грязью и отбивала желание к ней прикасаться с целью выпить. В рюкзаке нашёлся маленький пакетик. Завёрнутые в него грязные синие банки стали частью багажа. Придётся выбросить на ближайшей заправке, не оставлять же здесь.       Юра всё ещё недовольно бубнил, но накинул обратно джинсовку. От него пахло черникой.       — Ладно, поехали.       — Ты насладился тишиной? — спросил Юра, приподнимая бровь.       — Да. И не только ей.       — Думаю, нам нужно делать больше остановок.       Когда снова загудел мотор, тёплые руки обняли сзади. Свет от фонаря моргнул пару раз, стойко выдержав время их идиллии, прежде чем жаловаться на свои проблемы. Впереди ещё долгая дорога. Ей стоило насладиться.