Последняя надежда

      Говорят, что глаза никогда не врут. Что когда ты смотришь в них, то видишь всю подноготную человека. Его умыслы, его настроение, его тайные желания. Но в глазах Юнги пустота и одиночество. А ещё смирение. Так выглядят глаза человека, который смирился со своей участью и принимает её с достоинством, не обижаясь. Глупо, наверное, обижаться после стольких прожитых лет и жизней.       Хотя раньше было иначе. Юнги гневался на Судьбу, пытался с ней бороться, ища в каждом человеке свою родственную душу. Каждая прожитая жизнь — бег и постоянные поиски. Каждую жизнь он, возвращая себе воспоминания через сны, понимал, что чего-то ему не хватает. Какая-то важная деталь ускользает от него, не даёт жить по-настоящему. Каждый раз ему казалось, что ещё чуть-чуть и все его страдания окупятся. Вот-вот и случится то чудо, о котором твердят все вокруг.       Но проходит его пятая жизнь, десятая, шестнадцатая, двадцать третья, а чуда так и не происходит. Юнги чувствует себя отвергнутым Судьбой. И тогда он тоже начинает её игнорировать. У него появляются отношения. В каждой жизни они разные. Где-то это лишь мимолётные увлечения, где-то крепкие семьи и даже дети, воспоминания о которых Юнги нежно хранит в своей душе и по сегодняшний день. Но когда боль пересиливает любовь, он сдаётся. Больше не ищет, предпочитает носить перчатки, закрывается от всех и принимается за совершенствование этого мира.       В конце концов, у него остаётся последняя жизнь. Серая, как высотные здания в огромном городе. Одинокая, как солнце на небосводе. И кажется по-настоящему не нужная. Не то, чтобы он торопился умереть, нет. Ему нравится жить: нравится гулять по паркам прохладными вечерами, нравится готовить, нравится музыка и звёзды на небе. В этой жизни столько прекрасного. И Юнги не готов прощаться с ней так быстро. Но вместе со всей этой красотой она всё равно пуста. Любить кого-то чужого он не смеет, да и не хочет больше.       Наверное, поэтому единственным его компаньоном по жизни становится малышка Холли. Игривая, наглая и слишком разбалованная. Но Юнги ничего не может с собой сделать. Потому что собака — единственная, кому он может дарить свою скопившуюся нежность и любовь. И конечно не смеет отказать, когда та просится гулять, даже если за окном льёт дождь, срывается сильный ветер или печёт горячее солнце.       — Ну-ну, не вредничай, — просит Юнги на очередной утренней прогулке, когда Холли начинает недовольно гавкать, когда её тянут не в ту сторону, которую она хочет. — Я просто куплю кофе и пойдём мы в парк, не ругайся.       К счастью сегодняшним утром в кофейне возле его дома не так много людей. Мало, кто вообще встаёт в субботу так рано. Ну, кроме работающих и тех, кому нужно погулять с домашними животными. Удивительно, но Юнги умудрился стать заложником сразу двух этих причин. Поэтому он вышел с рассветом, ведь ему нужно ещё успеть в офис, где обычно в выходной никого, кроме него самого.       Холли пришлось остаться на улице. Та забавно машет хвостиком, смотрит на хозяина через окно, склонив мордашку. Юнги мягко ей улыбается и совершенно не замечает человека рядом с собой. Он делает шаг назад и практически тут же налетает на кого-то, чуть сбивая с ног. Чужие бумаги летят на пыльный пол.       — Ох... Прошу, простите меня, — Юнги хмурится, кланяется в знак извинения, а потом помогает с бумагами, собирая их воедино. Конечно же успевает посмотреть, что на них. Аккуратные чертежи зданий и выведенная смета. Так получается они с незнакомцем коллеги.       — Ничего страшного, — парень улыбается, тоже сгребая всё в одну стопку. — У вас тоже сегодня утро рассеянное, да?       Юнги смотрит в чужие светящиеся глаза и может только кивнуть. Отчего-то до жути хочется поправить чужую упавшую на глаза тёмную чёлку.       — Простите ещё раз. Мне жутко неловко. Давайте я хотя бы оплачу вам кофе. В знак моего извинения.       — Не стоит, правда, — незнакомец тянется к своему стаканчику, когда его ставят на стойку выдачи. Но Юнги настроен решительно.       Однако весь его напор исчезает, когда их пальцы сталкиваются. И чудо всё же случается.       Юнги много раз думал о том, как это происходит. Ему рассказывали родители и друзья в каждой новой жизни, потом он видел это в фильмах, когда появилось кино. Но на экранах всё казалось таким наигранным, пустым, ненастоящим. Эти взрывающиеся на фоне фейерверки, остановка жизни вокруг двух предначертанных друг другу людей. Юнги не мог в это верить, просто потому что не знал, каково это.       А оказывается, это больно. Сердце как будто перестаёт биться внутри, а потом ускоряется, разгоняя по венам застывшую кровь. Юнги понимает, что с трудом может дышать. Он лишь продолжает отчаянно держать чужую ладонь, боясь отпустить. Вдруг всё окажется бредом, его измученным воображением. Только вот они стоят минуту, затем другую, а всё вокруг остаётся таким же... настоящим.       — Вау, — выдыхает парень напротив, ошарашенно смотря то на ладонь, то в чужие глаза. — Не думал, что это... так.       — Я тоже, — Юнги облизывается. Ладонь в руке тонкая, но тёплая.       — Получается... Судьба?       Юнги кивает только, не находя в себе слов. Всё, что понимает — это то, что чужая улыбка вызывает в нём бурю эмоций.       — Ой, мой автобус! — вскрикивает незнакомец. Он вырывает руку, всё же берёт своё кофе и несётся к выходу. А потом останавливается и оборачивается. — Сегодня, здесь же, в девять!       И теперь Юнги не знает, как ему дожить до вечера. Работа валится из рук, и он как будто подвисает, вспоминая момент их встречи. Ему волнительно, как будто живёт сейчас свою одну из первых жизней. Тогда ему тоже казалось, что каждое касание особенное. Но ни одна его попытка не сравнится с тем, что ощутил сегодня. Это волнует его душу. Вдруг Судьба всё же ошиблась.       Ведь не может так, чтобы родственная душа нашлась только в последнюю его жизнь. Это же ведь издевательство какое-то.       Именно рой вопросов в голове приводит его в ту же кофейню. Однако вот на часах девять, потом половина десятого, затем и десять, а незнакомца с красивой улыбкой и тёплыми руками всё нет. Юнги даже начинает съедать себя внутри за то, что посмел понадеяться. Поверить в то, что ещё имеет шанс на...       — Извини, я опоздал! — знакомый голос выбивает Юнги из мыслей. Парень выглядит перед ним запыхавшимся, но счастливый. — Слишком много работы. Я никак не мог уйти из офиса.       — Ничего, я понимаю, — кивает Юнги.       — Ну... Наверное, нам нужно познакомиться. Я Чон Хосок, — и снова эта рука.       — Мин Юнги.       Второе прикосновение не может обманывать. Ведь тогда это не погрешность, а закономерность. Это заставляет нервно улыбнуться. Сердце снова бьётся быстрее. Значит Судьба его не обманула. Значит у него ещё есть надежда на то, чтобы быть счастливым по-настоящему.       Хосок становится его надеждой.       Они не торопятся. Хотя в какой-то момент Юнги понимает, что хочет этого. Проходят несколько недель общения, и он чётко осознаёт, что ему хочется наверстать всё то упущенное время, пока у него не было Хосока. Правда не спешит рассказывать о всей своей боли и больше слушает, нежели говорит. Чужой нежный, слегка хриплый голос успокаивает. Но в какой-то момент странные мысли закрадываются в его голову, не дают покоя. И в очередной вечер он спрашивает о том, что так волнует.       — Какую жизнь ты живёшь? — голос у Юнги тихий. Будто он боится спугнуть.       — Первую, — честно говорит Хосок, делая глоток своего любимого чая и снова опуская взгляд в телефон, чтобы всё же найти ту песню, о которой рассказывал до внезапного вопроса.       А Юнги замирает на месте, чувствуя, что внутри всё переворачивается. Первая и последняя жизни. Так вот почему они не столкнулись раньше. Хосока просто не существовало в этом мире. Ответ не приносит покоя. Боль в душе только разрастается. Потому что после того, как Юнги исчезнет, одинокие жизни будет проживать уже Хосок. На мгновение в его голове проскальзывают мысли о том, что было бы лучше, если они не встретились тогда.       Но он отгоняет их от себя, а потом тянется через стол и целует приоткрытые губы. Их первый поцелуй соткан из душевной боли Юнги.       — Не удержался, — пытается улыбнуться он, облизывается и вдруг снова целует. Как теперь отказаться от этого, когда познал вкус?       — Не сдерживайся больше, — шёпотом просит Хосок и сам тянется навстречу.       Ночью Юнги не думает о том, что будет после. Ночью, в тёплых объятьях ему хорошо.       Но на утро мысли всё равно возвращаются к нему.       Он чувствует, что не может расслабиться даже после того, как находит свою родственную душу. Всё становится, наоборот, сложнее. Юнги боится ему признаться, боится рассказать о том, что ждёт Хосока дальше и как будет больно много-много жизней. Собирается каждый раз с духом, но не может сказать и слова, когда видит эти растянутые в улыбке губы и сияющие глаза. В очередной раз позволяет говорить Хосоку, слушает про работу, предстоящий контракт и то, как красиво будет цвести сакура в предстоящую весну.       Юнги слушает его и понимает, что у него появляется новый страх. Что предстоящая весна может стать для него последней. Или он может даже до неё не дожить. Страх уйти быстрее, чем хотелось бы — это новый страх, такой сильный и неприятно оседающий между рёбрами. Приходится даже записаться к врачу, чтобы получить новый рецепт на сильные успокоительные. Потому что говорить о таком с Хосоком всё ещё страшно.       Ему не хочется расстраивать это сияющее солнышко своей болью. Но кажется держать в себе это тоже получается с трудом. Стены внутри давно разрушены и отстроить новые он не успеет. Да и не хочет.       — Юнги, — зовёт Хосок в темноте спальни. С недавних пор она общая.       — М-м?       — А какими были твои прошлые жизни?       Юнги кусает щёку изнутри, понимая, что тут не уйти от ответа. Не когда тебе задают вопрос прямо в лоб.       — Разными, Хоби, — губы сами собой касаются тёмной макушки. Хосок слегка крутится и пододвигается ближе, хотя они и так лежат вплотную друг к другу. — Я многое видел. Войны, голод, революции.       — А ничего хорошего не было?       — Было. Люди. Я видел много хороших людей. Некоторых очень сильно любил. У меня даже были дети.       Голова Хосока резко поднимается и Юнги еле успевает убрать подбородок, чтобы не сделать больно. В глазах напротив большое удивление.       — Правда?       — Да. Я был женат несколько раз... У нас были дети.       — А где они сейчас?       — Хоби, что у тебя было по биологии в школе? — Юнги фыркает как кот. — Дети, рождённые не от родственной души, живут всего лишь одну жизнь… Они навсегда остались лишь в моих воспоминаниях.       Хосок вдруг поджимает губы, смотрит на него сверху вниз в момент серьёзно. А потом так бережно касается лица, гладит горячую скулу. Юнги больше не сдерживает слёз. Впервые за много-много лет он плачет, свернувшись в бережных руках. Зато сон после этого впервые крепкий и глубокий. Уже без сновидений. Как это обычно бывает, когда живёшь свою последнюю жизнь.       Но после той ночи всё будто усугубляется. Юнги чувствует, как его засасывает куда-то глубоко, где темно, холодно и страшно. Ему не хочется наседать на занятого Хосока и даже когда тот словно чувствует чужое волнение, всё равно говорит, что всё в порядке.       Не замечает, как его надежда становится проклятьем.       Он всё ещё любит Хосока. Нежно и бережно, как всегда и хотел. Только вот теперь каждый разговор о следующей жизни, о чём-то далёком и ненастоящем, вызывает приступ истерики и тошноты. Юнги, и до этого не многословный, старается молчать почти всё время, позволяя занять Хоби всё пространство вокруг себя. Ему кажется, что это выход. Что если раствориться в человеке, то станет лучше.       — Не много ли ты делаешь заметок для двухнедельного отпуска? — интересуется тихо Юнги. Весна всё же наступила, и они собираются вместе куда-нибудь съездить. Идея звучит не так уж и плохо. Голову давно пора разгрузить.       — Ну, на будущее, — Хосок улыбается и списывает какие-то данные с ноутбука в свой ежедневник. — У нас же не один отпуск будет вместе. А если не успеем всё объездить в этой жизни, то поедем в следующей.       Юнги молчит в ответ на это, лишь разминает чужие плечи. Хосок ничего не подозревает. Хосок не видит, как по бледному лицу беззвучно скатываются слезы.       Последней каплей для Юнги становится потеря Холли.       Он отправляется на раннюю прогулку как обычно, он заходит за кофе — тоже как обычно. Но когда выходит из кофейни, то обнаруживает, что собаки нет рядом. Он зовёт её. И чем дольше зовёт, тем сильнее паника просачивается в душу, обнажая её. Юнги правда старается не сдаваться, носится по всем переулкам, паркам, дорогам, пытаясь найти свою малышку. Его даже не останавливает начавшийся июньский дождь и удары молний в громоотводы на высотных зданиях.       Только когда ноги начинают сильно гудеть, а дрожащие пальцы на руках больше не слушаются, он набирает номер Хосока.       — Подожди меня на нашем месте, хорошо? — просит Хоби хоть и сонно, но встревоженно. — Я приду и мы подумаем, что делать.       Юнги даже ответить не может, только кивает, словно Хосок может это увидеть.       Он ждёт его в их любимом парке, нервно расхаживая возле лавочки, где когда-то Хоби признался ему в любви. Его нет десять, двадцать минут, полчаса и Юнги уже думает о том, что придётся искать и Хосока тоже. Но вот заканчивается проливной дождь, выглядывает солнце и на горизонте появляется Хосок с Холли на руках.       Слёз снова сдержать не получается.       Холли, промокшая, грязная и дрожащая, переползает на руки к Юнги, лижет его солёные щёки, тычется носом в шею, скулит виновато. У Юнги нет сил ругаться на неё. Он лишь прижимает этот комочек к себе и через мгновение сам оказывается таким комочком в руках Хосока. Тот гладит по влажной футболке, таким же мокрым волосам, целует в лоб, шепча о том, что всё закончилось.       — Видел в детективном сериале, что преступники всегда возвращаются на место преступления, — тихо смеётся Хосок, обнимает Юнги крепче, слегка покачивается. — Поэтому решил заглянуть в кофейню. Она там у двери сидела, тыкалась в дверь, жалобно так скулила. Поводок порвался. Я уже давно говорил, что нужно купить новый.       Юнги вдруг всхлипывает. Да, Хосок говорил. Хосок много чего говорит и почти всегда правду. Юнги уже не представляет, как жил без него, такого нужного, защищающего и вечно позитивного.       — Ну чего же ты? — взволновано спрашивает Хоби, приподнимая голову и стирая слёзы так ласково. Целует опухшие щёки и улыбается ярче солнца. — Холли нашлась, всё же хорошо.       — Нет, Хосок-и, не хорошо, — шепчет сорвано Юнги, утыкаясь лбом в плечо. — Всё очень плохо...       — Почему же? Мы счастливы, мы наконец-то нашли друг друга и...       — Это моя последняя жизнь, — быстро выпаливает Юнги. И его перенапряжённое тело чувствует, как тонкие пальцы сильнее стискивают футболку на спине. — Я... я безумно боялся сказать тебе об этом. Но теперь... Понимаю, что больше не могу держать это в себе. Прости меня...       — За что ты извиняешься? — голос становится тише на несколько тонов.       — За то, что я тебе достался... Ты заслуживаешь быть любимым в каждой своей жизни...       — Юнги...       — Заслуживаешь счастье, а не страдание, — продолжает, как будто не слышит то, как его зовут.       — Юнги!       — Заслуживаешь всего на свете, чего я уже не смогу тебе дать...       — Юнги, послушай, — Хосок резко приподнимает чужую голову, заставляя смотреть себе в глаза. Зажатая между ними Холли затихает, смотрит глазами-бусинками на хозяев. — Ты не должен извиняться, хорошо? Ты не должен принижать свои чувства. Потому что ничего другого я не хочу, Юнги. Я люблю тебя и буду любить только тебя до самого конца...       От таких слов Юнги устало выдыхает, прикрывает глаза и ластится к бережным руки. Кажется он физически чувствует, как чернота, сплетённая из боли, отчаяния и безысходности, отваливается от его души.       — Потому что это тоже моя последняя жизнь.       Эти слова выбивают весь воздух из лёгких, заставляя почти испуганно распахнуть глаза. Юнги ошарашенно смотрит на чужое лицо и просто не может поверить в услышанное.       — Что?       — Что у тебя было по биологии в школе? — пародирует Хосок чужой голос, смеясь. А потом снова гладит щёку, улыбается мягко. — Мои родители не родственные души, я с детства не вижу снов. Я не дурак, Юнги. Я понимаю, что всё это значит.       — Тогда... тогда к чему все эти разговоры про следующую жизнь?       — Я ведь не знал, что для тебя эта жизнь тоже последняя. Ты молчал, а я не хотел расстраивать. Ты ведь так долго искал свою родственную душу, а тут я... Такой, слегка поломанный.       — Не поломанный, — Юнги тянется, целует щёки, тоже чувствуя на них слёзы. — Самый лучший. Все эти годы стоили того. Все прожитые жизни стоили встречи с тобой, Хосок.       Юнги бережно целует растянутые губы в виноватой улыбке и понимает, что его отпускает. Наверное, стоило поговорить об этом раньше, найти выход из ситуации, не доводить до такого. Но они всё ещё люди. А людям свойственно ошибаться. Главное, что они всё же смогли это сказать. Теперь их ничего не сковывает. Любовь прорастает в душе с новой силой.       — Что ты делаешь? — интересуется Хосок, когда они возвращаются домой, уставшие, заплаканные, но счастливые. Вымытая Холли спит на диване, пока её хозяева завтракают на кухне. Но Юнги всё никак не может оторваться от телефона.       — Заказываю билеты в Италию.       — Что? Зачем?       — Ты столько говорил про то, что хочешь туда поехать. И раз это наша последняя жизнь, то давай возьмём от неё всё, — Юнги оставляет бережный поцелуй на скуле.       Хосок широко и счастливо улыбается, переплетая пальцы рук. В их сердцах больше нет места для боли.