Под палящим солнцем на востоке.

Летнее сочинское солнце печет голову, пока горячий ветер раздувает ткань парусников. Кажется нигде нельзя спрятаться от палящих лучей, даже в тени чувствуешь их оскал. Единсветнным местом где можно было бы спрятаться, это набережная, или порт. Порт - шумное место, то и дело снуют рабочие, моряки. Все кипит. В особенности шумно, в те дни, когда планируется долгое плаванье, и сегодня как раз этот день. Грузовой теплоход возвышается скалой, качается на волнах, нежась в лучах южного солнца. Волны резво оглаживают бока здоровяка, то поднимаясь, то опускаясь. На борту возле носа, хорошо видна надпись-имя корабля - Восток, и как бы странно это не звучало. Чайки с громким криком кружат над ним, какие-то из них уже примостились на трубах, с интересом наблюдая, за тем, что происходит. Откуда-то сверху слышны крики: "Вира! " "Майна! ". Слышен гул и гам, приборы работают на всю мощность-загружают корабль, моряки не отстают - помогают, тащат груз руками. Как же Федор ненавидел такие дни, но ничего не поделаешь, уже вечером отправление, так что хочешь не хочешь, уже сейчас нужно быть на корабле. Как же хорошо, что юного радиста не заставляли носить груз. В эти моменты он больше всего любил свое худощавое телосложение. Хотя, помнится как то раз, капитан все же заставил отнести ящик с припасами на камбуз, но через пару шагов, не выдержав тяжести, брюнет рухнул на пол; с тех пор его никто и не трогал, хотя и задавались вопросом, что такой хрупкий человек, делает на корабле. Хмыкнув, брюнет поднялся по мосткам на палубу, кивнув проходящим морякам. Он и сам не знал как его взяли, но и задаваться этим вопросом было незачем. Он - радист, ему некогда таскать грузы, тянуть канаты, и водить теплоход. Он - радист, его мир это радиорубка, полная приборов, его мир это тихий шум и писк в наушниках, это краткие сообщения с приказами. И никто не посмеет проникнуть в этот мир. Засмеявшись Фукучи отстранился оглядываясь по сторонам. Подняв бровь, радист скрестил руки на груди, хмуро смотря на обоих. - ну а как же, только в твоей каюте есть свободная койка, так что прошу приветствовать, твой новый сосед - Николай Гоголь. - не упади с койки моряк, качки у нас иногда бывают знатные. - ты бы видел сейчас свое лицо. Ох.. Ладно, приветствую вас мой новый сосед Федор.. Корабль отправился два дня назад. Вся команда уже привыкла к новому члену корабля. Ведь и вправду: веселый, харизматичный Гоголь сразу смог заслужить уважение, не только из-за шуток, но и из-за постоянного рвения помогать. Как говорится, крепче тело, лучше аппетит. И вправду, аппетит у Николая в отличие от Федора был отличным. Моряки шутили говоря что Николай вновь "ест за пятерых". Ну или за двоих, ведь некоторые порции Федор отдавал соседу, от чего, после получал нагоняй как и от кока, так и от капитана. Ведь море - не место для слабых. Но радисту было мягко говоря плевать на это, он любил море, так же сильно, как и любил уже прижившуюся радиорубку, в которой он проводил бессонные ночи, слушая пищание из наушников. Каждый день на корабле встречал новой ситуацией, и кажется во всех них был вмешан юнга. То полы надраит до блеска, что моряки скользили по нему, как на льду. То помогая коку сожжет ужин, после чего будет выкинут за борт, но после, к сожалению Федора вновь поднят на борт. Ласковое прозвище юнгарик, придуманное Фукучи, благоря Достоевскому превратилось в джунгарик. Конечно Николай был не против, но иногда наигранно обижался на радиста за это. Новый день встретил новыми приключениями, ехать ещё много - нужно остановиться еще в нескольких портах, запастись провизией. Сегодня как раз этот день. Проснулся Фёдор от тихого свиста исходящего сверху, хотя, почти каждое утро было таким, но в этот раз, Федор больше всего ненавидел его. - не мог бы ты Николай затк.. Не успел он договорить, как на голову к нему резко опустилась чья-то стопа. - ой прости Феденька... Больше всего на свете, Федор не любил когда трогают его волосы, но если это было ногой, то беды не миновать. Хотелось бы ему сейчас оторвать к чертям ногу блондина, но оставалось лишь тяжело вздохнуть, после резко подорваться, и уже привычно дернуть юнгу за косу. -Понял понял, уже бегу! Вскоре вся команда, включая и Федора, которого капитан буквально тащил за шкирку спустились в шумный город. Порт встретил команду таким же гулом машин и шумом рабочих, улицы были не лучше, торговцы то и дело пытались впихнуть в руки товары, потребовав после плату. Фёдор уже привык этому, и смог избежать напасти, но Николай.. Через пару секунд, Гоголь уже был обвешан бусами, Чуркчеллой, а в руках у него оказалась большая клетка с попугаем. Вскинув бровь Федор, подошёл к Николаю, оттаскивая его от нового торговца. - Феденька ты злой, да и вообще, это мои деньги и я вправе распределять их... Не успел Гоголь договорить, как попугай сидевший в клетке громко закричал. - ну что ты Феденька. - Последнее слово он произнес нараспев, будто передразнивая брюнета - Гоголь прав, это его деньги, и он может покупать все что хочет, а попугая, я могу забрать в столовую, кушать под крики будет веселее - наклонившись к уху Николая он прошептал - главное Сигме сказать, что это не на обед. Вновь засмеявшись Фукучи под недовольный взгляд Федора удалился к ушедшей вперед команде. - я все равно этого попугая на суп пущу, а если нет то утоплю. - не дождешься. - Показав язык, Николай быстрым шагом направился вперёд, оставляя Федора на едине с самим собой. День пролетел быстро, и уже к вечеру, большая часть команды тащила на плечах ящики с провизией, одни для путешествия, другие - нудно было доставить в порт. На Федора тоже к сожалению повесили - клетку с кричащим попугаем, от которого у брюнета уже болела голова. Первым делом, взобравшись на корабль, Достоевский под недовольный возглас Николая, почти кинул в руки к нему птицу, удаляясь в комнату, в которую через минут двадцать вошел Николай. - эй, Феденька, ты обижаешься? Гоголь как на зло, как липучка лез к нему, садясь на кровать и закидывая вопросами. - нет Гоголь я не обижаюсь, я злюсь. Твое поведение, да и сам ты, просто невыносимы. Ты же понимаешь, что попал сюда только из-за доброты капитана? А так ты никто, просто приезжий мальчишка, любящий море. В комнате повисла долгая тишина, которую вскоре прервал тихий вздох Николая. Гоголь и вправду ушёл, ведь вскоре в комнате был обнаружен Дазай - сосед Чуи, с которым тот был не владах. Вскинув бровь, Федор посмотрел на шатена хмуря лоб. - во-первых он не мой, а во вторых, сам то чего тут делаешь, не выдержал своего Чуи? - скорее Фукучи не выдержал наших ссор, и не без помощи Гоголя, нас переселили. Послышался вздох, а после саркастический смех обоих парней. - что же, пусть так. Первое время, Федор был не против, даже рад, с Дазаем они давно знакомы, и оба буквально понимают друг друга с полуслова. Но вскоре радист стал замечать за собой, странные привычки. В толпе он постоянно будто искал Николая, но как только видел, отводил взгляд вздыхая. Чувство вины, появившееся из неоткуда, скручивало живот, и почти сводило с ума. В ответ послышалась тишина, а после в спину Дазая прилетело что-то мокрое, оглянувшись тот увидел половую тряпку. -иди уже, и это мое дело как мести. Совесть тяжелая мука. Кажется ни одна пытка не сравнится с пыткой мысли. Жизнь продолжает течь, пока ты, сгораешь в костре отчаяния и вины, уничтожая как разум, так и себя самого. А когда ты хочешь все исправить, горечь в горле нарастает, и ты не в силах вымолвить ни слова. Может быть Федор бы и смог побороть её, если бы был знаком с чувством вины, но раньше он его не чувствовал, до этого момента. И все же нужно было, Дазай прав, нужно извиниться перед Гоголем, но как? -Николай, я бы хотел тебе кое-что сказать… А именно извиниться перед тобой, в тот день я был не прав, прости - слова сами собой вылетели изо рта. Тихо выдохнув, Достоевский оглянулся на Николая, который сейчас натирал стол. В этот момент казалось было самое подходящее время для разговора, их обоих оставили на дежурстве, в столовой, поэтому, если не сейчас, то когда? - Федь, я давно не обижаюсь - после слов Николая послышалась легкая усмешка - не думал что ты можешь быть таким. - поднявшись, Николай подошёл чуть ближе, вставая перед Фёдором - В смысле, таким застенчивым, и даже милым. - милым? В каком смысле? - в прямом, хотя для меня ты всегда был довольно привлекательным. - это был комплимент - Федор усмехнулся, поднимая взгляд на Николая, который сейчас буквально скалой надвисал над брюнетом. Только сейчас можно было заметить хорошо выраженные глаза схожие с морским бризом, тонкие, но розовые губы, веснушки, шрам на глазу, которой раньше Федор не замечал, или не хотел замечать. - откуда шрам? -да это комплимент, а шрам… Несчастный случай так сказать, в деревне петух напал. Во вновь повисшей тишине послышался тихий смешок, который вскоре перешел в такой же тихий смех. - ох, Коля, Коля, глупый ты. - наклонив голову, Федор с улыбкой поднял руку, положив ее на макушку Николая и слегка зарываясь шелковистые волосы. - заканчивай с уборкой, и пошли, нам ещё Фукучи умолять вновь переселить тебя ко мне. Все постепенно становилось на свои места. Хотя парням и пришлось долго простить у Фукучи, но все же это того стоило. Уже привычный свит не так раздражал, и юноши и вправду сильно сдружились. С Николаем Фёдор мог говорить на любую тему, а их с каждым днем становилось все больше и больше. Но плаванье постепенно подходило к концу, и вот последний порт остался позади. Корабль качается на волнах, медленно плывет обратно. День был жарким, но ночь встретила путников свежей прохладной. Все давно спади, за исключением пару человек: Дазая, которого в эту ночь поставили на штурвал, и радиста, вышедшего на нос корабля с маленьким радиоприемником. Связь была не очень, все же они посреди океана, поэтому маленькая коробочка лишь издавала белый шум, который кажется сейчас вовсе не раздражал, а даже убаюкивал. - Коль тебя Фукучи споил? - по коже Федора пробежали мурашки и тот повернул голову к юнге. Даже в шуме радио хорошо слышась усмешка Гоголя, после которой вновь повисла неловкая тиша. Радио продолжало бы так жужжать, но вдруг послышалась тихая мелодия классической музыки. - станцуем? - что с тобой поделаешь… Станцуем. - радист улыбнулся, беря руку Николая, после чего резко был притянут. - не думаю - Николай улыбнулся и даже наоборот сильнее прижал Федора, наклоняясь к чужому лицу. - и всё же ты очень красивый. Музыка продолжала тихо играть, лишь изредка переходя в тихое шипение, но после вновь продолжая свое звучание. Волны, разрезаемые кораблем, тихим шумом разбивались в ночи, оставляя лишь белую пену, после и вовсе исчезая, пропускала новую волну, которая оканчивала жизнь тем же. Волна за волной, корабль несся вперед, освещаемый ночными светилами, под названием звезды и луна. Они не были теплыми, не грели, и даже были холодными, такими же холодными, как и губы Федора, к которым сейчас прижимался Николай. Ночь окутывающая двух юнош на борту, прятала их от моря и рыб, исключая одну пару глаз, с улыбкой наблюдающих из рулевой.