Beltane

канун

– Говорят, что в ночь Белтайна можно пережить самый яркий чувственный опыт, – Мордред говорит это как будто между прочим, совершенно забыв, что до того его интересовали исключительно лечебные свойства наперстянки. – Или просто переспать с первым встречным и назвать это откровением, – язвительность просачивается в голос сама собой. – Мерлин, ты невозможен! – Предпочитаю быть просто скучным. – Поверил бы, если бы не знал, что это не так. На какое-то время между ними устанавливается тишина. Мерлин поудобнее устраивается на полу среди книг и пытается вернуться к изучению потрёпанного травника, но слова расползаются и отказываются складываться в ровные строчки. Он искоса смотрит, как ловкие пальцы друида орудуют иголкой, стежок за стежком скрепляя ровный шов на алом воротнике праздничной рубашки. Против воли в голове рисуются образы, на что ещё способны эти пальцы. Маг отгоняет навязчивые картинки усилием воли. Тот год, когда Мордред был… когда его не было, оставил в их отношениях что-то вроде невидимой, но глухой стены. От прежней близости осталась лишь видимость, и Мерлин не представлял, как можно это исправить, имея в переменных такой весомый аргумент как смерть. Наверное, только поэтому, пусть и без особого энтузиазма, он позволил уговорить себя на участие в деревенском праздновании. Традиции Белтайна, как и вольная интерпретация его смыслов среди народа (о половине которых Мерлин бы предпочёл не знать, а вторую – забыть), оставили неизгладимый след в памяти ещё со времён жизни в Камелоте, и погружаться в это вновь было удовольствием сомнительным, но, если предвкушение праздника заставляет Мордреда улыбаться, что ж… можно дать местной Ночи Костров ещё один шанс. Может, общая атмосфера раскрепощённости и откровенная демонстрация самых низменных и искренних в своей простоте желаний станет именно тем, что им нужно, чтобы разрушить эту стену из недосказанности и болезненного безразличия. Мерлин вновь невольно скользит взглядом по сосредоточенному лицу, закушенной губе – Мордред всегда так делал, когда бывал чем-то увлечён – по линии шеи к воротнику рубашки. Всё его тело сейчас – насколько бы оно ни было привлекательным – щит, за которым тщательно скрываются все переживания, причины ночных кошмаров, боль, сомнения. И нет ничего важнее, чем дать ему достаточно оснований верить, что защищаться не нужно. Больше нет. Потому что потерять его Мерлин не мог, не после всего. – Прекрати меня разглядывать! – Я не… – Ты да, это отвлекает. – Прости, – маг теряется и не знает, что ещё сказать. Мордред откладывает шитьё и подходит ближе, опускаясь перед ним на корточки, чтобы иметь возможность поймать его взгляд: – Мерлин, если ты хочешь о чём-то поговорить. – О чём угодно? – Кроме… – Тогда нет. Друид улыбается – так обезоруживающе невинно – заправляет Мерлину за ухо прядку отросших волос, задерживая ладонь на щеке, чтобы в следующее мгновение невесомо коснуться его губ и тут же отстраниться. – Я просто ещё не готов, – он ловко поднимается на ноги и за руку тянет мага следом за собой. – Пойдём, до заката нужно успеть к озеру, хотелось бы помыться до того, как всё летающее и пьющее кровь объявит на нас охоту. – Хотел бы я, чтобы насекомые были нашей единственной проблемой. – Они и будут, если не поторопишься.

позже, этот же день

Использовать ближайшее к их не очень временному пристанищу озеро в столь тривиальных целях, как банные процедуры, вместо того, чтобы носить оттуда воду, было удобно. Кажется, это вошло в привычку очень давно, ещё в прошлой жизни. В той, которая была до. Озеро находилось в низине за небольшим скальным массивом, и было надёжно укрыто с одной стороны каменистым склоном, поросшим колючим кустарником, и, будто бы расколотой надвое, отвесной скалой с другой. Мерлин торопливо раздевается на берегу и заходит в воду, одновременно с этим согревая её с помощью простого заклинания. Он старается не смотреть на Мордреда, потому что невольно вспоминает то, что хотел бы навсегда забыть. С водой связано слишком много неприятных ассоциаций, на самом деле – сначала Фрейя, затем Мордред, эти проклятые ритуалы. Стоило что-то с этим сделать, например, хоть раз использовать магию себе на благо и стереть эти воспоминания ко всем чертям. Сильные руки обнимают его за талию, и Мордред приникает к нему всем телом – такой тёплый, такой настоящий – зарывается носом в волосы: – Ты собираешься мыться или топиться? А то знаешь, со стороны… – Прости, я задумался, – маг прикрывает глаза. – Помочь? – друид чуть отстраняется, его руки скользят вверх по телу, касаются плеч, волос, втирая мыльную травяную смесь. – Приятный запах, это тимьян? – И, кажется, календула. Нравится? – Ты быстро учишься, – Мерлин разворачивается в его объятиях, ловит губы в мягком поцелуе и утягивает друида за собой под воду, заставляя погрузиться с головой на несколько секунд. Они выныривают одновременно, поэтому маг имеет удовольствие наблюдать, как Мордред, чертыхаясь, убирает мокрые волосы с лица назад. – Мог бы и предупредить. – И лишить себя такого зрелища? Мордред смеётся и на секунду становится тем, по кому Мерлин так невозможно скучает: – Я знаю, о чём ты думаешь. – Да? – маг касается кончиками пальцев трискеля, невесомым движением повторяя каждую спираль. – Не об этом, – дыхание друида учащается, но голос остаётся ровным. Мерлин убирает руку, вызывая разочарованный вздох: – Нам пора, если ты не хочешь пропустить праздник.

вечер, начало праздника

Пламя костра взмывает, кажется, в самое небо. Яркие вспышки цвета, разнообразие праздничной еды, гости всех сословий и возрастов, звуки смеха, приторно-винный аромат – в вечерних сумерках кажется, что взрыв красок и веселья накрыл весь лес. Стоило признать, что здесь, где люди много ближе к старым верованиям, всё выглядело куда более атмосферным и живым, чем в Камелоте, где подобные языческие праздники подчинялись букве закона и проводились в сильно сжатом формате, не сохраняя и трети своей самобытности. Мордред обводит всё вокруг восхищённым взглядом. Весь его вид – и алая рубашка со строчкой полынного узора, и небрежно взлохмаченные тёмные волосы, и даже чуть грубоватый кулон с аквамарином на кожаном шнурке – идеально гармонирует со всем окружающим. Мерлину казалось, что он выделяется гораздо меньше в простой льняной рубашке с привычным шейным платком, но всё равно не остаётся без внимания. Рыжая девица с лентами в волосах так внезапно оказывается рядом с ним, словно весь вечер ждала его появления: – Наш мистер я-тайна-для-вас пришёл не один? – она цепко разглядывает Мордреда, без сомнения отмечая каждую деталь его внешности. – Мне казалось, ты сторонишься людей. – Джоан, ты меня совсем не знаешь, – Мерлин улыбается, стараясь выглядеть приветливым. – Ну что ты, живёшь в лесу, куда местные и ходить-то боятся, имеешь какие-то дела с моим отцом и всюду – один. Где же ты скрывал это сокровище? – она протягивает ему кружку с элем, совершенно не испытывая смущения или даже чего-то отдалённо с этим схожего. Мордред замечает, что на него смотрят и подходит к ним, кивая девушке: – Доброго вечера, миледи. Джоан заразительно смеётся: – Ещё и воспитанный! Нет, Мел, ты обязан мне всё рассказать! – возможно, она продолжила бы допрос, но её кто-то окликнул. – Увидимся позже! – Мел? – в голосе друида чувствуется удивление. – Мне нужно было как-то представиться, – маг лишь пожимает плечами. – И кто же она? – Всего-лишь очень любопытная дочь аптекаря, – улыбается Мерлин, улавливая в интонации Мордреда нотки ревности. – Мне кажется, ты ей понравился. – Мерлин! – Что? Мы же пришли веселиться, – маг передаёт ему свою кружку с элем. – У тебя есть шанс получше узнать окружающих до того самого танца. – Танца? – В Камелоте эту часть упразднили, к огромному разочарованию Гвейна, но здесь празднуют с размахом. Смотри, – Мерлин указал на огромный, увитый лентами шест. – Ночью все, кто не связан узами супружества, соберутся вокруг шеста и будут кружиться в подобии танца, пока буквально не свяжут себя с кем-то. Это что-то вроде брака на одну ночь, тот самый чувственный опыт, о котором ты слышал. – Но это же… – Секс с кем-то случайным, да, очень занимательно. Хочешь попробовать? – маг не может удержаться от колкости, и тут же получает довольно ощутимый тычок в бок. – Это было больно! – Ты тоже участвуешь, Мерлин, – кивает друид на разноцветный шест, игнорируя его возмущение. – Да ни за что! Мордред делает шаг ближе, оказываясь совсем рядом, тянется к самому его уху и повторяет, выделяя каждое слово: – Ты. Участвуешь, – его дыхание обжигает. – А пока мы познакомимся с местными традициями поближе. Мерлин не успевает возразить – друид хватает его за руку и буквально вталкивает в самую толпу празднующих. Через какое-то время их снова настигает ураган эмоций в лице Джоан и нескольких её подруг, и после третьей попытки его разговорить, а затем и вовсе поцеловать, маг ретируется поближе к еде и компании Криса, ученика местного лекаря, с которым едва ли хорошо знаком. Парень сидит особняком с таким видом, словно съел луковицу целиком, и это Мерлину определённо подходит – как лучший оберег от назойливых девиц. Мордреда он потерял из виду ещё в самом начале, но не сомневался, что тот в состоянии постоять за себя, если того захочет. – Тоже не нравится излишнее внимание? – решает он завязать ни к чему не обязывающий разговор. – По отношению к ней – да, – лекарь кивает в сторону рыжей бестии. – Джоан? – Мод. Мод несколько теряется на фоне своей яркой подруги, однако смелости ей точно не занимать. Мерлин всё ещё чувствовал вкус её губ, и стоило бы объяснить Крису, что до Мод ему нет никакого дела до того, как тот решит отстоять её честь. – Послушай, Крис, я не знаю, что именно ты видел, но Мод мне совершенно неинтересна. – И почему я должен тебе верить? – Наверное потому, что в ином случае я был бы с ней, а не в твоей компании. – Но ты её поцеловал! – Это она меня поцеловала. И я не в восторге, если хочешь знать, но это Белтайн, что тут скажешь. – Ненавижу этот праздник. – А Мод, похоже, в восторге. – Знаю. Беседа затухает. Стремительно темнеет, людей становится ещё больше или же они просто кажутся пьянее и громче. Хороводы вокруг костра не прекращаются, а особо смелые даже решаются перепрыгнуть пламя – огонь чуть опал, и это стало реально. Лица многих уже скрывают маски – обязательный атрибут для всех, кто решится танцевать с лентами. Предполагалось, что в суматохе танца, не имея возможности разглядеть лицо партнёра, выбираешь сердцем. Но, что вероятнее, когда ты пьян, как большинство здесь, в целом всё равно как выглядит твоё развлечение на ночь. Мерлин с тоской посмотрел на маску, которую ему дала девушка, запомнившаяся лишь как россыпь радужных бликов – столько на ней было различных украшений. Можно было, конечно, и дальше прятаться в отпугивающей людей ауре Криса, но Мордред всё равно его найдёт и заставит принять участие в этой вакханалии. Если он чего-то хотел, то всегда это получал – и в целом в жизни, и в рамках их отношений в частности. Самые смелые уже кружатся в танце, раскручивая ленты, Мерлин невольно заглядывается на игру цвета. – Идём? – Мордред появляется словно из ниоткуда. – А у меня есть выбор? – Нет, – друид обезоруживающе улыбается и увлекает его за собой. – Тебе понравится. – Я и без этого согласен провести с тобой все ночи своей жизни. – Может, мне нужен знак судьбы? Ну же, Мерлин, не будь таким занудой. Маг вздыхает, затем вздыхает ещё раз, но всё же надевает маску и хватается за край ленты. – Как будто в нашей жизни мало знаков судьбы. Музыка становится громче. Или ему кажется? Один круг сменяет другой, в глазах всё сливается: складки ткани, звон браслетов на девичьих запястьях, яркие краски атласных лент. От запаха кострового дыма и приторно-цветочного духов мутится сознание. В какой-то момент ноги просто подкашиваются, и Мерлин падает на землю, а его лента остаётся у него в руках. Мир кружится в хаотичном танце, и сложно сказать, где верх, а где низ: вокруг то ли россыпь звёзд, то ли светляки, неверными маяками тающие в темноте. А потом всё. Потом он чувствует тяжесть чужого тела и насмешливый взгляд таких знакомых бирюзовых глаз. И ловит поцелуй, глубокий и чувственный, от которого тут же теряет голову. Или всему виной вино, вкус которого чувствуется на языке вместе с магией, разбавляющей алкоголь? «Пойдём со мной, Эмрис» И Мерлин идёт, пока лес надёжно не укрывает их от чужих глаз. – Мордред? – язык не слушается. Друид не отвечает, лишь толкает его к дереву, по крайней мере это похоже на дерево, и вновь целует, прижимаясь всем телом. «Мне так хотелось, чтобы ты услышал меня, всё это время так отчаянно хотелось» Дыхание сбивается, и всё, что Мерлин может, это закрыть глаза и полностью отдаться ощущениям. Прикосновения – осторожные, изучающие. Мордред словно узнаёт его заново, а может так оно и есть. Для него всё ново и нет, впервые и уже случалось где-то там, в прошлой жизни. Невесомые касания влажных губ, остро-чувствительные, почти горячие на контрасте с прохладным ночным воздухом, перемежающиеся ощутимыми укусами. «Ты же знал, что так будет?» Маг собирает рассыпавшиеся мысли в нечто осознанное; шёпот хриплый, с головой выдающий всё, что он сейчас чувствует: – Нет… не знал, я совсем тебя не знаю, не сейчас. Мордред возвращается к его губам, окончательно лишая возможности говорить. Очередной укус оставляет привкус крови, и Мерлин усилием воли отстраняется, чтобы поймать взгляд потемневших глаз друида, говорящий больше, чем все известные ему слова. – Расскажи… нет, покажи мне всё, – и подаётся вперёд, чтобы снять наконец эту проклятую красную рубашку. Проводит пальцами по светлой коже – на ней совершенно нет изъянов: ни старых шрамов, ни царапин. Только тёмная отметка, трискель, прямо под правой ключицей. «Хорошо» Этот поцелуй не похож на другие. Мерлин словно падает в холодную воду, не имея возможности вдохнуть. На него обрушивается всё, что испытал и продолжал испытывать Мордред: слабость, абсолютное бессилие; боль, такую сильную, что пальцы невольно сжимаются на спине друида; одиночество, страх, безразличие, надежду и снова страх – и так долго, так бесконечно долго, что, кажется, этому нет конца. А ещё туман, о как он ненавидел (или ненавидит?) его, как боялся (боится), что не осталось ничего, кроме этого отвратительного белого марева и бесплотных теней… И, наконец, покой, но такой зыбкий, неверный, похожий на сон. «Мне страшно, Эмрис, страшно проснуться и снова оказаться нигде» – Всё закончилось, слышишь? – маг утыкается носом ему в шею, по-прежнему бережно удерживая в объятиях. – Ты здесь, на самом деле, со мной. Мордред выдыхает, и впервые за долгое время кажется действительно расслабленным. – Мерлин? – его голос, настоящий голос, звучит так непривычно после шквала телепатической исповеди. – Мм? – Я хочу тебя почувствовать. Чувственный опыт, да? Есть в этом что-то безумное и правильное одновременно. Здесь, сейчас. Конечно, Мерлин сознаёт, что они всё ещё где-то в лесу. Вообще неизвестно где, если честно. В его собственной крови – морок пополам с алкоголем, и он вообще-то в состоянии не идти у него на поводу, но… сам развязывает шейный платок, снимает рубашку и позволяет Мордреду развязать шнуровку штанов, потому что собственные пальцы не настолько хорошо его слушаются. Прикосновения вот так – кожа к коже – ощущаются особенно ярко, почти болезненно приятно. Маг прикусывает губу, подавляя стон, и позволяет увлечь себя на импровизированную постель из их собственной одежды. Так долго. Мордред так долго боялся проснуться, если позволит себе быть живым, что забыл, как сильно ему этого не хватало. Об этом говорили его голодные, беспорядочные ласки, почти болезненные движения, короткие поцелуи – то ли в качестве извинения, то ли вместо всех тех несказанных слов, в которых уже не было никакого смысла. Мерлин скользит руками по его обнажённой спине, задерживая дыхание на каждой вспышке удовольствия. Глупо было бы врать себе, что ему самому это было не нужно. И дело вовсе не в сексе, но в той близости, безусловном доверии, которые делали связь между ними особенной. … «Мне давно не было так… спокойно» Да, наверное. Размеренно текущие мысли, сплетение тел в объятиях, смешанное в одно ровное дыхание. Спокойно. – И что ты со мной сделал? – Мерлин находит руку друида, сплетая их пальцы. – Там, на поляне? – Безобидная магия всего лишь. – И вино? Мордред смеётся: – Я прощён? Мерлин находит его губы, вкладывая в поцелуй чувств больше, чем в принципе можно передать словами. Время до рассвета принадлежит только им.