Ты пришло, ты сбылось И не жди ответа Без тебя как жилось Мне на свете этом Тот, кто ждёт, всё снесёт Как бы жизнь не била Лишь бы всё, это всё Не напрасно было...
— «Разговор со счастьем», Валерий Золотухин
— Соколик мой ясный. Муженёк мой прекрасный... — Что случилось, Серёжа? — сонным взором Дмитрий поглядел на беспокойного супруга, что как-то по особому мялся, сжимая в пальцах перину, да постоянно ëрзая так, что кровать вся ходуном ходила. Чеботарёв пару раз моргнул, спросонья зевнул и глянул в щёлку за омегой — темно ещё на улице, хоть глаз коли, к чему такие ночные пробуждения? — Чем ты так обеспокоен? Юноша печально вздохнул и отвёл свой вязкий, как болото по июню, взгляд в сторону. Помял мягкие губы, смяв их в тонкую нитку, будто обиженный на что-то, а на что — неясно. Дима уже забеспокоился, ибо супруг его продолжал сидеть рядом и стойко молчать, будто рот мёдом склеило. Оттого князь привстал малясь в постели, проморгался больше, стараясь во тьме разглядеть очертания родного лица и понять, что ж такого приключилось. Осторожно ладони в ладони взял и нежно погладил, пытаясь к себе расположить. Серёжа вновь молчал. Держал губы сжатыми даже когда муж стал ласково по щекам чуть пухленьким водить, приглаживая, взирая на него круглыми, как пятак, глазами, нежными при том безмерно. Как у щенка. Суженый Чеботарёва снова гулко вздохнул, словно вобрал в себя всю печаль сего мира и наконец проговорил: — Яблочко хочу я. Наливное. Красное. — проговорил он отрывисто, всё время не забывая поглаживать мужа по ладоням. А муж от сие заявления прямо таки застыл, притих резко, глаза прикрыл и тоже перенял мужеву печаль, ибо брови его хмуро нависли над лбом, а уголки губ сползли вниз. — Милый мой, хороший, — шептал Чеботарёв, принимаясь осыпать ладони юноши короткими, нежными поцелуями. Серёжа глядел на него увлечённо, однако ж не перебивал. Князь же снова вздохнул, набрал побольше воздуха в грудь и выше ручки огладил, успокаивающе заводил то там, то тут, всё ожидая когда улыбка на губах зацветёт. И уж когда зацвела — тогда то мужчина и продолжил. — Время позднее сейчас, все уж спят сном таким, что с пушки не разбудешь. Сейчас уж никак яблочко не достать. Но! Завтра, с утра, только петухи голос сорвут о песни утренние, так сразу к постели твоей принесут хоть целое дерево яблоневое с плодами красными и наливными. А сейчас, — Дима руку юноши приподнял и осторожно чмокнул ладонь, потëрся как кот. — Сон тебе нужен. Серёжа резко руку из хватки мужа вытянул, потряс ей и цыкнул, глаза закатив. — А с утра мне не надо, — заявил он. — Ни яблочка, ни целой яблони. Сейчас мне нужно, потом уж поздно будет. — Ну, воробушек мой, — Дима снова ласковым зверем подполз к своему возлюбленному, попытался обнять его нежно, к себе притянуть, да только получил вместо того не сильно ладошкой по носу. Рыкнул недовольно оттого, но быстро стих, ощущая как взгляд омеги цепко в него впивается словно медвежьи когти. — Где ж я тебе сейчас яблочко отыщу... Серёжа фыркнул и потупил взгляд в сторону недолго. Взор его стал хмурым, тёмным и грозным — разве что молнии взглядом своим он не метал, а помимо того зло рыскал по углам тёмных покоев. Вдруг, скинул с себя тёплую шкуру, под которой полночи до того ночевал, и босыми ногами шлепнул на пол. Тут то Дмитрий и проморгался окончательно, под белые рученьки подхватил и втянул омегу обратно рывком на кровать. Глазами перепуганными тут же глянул, а Серёжа лишь фыркнул. — Я бы и сам отыскать смог, — злобно протянул он и завертелся в постели ужом, заворачиваясь под одеяло. И снова донёсся от него печальный выдох. — А теперь душенька моя неспокойна будет и дитë ужас как печально от того, что не получил я яблочко... — Хорошо, — Дима смиренно вздохнул и погладил Серёжу по немного пока выпирающему животу, пытаясь не то юношу, не то вовсе себя успокоить. — Найду яблочко тебе прямо сейчас. Серёжа так довольно и ярко засиял, что глаза его ясные и горящие Дима разглядел даже в темноте. Тут же напрыгнул омега довольно на мужа, обвил руки вокруг его шеи и радостно чмокнул в колючую щëку. Дима же лишь вздохнул, ласковее прежнего принимаясь наглаживать любимого своего по спинке, в голове представляя какой путь ему теперь лежит, чтобы добраться до яблочка заветного и наливного, да потом обратно притащить его своему омеге непраздному...***
Свадьба их прошла уж больше двух лет назад. Чеботарёв смутно вспоминает то время — смылись моменты те войной, что наступила вскоре после того, как с Серёжей стали они полноправными супругами. Не помнит толком мужчина о том, что думал впервые увидев своего возлюбленного, помнит зато точно вид его воробьиный с которым приехал он в его дом. Сергей происходил из знатного рода, что тянул свою историю уж давно и происходил ещё из соратников самого Игоря Рюриковича. Сватовство за него шло долго и нудно, Дима хоть уже и был в летах, однако всё также по традиции полагался на мнение старух-сводниц, что битый месяц цену сие свадьбе набивали. Заняться самому Чеботарёву тогда было нечем, он лишь гулял по чужому терему, в окошки тихонько заглядывал и представлял каким же будет Серёжа. Да так долго представлял, что в один день и впрямь увидал его и сразу влюбился в молодого омегу без памяти, поняв, что сердце его более ему не принадлежит, теперь оно в руках Серëженьки прекрасного лежит. Сам же Горошко с хохотом смотрел на то, как супруг будущий взгляда от него не отводит — нравилось ему чужое внимание, ох как нравилось... В платок бывало лицо спрячет, игриво из окошка высунется и смеётся, видя как Дима убивается от того, что далеко он и нельзя его к себе притянуть, поцеловать, прижать... Пока нельзя было. Вскоре же можно стало, когда звонко наконец ударили сватья по рукам да дали добро этой свадьбе. Ох, свадьба то их тянулась долго и лихо, гостей много было, гуляли без продыху несколько дней, пили много, ели досыта, смеялись и здоровья молодым желали. А Серёжа с Димой друг от друга все три дня нежных взглядов не сводили, вздыхали трепетно, жались как голубки и вечеров дождаться не могли... Хорошо тогда было, нежно, приятно. Течку первую они провели так невероятно хорошо, что до сих пор как в памяти моменты всплывают, так жаром грудь вспыхивает. Дима думал, что Серёжа после неё же и понесёт. Молодой же, здоровый, красивый, должен был понести спустя первую же течку, да только не смог отчего-то... Чеботарёв виду не подал, хоть и сам печалился в душе, но видел, что супругу его тяжелее вдвойне и не пытался давить на него, всё больше успокаивал. Пытались они так ещё несколько раз. И в течку пробовали и без неё — всё никак. Хоть вязка и была, да только омега животом никак не обзаводился. И очень был хмур от этого. Дима снова пытался помочь ему, сказать чтоб не печалился, да только война пришла и вымыла его из жизни их семейной на пару месяцев. Тут-то Горошко и испытал всю горесть, печаль и страх, боязнь ужасную словил, что не вернётся князь с похода, погибнет от стрел и пушек чужестранных и никогда домой не вернётся... Но Дима всё же сумел вернуться, пусть и с раной несерьёзной. Провалялся пару дней в постели и вновь на ноги встал. Тут-то Сережа его зацеловал, заобнимал, на шее висел и слезать не желал, ни на шаг не отходил, всё рядышком, поближе... Ох, как Дмитрий рад был этому, как заново влюбился! Улыбку на губах своего омеги видеть — чем не лучшее счастье? Вскоре и время течки вновь подошло и уж какая это была сласть, вновь вместе быть, соединяться и любить друг друга целую жаркую и нежную неделю. И после этого случилось вдруг чудо — через два года Серёжа вдруг наконец понëс. Сам не верил в это, но запах у него поменялся сразу же и Дима, как только это унюхал, сразу закрутил родного своего, прижал к себе поближе и обнежил так хорошо, да ладно, что Горошко ещё пару дней на кровати валялся, всё никак отойти не мог, сладостно пальцы сжимая и разжимая. Теперь же гордо ходит юноша, совсем уж перестав быть воробушком. Теперь он наследника носит, тятей скоро станет и оттого и осанка у него ровная стала, прямая, как столб и голова задрана гордо, и взгляд цепкий стал, острый ко всем. Собой довольный. Но Дима всё равно втихую посмеивается — может в плечах омега и разошёлся, побольше стал, погрузнее и тяжелее, да только остался всë тем же милым воробушком с теми же тонкими чертами лица и особо выделяющимся острым носом. Как же Дима мечтает, чтобы у ребёнка их был такой же клювик, ну как же красиво это выглядеть будет... А впрочем, Дмитрию любая внешность ребёнка по вкусу придётся. От Серёжи ведь он, от любимого нежного супруга, что род их продолжит, свои прекрасные черты лица точно вписав в историю. Всё в общем-то складывается прекрасно, просто замечательно. Дима души не чает в супруге и будущем ребёнке, Сережа довольный и гордый своим положением ходит по двору и спокойно себе поживает. Только вот... С недавних пор Серёжа стал меняться. Юноша носит ребёнка под сердцем не так уж и долго. Дольше срок его ещё носить, сейчас всё же и половины нет. Живот его пускай и округлëн, но едва виден за тяжëлыми одеждами. Внешне он всё такой же Серёжа. Но вот по нраву своему... Ночью Горошко бывало теперь может просто подскочить и едва накинув на себя что-то помимо ночной рубахи полететь (при том почти в буквальном смысле) с лестницы на улицу. Ибо очень хочется омеге именно сейчас, именно в это время, в этот момент и этот день, понюхать ночного воздуха. Дима радуется отчасти, что ночью во дворе все спят, ибо объяснить то, что он с супругом в тьму непроглядную под руку идут на поле, дабы омега смог вдохнуть свежего воздуха и после как ни в чем не бывало отправиться обратно спать, он явно не сможет. Да и не намерен, по честному. Ночные странности на деле не ограничивают изменения в Серёже, ибо вкус его также меняется. Если до того за столом он мог преспокойно есть всё — и икру чёрную и щуку фаршированную, и каши разные, да иные кушанья навроде жареной дичи, то теперь от половины блюд его самым натуральным образом воротит, да ещё так, что бежать до вёдра нужно просто незамедлительно, а иную половину он смешивает между собой весьма странным образом. Как-то он предлагал Диме отведать сладкое яблоко, закусив его несколькими ложками икры. В другой раз омега ел и щедро нахваливал кислую капусту, закусывая еë куском сладкого пирога. Чеботарёв на такие изыски не ведётся, хоть Серёжа хвалит и часто предлагает их отведать. Но раз уж нравится ему такое — ладно, решает мужчина и наблюдает со вздохом за тем, как несут в их покои оленятину с вареньем. Только вот отчего Чеботарёв кажется каждый раз седеет, так это извечное желание супруга попасть... Куда угодно. В какое угодно место и при том незамедлительно. И при том всё также наперевес с пусть небольшим, но видным животом. Дима понимает, что глаз да глаз нужен с ним, ибо мало ли куда попадёт он такой, ещё и ребёнка повредит... Но запретить ему куда либо лезть — рука не поднимается. Всё для счастья омеги своего ненаглядного...***
— Ну, что, Митрий, — Тихон весело улыбнулся и потянул поводья плавно на себя, ведя лошадь спокойно. — Как живётся то тебе, с омегой на сносях? — Вполне, вполне, — вздохнул князь и повёл лошадь за лошадью Жизневского, выравнивая шаг. Мужчина потëр лоб рукой, после вытер всё лицо и оглянулся по сторонам — вокруг лес пылал и дышал, заново зарождаясь. Май месяц, как никак, природа пышет и ярко пахнет, запахами своими порядком сбивая с ног. Мужчина прикрыл глаза и довольно улыбнулся. — Серёжа в порядке, ходит легко и гордо, ты бы видел... — Охо, я вижу как ты от этого весь довольный, — усмехнулся его друг тоже глянув по сторонам. — Щеки вон как впали, глаза мутные, как у рыбы... Не уж-то так переживаешь, боишься, что скинет? — альфа недолго помолчал, а потом со смехом добавил. — Хотя, то верно, за твоим-то ж глаз, да глаз! Дима лишь молча кивнул головой и прикрыл глаза. Да-а, столь он беспокоиться о серëжином животе, что и есть забывает. А спать редко получается, если честно, так что вид его замученный уж вполне оправдан. — Это да, — тихо соглашается Дима и недолго трëт глаза, поправляя лук, висящий на спине. Смотрит снова по сторонам и переводит взор на Тихона. — Вроде, то место? — То-то! — соглашается Жизневский и резво спрыгивает с коня, да тут же подзывает к себе всё то время за ними бежавшую собаку. — Ну, ладно хоть на охоту выбрался, уже хорошо, а то думал я уже, что всё, до того пока не разродится супруг твой, так и будешь куковать в тереме у его ног. Дима прыснул со смеху и выудил из-за спины лук, взял в руки стрелы и огляделся по сторонам поляны. — С братом его оставил, — проговорил он заметно тише, приметившись к птичке, мирно сидящей на ветке. — Он давно не видел его, потому поди поговорить найдут о чëм. А Серёжа уже сам родил, так что если что сможет моему воробушку помочь. Ну, и успокоит, в случае чего. — ...и кислых щей с сладостями принесёт? — шутливо дополнил Жизневский. Чеботарёв пожал плечами, но улыбнулся, без слов соглашаясь. Серёжу Дима безусловно очень и очень любит, как и ребёнка их, на свет белый ещё не явившийся, только вот тяжко всё таки приходится мужчине в последние месяцы, очень тяжко. Потому и охота с другом — событие великое и хорошее, так что когда пару дней назад Жизневский то ему предложили, князь быстро согласился и теперь со спокойной душой, со свистом и гоготом коней и лаем собак за спиной, отстреливает птиц, что в небо взмывают и поглядывает вглубь леса, думая уж и на зверя идти. Обязательно надо для Серёжи дичи какой поймать — пускай поест сытно то, что лично муж ему с любовью всей ловил... Даже если есть он это будет не совсем в привычном виде, конечно. — Ой. — донеслось вдруг как-то резко с левой стороны. Дима нахмурил брови. «Ой» от Тихона — знак какой-то явно... Нехороший, прямо сказать. Альфа похлопал глазами пару раз, сложил лук на всякий случай и обернулся. — Что такое? — Там... — Тихон пальцем осторожно указал на лес. Чеботарёв глянул туда. Потëр глаза. Снова глянул. Почувствовал, как волосы становятся седыми. В глубине берёзового леса стоял Серёжа и с блаженным видом самым нежным образом прижимался к тонкой берёзке, выглядя при этом как самый счастливый омега, да что омега! Самый счастливый человек, что живёт в сием мире... Дима, кажется, в два шага допрыгал до своего суженого и глянул на него круглыми глазами. — Ох, месяц мой ясный, — хихикнул Горошко, оторвавшись от своего безусловно важного, а главное нужного дела. Юноша осторожно обошёл берёзку, при том продолжая её гладить, но теперь также уложив одну ладонь Диме куда-то на грудь, прижимаясь к ней щекой. — И ты тут, оказывается... Дима искренне старался не выдать своего полнейшего удара, что хватил его от такого вида. И ужасного, всепоглощающего страха, что появился от созерцания одинокого Серёжи в лесу. Внутри альфы проносилась одна молитва за другой, к Господу он взывал так же часто, как Серёжа ласково гладил его по груди и тёрся щекой. — Милый мой... — вздохнул Чеботарёв и взял руку юноши в свою, чмокнув ладонь. — Что же ты делаешь здесь один? Я ведь оставил тебя в тереме с Серёжей, отчего же ты здесь? Серёжа прикрыл глаза рукой и тяжко вздохнул, вновь вобрав в себя всеобщую печаль. Дмитрий же наблюдал буквально за каждым его движением и всё никак не мог отпустить родной длани, боясь теперь в принципе отпускать своего Серëженьку. — Представляешь, мне захотелось вдруг обняться с берёзкой, — хихикая ответил Горошко. — Я думал, что бредни всё это, надумываю, но внутри у меня такая буря поднялась! Так что решил, что верно моë желание, вскочил на коня и... — А Серёжа, — перебил возлюбленного Дима. — Серёжа то где был? Омега похлопал глазами, а потом мычаще отвёл их к небу. — Мм, он не захотел ехать со мною. — юноша повернул голову и всмотрелся в другую сторону, пока Дима дрожаще прижимал его ладонь к губам и словно в каком-то бреду старался зацеловать его ладонь. — О, Тихон, здравствуй! — Здравствуй, здравствуй, Серёжа! — заулыбался Тихон и резво подбежал к ним. Обернулся на Диму, стеклянным взором смотрящим на Серёжу и прохохотал. — Эх, Серёжа, напугал мужа, вон, весь белый. И только тогда омега обратил внимание на своего мужа, обернулся и с вопросом немым в глазах посмотрел на него. — Ой, неужели испугался так? — он поднял руку и осторожно провёл ладонью по щеке, поглаживая. — Митенька, свет мой, чего ты, да что со мной будет, я всего-то в лес приехал, берёзку обнять, ну туда и обратно, чего ж ты побелел весь. А Митенька стоит, бел как снег и про себя молиться и благодарит Бога за то, что по пути с Серёжей ничего не произошло... — Ох, Серёжа, — вздыхает Чеботарёв и гулко сглатывает, поверх руки юноши свою ладонь уложив. — Как уж с тобой не пугаться... Давай в следующий раз всё таки вместе к берёзкам ездить будем, не то без сердца меня так оставишь. — А если ночью захочу? — как-то хитренько прищурившись, спросил Серёжа. Дима смиренно кивнул. — И ночью тоже поедем, лишь бы вместе... — По ночам на охоту ездить не стану, не то вас от берёзок отпугну, — хихикнул Жизневский. Горошко вдруг радостно обнял Диму, почти напрыгнув на него, елейным голосом потянув. — Ну, раз уж я здесь сейчас, то может можно мне с вами на охоте побыть? Чеботарёв посмотрел на сияющие глаза своего омеги пару секунд... А потом вздохнул. Ну, что он мог вообще сказать? — Конечно можно, — ответил он и тут же ощутил на щеке короткий поцелуй, от которого волей неволей на губах появилась радостная улыбка. Серёжа счастливо тут же спрыгнул с него и побежал к коням и собакам, видимо, оружие выбирать. Тихон, взирающий на это со стороны, подошёл поближе к притихшему Чеботарёву. — Весело тебе будет, если ребёночек в Серёжку уродится... Дима, до того будучи каким-то испуганным и оттого поникшим, вдруг резко как восстал и обмяк, улыбнувшись мягкой, ласковой улыбкой, смотря издали как Серёжа носится по поляне. — Счастливо, Тихон. Счастливо. — протянул он и радостный побежал вслед за своим возлюбленным. Тихон лишь цокнул в ответ с улыбкой.