Практика.

Здесь, в подвале этой дьяволом, а то может и самим всевышним проклятой, больницы было как-то ну уж слишком скучно и не интересно. Весь интерес пропал, как только Огнепоклонник понял, что открыть эту чертову клетку он не сможет огнём – везде шедшие по всем углам и даже потолку этого подвала трубы – были крепко накрепко сварены и даже газ, что был легко воспламеняемым он не мог получить. Так что, устроить здесь и сейчас пожар дабы он мог выбраться, темноволосый от сожжённых волос мужчина, мог лишь чесать собственную выженную аж в лоскуты кожу. Мысль о том, что было бы интересно попробовать разодрать себя в кровь и позже, взглянуть на реакцию редких медсестёр, а тем более Рубинштейна – пошёл нахуй старпёр объёбанный – было бы даже интересно… Но после того, как рука спустилась из места меж бинтами на изжёванных по виду щёк, мужчина лишь драматично шумно вздыхает. Не радостно и не печально при этом. Скорее так, скучающе. Потому что за все эти дни, недели, а может уже и, месяца в этом тёмном и сыром месте он мог только более пытаться практиковаться на изучении чужих мыслей, на тех же самых редких мед сёстрах и даже пытался влезть в голову врача… наверное, одни из самых безобидных мыслей были только у сколько-то да сострадающего персонала, что на самом деле, через насилие и силу подписали те контракты о неразглашении того, что увидят или услышат в этом дур доме самого ада и его создателя – дьявола. А худшие… тут даже и думать долго не понадобится. И слишком долго предпологать что же именно можно было бы поделать не надо - Огнепоклонник решает после уже как двух часов пробуждения наконец взглянуть и на собственных товарищей по «беде». Удивительное конечно расположение у их клеток было. Пока как рядом с клеткой Кризалиса был Поэт, то будто отделённый от всех и даже собственных содружественников Огнепоклонник «жил» - если такое существование в этом подвале можно было назвать жизнью - напротив этих же самых двух клеток. Взгляд цепляется за долговязую фигуру в клетке слева для Огнепоклонника – Поэт лежал в таком положении, повёрнутый ото всех к собственной стене, кажется, подозрительно долго. Но к счастью, сладковатого запаха гнили не было. Был слышен хуже: тихий шёпот, что, прислушавшись, Огнепоклонник распознал как стихотворные строчки давно известного произведения из детских книжек седьмого, может, восьмого класса литературы: «Мой грустный товарищ, махая крылом, Кровавую пищу клюет под окном, Клюет, и бросает, и смотрит в окно, Как будто со мною задумал одно. Зовет меня взглядом и криком своим. И вымолвить хочет: «Давай улетим!..»...» Узнать строчки Пушкинских стихов, было не трудно. Но когда их читал Поэт – слушать было интереснее. Дослушав уже, наверное, третий такой оборот заученного стиха Поэта, что, не переставая выразительно бормотал стих себе под нос, Огнепоклонник меняет положение собственного тела из вслушивания в происходящее в клетке Поэта, на пересаживание посередь собственной клетки. Взгляд пары заинтересованных и едким, даже можно сказать, ядовитых глаз золотом, направил собственный взор на сидящего на другой стороне товарища: справа. Кризалис словно застывшая статуя льва. Только вот, Зверь, застывший на месте и уж слишком подозрительно долго смотревший в пол меж собственный клеткой и клеткой Огнепоклонника заставил и самого мужчину, замереть ненадолго, всматриваясь в задумчивое лицо собственного друга. Пытаясь понять, это такой новый вид запугивания, или так и вовсе, Кризалис настолько озверел, что уже и не видел причин «не» загрызть собственных товарищей? Но, спустя 14 минут такого долго молчания под звуки редких завываний в трубах над их головами, шуршания одежды Поэта и Огнепоклонника и второй начинает понимать – Кризалис всего лишь то задумался, и трогать его сейчас, не лучшая идея. Потому что, если судить по тому, как он спустя минут 5 после таких гляделок без ответа, начал драть собственную кожу около глаз в кровь, его, не стоило трогать сейчас, от слова, «совсем». В голову и так умалишённого Огнепоклонника приходит… Идея. И идея предполагает теперь менее скучать. И при этом, в каком-то смысле, желание свести эту парочку уже какое-то время присутствующее, получило бы свою новую «жизнь», а не останется только представлением или идеей что может уйти лишь по причине того, что, чтобы это можно было исполнить, для начала все должны были бы быть в сознании и сами же ведь того хотеть и выполнять советы от самого же Огнепоклонника – что на самом деле мог бы стать не плохим таким Свахой стать. Но, пока что, сознательно того он для них такого, к несчастью, сделать не мог. Потому... Идея, сделать это пока не только на платоническом и ментальном уровне – отложилось до момента пока они не выберутся отсюда окончательно и все, вместе. Сейчас, в безумную голову любителя огня и адреналина, пришла другая идея. И план был в том, чтобы воплотить собственные желания по их побегу, ему нужна была практика и тренировка собственных ментальных способностей. И потому, сидящие перед ним двое, могли бы хорошо стать подопытными для подобного. Конечно, их было жалко, но и вариант стереть им после этого память – а можно не до конца, ха-ха – оставался же ведь! И севший в позу лотоса, а после подогнувший собственному подбородку колено Огнепоклонник, злобно, и с уж совсем не добрым оскалом, блеснул в темноте подвала, собственными, острыми, безумно крепкими, зубами. «Время, игр». Взгляд за читающего теперь «Одиночество» от Лермонтова Поэт, дёрнулся. Не зримый для Кризалиса дым мыслей и окутывающий бессознательное тело брюнета заставил тихонько, но открывшего глаза от странного шума Поэта, оглянуться: испуг появился на долю пары секунд на лице теперь напряжённого мужчины. Тот сел, начав ползти в угол собственной клетки, от чего, тот, что словно начал задыхаться, начал дышать шумнее: пытаться оглянуться, вдохнуть глубже и лучше. Но голову начали посещать странные, тягучие, а то парой и, словно как горячий, тяжелый свинец что буквально горел, заполонял черепную коробку зеленоглазого. Тот дышал через рот, уже не через нос, пытался сглотнуть и зажмурится. Но словно на веках высекли как на камне или выжги тавром одну единственную фразу-приказ» «Ляг перед стенкой меж клеток» дышащий шумно, испугано, Поэт забегал взглядом по полу собственной клетки взглядом. А дымок, исходящий за его спинок, словно страшными руками, с длинными, искаженными пальцами накрывало голову кудрявого мужчины, забираясь под волосы и медленно цепляясь острыми когтями прямо в скальп. Терзает, мучает, царапает, входя прямо в самую подкорку сознания, заставляя Поэта словно по второму кругу сходить с ума от навязчивых мыслей. Пытается бормотать стихи из библии, мольбы, просьбы остановиться, не лезть в его и так измученную голову. Попытки выпросить жалости не удаются, а виновник сия действия лишь глазами блестит в темнота, да наблюдает, молчит, даже зубами от вины или чего такого не скрипит. Ему нравится за этим наблюдать. Нравится смотреть, как Поэт сходит с ума, начиная чуть ли не в конвульсиях биться от того, насколько ему было плохо и страшно. Но до светлой головы бледного мужчины-гипнотизёра наконец в моменте стресса и страха приходит наконец идея спустя почти 15 долгих и мучительных минут пытки: ему надо подчиниться. И ползёт он буквально на четвереньках. Спотыкается, пару раз даже падает, когда руки от обильного потоотделения скользят по голому металлу. И наконец, ложится. Ложится правда, на бок, лицом к клетке Кризалиса, и… те самые, не видимые, ранее мучавшие его руки, начинают его гладить, ласкать, аккуратно поглаживать и уже снаружи, где-то далеко, но при этом близко, слышится хриплая похвала. Открывший глаза Поэт, видит недоумевающий взгляд пары тёмных, больших глаз зверя неподалёку. Буквально сам же Кризалис не понимал: а что же такое, происходило с его товарищем и соседом по клеткам? Пока как Поэт, услышавший новый Приказ – лег теперь по-новому. Ногами вперёд к клетке. И поджав их в колени, всхлипнул, глядя в потолок, в еле им различимые трубы на потолке. Раздвинул ноги и лёжа так, попытался выдохнуть легче: но получилось не очень. Тот, лишь смог не много выдохнуть и вздрогнуть. Теперь… У Кризалиса и даже возможности прийти в себя не было. Его так крепко обвили сразу несколько не зримых ало-оранжевых ков, в виде рук, что тот не сразу даже расслышал шёпот в голове: «Сядь на колени напротив стены меж клеток». И мысли буквально кричали со всех сторон, давили, сжимали, скручивали его во всех мышцах. Рёв от Владимира произведён был больше от безысходности. Страх, что крыл с головой ранее Поэта, теперь, крыл и Кризалиса, что напугано пытался теперь искал и сам – источник, сея проблем. Но вслепую, не найдя подобного, пытался разодрать кожу около собственных щёк, лба, глаз, делая давно известные «звездные» шрамы только более активно, даже никакого нового послабления или облегчения не получил. Это было что-то и обжигающее, и дерущее одновременно. Хотелось умереть на месте, а не слушать этот поганый хриплый шёпот-приказ в собственной голове. Но Кризалис, больше на собственном адреналине, шёл ближе к нужной стене, садясь напротив. Взгляд приходит в норму, а когда тот обнаруживает буквально теперь уже даже полуголого Поэта, лежащего кажется, так, минут уже 5 и глядящий на Володю так же не понимающе, мужчина слышит не громкий, но уже реалистичный голос: голос, говорящий откуда-то слева, а когда было желавший мужчина хотел повернуть голову и взглянуть за решётки на того, кто мог так хрипеть в голосе, Кризалис вновь получает приказ… А огнепоклонник улыбается: наблюдает, усаживается удобнее, опирается на стену и, распускает руки, не спешно с тихим шорохом заползая рукой себе же в штаны когда наблюдает, как под гипнозом телепата, мужчина, с небольшим количеством волосы на затылке, склоняется вниз – в слепую тычась меж решёток и не боясь использовать силу, пододвигает чужую клетку ближе, и, тянется к чужому тазу лицом. И нет, не обнаруживает того, что должно было быть у любого здравого и нормального мужчины – половой орган… отличался. И «видевший» всё через глаза Кризалиса Огнепоклонник удивился. Даже собственная рука, делавшая массирующие движения, на миг, замерла. Но не сам Зверь, что удивительным образом на миг, без каких-либо приказов продолжал ласкать заросшее место языком. И даже не получавший приказов смирно лежать Поэта, ласково, впервые начал... стонать. Стонать не громко, с придыханием, расслабившись даже. И удивлённо переглянувшийся на этих двоих Огнепоклонник… Не стал продолжать мучать тела тех двоих. Узы и всё что было давящее, пропало. Теперь, лежащий со скрученными руками в смирительной рубашке мужчины даже глаза прикрыл, приоткрыв лишь рот и дыша не громко, но расслабив странным образом, бёдра, лишь прижавшись к холодным прутьям ближе, дрожа в голосе. И он даже не просит ни о чём не просит, ни молит о прекращении или пощаде, он даже привычные стихи сейчас не может вспомнить. И когда Огнепоклонник вглядывается в профиль Зверя… Видит лишь некое спокойствие и тот не рычит, не отстраняется и не говорит о том, что мол, ему мерзко и не пытается спросит у Огнепоклонника, мол, что за чертовщина здесь происходит? И блондин так же их не отвлекает. Наконец понимает - эти двое буквально одновременно вышли из состояния отрицания в гипнозе, в состояние принятия и более того, потянулись за экстазом от сея действия. И блеск пары огоньков в глазах у получающего удовольствие от подобного развлечения зрелища мужчины в бинтах и даже на губах того играет странная удовлетворённая улыбка. Ноги долговязого мужчины начали чуть дрожать, а тот, резко, внезапно начал стонать громче, себе под нос права, но стонать. И дрожа, попытался свести ноги вместе, но по итогу, попытавшись ещё пару раз сделать упражнение на пресс, а так оно выглядело со стороны, лёг обратно, обмякнув, когда его взяли руки из чужой клетки, под бёдра – под не крупные, более того – худые ляжки. После чего, в голову загипнотизированного Володи «пришла» новая, идея. Тот, наконец соизволив отстраниться от чужой ну уж слишком вкусной промежности, даже не по чужой, а больше по своей воли, удовлетворённо облизнулся. И это было так аппетитно выглядящее со стороны, что мужчина, сидящий совсем поодаль, даже позавидовать успел – всё же, ему вряд ли удастся сейчас понять. Всё же, даже в таком состоянии ему даже просто дотянуться до Поэта физически просто станет не возможно, а во-вторых, ему так и вовсе не хотелось даже со знанием что они ничего не вспомнят, не хотелось разбивать и омрачать, сея будущие отношения и уж тем более, брак. Кризалис, что наконец смог сесть и ему даже одно команды хватило: «раздевайся» и он снял собственные больничные штаны. Дабы было более удобно, мужчина, что вновь в пал словно по новой в начало фазы отхода от навязанной телепатии – подошёл к собственной стенке от клетки ближе к Поэту… На что, приходящий только-только в себя Поэт, удивлённо-восхищённо взглянул вперёд – над собой. И взгляд цепнулся за мутные, но такие привлекающие его тёмные как уголь, как ночное небо в лесу, как самая тёмная комната в доме, глаза Кризалиса. И что-то даже отошедшего полностью Поэта, заставило просто лечь на спину вновь, перестать сопротивляться собственному положению и делу – даже не смотря на отсутствия собственных штанов, даже на отсутствия одежды на Владимире как таковой, тот расслабился: даже помог тем, что ноги задрал и бёдра повыше задрал вместе с ногами, и вздыхает так медленно… Глаза аж закатываются, когда мужчина, лёжа вот так, с задранными ногами давал другому – принести себе удовольствие. И подозрительно приятная лёгкость от жара меж ними приходит ему так сладко, что интимно-пошлый звук чвака не смутил. Его кажется, то даже только более возбудило и стон полился так сладко и так звонко, что темноволосый, кудрявый мужчина, кажется, боготворил чуть ли не сому Гекату за сея «подарок» и так расслабленно раздвинул ноги, что кажется, даже вопросов не возникало: тот получал сейчас такое удовольствия что Огнепоклоннику и не снилось, а Володе, что долго и почти в унисон с Поэтом хрипло прорычал-промычал, что было ясно: подобный экстаз был получен послаблением стрессовой ситуации при помощи телепатии Огнепоклонника получали сейчас некий даже отдых после всего того ужаса, что с ними происходил здесь, в этой психбольнице. И может Кризалис, и Поэт потом это не вспомнят, но чувство привязанности, обязано остаться. Огнепоклонник хотел того, и его тренировка состояла ровно в этом – навязывать людям как можно более трудные и странные, но нужные ему чувства. В этом случае – экстаз, отдых и просто, привязанность партнёров к друг другу в моменте. И у него это прекрасно сейчас получалось! Начинающий двигаться более часто, более правильно и более удобно, Кризалис начал набирать удобный и нужный ему темп сейчас, и из-за отсутствия возможности прижаться к чужой коже бёдер и войти полноценно, удавалось не так, как хотелось бы. И тот меняет положение дел! С кривым оскалом без одного клыка, со скрежетом тянет клетку брюнета на себя и при помощи силы, меняет положение дел. Теперь, ласково со стонущий Поэт получал удовольствие только более. Кажется, где-то внутри ощущая как буквально в его шейку матки вбивались так, словно бы хотели вот-вот и просто уже войти и более того, пройти насквозь – дальше. Звуки глухих шлепков и вбивания мужчины в хладный, голый пол были так прелестны, что сидящий мужчина в бинтах, ускоривший собственные движения рукой лишь только более улыбался… Боже, ведь, он видит, как на бледной натянутой как струна коже паха, появился бугорок! Видимый такой..., и он словно перекатывался как шарик из стороны в сторону внутри слабого и худого тела. В перёд-в назад… и в какой-то момент, момент кульминации обоих был такой шумной, что услада для ушей фаната огня стала такой прелестной, что тот аж улыбаясь, чуть голову задрал назад – укладывая голову на холодные прутья собственной клетки, слушая симфонию из чужих стонов… Ему нравится это слушать. Возможно, он бы хотел проводить почаще такие «марафоны» дабы почаще слушать подобную музыку от двух исполнителей. Всхлип послышался внезапно. Горячая, тягучая и вязкая, но такая приятная жидкость наполняла изнутри так сладко, что Поэт. Сократившийся и вывернувшийся круглой, и, откровенно говоря, выглядящей со стороны наблюдателя в клетке поодаль, идеальной, заставила Огнепоклонника только более улыбнуться: ему нравился такой вид со стороны. Поэт только более насадился, на чужой член и так громко простонал, что это отдалась кажется эхом, у всех троих. У огнепоклонника эта стал наилюбимейший звук в жизни, что он смог узреть собственными глазами и почувствовать всеми фибрами души прямо в моменте, а для Володи, тот звук, теперь стал так вкусно звучать, что тот буквально пока вокруг него сжимались, вошёл аж глубже и несмотря на тяжесть сия действия, вошёл началом, в чужую шейку матки, так и вовсе, «добив» лежачего Поэта. Выходит медленно, не спешно... Но с каким звуком отовсюду… Что от Поэта, что явном не до конца был готов к такому, что внизу – склизкий, но такой приятный звук… Даже Огнепоклонник, наконец, от простого такого звука, кончил. Кончил постыдно и внезапно себе на руку, просто наблюдая за порно в жизни… Ему запомнить это надолго, и очень сладкими снами и новыми практиками тренировками… У них всё ещё впереди. А уже после Психбольницы Снежневского, Поэт ещё долго будет думать, почему же парой, ему снятся сны, где он так сильно вглядывается в мутные, тёмные-тёмные глаза товарища, и почему же, его так заводит мысль о его же кривоватых зубах…