Она

Она была томбоем. Самым настоящим. Вместо женской одежды предпочитала мужскую, подстать всем ее повадкам. Расслабленная походка, руки в карманах, неизменная кепка, скрывавшая светлые, короткие волосы, которые всегда выглядели взъерошенными. Она была смешной. В хорошем плане. И хотя многих ее вольные шуточки могли раздражать, она подавала их так, что на нее не было сил злиться. Так же и со мной. Я просто не могла обижаться на нее. Даже когда она становилась невидимой и пряталась от меня по квартире, раскидывая свои вещи и не отвечая на мои оклики. Она любила заставать меня врасплох и пугать, неожиданно появляясь передо мной или хватая за щиколотки, когда я поднималась с дивана. Правда со временем я перестала пугаться. Это стало настолько естественным, что было бы странно, не попробуй она выкинуть что-нибудь подобное. Я не злилась на нее даже когда она играла со мной, возбуждая, а затем вновь исчезала только для того, чтобы в комнату вплыл розовый страпон, натянутый на ее невидимые бедра. — Смотри, кто к мамочке пришел, — заявляла она низким голосом, а я, теряя все свое сексуальное желание, сгибалась на кровати от хохота. Это было так странно, но так смешно. Если я приходила домой грустной, она снова становилась невидимой, но приносила кучу мягких игрушек и разговаривала за них смешными голосами, пока на моем лице наконец не появлялась улыбка. Иногда я не знала, дома она или нет. В такие моменты я понимала, что у нее что-то произошло. Она пряталась в своей способности, где ее никто не мог отыскать. Тогда я просто брала клейкие листочки и развешивала их по всей квартире, на каждой стене, с напоминанием, как сильно я люблю ее. Я расписывала все ее качества, которые не оставляли мое сердце равнодушным. Все маленькие странности и шероховатости, что делали ее особенной. Я напоминала, как мы впервые встретились, и как со словами «как можно не жамкнуть такую прекрасную жопку» она ущипнула меня за ягодицу прямо в прямом эфире, когда я вела репортаж с места событий, где команда супергероев справлялась с очередной маленькой катастрофой, которую устроили такие же люди со способностями, только вставшими на темную сторону. А еще я разговаривала. Не переставая. На самые разные темы, только бы поток ее беспокойных мыслей не позволял ей забраться слишком глубоко в себя. Рано или поздно она всегда реагировала. Я чувствовала мягкие движения позади, после чего невидимые руки заключали меня в нежные объятия. Она тяжело дышала мне в шею, а я гладила ее по волосам, не пытаясь разгадать, плачет она или нет. Она не хотела показывать. Ей просто нужен был комфорт. И я была счастлива, что могла ей его предоставить. Москва очень грубый город. Большой и хмурый, шумный и какой-то мелочный. Я так часто варилась в происшествиях, крупных и маленьких, бегая с оператором Олегом по всему городу, чтобы вовремя сделать репортаж для новостей, что иногда забывала, что бывают хорошие дни. И хотя ее работа была куда сложнее моей, и каждый день она подвергалась опасности, защищенная только своими суперколлегами и способностью становиться невидимой, она практически никогда не теряла силу духа, как могла потерять я. А еще она постоянно подшучивала над другими супергероями. Иногда специально на камеру, чтобы мои рейтинги были выше, чем у остальных. Олег знал, что мы вместе, и был готов в любой момент поймать в кадр ее довольно улыбающееся, скрытое серебряной маской вокруг глаз лицо. Она появлялась рядом со мной, и я тут же задавала вопросы, направляя на нее микрофон: — Скрытная, скажите, как вам удалось вовремя остановить ограбление? Мне не нравилось ее рабочее прозвище. Она никогда не была скрытной, за исключением моментов, когда ей было слишком больно, чтобы досадовать вслух. А что касается ее способности, то невидимость не равноценна скрытности. Хотя с чувством юмора Даши, лучше пусть она будет «Скрытной», чем ее вариант «Нетю». — Иди лучше у Летучки спроси. Стоило ей ответить, как позади раздался оглушительный ор другой героини: — Я Супер-женщина! — Оставь свои западные замашки западу! Супермен все равно не обратит на тебя внимания! — кричала Даша в ответ, а затем незамедлительно исчезала, напоследок мелькнув перед камерой своим серебристым, словно чешуйчатым костюмом, единственным материалом, который был способен исчезать вместе с ней. Тут же с гневными ругательствами мимо пролетала Супер-женщина, в попытках поймать мою девушку. У нее практически никогда не получалось, но в итоге зрители не отрывались от экранов телевизоров, наблюдая за весельем героев. А потом мы вместе встречались дома. И что бы не происходило в течении дня, он казался идеально завершенным. Мы много болтали. Не разговаривали, именно болтали, на веселые, ничего не значащие темы. Обсуждали день, и, если меня немного сносило в сторону грусти, Даша обязательно выдавала одну из своих абсурдных шуточек, на которые я попросту не могла не отреагировать смехом. Жизнь с ней была такой абсурдной. И такой правильной. — Светка-конфетка, — пропела она, будучи невидимой, щелкая меня по носу, — чьей-то письке сегодня достанется! Практически всегда в игривом, приподнятом настроении. Я понятия не имела, чем заслужила подобную привязанность. Что такого хорошего сделала, что в итоге нашла любовь там, где изначально никогда не искала? Я всегда думала, что убежденная гетеро. Хотя лесбиянкой я себя не считала. Все дело было только в Даше. Я сомневалась, любила ли я когда-нибудь вообще, когда ей удалось завоевать мое слабое сердце. — Кто-то обещал сводить меня на свидание, — напомнила я, отмахиваясь от ее руки, которая уже исчезла. Зато появилась с другой стороны, оставив смачный шлепок на моей ягодице, стоило мне приспустить джинсы, чтобы переодеться в домашние штаны. — Господи, твою сладкую попку нужно сфоткать и выпустить с ней календарь. — Даша! — я смеялась. Смеялась от того, как легко становилось в ее компании. Как что-то, порицаемое обществом, прекращало быть проблемой, стоило оказаться рядом с Дашей. Одно прикосновение, а стыд и сомнения исчезали, оставляя только бабочек в животе и быстро стучащее, счастливое сердце. Она была такой свободной. Такой честной с собой и остальными. — М-м-м, — промычала я, когда ее губы накрыли мои, а пальцы поймали запястья, разводя мои руки в стороны. Пара шагов вперед, и вот я уже прижата к стене любимым телом, сильным и крепким. Супергерои очень много занимались спортом и борьбой. Даша изнуряла себя тренировками, но ее фигура все равно не теряла женственности и мягкости. Я любила, когда она прекращала играть со своей суперспособностью. Когда я могла видеть перед собой ее рельефное, мальчишеское лицо. Любящие, серо-зеленые глаза, обрамленные светлыми ресницами, чуть ухмыляющиеся губы, что то и дело находили мои, с каждым разом целуя все более жадно и продолжительно. Я обожала зарываться руками в ее пушистые, непослушные волосы, ощущать кожей тепло ее тела. Одно прикосновение способно было заставить меня нуждаться в ее внимании, и она никогда мне не отказывала. Никогда. — Я так люблю тебя, — шептала она, прижимаясь ко мне теснее, просовывая ногу между моих бедер, заставляя застонать от желанного трения. Она скользила руками по моей коже, медленно и чувственно, она наслаждалась мной от всего сердца, будто не она разбудила меня утром нежными, дразнящими движениями языка, вырывая из сна безумным наслаждением. Она ловила стоны с моих губ, шептала развязные комплименты, что заставляли меня таять и улыбаться. Она снова подшучивала, а я мягко смеялась. Веселье никогда не отменяло нашей страсти. Просто она была теплее и легче. Супергерои работали посменно. Обычно у них график дна на два. Два дня спасали страну одной командой, два дня другой. Если больших событий не происходило, герои патрулировали улицы, становясь ближе к народу и помогая гражданам. Но у каждого из них были электронные часы, по которым с ними могли связаться в любой момент в случае чрезвычайного происшествия, в любое время суток. По сути, как и все в стране, супергерои работали на износ. Мало спали во время смен, поэтому, когда у Даши были выходные, она никогда не поднималась рано. Я любила готовить для нее завтраки. Наверное, только поэтому я и начала стоять у плиты. Радость готовки как таковой никогда меня не прельщала, но порадовать ее мне всегда хотелось. Она просыпалась голодная как волк, и во время работы меня грело знание, что в кастрюльке ее ждет вкусный суп, а в холодильнике — чизкейк, который она так любит. — Я хочу поиграть с тобой, — шептала она, балуя пои плечи поцелуями, заставляя содрогаться всем телом на нехитрые ласки. — Нет, Даша, я хочу видеть тебя, — хныкала я, на что она хитро ухмылялась и опрокидывала меня на кровать. Она становилась невидимой, а я стонала от досады, смешанной с нетерпением. Она умела заводить меня так, что во мне не оставалось никаких мыслей, кроме похотливых желаний. А она хотела довести меня до отчаяния. Я вцеплялась в спинку кровати, вновь позволяя Даше исчезнуть только для того, чтобы по моему телу заскользили ее руки и губы. Она дразнила меня: начинала прикосновение и тут же заканчивала его. Мягко щипала, а потом облизывала совершенно в другом месте. Я не знала, куда придется следующая ласка, или шлепок, засос или поцелуй. Незнание напрягало и восторгало одновременно. Перед собой я видела только белоснежный потолок, и поэтому чувства обострялись во много раз. Секс с ней и ее суперспособностью становился чем-то сюрреалистичным, даже мистическим. Мое тело ласкали, заставали врасплох, массировали и покусывали, а я, даже спустя столько лет, проведенных вместе, не могла привыкнуть, что не вижу ее. Словно ко мне прикасался дух или приведение. Фантазия разыгрывалась, и Даша знала, что мне это нравилось. Она не произносила ни слова, я будто была одна, но тонула в бережной страсти любимого человека. С Дашей пустота обретала смысл. С ней одиночество переставало существовать даже в пустых комнатах. Я всхлипывала и постанывала, извивалась на широкой постели, то ли в попытке уйти от неожиданных касаний, то ли в надежде их отыскать. На моем теле сами по себе появлялись засосы, грудь сама приподнималась в воздухе, кожа натягивалась без видимых на то причин, меняла форму под будто несуществующими, но ощутимыми прикосновениями. Где-то она легко провела ногтями, где-то языком. Она заставляла мое тело мелко дрожать от желания, и шептать в пустоту бесконечные просьбы. — Пожалуйста… пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Я не могла так же довести ее до беспамятства, как она наловчилась доводить меня. Она никогда не теряла голову, хотя при обычных занятиях любовью я видела, как она наслаждалась. Как трепетали ее ресницы и приоткрывался рот в сладком, чувственном стоне, который, казалось, исходил из самых недр ее существа. Мы вели себя чуть громче дозволенного. Я всегда была уверена, что соседи нас недолюбливали. Всегда на задворках сознания я замечала, как телевизор в квартире сверху включали погромче, или как кто-то особо вредный снизу начинал постукивать в потолок. Я все понимала. Но с Дашей у меня не получалось по-другому. Я не могла себя сдерживать, я была слишком раскрепощена, слишком открыта перед ней, душой и телом. Я не контролировала ни свои мысли, ни голос, ни движения, я превращалась в какую-то первобытную версию себя, во мне оживали животные инстинкты. Я была жадной, ненасытной и страстной, что только подстегивало мою девушку делать еще больше. Она как можно дольше удерживала меня на волоске от оргазма, чтобы он получился ярким до звезд перед глазами. — Ты меня с ума сведешь, — шептала я, стараясь отдышаться, чувствуя, как пощипывало в горле. Она смеялась мне в ответ. Говорила, что я успела свести ее с ума первой, и она не пытается отобрать мой хлеб. Разговоры после наших любовных утех были моими любимыми. Расслабленная и довольная, Даша открывалась мне с другой стороны. Наши сердца были так близко, души настолько открыты, что она делилась самым сокровенным. Она говорила о своих чувствах, такими фразами, что я только поджимала губы, чтобы не расплакаться. Она привыкла жить своей суперспособностью. Бороться, когда жизнь зажимала со всех сторон, скрывать свою боль вместе с лицом, исчезать, когда эмоции накрывали слишком сильно. Она всегда отшучивалась и была шумной, и только в такие интимные моменты становилась хрупкой и очень уязвимой. Она говорила о том, я стала ее единственным утешением. Она делилась страхами и переживаниями, которые заставляли ее терять веру в себя и свои силы, а временами и в человечество. Она признавалась, что иногда ей хотелось навсегда остаться невидимой, чтобы убежать от бесконечных ужасов и несправедливости, и только мои записки и голос пробуждали в ней желание остаться. — Если я когда-нибудь исчезну… — Даша. — Я бы хотела забрать тебя с собой. Она шептала, что вес мира, разделенный со мной, казался не таким уж и неподъемным. Она говорила мне так много, и в то же время так мало. Иногда мне казалось, что мне никогда не будет ее достаточно. Что мир такой яркий и удивительной только благодаря ей. Потому что на генеральных домашних уборках она бегала за мной с пылесосом и старалась «засосать по-крупному». Потому что на Хэллоуин, становясь невидимой, она обматывалась туалетной бумагой или накидывала на себя простынь, а потом пугала подростков, «случайно» скидывая с себя белую ткань или разматывая одну из рук. Потому что с ней любой драматический фильм превращался в первосортную комедию. С ней каждый день был похож на небольшое приключение. Нам не нужно было ездить в отпуск, чтобы отдохнуть, нам не требовалось отдыхать друг от друга. У нас были общие друзья, но мы предпочитали проводить время вместе. С ней мое сердце было наполнено. Она стала моим домом. — Борьба сегодня ведется на Красной площади, все супергерои были задействованы, включая Матрикса, которого выписали только пару дней назад, чтобы сразить пятиметрового гиганта, суперзлодея, что ранее в этом году сумел выбраться… Я запнулась, стоило мне услышать оглушительный крик Супер-женщины. Собравшаяся толпа вокруг, которую еще не успела разогнать полиция, одновременно ахнула. Но сердце мое остановилось только тогда, когда заправский оператор Олег опустил камеру, с ужасом смотря мне через плечо. Но я не смогла обернуться. Сперва я ждала. Приходила домой, безостановочно разговаривала с пустыми стенами и развешивала клейкие бумажки с признаниями, надеясь, что она все же откликнется. Что я снова почувствую ее ласковые объятия и теплое дыхание в шею. Я притворялась, что на самом деле квартира не пустая. Мне казалось, еще немного, и я снова увижу ее. Она снова испугает меня, совсем как раньше, или примется щекотать, прекрасно зная все мои слабые места. Я по-прежнему готовила завтраки. Я включала ее любимую музыку, отказываясь принимать мертвую тишину, разбиваемую только тиканьем настенных часов. Я не помнила, сколько недель прошло до того момента, как меня накрыло по-настоящему. Как осознание произошедшего навалилось всем своим весом и раздавило меня. И неожиданно почетные похороны с четырьмя позолоченными гробами, видео из интернета с яркими названиями, бесконечный поток новостей, траур страны и пустота нашей с Дашей квартиры начали обретать смысл, который за одну ночь выпил всю жизнь из меня. Дни сливались в один, превращаясь в бесконечную череду вдохов и выдохов. Бесцветное, пустое и бессмысленное существование. Некогда яркие желания осели пылью на наших с ней фотографиях. Планы и обещания валялись в углу неоплаченными счетами и нераскрытыми письмами. Мир без нее рядом действительно неподъемен. Я сидела на полу пустой комнаты, ловя отголоски воспоминаний, что раз за разом распарывали сердце. Я никогда не привыкну к этому месту снова, хотя мы идеально сочетались вместе. Оба такие же пустые, прямо как пузырьки из-под лекарств рядом со мной. Препараты действовали нехотя, но я все же начала проваливаться в темноту. Я засыпала и просыпалась, видела абсурдные сны и черноту, выныривала из видений и погружалась обратно в небытие, как в бесконечную трясину. Краем сознания я ощущала, как мое тело бесконтрольно трясло и скручивало на полу, как рвотные позывы заставляли захлебываться. А потом все прекратилось. — Светка-конфетка. Я вздрогнула и раскрыла глаза. Она сидела передо мной на корточках, самодовольно усмехалась и смотрела на меня так мягко и ласково, что мое потрепанное сердце скомкалось в жалкий болезненный комок. Это не могло быть правдой. — Даша? — мой голос не слышно. В груди все немело и тяжелело от пробуждающихся чувств. Это Даша. Это моя Даша. Это ее лицо, ее взгляд. — Эй, не плачь, — ее пальцы коснулись моей щеки, стирая слезы, а я прикрыла глаза от ее теплого прикосновения, от того, насколько мучительно нежно оно ощущалось после продолжительного одиночества, — я ведь не прощаться с тобой пришла. Я пришла забрать с собой твою шикарную жопку. Я засмеялась.