Заплатка

      Губы ловко обхватывают верхнюю фалангу пальца, слюнявя место укола. Арсений сам не знает, откуда взялась такая привычка. Возможно, в детстве видел, как мама поступала также, когда штопала вещи очередными заплатками, абсолютно неподходящими по цвету. Тогда это невыносимо раздражало, потому что ребята во дворе обидно обзывались.       С тех пор много воды утекло. Попов повзрослел, чужие слова уже не вызывали злости, а мама умерла.       Где-то с год Арсений живёт в детском доме. Он сам штопает свою одежду, сам дарит себе подарки на праздники и сам обнимает себя холодными ночами, спасаясь от одиночества. Трудно, но он справляется. Первый курс колледжа отвлекает — новый круг общения, добрые преподаватели и интересные лекции. С учебным заведением явно повезло. Возможно, удача наконец вспомнила про давно брошенного ею мальчика и решила немного загладить вину, после чего вновь бесследно пропала. — Эй, заплатка! Что, опять дырку сделал? — надменный смех волной прокатывается по коридору. — Дай сюда!       Шастун вырывает вещь из рук Арсения, рассматривая ту со всех сторон. Шавки молчат, сохраняя злобные усмешки на лицах, в ожидании реакции лидера. Попов и сам был в этой компании, когда его только заселили.       Почему-то Антон приметил его сразу, подсадил к ним в столовой, удивив этим всех воспитанников детского дома и своих «братьев», помогал освоиться и пытался стать крепким плечом рядом. Защищал от нападок в школе, выбирал в команду на физкультуре при совмещённых уроках. Заботился. Попов до сих пор благодарен за то, что тогда ему было оказано такое внимание. Наверное, только благодаря Антону он смог справиться со смертью мамы и жить дальше. Не замкнулся в себе, не потерял смысл существования. Однако собственные принципы разрушили крепкую дружбу. Шастун шпынял всех, заправлял домом и частенько мог обижать тех, кто этого совершенно не заслуживает… Не говоря уже о регулярных кражах и других незаконных выходках. Разумеется, ничего серьезного, но все же.       Арсению это не нравилось. И долго закрывать глаза на подобное он не смог. В очередной раз, когда Антон прижал к стене паренька лет четырнадцати, Попов публично унизил друга, пристыдив словесно.       Но никто в высказывании его не поддержал.       С тех пор Арсений остался один. Общаться с ним никто лишний раз не рисковал, чтобы не попасть под прицел Антона и его шавок. Обидно, конечно, но не конец света. Дотерпеть два годика до восемнадцати и сбежать отсюда куда глаза глядят. — Заплатка, а ты умеешь удивлять! — Шастун рассмеялся пуще прежнего, показывая друзьям вещь, которую зашивал Попов. — Ты чё? На парад собрался?       Каждую осень в их крохотном городке, расположенном у полей, проходил парад урожая. По центральным улицам проезжали телеги с корзинами, полными овощей и фруктов, играла живая музыка, а в небе сверкали салюты — непередаваемая атмосфера. С мамой Арсений постоянно ходил на парад. Они набирали картошки с огромными скидками в честь такого торжества и тащили ещё домой, волоча мешки по земле. Пот стекал по спине крупными каплями, руки болели от напряжения, но Попов отдал бы все, чтобы вернуться в те мгновения. — Отдай, — Арсений не собирается реагировать на приевшееся прозвище и очередные попытки задеть. — Если будешь так дергать, то нитки разойдутся. — И кто ты у нас будешь? Тыковка? — оранжевая ткань струится в окольцованных пальцах. Шастун даже не думает осторожничать с костюмом, рассматривая его со всех сторон. — Или морковка? — Дай, я гляну! Скажу наверняка! — один из компании хватается за край, желая взглянуть поближе на труды. — Не трожь! — взрывается Шастун и резко отступает в сторону, в попытках убрать ткань подальше от чужих рук.       Треск на мгновение парализует всех присутствующих в коридоре.       Оранжевые куски, разодранные в таком месте, что при всем желании аккуратно сшить не выйдет, колышутся от сквозняка. Антон с лёгким испугом смотрит на ткань, пытаясь осознать, как вообще это произошло. Нет… Нет, он не планировал испортить Арсению костюм. Блядский Денис! Нужно было ему схватиться?! Шастун гулко сглатывает, и в образовавшейся тишине это слышит каждый. — Арс… — все, что может произнести Антон, поднимая на бывшего друга виноватый взгляд. — Ненавижу, — бросает Арсений.       Он подскакивает с лавочки, оставляя на ней свой набор ниток и иголок, и скрывается на лестнице. Пелена слез слепит, но до комнаты Попов добирается, тут же бросаясь на постель. Это не просто костюм, не просто кусок ткани — это личное, важное, это их с мамой традиция, которую нельзя было нарушать.       Ради памяти о ней.

***

      Прохладный ветер раздувает челку. Попов сидит на подоконнике в своей комнате, наблюдая из окна парад. Точнее, его яркие огни вдалеке. Порой слышны некоторые мелодии и обрывки фраз ведущего. На сцене уже, наверное, заканчивается один из конкурсов и вот-вот выберут самый большой овощ года. До салютов остается каких-то десять минут, и от этого в груди что-то болезненно сжимается. Мама всегда говорила Арсению загадывать желание, когда в небе рассыпаются цветные огни. Если бы желания действительно исполнялись…       Стук в дверь пугает. Все подростки на параде — никто не захочет пропускать праздник, когда поводов для веселья и так немного, — а малышне тут делать нечего. Воспитатели? С чего бы.       Но все оказывается гораздо проще. — Привет… Можно? — Шастун просовывает голову в комнату, неловко прикусывая губу. — Я твои нитки принес. — Входи, — устало выдыхает Арсений. У него нет ни сил, ни настроения устраивать сцену.       Антон аккуратно проскальзывает внутрь и закрывает дверь, запирая ее на засов. Медленно подойдя к Попову, он укладывает набор для шитья на постель того и опирается руками на подоконник, с опаской поглядывая в сторону парня. — Что? — Арсений выгибает бровь. — Ты же не прыгать собрался? Открытое окно, глаза на мокром месте… — С третьего этажа? Нет, спасибо, калекой остаться пока не планировал. — Да уж, — соглашается Шастун. — Прости меня.       Попов зависает на секунду, пытаясь понять, не послышалось ли ему. Он хмурится и заглядывает в лицо незваного гостя. Тот выглядит абсолютно серьезным и каким-то… Печальным? Это вводит в замешательство. За все время их общения — близкого и не очень — Арсений впервые видит Антона таким. — Что-то случилось? — мягко уточняет он. — Нет, Арс, ничего, — Шастун смеётся, покачивая головой. — Вечно ты такой. Тебя обижают, а ты пытаешься поддержать. Ты злиться на меня должен, ненавидеть. Ударь меня, накричи, я не знаю. Сделай хоть что-нибудь! — надрывным криком заканчивается спокойно начатая речь. Антон прикрывает глаза, прикусив губу. — Прости. — Объяснись, а не извиняйся. — Я просто подумал, что уже через полгода меня тут не будет. Восемнадцать лет стукнет, все такое… Надо бы разобраться со всем, что я натворил, — Шастун отводит взгляд, стараясь смотреть на небо. Так проще говорить. — Сказал друзьям, что горло болит, и остался тут. Понял, что ты никуда не пойдешь без своего костюма, значит, будет шанс поговорить. — Мы просто поругались тогда, со всеми бывает, — Арсений пожимает плечами. — Если тебе станет легче, то я не держу зла. Ты мне помогал, а я пошел против тебя. Кто тут ещё виноват. — Но я не должен был давить на тебя своими чувствами и… — Чувствами? — непонимающе уточняет Попов. — Ну симпатией, не знаю. Наверное, ты из-за этого ощущал себя должным и не мог просто обсудить со мной наедине, что тебе не по душе мое поведение, что… — Нет, стой, погоди, — Арсений кладет руку на плечо Антона, вынуждая его оторваться от неба и взглянуть в родные голубые глаза. — О чем ты говоришь? Какая симпатия?       В комнате повисает неловкая тишина. Лицо Антона меняет цвет на глазах — сначала бледнеет, а после розовеет до пунцовых щек. Стыд охватывает с головой, дышать становится сложно. Хочется выпрыгнуть в открытое окно, лишь бы спастись от такого позора. — Т-ты не знал?.. — первое, что слетает с губ.       Арсений, осознавший все, отрешённо качает головой на вопрос. Его прежнее представление об Антоне, об их ссоре и всей ситуации в целом рушится со скоростью света. Теперь картина совсем иная. Боже. Он не просто пошел против главаря детского дома. Он разбил ему сердце. — Я думал, что все так очевидно, что ты… Я даже слов не нахожу, — смущённый Шастун опускает голову, прикрывая глаза. — Как только тебя увидел… Я ведь подошёл к тебе и сказал «ты мне нравишься, будешь с нами ходить». Я обнимал тебя, не подпуская к себе никого из просто друзей. Я в волосы тебя целовал, когда ты забивал голы, комплименты делал каждому твоему образу, заплатки таскал, как дурак выпрашивая их у девчонок с технологии. — Антон, прости, — Попов спрыгивает с подоконника, вставая рядом. — Посмотри на меня, пожалуйста. Посмотри.       Шастун молчит несколько секунд, не шевелясь, но все же сдается и разворачивается к Арсению, чуть опуская голову, чтобы их разница в росте не мешала смотреть друг другу в глаза. Как прежде видеть свое отражение в голубой радужке больно. Сколько раз он смотрел в это зеркало, надеясь, что вот-вот получит заветный поцелуй, но Попов успевал ускользнуть, перевести тему, разрушить любую романтику. — Хочешь помучить меня в отместку за костюм морковки? Давай, я заслужил… — Это не морковка, а тыква. Ты был прав в первый раз, — мягко улыбается Арсений, укладывая руки на грудь парня. — Я не знал. Клянусь тебе, не знал. Точнее… Я думал, что мне кажется, что я придумываю. Ты ведь суровый парень, у тебя отец сидит. Думал, что ты таких как я избиваешь в подворотнях. Поэтому старался не привязываться. Не влюбляться ещё больше. Старался ненавидеть в тебе все, выцеплять каждый недостаток. Осуждать твое поведение. Лишь бы не почувствовать ничего. — Арс… — сдавленный шепот говорит сам за себя. — Почему ты не сказал прямо? Не так, как при первой встрече. Почему не поцеловал? — Потому что думал, что ты не такой, — Шастун качает головой, осознавая, как сильно они оба проебались. — Ты правильный мальчик — учишься на отлично, награды с конкурсов забираешь, всегда в окружении девчонок.       Очередную тишину прерывает первый залп салютов. Грохот и цветные огни застают врасплох — парни синхронно поворачивают голову к окну. Ветер по-прежнему сочится в комнату, окутывая тела. Кудри Антона, спадающие на лоб, подрагивают, и Арсений не может сдержать улыбки. — Мама говорила мне, что если загадать желание во время салюта, то искрящиеся в небе огоньки его исполнят. — Правда? Звучит красиво. И как… Исполнялось что-нибудь? — Пока что нет, но думаю, что сегодня особенная ночь, — дыхание сбивается, и говорить становится сложнее, но Арсений уверенно продолжает. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Это мое желание. — Твоя мама была права.       Шастун с нетерпением кладет руки на талию Попова, увлекая того в такой долгожданный поцелуй. Язык толкается внутрь глубже, стараясь забрать все упущенное. В висках пульсирует, в горле сохнет, но это все кажется таким не важным, что ни один, ни второй не обращает никакого внимания на маленькие неудобства, падая на кровать. Арсений чувствует нечто твердое под бедром и ловким движением руки сталкивает на пол набор для шитья. Иглы рассыпаются, а нитки катятся вдоль комнаты по кривому полу. — Блять, надо собрать… — Арсений порывается подняться, но его тут же укладывают обратно, не желая расставаться даже на секунду после всех душещипательных разговоров. — Шаст, это мамин, я… — Я потом помогу, заплатка, — заверяет его Антон. — Я обязательно помогу.