plushie

Ким Сону плюшевый. Если бы Сонхуна попросили выбрать единственное слово, полностью описывающее его, он бы без особых раздумий выбрал бы именно это. Пока за окном освещенная еще прохладным солнцем весна, Сону кутается в большую мягкую курточку коричневого цвета, в рукавах которой теряются его милые бледные ладони, прячет острый нос в складках теплого шарфа и выглядит до жути уютным. Примерно таким Сонхуну видеть его и удается. На самом деле, Сону, пожалуй, самый милый человек, которого когда-либо видел Сонхун. В любых условиях и любом виде. Даже сейчас, в безумно душной обстановке дома, забитого знакомыми людьми, когда его подкрашенные блеском пухлые губы касаются граненого стакана для глотка какого-то намешанного с газировкой спиртного, он кажется очаровательным до безумия. Каждый его жест и неловкое отмахивание от лезущих из других комплиментов — чарующе. Это просто студенческая тусовка для своих. Для друзей и их друзей, так что все вроде бы более менее знакомы. В общем их насчитывается около семнадцати человек, но по общему гомону и количеству веселья они потянут на все пятьдесят. Сону, что совершенно неудивительно, становится эпицентром внимания. К нему тянутся многие — как само собой разумеющееся. Его обожают и лелеют, стремятся оказаться рядом и поболтать о чем угодно. Не смешно ли? Возможно. Однако Сону этим же вниманием упивается сполна и прекрасно осознает свое положение. Дарит друзьям сахарные улыбки и заставляет сердце приятно содрогнуться. Природный магнетизм — своего рода оружие. Сонхун не сидит рядом, наблюдает издалека. Благо с дивана у стены открывается отличный вид, и даже повсеместный приглушенный свет не скрывает от него ни единой детали. Сону сидит на полу у журнального столика, заставленного открытыми бутылками, слушает чей-то рассказ и реагирует восторженно. Так, словно ему открывают самый удивительный секрет. Вскидывает ладони, широко улыбается и отвечает что-то в тему. Впрочем, не шибко важно. Время от времени он открывает камеру телефона, разглядывая свое лицо почти дотошно, поправляет чуть распушившиеся волосы. Льстит одно — Сону регулярно поглядывает на Сонхуна в ответ. Задерживает на нем свои внимательные лисьи глаза, изучает настроение и следит едва ли не за каждым действием: за тем, как старший потягивает виски с колой, как он поправляет очки на аккуратной переносице, как постукивает пальцами по обтянутому джинсой бедру и облизывает нижнюю губу. Он общается с кем-то еще, но это совершенно не мешает поддерживать зрительный контакт и совершенно не скрывать своей прямой заинтересованности. Пожалуй, льстит ещё больше, что Сону концентрирует свое внимание на нем настолько, что забывается и совершенно не слушает сидящую рядом с ним миловидную девушку с крашеными в цвет молока волосами. У Сону, на котором сегодня белая сетчатая кофта и светло-голубые джинсы, и самого волосы крашены в похожий оттенок. Иногда, когда челка спадает на глаза, его длинные пальцы осторожно и очень изящно поправляют блондинистые волосы, откидывая их назад. Он почти что ангел — не хватает только белых ресниц и голубых глаз. Но Сонхуну отчего-то кажется, что и без того он в своей ангельской сущности совершенен. Они полные противоположности. Сонхун на его фоне выглядит большим, понурым и темным пятном. Сону любит слезливые дорамы и романтичные баллады, Сонхун это на дух не переносит. Сону нежный и мягкий до безумия, Сонхун при этом острый на язык, порой вспыльчивый, наделенный самодовольством и надменностью. Они похожи на столкновение огня и воды. А Сону во всем своем естестве ни что иное, как вода, как легкий ветер и чистое небо. Как правило, именно вода способна укрыть собою пышущие языки пламени, утихомирить их, потушить. И Сонхун чувствует, что с каждой их встречей его накрывает все сильнее. Их магнитит друг к другу. Общаться близко не приходилось — связывают лишь общие друзья и редкие встречи большой компанией, среди которой из раза в раз оказываются оба. Однако что-то особенное, что-то, что способны уловить лишь они двое, преследует с первого зрительного контакта. Оно чувствуется всегда: при вежливом приветствии в стенах университета, при постоянном внимании друг к другу. И при этом продолжают общаться одними лишь глазами. Не более. Возможно, стоило бы прекратить игнорировать очевидное. Но оба оттягивают то, что случится неизбежно, — в конечном счете окажутся в плену и не смогут спастись. Вопрос лишь в том, кто станет пленником. Они продолжают играть в таинственное молчание, вынуждают желать сильнее, чем есть сейчас. Словно испытывают выдержку и пытаются узнать, кто сдастся первым. Да, это самая настоящая игра. И пора делать первый шаг. Сонхун тянуть больше не может. Выбор падает на, возможно, не самую удачную идею, но кроме нее в опустевшей от алкоголя голове иной не находится. Он всего лишь проверит, получится ли. Не более. Имеет ведь право? Выйти в коридор и накинуть на себя кожанку с красочными нашивками получается лишь под шквал вопросов о том, куда это он собрался. То неизбежно — они собрались всего лишь час назад, все только начиналось, а он уже поправляет рукава куртки и ныряет ногами в кроссовки. — Я устал, — Сонхун виновато улыбается и приоткрывает входную дверь, — повеселитесь. И в ответ получает лишь разочарованные стоны и обвинения, мол, ты предатель, сразу сваливаешь. Чонсон пихает в плечо и обещает, что обязательно отомстит за кидалово позже. Сонхуну со своей участью мириться не в новинку. Джиу обнимает на прощание и говорит, что без него будет не так весело. Но гораздо важнее, что из-за спин ребят высовывается ангел, который смотрит пронзительно, задумчиво поджимает губы и провожает беспокойным взглядом. Сонхун захлопывает дверь за своей спиной и не сдерживает улыбки. Поведется ли Сону на глупую уловку? До безумия интересно знать, пойдет ли он следом, бросит ли возможность расслабиться и пообщаться с ребятами, предпочтет ли компанию Сонхуна. На улице свежо. На часах всего лишь двенадцатый час ночи, а разбредаются все примерно к четвертому. Если, конечно, не нажрутся до состояния неспособной удержать своего тела амебы, но это уже не сонхуновы проблемы. Он-то ушел. Он идет не спеша, наслаждается прохладой весеннего воздуха и ждет. Откровенно ждет, придет ли ему сообщение, окликнет ли его кто. Может, это излишне самонадеянно, но попытать удачу все-таки стоило. — Хён! Обернуться машинально и увидеть бегущего за ним Сону — облегчение. Он спешит, параллельно неловко натягивает сползающий с плеча рукав плюшевой куртки и пытается застегнуть ее на ходу. Попался. — Сону? — Сонхун останавливается и оглядывает младшего с ног до головы. — Почему ты ушел? Ведет себя так непринужденно, словно вовсе не в этом состоялась уловка. А внутренне все же ликует. Сону подбегает ближе и останавливается, продолжая бороться с пуговицами-кнопками на куртке. Его щеки наливаются румянцем из-за бега, дыхание немного сбивается, длинные ресницы красиво подрагивают. Сонхуну хочется потянуться к нему, помочь справиться с трудностью и поправить куртку, но пока не решается. Не сейчас. — Да просто… — он переводит дух и пытается сформулировать причину, — там как-то душно и… скучно. Не хотелось оставаться. Скучно — так себе оправдание, когда каждый второй готов утянуть в ненавязчивый разговор и помочь скоротать твое время. Очевидная ложь; оттого на лице сама собой расползается улыбка. — Ты домой? — Угу, — он шмыгает носиком, — тут совсем недалеко, я быстро доберусь. — Хочешь, провожу тебя? — вылетает из сонхуновых уст почти машинально. Сону хлопает ресницами и, застенчиво улыбаясь, кивает пару раз. — Веди тогда. — Стой, — Сону хватает старшего за локоть и останавливает его. Он немного медлит, но следом все же решается озвучить желаемое, хоть и выходит довольно робко, — а ты не хотел бы.. хочешь я угощу тебя рамёном? Ну, у меня дома… Сердце пропускает удар. Он выглядит таким милым, озвучивая нечто подобное. И смотрит в глаза пронзительно настолько, словно заранее знает ответ. Сонхун не сможет отказать, какой смысл бы его предложение не несло. Сонхун облизывает нижнюю губу и улыбается, обнажая клыки и уводя взгляд куда-то в сторону. Вот оно. Все же Сону сделал первый шаг и пошел ва-банк. Да пускай они просто поедят рамен, не важно. Приглашение домой — уже большой прорыв в их игре. — Я люблю поострее, — вылетает вместо ответа. Сонхун согласен, иного варианта нет.

—

В наполненной приглушенным светом торшера комнате Сону ожидаемо светлая обстановка. Такая, какой и рисовалась в воображении. Сонхун разглядывает рабочий стол — на нем лежит стопка тетрадей, какие-то учебные пособия. В углу ютятся свечи, и Сонхун уверен, что они ароматические и пахнут чем-то вроде ванили или имбирного печенья. Сону сладкие ароматы подходят более чем. Садиться на кровать, застеленной пледом, в уличной одежде кажется неправильным, но что делать, если Сону разрешил разве что вымыть руки и отвел в комнату, чтобы усадить на мягкую кровать, а сам с ходу убежал в ванную? Ничего. Так и остается ощущать мягкую махровую ткань под ладонями, разглядывать цветные подушки, позволить себе плюхнуться спиной на матрас и представлять всевозможные исходы сегодняшней ночи. В такие и моменты алкоголь — отличный друг, избавляющий от ненужной неловкости, волнения. Сонхун пьян не сильно, но выпил достаточно для нужного эффекта. На трезвую голову, вероятно, ждать так кого-то в чужой квартире было бы странно, но какая разница? Сонхун совсем не замечает, как проходят минуты. Размышляет о том, что на самом деле значило поесть рамен в понимании Сону. Он, честно говоря, согласен на что угодно. Да пускай они просто поедят лапшу, пускай предоставится возможность стать свидетелем того, как мило Сону набивает ею щеки. Быть рядом — главное. Он не знает, в какой именно момент в комнате оказывается Сону. И сообразить ничего не успевает, потому что тот в своей атласной полосатой пижаме оказывается над ним быстрее. Нависает сверху, коленями и руками упираясь в кровать, и вглядывается в удивленное сонхуново лицо. Ладно. Есть они не будут. Сонхун не сдерживает довольной улыбки и смотрит на ангела, краснеющего от собственных действий. Он поджимает губы и выглядит слегка неуверенным. Так, словно не знает, стоит ли ему следовать собственным желаниям или нужно опомниться и отступить. Наделить своего ангела хотя бы иллюзорной властью, пожалуй, было бы лучшим из сонхуновых решений. Но пока тот робеет, приходится действовать первым. Сонхун поднимает руку и касается оголенной под свисающей ночной рубашкой кожи. Она ощущается нежной и бархатной, такой, какой и должна быть. Какой представлялась множество раз. Пальцы медленно оглаживают рельефные ребра, из-за чего Сону размыкает губы и шумно выдыхает. Возможно, Сонхун сходит с ума, но ему кажется, что он слышит бешеное биение чужого сердца. — Могу я сходить в душ тоже? — тихим шепотом разрезает тишину Сонхун. Он улыбается ласково, успокаивающе. Но Сону отрицательно качает головой и ставит перед фактом: — Нет. Сонхун не может сдержать короткого смешка из-за чужой нетерпеливости. Хорошо, будет так, как хочет Сону. Он сжимает кожу на чужой талии крепче, стискивает ее и облизывает нижнюю губу — Сону выглядит таким уязвимым и потерянным, что хочется приласкать его, растворить в заботе и любви. Сонхун стягивает с переносицы очки и откидывает их на край кровати. Скользит по тонкой шее ладонью, слегка давит на заднюю ее часть, пальцами ощущая острые позвонки, и сталкивается кончиком носа с чужим. Теплое дыхание опаляет кожу, становится немного жарче, а пронзительные глаза шоколадного цвета неуверенно скользят в сторону. Однако следом Сону жмурится и накрывает чужие губы собственными, заполняет своим водным естеством все вокруг — Сонхуну начинает казаться, что в ушах стоит мягкая вода, а по телу разливаются волны сладостного тепла. Младший сминает пухлые губы чувственно, нежно. Но вскоре становится напористее, и Сонхун совершенно не против. Он не отпускает тонкую шею, поглаживает ее большим пальцем, а второй ладонью проходится по впалому животу, оставляя жар прикосновений на чужом теле. Старший целует жадно. Сону целует требовательно. Они пытаются взять друг от друга максимум, хотят насытиться вдоволь, хотя оба понимают прекрасно — это всего лишь начало. Сону плавится от мягкости сонхуновых губ, от жара его рта, стискивает пальцами ткань пледа. Он проникает в чужой рот языком, проходится его кончиком по острым клыкам. Так, как хотелось сделать при виде улыбки Сонхуна, который прямо сейчас перемещает обе ладони на талию и едва ли не впивается крепкой хваткой в кожу. Тихие стоны тонут в поцелуе. И то, как старательно Сону пытается удержать свое тело, как он лижет чужие губы, как старается выровнять дыхание, Сонхун находит до невозможного трогательным. Не отрываясь от Сону, он кладет ладонь на поясницу, забираясь ею под атласную ткань, гладит ее. И давит. Давит так, чтобы наконец ощутить на себе вес чужого прекрасного тела. Сону продолжает целовать мокро, переплетать языки и мычать от прилива приятного возбуждения. Он немного ерзает на чужих бедрах и получает ответную реакцию — Сонхун кусает его нижнюю губу и зарывается пятерней в блондинистые волосы, слегка оттягивая их. Младшего ведет от переизбытка чувств. Достаточно одних лишь поцелуев, чтобы Сону чувствовал себя самым желанным на земле. Сонхун отрывается от пухлых губ и вынуждает Сону разочарованно проскулить. Он прикладывает усилие, чтобы обхватить младшего за талию и приподняться на локте, пытаясь усесться. — Ангел, — зовёт Сонхун ласково, улыбается и пытается перевести дыхание. И при всей своей устойчивости к разного рода комплиментам, сейчас Сону лишь густо краснеет. Щеки и шея покрываются пунцовыми пятнами, глаза влажно блестят. Потому что сейчас это звучит до невозможного правильно и необходимо. Сонхун не теряет времени и укладывает Сону на кровать. Блондинистые пряди рассыпаются на мягких подушках, в очередной раз напоминают о его ангельской натуре. Он смотрит так доверчиво, так невинно, что Сонхуна ведет от двух борющихся в нем чувств. Сону хочется задарить лаской, совсем как маленького котенка. Хочется быть с ним нежным, заботливым, учтивым. И вместе с тем внутри есть непреодолимое желание сорваться, истерзать его тело укусами, подчинить себе. Он чрезмерно очарователен. И это сводит с ума. Он разглядывает его пару секунд, а Сону тянется ладошкой к сидящему перед собой старшему и хватается за ткань футболки, пытаясь притянуть к себе и заполнить все вокруг Сонхуном. Тот не сопротивляется — теперь именно он надвисает сверху и целует сначала лоб, после горячие щеки, спускается к шее. Сону ерзает на постели нетерпеливо, гладит Сонхуна по темным пушистым волосам и стонет сдавленно, когда чужие губы смыкаются на молочной коже. В этих прелюдиях есть что-то, что не сравнится ни с чем; они желали друг друга слишком долго. Сонхун уже проникся обожанием к Сону. Пускай он знает его плохо, уже известны его маленькие привычки, его вкусы, повадки. А Сону, кажется, уже проникся желанием быть ближе к Сонхуну всегда. Приходится перенести опору на колени, чтобы скользнуть вверх по груди Сону ладонями, дойти до ворота. Чтобы длинные пальцы медленно расстегнули пуговицу за пуговицей на чужой рубашке, распахнули ее полы и открыли вид на очаровательную грудь. Сонхун не может сдержать свой порыв прикоснуться — гладит ее, дразняще задевает соски пальцами. Даже это в Сону прелестно: они у него милейшего розового цвета. И Сонхуна от осознания кроет по-новому — он совершенен. — Хён.. — едва ли не хнычет Сону. Он безумно чувствительный. Достаточно лишь склониться к груди ближе и мазнуть языком по соску, и он уже выгибается всем телом навстречу, хватается за сонхуновы плечи. Его хочется дразнить и дразнить — взглянуть вверх и увидеть глаза на мокром месте сродни величачайшему достижению. Его тело отзывчиво на каждое прикосновение, и Сонхун позволяет себе положить ладонь на чужое колено, скользнуть ею вверх и сжать кожу на бедре крепко, ощутимо. А Сону хочется больше. Он гладит чужую спину хаотично, хочет поцеловать Сонхуна вновь, но тот слишком увлечен его грудью — когда он втягивает кожу под левым соском в рот, Сону хочется расплакаться. От покалывающих ощущений, от чрезмерной близости. От всего происходящего в его спальне. От Сонхуна. На коже расцветает бутон багрового оттенка. На Сону смотрится самим произведением искусства. К сонхуновому счастью, сотворенным им лично. — Ты безумно милый, — шепчет Сонхун, когда приподнимается и разглядывает чужое румяное лицо. А Сону ведет от внезапного комплимента. Он слышал эти слова множество раз, но то, как говорит это Сонхун, отпечатывается в самом сердце и вызывает непреодолимое желание притянуть к себе для нового глубокого поцелуя. Он нетерпеливо тянет к себе и почти получает желаемое, но у Сонхуна другие планы. Он действует резко: подхватывает Сону и одним движением переворачивает на живот, наклоняясь к чувствительному ушку и опаляя его жаром: — Детка, если тебе не будет нравиться, обязательно скажи мне об этом, хорошо? — его тон меняется насовсем, становится таким уверенным и сексуальным, что возбуждение внизу живота тянет намного сильнее. Сону остаётся лишь удивлённо выдохнуть и судорожно сглотнуть, промычав что-то вроде согласия. Он чувствует, как к его ягодицам прижимается обтянутое слишком плотной тканью возбуждение, приходится предвкушающе прикусить губу до боли. Он понятия не имеет, как это будет. Какие у Сонхуна предпочтения, какие потребности и желания. Однако ответ не заставляет себя ждать. Сонхун стягивает с него пижамные штаны вместе с нижним бельем так же резко, и Сону ощущает жжение на ягодице — сонхунова ладонь только что абсолютно бессовестно оставила шлепок на нежной коже. Сону хочется выть от растекающейся по ногам приятной боли. Он опускает голову вниз и кусает губу сильнее, но комната вновь отражает шлепок и оседает звоном в его ушах. Из глаз прыскают слезы. — Хён! — вскрикивает Сону в третий раз, — хватит… И оборачивается через плечо, чтобы окинуть его обиженным взглядом. И увидеть возвышающегося над собой Сонхуна. Он выглядит так самодовольно, так властно, когда обнажает острые клыки в улыбке, нежно оглаживает изувеченную жжением ягодицу и без тени беспокойства спрашивает: — Тебе не нравится? — выходит лукаво. Сону хочется рухнуть на кровать и взвыть от кишащей внутри сладости, но получается лишь прижаться грудью к кровати, из-за чего распахнутая рубашка сползает вниз почти до плеч и обнажает изящную поясницу. Сонхуновы пальцы медленно скользят вдоль позвоночника, едва царапают ногтями. Он вовсе не нежен и больше не ведет себя так, как вел изначально. Сону мог предположить, но не был к этому готов. Крепкие ладони оглаживают талию, стискивают мягкие бока, а Сону несмотря ни на что из-за простых прикосновений чувствует себя самым желанным. От остатка волнения лоб покрывается испариной, но тот отпечатывается на подушке, к которой Сону прижимается лицом. Он без слов сует руку вглубь подушек и достаёт оттуда смазку — почему и для чего она Сону именно тут, Сонхун прекрасно понимает. Тот лишь заводит ее за спину и передает тюбик старшему, который довольно усмехается и тягучим бархатным голосом хвалит до нарастающего желания прикоснуться к себе как можно скорее: — Моя умница. Крышка лубриканта щелкает, Сонхун разогревает смазку пальцами и намеревается подготовить Сону как можно лучше — первый палец, даже не к удивлению, входит относительно легко. Младший выгибается от ощущения наполненности в пояснице и дышит рвано, глушит самого себя. Когда он немного запрокидывает голову, Сонхун замечает, как очаровательно краснеют кончики его ушей. Когда Сонхун добавляет второй палец, Сону хочется податься навстречу аккуратным не слишком размашистым движениям и насадиться сильнее. Он трется о сбившуюся под своим телом ткань грудью намерено — хочет получить все и сразу. К собственному разочарованию, то никак не сравнится с сонхуновыми руками, но это уже лучше, чем ничего. — Тише, детка, — свободной рукой Сонхун успокаивающе поглаживает мягкое бедро, — потерпи совсем немного. И подразумевает вовсе не какие-либо неприятные или болезненные ощущения. Подразумевает нестерпимое желание Сону наконец ощутить Сонхуна в себе. А от глупого и такого дурацкого слова «детка», которое Сону откровенно говоря не любит, ведет по-новому. Потому что от Сонхуна это звучит правильно и необходимо. Пальцы хватаются за плед ещё крепче, а губы плотно смыкаются, когда Сонхун добавляет третий. И это становится совсем невыносимо, потому что Сону жаждет получить настоящее сонхуново тепло. Быть к нему как можно ближе, делить один кислород на двоих, задыхаться друг в друге. Хочется поменять положение и лечь на спину, чтобы иметь возможность рассматривать Сонхуна, но пока его свободная рука крепко вжимает в кровать, бессилен. Его пальцы внутри ощущаются донельзя правильно, и хоть это всего лишь подготовка, Сону уже чувствует себя достаточно хорошо. Он оборачивается через плечо снова, когда внутри ощущается пустота. Силуэт старшего немного размыт из-за скопившихся в уголках глаз слез, однако это не мешает разглядеть то, как он стягивает с себя футболку и обнажает крепкий торс. Сону хочется коснуться его до безумия, хочется ощутить под кончиками пальцев перекатывающиеся мышцы, изучить все сонхуновы рельефы. Ему хочется смотреть на него, несмотря на всю собственную робость. Сонхуна необходимо ощущать всеми возможными способами — кожей, глазами, сердцем. — Не смотри на меня так, ангел, — шепотом окутывает Сонхун, когда скользит ладонями вдоль позвоночника и едва наклоняется, чтобы задрать ткань рубашки сильнее и оставить приятные прикосновения у лопаток. — Я просто… — Все хорошо, детка. Сонхун достает из заднего кармана джинсов презерватив и расстегивает ширинку, высвобождая собственное возбуждение из болезненного плена ткани. Он проводит по всей длине рукой пару раз, после рвет упаковку и раскатывает презерватив по члену, добавляет смазки. Сону скулит нетерпеливо, немного ерзает бедрами и стонет слишком громко, когда Сонхун резко входит во всю длину и шипит от приливающего удовольствия. Младший мычит что-то бессвязное, пока ему позволяют привыкнуть к ощущению наполненности. — Тебе хорошо? — спрашивает Сонхун, когда начинает медленно двигаться. — Мгм.. — согласно мычит Сону, пряча лицо в подушку. Ему невероятно хорошо. От каждой фрикции, от наконец ощущаемого сонхунового тепла внутри, от чужих впивающихся в ягодицы длинных пальцев. Сону пытается податься назад, но выходит плохо — движения становятся более резкими и частыми. Он глотает воздух ртом жадно и громко стонет, когда Сонхун вынуждает прогнуться в пояснице сильнее, а ощущения становятся только краше. Слышать Сону таким — безумие. Сонхун упивается каждым высоким стоном младшего, не сдерживая низких своих. Очередное доказательство того, что они полные противоположности. Он не сдерживает своих желаний и становится лишь грубее. Сону не привык к подобному. Ему нравится нежность, нравится, когда о нем заботятся с любовью, ласково. Он позволяет делать с собой нечто подобное впервые. И не может сказать, что он чем-то недоволен. Рваное дыхание и вырывающиеся из собственных уст стоны слишком красноречивы. — Хён… хён! — хнычет Сону, — пожа… хватит… — Ты правда этого хочешь? — улыбаясь, отвечает Сонхун, — не думаю, что смогу остановиться, когда ты так сладко стонешь. И вызывает из чужих уст скулеж. Безусловно, если бы он попросил еще раз, Сонхун остановился бы сразу. Но как он смеет, когда Сону не отвечает ни слова и кусает наливающиеся кровью губы до боли? Сонхун млеет от открывающегося перед ним вида — Сону выгибается в спине, словно кошка, хватается ладонями за все, что возможно, не знает как уложить голову, чтобы иметь доступ к кислороду и в то же время глушить себя. Он тянет бледные пальцы к губам, кусает фаланги указательного, пытаясь справиться с острыми и одновременно сладостными ощущениями. Он не прикасался к себе ни разу, но чувствует, что вот-вот подойдет к разрядке. Но так не хочется совсем. Хочется растянуть момент и наслаждаться Сонхуном дольше. — Стой, — едва ли не выкрикивает Сону, — стой… И Сонхун действительно замедляется. Он вслушивается в сбившееся дыхание младшего, ожидает продолжения. Немного переживает, не сделал ли слишком больно. — Мы можем… поменять позу? — чуть охрипшим голосом просит он. — Мне хочется смотреть на тебя. — Конечно, можешь смотреть на меня, сколько захочешь. Сону вновь ощущает пустоту, переворачивается на спину, а Сонхун услужливо избавляет его от болтающихся где-то в районе колен пижамных штанов и нижнего белья. Щеки Сону налиты румянцем, опухшие губы искусаны. Ко лбу, покрывшемуся испариной, липнет влажная белая челка, а ресницы трепещут. Его грудная клетка взымается и опускается часто, очаровательно. Сонхуну хочется броситься к нему в объятия, но вместо этого он обхватывает руку Сону ладонью, притягивает к своему лицу и оставляет невесомый поцелуй на запястье. Он усаживается перед ним на подогнутых под себя коленях, притягивает к собственной талии голени Сону и входит внутрь снова. Младший поджимает губы и немного хмурится, но все это по-прежнему трогает Сонхуна до невозможного. С каждой фрикцией, с тем, как сонхуновы пальцы впиваются в чужие колени крепче, с каждым стоном старшего, Сону хочется раствориться все сильнее. Потерять связь с реальностью насовсем. Это грубо и резко, но Сону так нравится ощущать себя желанным именно так. Ему нравится, что Сонхун позволяет делать себе по-своему. Это правда сводит с ума. В потоке безумный движений, громких шлепков двух тел Сону удается нащупать на краю кровати чужие очки. Он не думая натягивает их на себя, открывает глаза и смотрит на теперь размытый сонхунов силуэт. Тот сводит темные густые брови к переносице, размыкает губы и стонет сдавленно. С каждым толчком очки на переносице подпрыгивают, немного сползают с нее. Сону пытается поправить их судорожно, но все не имеет смысла. — Тебе идет, — хрипло проговаривает Сонхун. Он почти что терзает красивое тело Сону своими движениями. Тот продолжает смотреть из-под едва приоткрытых ресниц и чувствует, как по щекам стекают горячие слезы. От переизбытка ощущений и эмоций. От слов Сонхуна, от его действий. Сону до безумия жарко. Он пытается схватиться за чужую руку на собственной голени. Она горячая, необходимая сейчас, словно спасение. Особенно, когда Сонхун немного меняет угол проникновения и попадает туда, куда нужно сильнее всего. Сону срывается на высокие едва ли не девичьи стоны, плавится от происходящего и совсем не контролирует свое тело. Еще пару толчков, и он изливается, пачкая живот семенем, так и не прикоснувшись к себе ни разу. — Детка… — сквозь звон в ушах слышит Сону. Сонхун шипит, когда становится ещё быстрее и совсем не щадит разомлевшего Сону. Он кончает следом с протяжным низким стоном, замедляется и запрокидывает голову вверх. Завалиться сверху, собрать слезы на чужих щеках губами, утянуть в чувственный поцелуй — необходимость. — Ты в порядке? — пытаясь отдышаться и прижимаясь к чужому мокрому лбу своим, спрашивает Сонхун. — Я в порядке… — Сону прикрывает глаза и запускает руку в темные волосы, поглаживая их. Внутри кишит так много всего, что хотелось бы озвучить, но в опустевшей голове не находится необходимых слов, поэтому остается просто лежать в совсем не давящей тишине, наполненной жарким дыханием, вслушиваться друг в друга и наслаждаться растекающейся по телам неге. — Так ты угостишь меня рамёном? Каким бы смыслом Сонхун не наделил эту фразу, Сону однозначно ответит: «да».