Солнце, мне кажется, ты устало светить
Устало быть справедливым и мудрым
Ты — мой самый несбыточный сон
Самый сладкий и самый короткий
Сон...
Двое сидят в тишине, незримо и молча наблюдая за последним серебряным лучом. Галовианка не может подобрать слов после рассказа Бутхилла, а он, в свою очередь, заливает горечь воспоминаний ещё более горькой и крепкой выпивкой. Киборг поделился с ней самым сокровенным и мрачным эпизодом из жизни. Возможно, он старался об этом вспоминать как можно реже, не ворошить останки прошлого своими звёздными шпорами будущего. Не зацикливаться на произошедшем в его ситуации всё равно, что игнорировать горькое вино; паршивый вкус компенсируется с лихвой после пары рюмок. И всё же, только благодаря тому, что он мог помнить — смерть Освальдо Шнайдера была лишь вопросом времени. Бутхилл пригубил, продолжая рассказ: — Да, пташка, я предупреждал тебя, это совсем не радужная история, как в твоих фильмах. Только суровая правда жизни. — И всё же я хочу знать, что было... Дальше... — любопытство оказалось сильнее, чем девушка могла себе представить. То, как они оказались вместе на крыше отеля — абсолютная случайность, но лишь благодаря тому, что ей нужно было место спрятаться от безумных фанатов, привело к этому моменту. По первому взгляду на галактического рейнджера она поняла: этот человек видел слишком много жестокости. — Расскажи мне обо всем, — робко просит Робин, убирая прядь за ухо. Мало кто поймет смысл этого жеста, но ему и не нужно было сейчас смотреть на неё, чтобы ощутить ту застенчивую атмосферу, которая повисла между ними. — Твою ж милашку, ха. А ты настырная пташка, да? Хорошо, твоя взяла, если купишь мне ещё выпивки. В железной хватке киборга блеснул пустой стакан. Робин хотела было возразить, сославшись на его здоровье, но... По правде говоря, она не особо осведомлена, как устроены киборги. Может ли алкоголь навредить им? Нужно ли им есть, спать? Во сне, конечно, о подобном мало кто задумывается, но ей бы очень хотелось, чтобы эта встреча не оказалась последней. — Как пожелаешь, мне заказать доставку? — Эй. Я думал, мы тут прячемся от твоих папарацци, а не в игрушки играем. Робин тихонько усмехнулась, наблюдая, как его глаза нацелились на неё. Жуткий взгляд. Всё в нём ощущалось до боли необыкновенным, диким и пугающим. Может быть, эта ковбойская шляпа в стиле старых вестернов нагоняла подоплеки, а может, ей хочется найти причину сторониться его. Галактический рейнджер Бутхилл... За его голову назначена огромная сумма, за плечами десятки трупов, а стальные клыки безжалостно постукивают, когда он разговаривает с ней. Что же всё же было скрыто за этой маской безразличия? Робин могла бы использовать силу Шипе, но отказалась от подобного варианта, ибо в этом нет особой нужды. Они мило общаются, и, по всей видимости, Бутхилла мало волновала возможность похитить или навредить супер галактической звезде эстрады. — Как... Как её звали? — возвращаясь к изначальной теме диалога, Робин старается унять страх в сердце. Киборг какое-то время молчит, поднимает пустой стакан, пытается с него отпить, найти хоть каплю солода. Потом многозначительно ставит пустой стакан под ноги, затягивая рассказ на долгие и прерывистые ноты. Его песня грустная и трогательная одновременно: о доме, где он вырос и был объят любовью; о времени, когда он научился метко стрелять и приносить с охоты добычу; о маленькой девочке, завёрнутой в красный плед, и маленьких ручках, которые тянулись к нему; о постаревшем отце и поседевшей матери, радующихся возвращению блудного сына. Проливая свет на его прошлое, слёз было не сдержать. Робин старалась не плакать, когда его голос задрожал при разговоре о дочери и о том, как многое он для неё хотел сделать, но не успел. — Мне так жаль... — Твоим сочувствием не упокоить души погибших, увы и ах. Я не буду тебе рассказывать о том, что нашёл там вместо их тел. Такие девчонки, как ты, никогда не видевшие ничего, кроме ярких ламп софитов, не поймут, сколько грязи в себе скрывает КММ, — циничность сказанных слов ранила и обидела Робин. Она насупилась, закусив губу. — Неправда, я видела, что такое война, — и это был, по правде говоря, худший опыт в её жизни. Она так боялась открыть глаза в медицинском госпитале, почувствовать онемение в горле и холодный компресс. В неё стреляли; Робин не видела, кто или как, но пуля попала прямо в цель. — Ох, поглядите-ка, наша пташка вся распушилась, — самодовольно улыбнувшись во все тридцать три металлических зуба, он по-дружески стукнул девушку по плечу. — Наверное, в фильмах или книжках вычитала? — Нет... — обычно всегда хорошо умеющая контролировать свои эмоции Робин от этого лёгкого удара по плечу накренилась. Ещё бы секунда, и она полетела вниз с крыши, теряя равновесие, но Бутхилл вовремя сообразил и подхватил её за талию, не давая скатиться. — Тц, ну что же ты такая неуклюжая, — буркнул себе под нос киборг, усаживая девушку обратно на место. — Я не лгу, правда. Я знаю, какого это терять, близких тоже... — и тут уже ковбой стал её слушателем. Забавно, каким образом переменились их роли, и из рассказчика он превратился в очередного восторженного фаната, который наблюдает за великой Робин с первого ряда. Только вот эта близость оказалась колкой и хрупкой чашей; Робин и Сандэй потеряли родителей, она практически погибла на одной из миротворческих миссий, и после этого её голос мог сорваться в любой момент. Её преследовали, изводили чужие липкие взгляды, нигде, даже в своём доме, она не чувствовала себя достаточно в безопасности. Из гордой орлицы, какой она пыталась казаться перед Бутхиллом, девушка медленно и верно превращалась в маленького птенца, которому страшно, и он не понимает, почему, собственно говоря, решил высказаться незнакомцу. Бутхилл свесил голову, шляпа прикрыла его ресницы. В горле встал ком, ведь он откровенно насмехался над её изнеженностью, а она была солдатом... Истинным героем, который спасает больных и поддерживает слабых. Не тем напыщенным лицемером, прячущимся на вершине мира. Утирая слёзы, Робин извинилась. — Прости, не знаю даже, что на меня нашло. Сама же тебя просила рассказать обо всём и перевела тему на себя. — Тебе нужнее было, — отмахнулся рейнджер, стараясь не заострять внимания на инциденте. Он часто становился спонтанным слушателем в барах и кабаках. И поэтому то, что ему доверила свои переживания одна из главных примадонн, дивы в этой галактике, оказалось поразительно обычным. — Но это ты же тут решил выговориться, — поднимая заплаканные глаза, Робин хотелось увидеть в нём хоть что-то плохое. Насмешливую улыбку, взгляд отвращения, злобный дух, но он всё так же добродушно скалил зубы, глядя на поднимающуюся луну. — Да чего! Всё уже кончено. Мне осталось лишь отомстить, и мой путь окончен. — Но разве... Разве это то, что тебе хотелось тогда? — Тогда... Тогда я был совершенно другим человеком, беззлобным и глупым юнцом с лассо и шляпой наперевес, — и эти горько-сладкие воспоминания на секунду одержали победу над кибернетической памятью, показывая кадр за кадром, будто в немом кино. Да, он, несомненно, скучал по тому человеку, той планете и той девчонке. И теперь за его плечами другой крест, такой, что только он мог его вынести, раз умер однажды. Луна расцвела. Это одно из чудес проекции снов, но диск луны казался таким большим и близким, что до него можно было коснуться рукой. Вокруг светила танцевали сотни звёзд, мелькая серебряными зорями. Пусть никакая печаль не тревожит их души, хотя бы на пару мгновений. Без горя и муки, сон, в котором всё прекрасно. В такие моменты принято хранить молчание, но Робин почувствовала такой миг умиротворения, будто бы всё ещё существо гармонировало с этой ночью. Вполголоса, совсем тихо, чтобы её песню не услышал весь мир, она распевала старинную колыбельную, когда-то принадлежавшей её матери.
«Спи, мой малыш,
Вырастай на просторе,
Быстро промчатся года,
Смелым орлёнком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.
Ясное небо, высокое солнце
Будут всегда над тобой.
Спи, мой воробышек,
Спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной...»
— Это для неё... Бутхилл замер, очарованный её пением. Концерт для одного человека, но она пела так, словно её могли услышать тысячи, не таясь своих чувств, плача и одновременно радуясь такой возможности. В конце голос Робин дрогнул, но, не дав тишине воцариться ни на миг, Бутхилл стал хлопать. — Если бы мог заплакать, я бы сейчас рыдал, пташка. Теперь чётко понимаю, почему все сходят с ума. Она кивает ему, мягко улыбаясь, не зная, как должна после такой похвалы себя чувствовать. Прохладный ветер целует кожу, и теперь, кажется, всё становится на свои места. Галовианка запускает руки за шею и лёгким движением снимает вычурное колье, что скрывало её главный страх. Розовый шрам вдоль сонной артерии, не доходящий до ключиц. Попади Робин тогда не в полевой госпиталь, от операции не осталось бы и следа, но она бы не поняла, какого это — не бояться идти вперёд, несмотря ни на что. Мужчина молча наблюдает, явно не ожидая подобной интимности, но после её пения он был уже очарован ею. Не говоря ни слова, он приблизился к ней и дотронулся кончиками механических пальцев до шрама. Такая же мягкая и тёплая, как и везде. Этот маленький рубец никак не мог бы её изуродовать, будь он даже на пол шеи или и вовсе спускаясь ниже... Не зная, что на него нашло в ту минуту, Бутхилл прикоснулся к шраму губами и лёгким беззвучным поцелуем оставил свой единственный след. Робин вздрогнула, тоже не ожидая подобного от него. Они оба были слишком удивительными друг для друга, оттого им так странно было комфортно в уединении. — Щекотно. — У киборгов холодное дыхание, ты не знала? — Теперь знаю. Он снимает со своей шеи красный платок и аккуратно повязывает поверх поцелуя, который оставил ей на прощание. — Вот, не простудись, пташка. Я бы хотел ещё раз послушать твоё пение. — Обязательно.«Месяц над нашею крышею светит, Вечер стоит у двора. Маленьким птичкам И маленьким детям Спать наступила пора. Завтра проснёшься — и ясное солнце Снова взойдёт над тобой... Спи, мой воробушек...»