song:
minor — Gracie Abrams
Каждый раз, рождаясь в том или ином мире, Шарлотта точно знает кто она. Вернее, она помнит все свои жизни до этой и всех людей, которых когда-то знала. И каждая новая жизнь для нее сродни тюрьме на двадцать один год, по истечению которой все повторяется с начала. Шарлотта будто видит таймер у себя на лбу, каждый день заглядывая в зеркало. Она видит, как с каждой минутой показатель уменьшается, а время длится с мучительной медлительностью. Иногда ей хочется, чтобы года пролетели как можно быстрее. Чтобы Шарлотта проснулась и сразу же уснула. Иногда ей хочется, чтобы это было навсегда. Но жизнь Шарлотты — сплошная цикличность. Порочный круг, из которого не сбежать, как бы она не пыталась. А она пыталась и очень много раз. Поэтому единственное, что Шарлотта может делать — это продолжать жить дальше как ни в чем не бывало, и наплевать на то, что по достижению своего двадцать первого дня рождения она умрет.***
Шарлотта, ну, вернее сейчас она Дороти, девушка, главная цель жизни которой это стабильная работа и муж с пивным пузом, по крайней мере , так считают ее знакомые, распахнула металлическую дверь квартиры у самого края Лондона и зашла внутрь. Бежевые, теплые стены приветствовали её тосликвым и неприятным напоминанием о том, что совсем скоро ей нужно будет заплатить за аренду. Хотя это не важно — сегодня её день рождения, и ей осталось жить не больше пары дней, максимум неделю. Именно поэтому арендная плата или коммунальные услуги — последнее, что волновало Дороти в данный момент. Она поставила пакет на стол в небольшой кухне, соединенной с гостиной, и, достав из холодильника прохладную бутылку лимонада, сделала несколько глотков. Июнь выдался удивительно жарким, большинство людей спасались в супермаркетах под кондиционерами или засиживались с вентиляторами дома. Открывать окна было почти невозможно, никакой ветер в любом случае в квартиру не проникал, помещение только нагревалось. Дороти же предпочитала по этому поводу не париться особенно сильно. Опять таки, сегодня она вообще не хотела волноваться ни о чем. Девушка взглянула на список продуктов, решив, что ей хватит этого примерно на день-два и подумала, стоит ли растянуть их на больше и экономить, или же это не имело смысла. В конце концов, она умрет быстрее, чем её соседка из квартиры напротив со вставной челюстью успеет промямлить слово «экзбиционист». Дороти разложила все продукты в холодильнике, который почти всегда на самом деле был пустым из-за её привычки экономить и не набирать, и решила принять душ. Из-за ужасной жары её форма для работы мокрая, а на голове можно делать панкейки, хотя она мыла ее вчера. Поэтому, для собственного комфорта, Дороти решила привести себя в порядок. Встретить смерть, так сказать, в приличном виде. Прохладный душ всегда помогал привести мысли в порядок. Она много думала, часто. Почти всегда в голове Дороти роились мысли и иногда они были неприятными, поэтому ей действительно было важно то, что могло её отвлечь. Душ, в частности, помогал в особенно тяжелое время, когда у нее почти не оставалось ни минуты покоя. Дороти не смогла сдержать облегченного вздоха, когда прохладный, но несильный напор приятно остудил кожу. Ее предыдущие жизни в одно мгновение промелькнули перед глазами и заиграли белыми пятнами. Она устала. Дороти провела на работе всю ночную смену и три часа дневной. Девушка знала, что начальник к ней несправедлив, что он гоняет её просто так за абсолютно мелочную плату, но Дороти не собиралась ничего с этим делать. Потому что пусть Мистер Уилл и был тем еще сученышем, он никогда и ни о чем ее не спрашивал. Никого, на самом деле. Все, кто работал в этом баре были странными людьми со своими тайнами в шкафу и Мистеру Уиллу всегда было наплевать на то, что там спрятано. Главное, что они приходили на работу и не жаловались на маленькую зарплату, а остальное — не имело значения. Дороти понимала, что возможно поступает странно, работая на такого человека, как он. Но какая разница? Для нее было важно заниматься хоть чем-то, иначе, вся жизнь теряла смысл, а это было одним из самых страшных ощущений. Дороти боялась ничего не делать, потому что тогда ей начинало казаться, что это никогда не закончится. Её захватывало отчаяние, страх и ярость, и Дороти теряла себя в этом плеске эмоций. Пусть лучше на нее орет какой-то шестидесятилетний мужик, так она хотя бы чувствует себя простым смертным. После душа, как только её кожа стала пахнуть клубникой со сливками, а волосы мокрыми волнами спали на плечи, она надела старые спортивные штаны и футболку с надписью «Апельсиновый рай», которую ей втюхали на рынке в прошлом году во время распродажи цитрусов, и присела перед телевизором, чтобы включить какое-нибудь шоу. Одно из тех, что показывают по вечерам для домохозяек, проводящих свободные часы за просмотром сериалов. Не то, чтобы Дороти любила все это, но глупые телешоу помогали ей отвлечься лучше, чем стакан виски или сигарета, которые вместе с зависимостью приносили невыносимую тревогу. Остановившись на шоу с фигуристой блондинкой в ярко-розовом платье-футляре и с идеально белыми зубами, которые стоили дороже чем вся эта квартира, Дороти все-таки решила зажечь свечи на небольшом пирожном из кофейни неподалеку, которое купила сегодня, когда проходила мимо после работы. По началу она не то чтобы хотела как-то праздновать этот день рождение, потому что он будет таким же, как и все предыдущие. Дороти снова без друзей и семьи, потому что ни с кем не сблизилась, точно как и хотела. У нее снова маленькая квартира в самом отдаленном районе города и воспоминания, которые заглатывали и пожирали душу целиком. Ей исполнилось 21. Кажется, это её двадцатое двадцать первое день рождение, а возможно и тридцатое, спустя столько лет она, в конце концов, перестала считать. Дороти даже не знала была ли сейчас круглая дата, может, юбилей, ей вдруг просто захотелось отметить этот день. Наедине с собой. Последний раз, когда Дороти отмечала свое день рождение в кругу друзей или семьи, был много жизней назад, тогда её проклятье только начиналось. В те годы девушка не знала, что это проклятье. Она думала, что это дар — ей дают шансы жить с начала, чтобы попробовать всё на свете как впервые. Тогда Дороти еще заводила друзей, у нее была любящая семья и даже питомец, которого можно было тискать часами, не прекращая. Она получала от жизни наслаждение, путешествовала, смеялась и влюблялась. В конце концов, жизни не закончились, а она по-прежнему продолжала умирать после совершеннолетия, оставляя своих близких позади, там, где она никогда их не увидит. Эти чувства, воспоминания стали грузом и тупой болью, с которой ей пришлось мириться. И Дороти решила не повторять этих ошибок снова. А сегодня, увидев рядом с парком небольшую компанию студентов шумно празднующих чей-то день рождения с алкоголем и всем прочем, ей вдруг очень захотелось отметить его самой. На торт денег все равно бы не хватило, пришлось импровизировать и брать маффин в пекарне по пути. Дороти достала пирожное с ванильно-малиновым кремом и ягодной начинкой и поставила его на тарелку. — Где-то здесь должны быть свечи…— бормотала девушка, роясь в старых ящиках квартиры, в которые она наверное заглядывала от силы раза два за все годы жизни здесь. В этих ящиках было столько хлама, сколько не было даже в её коробках с вещками. Многие из них остались от старых хозяев квартиры, большинство если быть точнее, потому что Дороти почти никогда ничего не покупала. Все, что ей было нужно для жизни, находилось в доступе и этого хватало. Когда-то она купила свечи, подумав, что однажды они пригодятся. Это были старые ретро свечи с необычной вырезкой в виде ангелов. Тогда Дороти впервые поддалась своему внутреннему ребенку и решила приобрести эту нелепую и глупую вещь, от которой почему-то захватывало дух. Она никогда не была той, кто верит в бога и ангелов, потому что ни разу никто из них не помог девушке. Кто бы не существовал там наверху, он явно был не на её стороне. И тем не менее, когда ей было плохо и мысли съедали её изнутри, Дороти заметила эти свечи и тут же купила их. Несмотря на то, что, прийдя домой, она тут же бросила их в этот пыльный ящик, совершенно забыв о новой покупке, Дороти не жалела об этом. Сейчас это казалось ей даже символичным — зажигать свечи с ангелами в день ее смерти. Возможно, даже в годовщину ее смерти. Наконец, обнаружив то, что ей было нужно, Дороти взяла одну единственную свечку с, по её мнению, похожим на саму девушку ангелом, и воткнула в выпечку. Зажигалка щелкнула и фитиль загорелся. Маленький огонек в наполненной светом комнате отражался в блюдце. Дороти сняла штаны из-за жары, оставшись в одной футболке, и присела на скрипучий диван грязного желтого цвета. Во время её переезда сюда он уже находился здесь и девушка решила не выбрасывать бесплатную мебель. Женщина в телевизоре продолжала болтать о чем-то своем, на фоне звучал напускной смех пришедших поглазеть зрителей и громкие аплодисменты. — С днем рождения меня.— пробормотала Дороти. Она вспомнила все свои имена, которые ей приходилось менять из раза в раз в каждой новой жизни, назвала эти имена и остановилась на своем настоящем. Она не произносила его вслух уже много лет, боясь, что с произнесенным именем у нее откроются старые раны. Дороти и сейчас не произнесла его, но она повторяла имя снова и снова, пока оно не стало заклинанием, способным помочь ей справится с пустотой в груди. Пустота разрасталась, становилась чем-то темным, сильным, способным поглотить, казалось бы, не трудно саму девушку, но и всех вокруг. Ее настоящее имя напоминало о несбыточном, о том, что возможно было бы у Дороти, если бы не это проклятье. Девушка недолго подумала и загадала желание, впервые, прежде чем потушить огонек. Возможно, и скорее всего, желание не сбудется, но у нее будет хотя бы надежда перед тем, как она умрет. Может быть, на этот раз это желание даст ей хотя бы сон, в котором Дороти увидит то, о чем мечтает больше всего на свете. Может, эта жизнь станет для нее последней и она больше не проснется? Дороти почувствовала, как от призрачной надежды её губы дрогнули в слабой и тоскливой улыбке. Это было очень опасное чувство, она понимала, но ничего не могла с собой сделать. Любому человеку нужны мечты и желания, чтобы продолжать жить, даже если ему кажется, что все, что он делает, это только выживает. Оставшийся день Дороти провела наедине с собой, поедая маффин за просмотром телепередач, не несущих в себе никакого смысла. Одни казались ей глупыми, вторые странными, но интересными, и ничего более. Когда девушка очнулась, на часах почти пробило четыре. Дороти решила вздремнуть, через пять часов ей необходимо вставать на работу. Чтобы ночью она не выглядела как зомби, ей нужен небольшой сон. Для Дороти всегда было проблемой засыпать сразу же. Ее почти всегда мучала бессонница и бывали дни, в которые девушка спала максимум три часа. Кошмары из прошлого преследовали её постоянно — так происходит со всеми, кто пережил нечто травмирующее и страшное, а для Дороти, проживающей подобное каждую свою жизнь это стало обрядом. Все тени, все монстры, которые были для нее самым большим страхом стали ей почти так же близки, как и тупое чувство внутри груди, в сердце. Заснуть Дороти смогла только через полтора часа, и с большим трудом. Она чувствовала необъяснимую тревожность, закрывая глаза. Такое случалось каждый раз в течении некоторого времени перед смертью, поэтому когда девушка лежала на диване, она уже знала, что не доживет до утра. Ей снилась одна из прошлых жизней и человек в ней, которого Дороти видела с завидной регулярностью. Она не могла рассмотреть его лица, но чувствовала с ним себя особенно, с ни с кем другим такого не происходило. Это был не тот, кого она знала, потому что лица всех близких отпечатались в её памяти навсегда и оставались там одновременно проклятьем и благословением. Дороти прокручивала их в своей голове как пластинки, снова и снова, вспоминая голоса, жесты, любимые вещи, то, что они делали постоянно и то, что не делали никогда. Это давало ей ощущение настоящего, жизни, которую её лишили. Когда перед глазами все поплыло и завертелось, превратилось в разноцветные круги без форм и обличий, Дороти поняла, что умерла. Она могла только порадоваться, что это произошло во сне и ей не было больно. Бывали разы, когда её смерть еще долго отпечатывалась в сознании девушки, и такие концовки она ненавидела больше всех остальных. Говорят, что после смерти мозг живет еще семь минут, прокручивая в голове лучшие воспоминания. Дороти знала, что это ложь. Может быть, её мозг так не делал, потому что ее душа не умирала вовсе. Может быть, у нее все еще было сознание и такое благословение стало бы тратой времени? А может, в её жизни просто не было лучших воспоминаний, которые девушка могла бы увидеть. Её двадцатая, или тридцатая, неважно, жизнь была наполнена бессмысленным существованием. Она родилась и выросла в приюте, училась в школе, закончила её в восемнадцать и сняла квартиру на заработанные деньги. Нашла работу у дома, на которой не требовалась специализация и квалификация, и молча провела последние годы жизни. Дороти говорила с продавщицами в супермаркете или с соседями, чтобы не сойти с ума. Иногда ей приходилось разговаривать с коллегами по работе, потому что в ином случае они сочли бы её за сумасшедшую. У нее не было семьи — уже с рождения, что собственно, не так уж и плохо — не было друзей, потому что Дороти старалась сторониться людей в принципе. Она не завела питомца, не прыгнула с парашюта( хотя когда-то это уже делала), не создала рок-группу( делала, и не раз в прошлом), не выучила библию( даже говорить ничего не нужно) и не влюбилась. Дороти не создала семью. Эта девушка была обычной смертной, проживающей жизнь в захолустье, имеющей маленькую зарплату и никаких желаний. Она создала в глазах других образ, которые все приняли без вопросов. Дороти, которую знали другие была тихой и скромной, а не тревожной и пропитанной болью. Она была саркастичной, иногда трудолюбивой. Люди видели в ней молодую девушку со своими амбициями и мечтами, которая несмотря на трудности жизни старалась выбиться в люди. Для кого-то это было наивно, кто-то верил, что она добьется всего, чего захочет. Когда люди прочитают из газет о взрыве в квартире 234 из-за неисправности газа, которую нужно было заметить намного раньше, они подумают, что еще одна молодая душа ушла слишком рано. Ей проведут похороны, священник прочитает молитвы и скажет, что душа Дороти успокоилась с миром, но никто не будет плакать по ней. Ни один человек, пришедший на службу, не вспомнит о Дороти как о той, кто был дорог его сердцу. Коллега, знакомая, простая девушка по соседству — да, но не друг, не любовь все жизни и не родной человек, Дороти позаботилась об этом. Может быть Мистер Уилл скажет пару слов, а может он просто вычеркнет её имя, как будто Дороти Джонс никогда не существовало. Может её соседка будет тосковать по ней, ей больше некому носить свои сгоревшие пироги и не с кем обсуждать бессовестных детей, позабывших о ней на старость лет. А может, эта старушка просто найдет новую молодую душу и начнет выплескивать свои проблемы на ней, позабыв, что такая как Дороти вообще была в её жизни. Возможно, её коллеги — Мириам и Нэйтон — выпьют за нее по пиву, обсуждая совместные вечера за барной стойкой и мытьем полов, а может они продолжат работать и выбросят газету с знакомым именем в мусорное ведро. У Дороти Джонс, девушки из приюта и официантки, не было нормальной жизни. И у нее уже никогда ее не будет. Каждый раз, умирая, Шарлотта думала, как она на самом деле попадала в эти тела? Вполне возможно, что её душа занимала место кого-то до нее, может, настоящая Дороти умерла при родах и её жизнь проживала Шарлотта. Может, если бы Дороти выжила, её будущее не было бы таким. Может, она встретила бы любимого человека и вышла замуж, завела семью и работала секретарем в пыльном офисе. У нее был бы обычный день, с восьми до восьми, с обедами в кафе и звонками по телефону. Она встречалась бы по выходным с друзьями и ходила бы в клубы. Она бы занималась фитнесом, чтобы держать себя в форме и красила бы волосы светлой краской каждый месяц. Эта Дороти была бы одной из многих людей, обычным человеком, который состарился и умер, оставив после себя следующее поколение. Шарлотта всегда провожала свои жизни, как людей, которыми она никогда не станет. Она любила думать, что было бы, если бы все сложилось иначе. Ей не хотелось оплакивать их, потому что она не виновата в том, что эти тела стали её сосудом, но пожелать бедным душам людей, которых Шарлотта не знала и уже никогда не узнает, новой, счастливой жизни ей хотелось. Ты прожила ровно двадцать один год, Дороти. У тебя может быть будущее в другом мире, в котором твое место никогда никто не занимал. Шарлотта оставила это имя в списке множеств других и наконец отпустила. Теперь место Дороти займет кто-то другой.