★ ☆ ★
Это, наверное, его уже шестнадцатая попытка и она не более удачная, чем все предыдущие. Голос Сынмина ломается где-то в середине, хрупкий и неровный, после чего музыка выключается. Он сглатывает скопившуюся густую слюну, поселившуюся в горле. – Прости, хен... – шепчет он до того, пока Чан сказал хоть слово. – Все в порядке, Сынмин-а, – добродушно отвечает Чан с теплотой в голосе, как он всегда разговаривает с мемберами. Никто из важных Сынмину людей никогда не бывает с ним жесток, наверное, поэтому сейчас он такой, какой есть. – Это сложная часть. Он лукавит. Чан может легко справиться с этой частью. Минхо тоже. И Чонин. Да даже любой трейни без сложностей справится, добавь ему капельку автотюна. Но Сынмин ничего из этого не произносит, потому что Чану совсем не нужно сейчас успокаивать младшего на полпути их работы. Сынмин лишь молча кивает, после чего Чан добавляет: – Давай сделаем перерыв, хорошо? Мы можем продолжить позже или в другой день, если так будет лучше. Ким снова кивает. Чан успокаивающе улыбается ему, когда тот покидает будку записи. Он протягивает неизвестно откуда взявшееся худи и комок в горле Сынмина от этого становится только больше. – Спасибо, хёни, – Сынмин выдавливает из себя улыбку, натренировано натягивая уголки губ вверх, достаточно правдоподобно и правильно, чтобы Чан размяк. Это всегда работает. – Мы можем попробовать снова завтра? – Конечно, – Чан соглашается без промедления. Сынмин натягивает худи и позволяет себе раствориться в его тепле. – Ты останешься на время записи Минхо или уже пойдешь? Сынмин смотрит на время. Он должен встретиться с Чонином, чтобы поужинать, через 30 минут. – Я должен идти. Не задерживайтесь допоздна. – Ты тоже. Еще одна легкая улыбка и Ким разворачивается, чтобы уйти. Покинув студию, он замечает приближающуюся одинокую фигуру, руки в карманах. Он насупился, завидев Сынмина. – Ты разве был в этом худи, когда уходил? Сынмин опускает взгляд на себя. – О, нет, Чан-хен одолжил мне ее только что. Я верну ему позже. Хмурость на лице Минхо лишь стала глубже. – Все в порядке? Сынмин наклоняет голову, не до конца понимая причину вопроса Минхо, и натягивает ту же улыбку, которую практиковал на Чане несколько мгновений назад. – Конечно. Минхо смотрит пристально, брови сведены, словно он видит все насквозь. Сынмин колеблется. – Ким Сынмин. Не ври. Минхо остается неподвижным какое-то время, тогда Сынмин сдается и признает: – Тяжелый день. Но все в порядке. Я в норме. Сынмин благодарен всем богам, которых только может припомнить, что его поймал именно Минхо, а не кто-то другой. Ведь, если бы это был Джисон, Чанбин или Хенджин, они бы сделали все возможное чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Некоторые люди душат своей любовью. Сынмин никогда не понимал, что делать в таких случаях, никогда не знал, как трактовать такую усиленную заботу, которую он совершенно не заслужил и не нуждался в ней. Он их любит. Он не знает, как позволить им любить себя в ответ. Но Минхо – это Минхо, поэтому, несмотря на признание Кима, все, что он делает – лишь коротко кивает. – Чонин сказал мне, что вы двое собирались сходить поужинать, но в холодильнике осталась еще еда, если вы хотите что–то домашнее. Не задерживайтесь допоздна, если не хотите. И не сожгите мой дом, если все же передумаете. – Мы оба живем там, хен. Это не только твой дом. – Ким Сынмин, – раздражение делает голос Минхо выше. Сынмин на это улыбается, искренне на этот раз, а лицо Ли забавно искажается. Сынмин хорош в чтении лиц и в том, что означает каждое выражение на лице, но Минхо всегда было непросто раскусить. Иногда это раздражает. Сейчас же это забавляет. – Спасибо, Минхо-хен, – искренне произносит Сынмин, а лицо Ли меняется в сторону чего-то нежного. Сынмин прекрасно читает это выражение лица – делает это с тех пор, как такое стало случаться.★ ☆ ★
– Ты когда-нибудь любил? – Феликс спрашивает уже в который раз. Иногда Сынмина пугает то, насколько легко Феликс влюбляется. В солнце, в милую футболку, купленную Хенджином, в Чана, снова, снова и снова. Любить для Феликса, кажется, так же просто, как дышать. Он просыпается, он любит, и любит снова. Он проявляет и принимает привязанность так, словно места для этого куда больше, чем площадь между его ребрами. Обычно, Сынмин отвечает отрицательно. Однако, сегодня он откидывается назад, упирается взглядом в шкаф напротив и тихонечко признается: – Да. Несколько лет назад. – Это прекратилось? Что–то типа того. – Почему? Потому что Сынмин не создан для того, чтобы быть любимым. Потому что он видит хорошие вещи в своей жизни и понимает, что не заслужил этого. Потому что Сынмин – это Сынмин, и он любит так же глубоко как Феликс, его сердцу слишком мало места в груди, и это та самая любовь, которую страшно показывать. Он сглатывает и говорит: – Просто так получилось. – Я не думаю, что можно так просто перестать любить, – с сомнением произносит Феликс. – Было больно? – Больно что? – Сынмин спрашивает и хмурится. – Любить. И прекращать. Слово да висит на языке, но, вот в чем дело: любовь Феликса это просто&незамысловато&солнечно и Сынмин не до конца понимает, как донести, что его вид любви это тихо&скрытно&режетдосамыхкостей. Феликс безупречен. Феликс – яркий лучик в этом мире, в котором найти что-то настолько чистое крайне сложно. Сынмин же – это острые края, отшлифованные до чего-то терпимого. Сынмин – кучка кусочков мозаики, которые до сих пор пытаются найти способ сочетаться друг с другом. – Я думаю, так и должно быть, – подытоживает Феликс. – Но ты справишься. Звучит стук в дверь и Минхо просовывает голову внутрь. – Чан-хен вторгся и решил устроить званый ужин-вечеринку просто потому, что мы все свободны. Феликс встрепенулся, еще когда услышал Чан-хен из уст Минхо, и к моменту, когда тот договорил, он уже здоровается с Баном. Сынмин смотрит ему вслед и выгибает бровь в изумлении. – Меня бросили. Минхо фыркает, заплывая в комнату и плюхаясь на кровать на еще нагретое Феликсом место: – Оставь его, это мило, что он так безумно влюблен. Сынмин согласно мычит. – Ты разве не собираешься тоже пойти? – Так не терпится от меня избавиться? – Ли лениво наваливается на Сынмина, ухмыляясь, пока тот без особых стараний пытается освободиться. – Я хочу есть, – стонет Сынмин, пытаясь пригладить торчащие волосы Минхо. Ли льнет к прикосновению, а потом словно вспоминает с кем он и морщится. Кошачьи ушки из прядок на голове упорно стоят на месте. – Хен. Еда. Там. Минхо издает бессвязный жалобный звук, прежде чем соскальзывает с Сынмина и плюхается на пол. До того, как Сынмин это прокомментировал, он уже стоит за дверью, объявляя: – Я нелюбим, нежеланен и снова разведен. Сынмин вздыхает и удерживает уголки своего рта, подыгрывая: – Мы разве снова поженились? – Да, – отвечает Минхо, – Потому что я благосклонно дал тебе второй шанс. Свадьба была прекрасной. Пришли все наши родственники и мои коты, а ты снова перепутал Суни и Дуни, тогда-то я и понял, что все снова закончится разводом. Это безопасно. Это поддразнивание, это подшучивание. Это не тихо&скрытно&режетдосамыхкостей Сынмина. Стол ломится от еды, Чонин усаживается рядом, а Минхо садится напротив. Чан уместился по другую руку и Сынмин кладет ему на тарелку больше еды, пока старший не видит. Даже если кто-то заметил, то не подал виду.★ ☆ ★
Минхо предложил сходить вместе за кофе, чтобы они смогли пережить эту длинную ночь. Дэнс-практика закончена и, пока остальные разбрелись по общагам, у Сынмина и Минхо еще есть расписание чуть позже. Он вымотан, весь потный и хочет только упасть и вздремнуть до того, как отправится дальше работать, но Минхо непоколебимо смотрит на него этим умоляющим взглядом, что Ким просто не может ему отказать. Сынмин вздыхает. Сынмин соглашается. Зима холодная, так что он заказывает горячий кофе. Сынмин стягивает перчатки, подаренные ему таинственным незнакомцем, чтобы дать теплу от стаканчика разлиться по ладоням, а Минхо ворует их из кармана Кима и натягивает на свои собственные руки. Кончики перчаток свободны в местах, куда не достают пальцы Минхо. У Сынмина появляется необъяснимое желание стянуть перчатки и вместо этого взять Минхо за руку. – Как скоро тебе нужно вернуться? – спрашивает Ли. Сынмин поднимает взгляд на небо. – Через 45 минут. Тебе? – 30. Хочешь чем–нибудь заняться? – Например? Минхо озорно ухмыляется. Рука в перчатке хватает Сынмина за запястье и тянет за собой. Ким удивленно вскрикивает, но Минхо продолжает бежать, бежать, бежать. (Сынмин может вырвать свою руку. Но не делает этого. Он позволяет Минхо тащить себя, несмотря на свои вопли негодования.) Холодный воздух врывается в легкие, а пейзаж проносится мимо, словно в тумане. Кажется, что прошла бесконечность, прежде чем они плюхаются на холодную траву. Сынмин держит в руках свой чудным образом выживший стаканчик кофе и спрашивает: – Что это было вообще? Минхо лишь улыбается, игриво и мягко. У него почти появляются ямочки на щеках. Ли указывает пальцем наверх. – Смотри. И Сынмин смотрит. Звезды. Всюду. Блестят, переливаются, созвездия, образующие галактики. Они рассыпаны по небосводу с особой заботой, словно кто–то неторопливо укладывал каждую. – В этом городе обычно слишком много света, – произносит Минхо. Сынмин отводит свой взгляд от неба чтобы посмотреть на Ли. – Но, если хорошо постараться, можно найти места, где все достаточно хорошо видно, чтобы… ну, увидеть все это. Сынмин сглатывает. – Почему ты решил поделиться этим со мной? Минхо моргает, поворачиваясь к Киму. Его глаза блестят заботой и это пугает Сынмина до глубины души. Он отвечает: – А почему бы и нет? Вдох. Выдох. От их дыхания образуются небольшие клубы пара. Сынмин отворачивается обратно к звездам. Они блестят ярко, несмотря на смятение Сынмина. – Мы опоздаем, пока будем возвращаться. – Определенно, – соглашается Минхо. Тем не менее, он не звучит особо мотивированным, чтобы подняться и пойти. – Менеджеры будут ругаться. – Определенно. – Чан-хен будет беспокоиться, когда они скажут ему, что мы не пришли. – Определенно. – Это единственное слово, которое ты знаешь? Минхо не отвечает. Он смотрит прямо в глаза Сынмина и спрашивает: – Хочешь заняться чем-то еще? Сынмин вздыхает. Сынмин соглашается.★ ☆ ★
Общепризнанно, любовь идет рука об руку с доверием. Для Сынмина это никогда не было так. Эти два понятия не должны быть одним и тем же. Ты можешь любить кого-то, но не доверять ему. Можешь доверять кому-то, но не любить этого человека. Сынмин любит людей и не доверяет им, но когда он действительно об этом задумывается, то человек, которому он не доверяет – это он сам. Его тихо&скрытно&режетдосамыхкостей выглядит примерно так: он подставляет плечо для слез и является безопасным местом отступления, а взамен он не получает ничего для себя. Он прячет острые углы своего сердца подальше от своих друзей, потому что не уверен, что не причинит им вреда каким-то образом. Его сестра, в тот редкий момент когда придерживалась правды, а не братскосестринского подшучивания, однажды сказала ему, что его легко любить. Сынмин не знает, как сказать ей, что это из-за того, что он выставляет себя не тем, кем является, для всех знакомых. Сынмину всегда было просто любить, но то, как он это делает, давалось ему тяжело.★ ☆ ★
Джисон что-то говорит. Джисон что-то говорит с широкой улыбкой в камеру и Сынмин не разбирает ни слова. Он устал. Он так, так сильно устал. Хенджин ярко и звонко смеется над чем-то, что делает Джисон. Хван всегда находил Джисона совершенно комичным, в свою очередь выставляя свое нежный&нескончаемый&тихиевоскнесныеутра напоказ всем. Теперь говорит кто-то еще, сидящий рядом. Вероятно, Чонин – именно он изначально сел рядом и Сынмину не кажется, что они менялись местами, если только он этого не заметил. – Да, Сынминни? – толчок его руки. Сынмин моргает и обнаруживает Чанбина, смотрящего на него с надеждой в глазах. Тот самый момент, когда у Сынмина есть шанс стать его спасением, либо его погибелью. Как правило, даже если Сынмин понятия не имеет о чем речь, он выбирает последнее. – Я не согласен. – Я же говорил! – хнычет Джисон. Чанбин дуется и наклоняется, чтобы пихнуть его, не применяя особой силы. Джисон падает со своего места, словно его подстрелили. Отключаться в такие моменты просто. Смех Хенджина и успокаивающие слова Чана создают настоящее, позволяющее Сынмину уйти в бездумное состояние, позволяющее ему легче погрузится в себя. Он погружается. Он так устал. Внезапно край ботинка вторгается в тот участок пола, на котором зафиксировал взгляд Сынмин. Он моргает, поднимает взгляд. Минхо вздыхает, смотря на него сверху вниз. Ким сглатывает. – Что? – Все закончилось, – говорит Минхо. Его ладонь поднимается, словно собираясь притянуть Сынмина за рукав, но затем бесцельно опускается. – Пора идти. (Сынмин жадный. Хотел бы он, чтобы Минхо не прерывал свой порыв и схватил его за рукав, потому что Сынмин с радостью последовал бы за ним.) – Хорошо, – отвечает Ким, поднимаясь на ноги. Теплое присутствие Чонина сбоку уже испарилось, остальные тоже уже ушли. Он слышит смех Джисона где-то в коридоре. Остались только Сынмин и Минхо. – А ты… – Минхо замолкает, выглядя смущенным. Он смотрит на Сынмина, сузив глаза, но, когда вновь открывает рот, ошеломляющая нежность сквозит в его словах. – Мы должны поторопиться, чтобы остальные не заняли лучшие места. Сынмин фыркает. – Тогда уже слишком поздно, – говорит он, но все равно начинает идти. Действительно, к моменту, когда они подошли к фургончику, единственные оставшиеся места – два в самом конце. Сынмин проскальзывает на сидение у стенки, сворачивается калачиком, становясь совсем крошечным. Чонин переводит на него взгляд, затем и на Минхо. – Хочешь сесть на мое место? – спрашивает он. – Я могу сесть с Сынмин–хеном. Не думаю, что у кого–то из нас достаточно энергии, чтобы терпеть ваши перепалки. Минхо усмехается и подается вперед, чтобы по-доброму взлохматить волосы Чонина. – Я сяду рядом с Сынминни, все будет в порядке, –Чонин пожимает плечами и поворачивается обратно к Феликсу, показывая что–то в телефоне. – Я то думал, что мы снова в разводе, – говорит Сынмин, пока Минхо плюхается рядом с ним. – Никакого расставания? Ты влюбился в меня в четвертый раз? – Заткнись, Ким Сынмин, – Минхо смотрит на него, губы его выравниваются в линию. – И не сиди так, твоей спине потом станет плохо. Сынмин без слов подчиняется. Он думает – нет, он знает, – что любовь Минхо именно такая. Немного более очевидна в своей маскировке, но все равно скрытная. Любовь Минхо – это раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебезагогулька. Сынмин не в силах отказать. Никому, но в особенности не Минхо. Он позволяет Минхо заботиться о себе так. По возвращении домой, Сынмин отправился в душ. Он использовал прохладную воду, так как знает, что горячей воды не так много, а Феликс особенно любит горячий душ. Сынмин выходит из душевой, слегка дрожа, и быстро вытирается, чтобы окончательно не замерзнуть. Ему требуется пара мгновений, чтобы заметить кое-что необычное. Это книга в твердой обложке, прямо на его постели. Ее здесь точно не было. Сынмин давится воздухом, когда читает ее название. – Эй, – говорит он, высовываясь из комнаты. – Душ свободен. И кто из вас это сделал? – спрашивает, вертя книжкой. – Это разве не та книга, о которой ты говорил пару недель назад? – интересуется Феликс. Сынмин кивает. – Мило. Это был не я, если что. – Оу, – Сынмин хмурится, переводя взгляд на Чонина, который невинно поднимает руки вверх. – Не смотри на меня, хен. – Хмм, – скептично тянет Сынмин. Минхо свернулся в клубок на диване, незаинтересованный в беседе, и вместо этого смотрит видео с котиками, когда заходит Ким. – Минхо-хен. Это ты купил ее мне? Минхо мимолетно поднял взгляд, переводя его с Сынмина на книжку, а затем вернул внимание своему телефону. – Ты правда думаешь, что я решил тебе что-то подарить ни с того ни с сего? – Я имею в виду, – говорит Сынмин. – Ты развелся со мной с утра, а потом добровольно сел со мной вечером того же дня. Кто знает, какие еще неоднозначные сигналы ты посылаешь? Получив совершенно невпечатленный взгляд Минхо, Сынмин вздыхает. – Ты хотя бы знаешь, кто ее оставил? Я хочу поблагодарить этого человека. Минхо вздыхает, на удивление более мягко, чем до этого. – Возможно, ему не нужна благодарность. Сынмин хмурит брови, поднимая книгу выше. – Этот человек купил книгу, о которой я упоминал единственный раз, и отдал ее мне. Для чего еще он бы это сделал? Минхо поднимается на ноги перед Сынмином и, на секунду, Сынмин думает, что Ли скажет что–то значимое, но все, что он делает, это тыкает в нос Сынмина и хихикает, когда тот глупо хлопает глазами. – Это растерянное выражение на твоем лице, – говорит Минхо, легонько толкаясь плечом в плечо Сынмина, когда обходит его. – Возможно, этот человек сделал это ради него. Ты в любом случае должен насладиться книжкой, Ким Сынмин. Несмотря ни на что, она твоя. Сынмин так и стоит еще секунд 20, прежде чем вернуться к себе в комнату. Он держит книгу одной рукой, прижимая к ней ладонь, взвешивает ее, что-то высчитывает. Несмотря ни на что, она твоя. Между первых двух страничек есть записка. Она выпадает, когда Сынмин открывает книжку. Я надеюсь, история окажется хорошей, как ты себе и представлял, говорится в ней. Написано на голубой бумаге, сложенной по краям. Эти записки всегда на цветной бумаге, наполненной радугой из бесконечной доброты. Сынмин держит записку большим и указательным пальцем до тех пор, пока она не мнется чуть сильнее. А затем он аккуратно сворачивает ее и прячет в глубину прикроватного шкафчика, туда, где лежат остальные. – Спасибо, – тихонечко произносит он, так, словно подаривший ее человек его услышит.★ ☆ ★
Это случается вновь, только на этот раз наоборот или перевернуто или еще что-то в этом роде. Теперь у остальных расписание дольше, а Сынмин и Минхо уже вернулись в общагу. Сынмин уже собрался пойти к себе, когда Минхо буквально швыряет ему в голову пару деревянных палочек для еды и цокает. – Садись. Я приготовлю нам ужин. Сынмин смиренно садится. А затем снова поднимается, когда Минхо бросает многозначительный взгляд на валяющиеся на полу палочки. Ким возвращает их на место, снова садится и говорит: – Хёни-командир. – Неблагодарный ребенок. – Ты бросил палочки мне в голову. – А ты хотел бросить меня. – Брошенность – это состояние разума, – говорит Сынмин, ложась щекой на холодную поверхность стола и закрывая глаза. – Ты будешь брошен, если ты будешь так думать. Что-то снова летит в голову Кима. Судя по глухому звуку, снова палочка. Одинокая. Лишь одна палочка ощущается как преступление против человечества. В один момент Сынмин хочет кинуть ее обратно. Но не решается, так как у него в качестве оружия лишь три деревянные палочки, в то время как у Минхо есть доступ к ножам. Он немного привстал, облокачиваясь головой на свою руку и наблюдая за Минхо, который крутился по кухне так, словно был ее частью. – Знаешь, тебе не обязательно это делать. Минхо едва ли удостоил его вниманием. – Делать что? – Готовить для меня, – Сынмин планировал заказать доставку до того, как Минхо пригласил его за стол. Минхо на это фыркает и кладет перед Сынмином яблоко, прежде чем вернутся на кухню. Откуда он его выудил Сынмин не имеет понятия. – Перекуси, пока ждешь. И да, ты прав, – говорит Минхо. – Я не должен этого делать. Но я делаю, так что просто прими это, хорошо, Ким Сынмин? Он мычит, откусывая небольшой кусочек яблока и думая об этом раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебе. К моменту, когда Сынмин закончил с яблоком, ужин готов. Минхо ставит перед Сынмином чашку с едой, прежде чем сам садится напротив. Пахнет вкусно. Миска горячая, даже не дотронешься. – Оно отравлено? – Попробуй и узнаешь, – Минхо мило улыбается из–за своей чашки, специально не пробуя еду сам. Сынмин щурит глаза. Он кладет в рот маленькую порцию и медленно жует. На вкус божественно, Сынмин думает, что пусть даже еда отравлена, это хороший вид смерти. Они не разговаривают, пока едят, потому что, несмотря на популярное мнение, они могут сосуществовать в мире и без перепалок. Конечно, причина, по которой никто им не верит, заключается в том, что их всегда прерывают и, в подтверждение, их входная дверь распахивается спустя 15 минут. – Как дела, неудачники? – кричит Джисон, направляясь к столу. Он обнимает Минхо за плечи. – Для меня еда осталась? Минхо усмехается, скидывая с себя чужую руку, но его голос содержит в себе лишь половину от той язвительности, с которой он говорит с Сынмином. – Приготовь себе сам. И разве Ёнбок не должен был вернуться с тобой? – Должен был, но Чан-хен начал причитать, что он пойдет в студию и никогда оттуда не вылезет, так что Феликс потащил его на незапланированное свидание. Минхо что-то мычит и, когда Джисон вновь приобнимает его, не отталкивает. Он льнет к Хану, так просто, как он это делает со всеми, кроме Сынмина. Так, как Сынмин никогда бы не позволил сделать себе. Он тихо доедает свой ужин и встает, чтобы сложить посуду в раковину. – Эй, Ким Сынмин, – раздается голос Минхо, – Подожди. Помоги мне с посудой. Так оно и получается: Джисон развалился на диване в ожидании ребят, Минхо отмывает и ополаскивает посуду, а Сынмин все аккуратно вытирает. Их пальцы соприкасаются, когда Минхо передает Сынмину посуду. – Спасибо, – благодарит Сынмин, прикладывая полотенце аккуратно, но крепко, к краю чаши. – За то, что приготовил ужин. Вкус просто потрясающий. Завтра я куплю тебе что-то поесть, чтобы отплатить за сегодня. – Не надо. Стоп, что? Почему нет? – Просто не нужно. Я не готовил ужин взамен на что-то. Я просто сделал это. Сынмин хмурится. Что-то об этом не может устаканиться в нем. Он найдет способ отдать этот долг Минхо, пусть и не в виде еды, а Минхо, словно читает по лицу Кима, вздыхает. – Хорошо, – говорит он, – Своди меня поесть. Но платить буду я. Сынмин моргает, изумленный. – В чем тогда смысл? – спрашивает он. – Как мне тогда вернуть долг за этот вечер? – Никакого долга нет, – настаивает Минхо. Сынмин по-прежнему не верит ему. – Но, если тебе это поможет, можешь считать платой мне свое потраченное время. Договорились? Хм. Хорошо. Если это то, что действительно хочет Минхо. Минхо лохматит его волосы влажной рукой, губы изгибаются в сладкой улыбке, когда Сынмин отбивается. – Твои руки все еще в мыле, – хнычет Ким, поднимая ладони к голове в попытках очистить волосы. Фыркнув, Минхо вытирает руки полотенцем и накрывает тканью голову Сынмина. – Идем. Джисони ждет нас. – Он может подождать чуть подольше, – бурчит Сынмин, снимая полотенце с головы, но, когда Минхо идет в сторону гостиной, следует за ним.★ ☆ ★
Сынмин действительно отправился поесть с Минхо, ведь он держит свое слово. Сначала они направились в любимый ресторанчик Кима, но он заметил по пути другое место, в котором давно хотел попробовать еду, поэтому Минхо моментально перестроился. Случайно или нет, но место, куда они теперь направляются – то самое, где, как Сынмин знает, продается любимый десерт Минхо. Сынмин понимает, что своего времени, которое он отдает Минхо в качестве долга, недостаточно, поэтому он хотя бы будет уверен, что еда, за которую Ли так хочет заплатить, будет для него лучшей. Глаза официантки светятся осознанием, когда она приносит ребятам напитки и узнает их, несмотря на худи и маски, надетые на парочке, но Минхо приспускает маску и дарит ей легкую улыбку, что является немой просьбой не поднимать шумиху. Официантка краснеет, кивает и удаляется от столика. Минхо натягивает маску обратно. – В твоих руках просто нереальная сила, – говорит Сынмин, наблюдая за удаляющейся официанткой. – Ты даже не сказал ни слова. Просто улыбнулся. Минхо пинает его ногу под столом. – Она бы смутилась точно также, если бы это сделал ты. Возможно. Маловероятно, но возможно – думает Сынмин. – Мне бы хотелось, чтобы нас так не узнавали, – признается вслух Ким. – Почему это? Хм. Ну. Возможно, потому что Сынмин не хочет носить маску и худи. Возможно, он хочет вот так ходить по кафешкам с Минхо и быть тем, кто он есть, без шума и постов в социальных сетях об их выходах. Возможно, он хочет быть простым и открытым, что контрастирует с его тихо&скрытно&режетдосамыхкостей. Возможно, его любовь была бы другой, будь все не так, как есть сейчас. – Потому что мы выглядим как психи в этих черных масках и мешковатых вещах, – говорит он. – Эта парочка напротив нас продолжает пялиться, как будто мы убили всю их семью. – Это разве плохо? – спрашивает Ли, и Сынмин может видеть его улыбку даже через слой маски. В его груди образуется комок или что-то типа того, теплеет и поднимается к комку, который находится и в его горле. Он моргает, пока не прогоняет эти чувства. (Сынмин не душит других своей любовью как Джисон или Хенджин, или Феликс. Он лишь проглатывает ее внутри себя)★ ☆ ★
Бывают моменты, когда Сынмина немного бесит то, что мемберы чувствуют себя достаточно комфортно, чтобы разговаривать с ним. И его вообще-то не должно это бесить, совершенно точно нет, потому что это плохо – так думать. Они чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы прийти к нему и быть уверенными, что им не сделают больно, не разозлятся и не расстроятся. Сынмину бывает тяжело сдерживать недовольство, особенно, когда дело касается людей, которых он любит. Он говорит все эти успокаивающие вещи и, в большинстве случаев, они правдивы. Это правда так. Он не может ненавидеть своих мемберов, он даже слова против них никогда не скажет. Но иногда… Иногда… Сынмин ведь всего лишь человек, разве нет? И он не станет винить людей, которых любит, но это больно. Иногда Сынмин плачет из–за их слов, но стирает слезы до того, как это заметят и пожалеют, что пришли к нему. Но порой очень хочется потрясти ребят за плечи, хочется упасть в их объятия и сжаться, хочется, чтобы они поняли, что… Сынмин устал. Очень-очень устал. И он хочет сказать об этом. Но он не может. И не станет. Поэтому, когда Чанбин пишет ему с вопросом, могут ли они поговорить за ланчем, Сынмин проглатывает это и соглашается. Иногда это ложе, которое он себе сплел, больше походит на его могилу. Сынмин выходит, не забыв надеть подаренные таинственным незнакомцем перчатки. Они держат его руки в тепле, когда все остальное кажется холодным и пустым. Чанбин улыбается ему, а затем вздыхает. Его глаза кажутся грустными. А под ними красуются круги. – Тебе они правда нравятся, да? – Они приятные, – соглашается Сынмин, снимая перчатки. Он усаживается напротив Чанбина. – Как ты, хен? Чанбин сперва открывает рот, но потом снова его закрывает. – Сначала сделаем заказ, – предлагает он вместо ответа на вопрос. Сынмин в это время задумывается, что такое хотел сказать Чанбин, но прервал сам себя. Они сделали заказ. Перекинулись несколькими общими фразами. Глаза Чанбина постоянно возвращались к месту на столе, где Сынмин сложил перчатки, но Сынмин не понимает, почему. Он дает Чанбину нужное ему пространство и время. Когда он будет готов, он сам заговорит. До этого момента Сынмин просто будет безопасным местом для Чанбина. Чанбин, вообще–то, редко такой тихий. Конечно, он обычно не такой шумный, как на камерах, но он заполняет тишину в их беседах. Он хорош в том, чтобы не зажиматься и выносить свои проблемы, а не игнорировать их. Сынмин не знает, как у него это получается. В конце концов Чанбин заговорил, не отрывая взгляд от стакана воды, который только что принес официант: – Как ты это делаешь? Ладно. Вопрос слишком расплывчатый. Как Сынмин делает что? – Любишь, – говорит Чанбин. – Но не выражаешь взаимности. Оу. Оу. – Это насчет Хенджина, – догадывается Сынмин вслух. Он должен был сразу понять. Суть в том, что не у всех любовь такая же простая, как у Чана с Феликсом. Ты можешь быть как Минхо, как Сынмин или как Чанбин. Чанбин не душит своей любовью, но и не скрывает ее. Он аккуратно достает свое сердце из груди и дарит его этому миру твердыми руками. Дарит его Хенджину. Сынмину кажется, что, возможно, из всех у Чанбина наихудший вид любви. Вселенная жестока, но особенно она жестока к Чанбину, потому что все количество времени, которое он посвящает Хенджину, Хенджин посвящает Джисону. – Я уже не знаю, что еще мне сделать,– Чанбин запускает пальцы в волосы, голова опущена, а сердце Сынмина начинает болеть. Это не что-то, что он может помочь починить или решить. Люди приходят к нему со своими проблемами, потому что они доверяют его советам. Потому что он стойкий, поддерживающий и умный, но Сынмин не способен помочь Чанбину сейчас. Он тонет в неизвестности, чувстве вины и стыде. – Я просто… просто хочу знать причину, – продолжает Чанбин, почти неслышным тоном. – Причину чего? – Почему он просто не может ответить да или нет, – говорит Чанбин, – Ведь он знает, Сынмин-а, он знает, что я чувствую и не может… Почему он не скажет хоть что-то? Сынмин сглатывает. Он протягивает руку и кладет ее поверх руки своего хена, немного неловко, но успокаивающе. – Я бы хотел помочь, – говорит Ким, уголки губ опущены. Чанбин трясет головой, глаза возвращаются к перчаткам на столе. – Зачем ты делаешь то же самое? Это словно отзвук от того, что Чанбин спрашивал до этого, и Сынмин все еще не знает, что с этим делать. Он еще сильнее колеблется, несмотря на ужасное предчувствие о том, что Чанбин имеет в виду на самом деле. – Что? – Почему ты игнорируешь любовь, которую тебе дарят? Стоп. – У меня есть некоторые догадки, – продолжает Чанбин. – Но я не до конца уверен. И когда я смотрю на то, как хен смотрит на тебя… Это уже не о Хенджине. – …Это напоминает мне то, как я смотрю на Хенджина, ведь это так… так очевидно… Не продолжай.★ ☆ ★
Есть кое-что, что известно публике: Сынмин и Минхо стали первыми друзьями друг друга в компании. Есть кое-что, что никогда не покидало старую комнату Сынмина: он и Минхо подарили друг другу свои первые поцелуи. Это должно было быть чем-то особенным, но это не совсем так. Они вместе лежали на кровати. Им было скучно и любопытно, они были более юные. Это должно было быть чем–то особенным, но это не совсем так, однако для Сынмина это стало всем. Мягким голосом Минхо попросил Кима закрыть глаза. Он взял щеку Сынмина своей маленькой ладонью. Спросил, все ли в порядке. Руки Сынмина вспотели. Тогда он еще носил брекеты. Он сказал Минхо, что все в порядке. Он помнит это так: губы Минхо были мягкие, чуть потрескавшиеся и на вкус как конфетка, которую он съел после ужина. И это было приятно, даже больше, чем просто приятно – они отстранились друг от друга, Сынмин открыл глаза и увидел нежность, разлившуюся на лице его друга. Нежность, обращенную к нему. И Сынмин видел это выражение уже не впервые. Далеко не впервые. Но это был первый раз, когда он осознал его значение и он… …запаниковал. Дело в том, что любовь Минхо до этого дня не была спрятана. Он показывал ее открыто точно так же, как Хенджин делает до сих пор. Но Минхо прекратил после этого вечера – после того, как Сынмин вскочил на ноги и вылетел из комнаты. Он не оглянулся. Он очень боялся увидеть, что теперь отражается на лице Минхо вместо былой нежности. Спустя время они переехали в новые общежития, прощание со своей старой комнатой казалось Сынмину прощанием с шансом обсудить произошедшее. Так что они не разговаривали об этом. И до сих пор не сделали этого. И Сынмину не кажется, что они обсудят это в будущем. Но тихими ночами, когда его ничего не отвлекает, Сынмин задумывается, что было бы, если бы они тогда поговорили. Изменилось ли бы что–то, если бы он остался вместо того, чтобы просто сбежать. Эти мысли делают больно. Он старается не увлекаться ими. Есть кое-что, что никогда не сорвется из уст Сынмина: Сынмин влюблен в Минхо столько, сколько себя помнит. Есть кое-что, что никогда не покинет его грудную клетку: Сынмин никогда не признается Минхо в любви, потому что боится, что снова причинит ему боль.★ ☆ ★
Минхо выглядит злобно, когда влетает в комнату, что кажется досадным и весьма непонятным, ведь Сынмин уверен, что он сегодня никак не действовал ему на нервы. Ким садится на кровати, телефон забыт где-то сбоку от него. – Ты, – цедит Минхо, тыча пальцем в Сынмина. – Я, – зеркалит Сынмин, тыча пальцем в себя. Минхо двигается вперед. Сынмин пятится назад. Это не помогает спастись от раздражения Ли, но как только он оказывается в двух шагах от Сынмна, он внезапно сдувается. Минхо заваливается на Сынмина, разбрасывая конечности в разные стороны. Его щека располагается на плече Сынмина и он что-то мямлит, внезапно огорченный. – Ты мне не нравишься. Ты такой раздражающий. Сынмин фыркает, поглаживая голову Минхо. – Мы уже разобрались в этом. Не хочешь объяснить, какое ужасное преступление против тебя я совершил, чтобы спровоцировать этот конкретный момент? – Все твое существование, – бурчит Минхо. Сынмин не сдерживае смешок, пытаясь освободить себя, но Минхо издает недовольный звук, поэтому он возвращается в исходную позицию, продолжая поглаживать чужую макушку. – Прости за то, что мое существование так напрягает тебя, хен, – говорит он. Лицо Минхо мрачнеет, словно это совершенно не то, что Сынмин должен был сказать, что вызывает очередной смешок младшего. – Чем ты занимался целый день? – спрашивает Ли. Щека, которая не прижата к плечу Сынмина, выглядит мягкой и гладкой, словно моти – он хочет тыкнуть в нее. – Читал, – отвечает Сынмин, – Закончил ту книгу, которая появилась из ниоткуда. Минхо мурлычет в ответ: – Она была хорошей? – Очень, очень хорошей. Выше моих ожиданий. Он может почувствовать улыбку Минхо своим плечом. Это греет его с головы до пят. В эти маленькие моменты Сынмин забывает, как сильно он устал.★ ☆ ★
Минхо привел его в очередное место для наблюдения за звездами и Сынмин беспомощно думает о том, почему старший не прекращает это делать. – В этот раз без кофе? – спрашивает Ким. – Уже за полночь, – отрезает Минхо. – Лучшее время для работы. Спроси Чани-хена, он подтвердит. Сегодняшняя локация расположена выше, чем предыдущая, и даже Минхо немного запыхался, когда они закончили свой подъем. Однако, открывшийся вид того стоил – он великолепен, как и в прошлый раз. – Сколько у тебя таких мест? Минхо занят тем, что расстилает свою куртку на земле и подзывает Сынмина сесть на нее. – Ответ есть в моей голове, а тебе только предстоит его узнать, – отвечает он и улыбается, когда Сынмин принимает предложение и садится на куртку. – Это значит, что мы будет делать это чаще? Минхо тоже садится – чистые брюки касаются грязной земли. Сынмин двигается, освобождая немного места на куртке. – Только если ты захочешь, – отвечает Минхо звуча слишком искренне. Сынмин думает, что будет слишком эгоистично сказать, что он хотел бы. В этом нет никакого смысла и никакой награды, кроме меньшего количества отдыха перед следующим днем. Нет никаких причин для того, чтобы Минхо делал это с Сынмином – для Сынмина. Но это Минхо. Минхо со своей неуловимой, скрытной любовью. Минхо и его раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебе. Минхо все еще не сел на куртку, поэтому Сынмин притянул его и старший перебрался с земли на чистую поверхность. Они прижались друг к другу, стараясь максимально использовать это ограниченное пространство. Их бедра касаются друг друга и Сынмин чувствует тепло даже несмотря на слои одежды. – Я хотел бы, – говорит Сынмин и улыбка, которую дарит в ответ Минхо – прекраснее всех этих звезд на небе.★ ☆ ★
Танцевальные практики всегда очень выматывают, особенно Сынмина, который не так хорошо натренирован в танцах, как некоторые из ребят, но эта кажется еще более изнурительной, чем обычно. Чанбин ловит его глаза в отражении – он стал кружиться вокруг Сынмина после их разговора, словно пытался что-то исправить, хотя Сынмин и сказал, что он в порядке – и беспокойно кивает ему. Сынмин качает головой, отмахиваясь. И все же, его ноги ощущаются как желе намного раньше, чем это бывает обычно, и ему хочется заплакать от облегчения, когда Минхо объявляет короткий перерыв. Феликс моментально просачивается под руку Чана, глупо и довольно улыбаясь, а Хенджин с Джисоном оба идут доставать Чонина. Немного поодаль Чанбин наблюдает за этой сценой, наблюдает за Хенджином. Сынмин отворачивается. Они находятся в слишком интимном для него моменте. Его ноги все еще слабые. Он может слышать стук своего сердца без звуков громкой музыки, перекрывающей его. Сглотнув, он слегка пошатывается. Ему требуется мгновение, чтобы почувствовать руку на своем лбу, и еще один, чтобы осознать, что лицо Минхо прямо напротив, губы изгибаются в гримасе. Сынмин подается назад, но Ли неподвижен, рука все еще на лбу младшего. – Ты заболел, – говорит он. Не вопрос или неуверенность, как у Чанбина. Утверждение. Сынмин убирает его руку. – Я в порядке. Минхо осматривает его с ног до головы. – Ты болен, – повторяет он более твердо. – Это всего лишь усталость, хен, – вздыхает Ким. – Мы все немного устаем последние дни, разве нет? – Ты весь бледный и слишком горячий, выглядишь, словно готов упасть там, где стоишь. Не будь глупым, Ким Сынмин. Просто признай, что тебе плохо. – Наш Сынминни плохо себя чувствует? – спрашивает Чан, появляясь из ниоткуда. У него есть дар появляться сразу же, как кто-то дает повод для беспокойства. Когда плохо кому-то еще, Сынмин воспринимает это как суперспособность. Сейчас же как знак, что вселенная против него. Сынмин бросает на Минхо недовольный взгляд. Минхо говорит, совершенно невозмутимо: – Сынмин заболел. Таким образом, любой аргумент Сынмина становится недействительным. Теперь ничто не остановит Чана от гиперопеки. – Почему бы тебе не посидеть до конца практики, а? – глаза Чана округлились от беспокойства, и он оглядывается через плечо, Сынмин замечает Феликса, который также с беспокойством наблюдает за ними. – Ты должен был сказать нам, что тебе нехорошо. Я бы выбил тебе выходной. – Хени, я в норме… – Ты трясешься, – говорит Минхо строго и оу. Он прав, хотя Сынмин скорее бы назвал это не тряской, а дрожью. Ли ведет его к диванчикам у стены, а Чан сует в руки бутылку воды. Теперь все с тревогой смотрят на него и Сынмин ежится под их взглядами. Он крепко сжимает бутылку, это непросто – тот самый удушающий вид любви, с которым он не знает, как встречаться лицом к лицу. – Я правда не чувствую себя плохо, – тихонько говорит он. Никто из ребят не выглядит так, словно поверил ему. Он делает пару глотков, лишь бы избежать эти взгляды. Кто-то мягко сжимает его подбородок. Это Минхо – Сынмин узнает его даже будь он слеп. Младший решительно смотрит в пол, и Минхо шепчет: – Почему ты всегда нас отталкиваешь? И Сынмин… …не знает. Потому что нет ни одного момента, о котором он мог бы подумать, ни одного конкретного случая, на который он мог бы указать и сказать: «Вот здесь. В этот момент я стал таким». Это не стало резким изменением. Он был таким столько, сколько себя помнит, и не по какой-то причине – это сложнее всего признать. С еготихо&скрытно&режетдосамыхкостей было бы гораздо проще смириться, если бы было что-то, что помогло бы ему обрести смысл этого. Возможно, Сынмин поломался, как только был рожден. Возможно, он никогда не был создан быть любимым. Сынмин заставляет себя поднять взгляд на Минхо. Он выдавливает слабую улыбку. – Я буду в порядке, – обещает он, беря его руку, чтобы сложить мизинчики вместе. – Обещаю. Минхо выглядит так, словно хочет оспорить это восемью разными способами с угрозами и оскорблениями между каждым словом, но вместо этого он рявкает остальным, чтобы те поднимались и что перерыв окончен. – Ты, – он тычет пальцем в плечо Сынмина, – Сиди здесь и отдыхай. Никакой работы, пока ты болеешь. – Я не болею, – мямлит Ким. На следующее утро он просыпается с саднящим горлом и больной головой. В сообщении Чан пишет, что сегодняшнее расписание Сынмина отменено, за что он одновременно благодарен и ощущает вину. Уже почти полдень, когда Сынмин вылезает из своей комнаты, полностью уверенный, что дома он один. Но видит знакомую фигуру, свернувшуюся на диване, и которая одаривает его понимающей ухмылкой, как только замечает его. – Как себя чувствуешь? – Я тебя ненавижу, – говорит Сынмин, – Почему ты дома? – Я знал, что ты разболеешься, – отвечает Минхо, на удивление смиренный, когда Сынмин подталкивает его, чтобы сесть рядом. – Я взял выходной, потому что ты не должен оставаться один, пока болеешь. Оу. Хорошо. – Ты не должен был. Ты знаешь, что я могу сам о себе позаботиться. И это правда. Среди всех участников, Сынмин является тем, кто лучше всего заботится сам о себе хотя бы потому, что мысль о том, что мемберы отстают от своего графика, так как он слишком болен, чтобы поспеть за ними, оставляет неприятное ощущение в животе. Чан и Чонин тот тип людей, кто будет пересиливать себя несмотря на болезнь до момента, пока не потеряют сознание, но Сынмин не такой. Когда он понимает, что ему нехорошо, он делает все, чтобы поправиться как можно скорее. Несмотря на все это, Минхо усмехается и говорит: – Да, верно. – Что ты имеешь в виду? Минхо смотрит на него, нос морщится от улыбки. Что-то такое есть в нем сейчас, что беззвучно говорит миллион слов, и Сынмин не может разобрать ни одно из них. Ли отворачивается, а Сынмин тут же скучает по весу его взгляда. – Давай-ка, – говорит Минхо, поднимаясь на ноги. – Ты слишком долго проспал. Тебе нужно поесть. Эта вещь в Минхо, которая никогда не менялась за все годы, что Сынмин его знает: когда слова предают его, Минхо готовит. И тогда отходит и возвращается, неся с собой еду, позволяя ее теплоте и запаху сказать все нужные слова. Для Минхо готовка всегда была частью его раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебе. Про себя Сынмин надеется, что так останется навсегда. Были времена, еще когда они были трейни, когда еда от Минхо была чем-то священным. Что-то особенное, секретное, что-то только для него самого и Сынмина. Когда они были моложе, все воспринималось намного проще. Бывало такое, когда… Впрочем, теперь уже неважно. – Не передашь мне соль? – просит Минхо. Когда Сынмин передает ее, Ли опускает взгляд вниз и вздыхает, выглядя уставшим до глубины души. – Это сахар. – Оу, – Сынмин моргает. Так и есть. – Прости. – Что же случилось с твоим умением заботиться о себе? – Не издевайся. Я болею. – Ты такой идиот, – говорит Минхо, хлопая себя по затылку. – Просто садись. Я был глуп, когда подумал, что ты справишься с этим. Сынмин вздыхает и запрыгивает на столешницу, махая ножками . Минхо кружит вокруг него, намеренно это игнорируя, и Сынмин тихонечко хихикает себе под нос. – Ты сказал мне сесть, – говорит он, когда Минхо вынужден обратить на него внимание, потому что тот уселся прямо перед паприкой. – Но не сказал куда. Минхо попытался стащить его на пол. Безуспешно. – Ты понял, о чем я, – ворчит Ли. Сынмин нахально улыбается и тянется за приправой. – Скажи “пожалуйста” хен, – говорит Ким, держа приправу над головой, вне досягаемости Минхо. Минхо бросает острый взгляд. – Ким Сынмин. Дай сюда. – Это не похоже на “пожалуйста”. Минхо начинает взбираться на стойку, чтобы подняться выше, не обращая внимания на состояние Сынмина. В итоге, его локти тыкают Сынмина в грудь, а коленки толкаются в его бедра, прежде чем Сынмин сдается. – Хорошо, хорошо! Бери свою паприку, только слезь с меня. – Ты это заслужил, – говорит Минхо, спрыгивая вниз. Он отряхивается. – Я болею, – протестует Сынмин. – И это ты тоже заслужил. Сынмин фыркает, возвращаясь к покачиванию ножками. Вперед-назад, вперед-назад. Домашняя обстановка проникает в него до костей и творит странные вещи с его сердцем. Это слишком похоже на то, о чем Сынмин мог только мечтать, на то, чего он иногда по–прежнему желает.★ ☆ ★
Спустя время он закутывается в одеяло на диване и думает, а затем начинает дремать. Его голова сильно болит. Он не понимает, из–за болезни это или из–за того, что он не может перестать прокручивать слова Минхо в своей голове с момента, как услышал их. Он позволят векам опуститься. Интересно, на что еще Минхо мог обращать внимание. Спустя некоторое время он слышит тихие шаги. Он чувствует, что должен открыть глаза, но что-то останавливает его. Над его головой слышится легкий выдох. Кто-то убирает прядки волос с его лба. Сынмин остается неподвижным, размеренно дыша. – Ты должен лучше заботиться о себе, – слышит он шепот Минхо. Его руки сжимаются под одеялом. – Ким Сынмин, – чуть громче говорит Минхо, словно хочет заглушить предыдущие слова. – Ты станешь причиной моей смерти. Да. Сынмин думает, что это работает в обе стороны.★ ☆ ★
Сынмину все еще нехорошо и на следующий день, но Минхо все равно пришлось уйти, так как в компании не видели реальных причин, почему он не может посещать репетиции. И это правильно, даже если Сынмину и более одиноко, чем вчера. Общежитие словно становится холоднее, но каждый раз, когда он проверяет термометр, температура не меняется. Но в целом день нормальный, хотя и тянется долго. Он заказывает доставку на обед после того, как умудрился испортить рамён быстрого приготовления, решив не рассказывать об этом Минхо. К моменту, когда мемберы заканчивают с расписанием, Сынмин дремлет в своей комнате. Феликс заглядывает внутрь, просто чтобы убедиться, что Ким все еще жив и он может написать Чану, чтобы тот прекратил беспокоиться. – Хей, Минни, мы вернулись. Как себя чувствуешь? Ты ужинал? – Да, – что вероятно является враньем. Сынмин не может точно вспомнить, ужинал ли он. – Чувствую себя нормально. Феликс улыбается, ярче, чем это может запечатлеть любая камера, и выныривает из комнаты. Снаружи несколько минут слышен смех. Радостный голос, сквозь шум, похож на голос Чонина. Что-то внутри побуждает Сынмина выйти, но он не хочет двигаться. Его кости тяжелые, словно наполнены свинцом и сделаны из более прочного материала, чем его сердце. Он более, чем просто жалок, думает Сынмин. Он провел целый день с чувством одиночества и сейчас, когда есть шанс изменить это, он прячется. Только когда за пределами комнаты воцаряется абсолютная тишина и его живот издает громкое урчание, Сынмин заставляет себя встать. Голова слегка кружится. Он не знает, последствия ли это болезни или просто голод. Он крадется почти беззвучным шагом и… …останавливается. Сынмин не был из тех, кто легко шокируется. Но он видит Минхо, ставящего на стол тарелку с горячей едой. Но он видит Минхо с ярко-желтым листком для заметок, который он аккуратно держит между указательным и средним пальцами. Но он видит Минхо. Минхо всегда был тем, кто заставлял Сынмина сделать передышку. Из груди Кима непроизвольно вырывается вздох и именно это, конечно, приводит к разрушению момента. Как всегда, Сынмин портит все хорошее и значимое. Минхо поднимает голову и разные эмоции пролетают на его лице так быстро, что Сынмин не может понять ни одну из них, прежде чем его выражение приобретает нечитаемый вид. Сынмин сглатывает. Он двигает языком, пока его голос не начинает работать. – Откуда ты знал, что я выйду за едой? Ответ Минхо звучит очень ровно. – Я проверил холодильник. Ты сегодня не так много съел. Он шаркает ногами, сплетает пальцы, пытается найти способ сформулировать следующее предложение. Это ужасает, этот момент, хотя Сынмин не может точно сказать почему. Момент очень хрупкий, время будто остановилось, и это Минхо. Взгляд Сынмина падает на цветную бумажку в его руке. И, что же, вот в чем дело: Сыннмин всегда в какой-то мере понимал, что за всеми этими подарками стоит Минхо. Потому что никто больше не прячет за маской анонимности свою доброту – они делают все открыто. Но Минхо, со своим раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебе, всегда отличался от тех, кто выражает любовь открыто. Кто душит ею других. Это Минхо, ведь записки содержат в себе слова, которые тот бы никогда не сказал в лицо Сынмину. Это Минхо, ведь с той самой ночи, когда они были юны, глупы и влюблены, Минхо не говорил Сынмину что он действительно чувствует. Но есть разница между «знать, что это Минхо» и «знать, что это Минхо». – Ты сказал, что книжка была не от тебя, – говорит Ким. Минхо вздыхает. Он потирает лицо руками, выглядя действительно уставшим, и Сынмин хочет сказать ему, что это нечестно. Что это не он должен быть вымотанным, когда есть Сынмин – потерянный, задетый, утомленный и напуганный. Иногда Сынмин бывает эгоистичным. Поэтому он пытался дистанцироваться от Минхо – Минхо получил достаточно боли от младшего. – Я спросил, думаешь ли ты, что я сделал такое для тебя, – отвечает Ли. – Я никогда не говорил ни да ни нет. И никогда не врал. Он не ошибается, и из-за этого ось Сынмина кренится влево. Это заставляет Кима чувствовать себя удрученным по причинам, которым нет объяснения. – Хен слишком хорош для меня, – шепчет младший. – Возможно, – допускает Минхо. – Я этого не заслуживаю, – говорит Сынмин. Его сердце болит и кровоточит в груди. – Ты едва ли знаешь меня. Что-то в выражении лица Минхо закрывается тогда уж гаснет, словно свечку задули. Его руки сжимаются, желтая бумажка сминается между пальцами. Сейчас он старается изо всех сил, и на этот раз Сынмин может дать название тому, что начинает менять его лицо. Он считает, что это что-то пугающе похожее на злость. – Не говори этого, – голос Минхо натянут. – Не говори этого . Чего не говорить? – Того, что ты не заслуживаешь этого. – говорит Минхо настолько убедительно, что Сынмин почти готов послушаться. – Того, что я тебя совсем не знаю, потому что это не так, я знаю тебя. Сынмин трясет головой. Глаза горят, в горле пересохло. – Ты не знаешь, – голос его дрожит и срывается в середине фразы. – Не знаешь. Кадык Минхо дергается, глаза кажутся затуманенными. Сынмину хочется упасть в его объятия и одновременно с этим спрятаться под одеялом до момента, пока все снова не станет хорошо. – Я знаю тебя, – упорно повторяет Минхо, но его голос слабеет. Трясущийся, душераздирающий. – Но иногда… иногда ты делаешь что-то или говоришь вещи, как сейчас, и я начинаю тебе верить. Иногда мне кажется, что я влюблен в человека, которого не знаю. Знаешь, каково это? Любить кого-то совершенно незнакомого? Сынмин знает. Минхо загадка, он состоит из тысячи тайн, заточенных в гибком теле и солнечной улыбке. Но он не говорит этого, потому что думает, что, возможно, для Минхо это сложно – знает, что для него это сложно. Говорить сейчас очень страшно, поэтому Сынмин молчит. Он ждет, обнимая себя руками, словно так он защитит свою грудную клетку, свое сердце, словно оно не принадлежит Минхо уже несколько лет. И Минхо справляется с этим, его слова тонут в сердце Сынмина, холодные и убийственные, в тысячу раз хуже, чем он ожидал и в то же время именно то, что он ожидал однажды услышать. – Любить больно. Любить тебя больно. Я знаю, иногда ты думаешь, что защищаешь меня, но это… Я… Договори, молит Сынмин. Минхо не знает об этом, но Сынмин готов вскрыть себя и переставить все свои органы, если это сделает Ли счастливым. Скажи мне, что я делаю не так, чтобы я исправил это, исправил нас, исправил себя. Но Минхо лишь зажмуривает глаза и разворачивается. Когда он говорит снова, его голос на тон тише. Пустой. – Я пойду спать. Спокойной ночи, Ким Сынмин. И он уходит, и остается только Сынмин и еда, приготовленная старшим для него. Он касается тарелки кончиками пальцев. Все уже давно остыло.★ ☆ ★
Минхо избегает его. Ну, если быть честным, они взаимно друг друга избегают, но отсутствие Минхо это как удар под дых. Это шокирует до глубины души, делает его холодным, острым и сломанным внутри, и он даже не может объяснить причину, ведь он знал, что все закончится так. Всегда знал, что в какой-то момент Сынмина станет слишком много и одновременно недостаточно, он станет никому не нужным, а Минхо устанет и уйдет. Любить больно, сказал Минхо. Любить Сынмина больно. Тогда почему, не понимает Сынмин, почему Минхо продолжает любить? Или лучше спросить, что заставляет Минхо любить? Сынмин не знает. Он не может понять, почему Минхо мог выбрать его, но в то же время он его знает. Знает, что он упрямый и нежный, и, если он остановит свой выбор на чем-то, он не остановится. Минхо выбрал Сынмина несколько лет назад. Он вырезал его в своем сердце и спрятал все это под кожей, словно Сынмин не видит этого. Но это не важно уже. Потому что даже если Минхо все еще желает его, любит его, и даже если Сынмин чувствует то же самое, он не видит будущего, в котором они перешагнут через все, не разбившись на мелкие кусочки.★ ☆ ★
Хенджин хватает его руку и Сынмину хочется заплакать. Хенджин хватает его руку и это не больно и не прихотливо и Сынмин может прочесть явно не хватает запятых, что он хочет поговорить о чем-то серьезном, о чем-то, с чем Сынмин сейчас не способен справиться. – Поможешь мне взять воду в автомате? – спрашивает Хенджин, на лице его расплылась яркая улыбка, давая Киму последний шанс на отступление. – Конечно, – легко соглашается Сынмин, тяжелое смирение в его животе. Он думает, что довольно жестоко с его стороны обвинять Хенджина в том, что он хочет поговорить, потому что Сынмин сам вырыл себе могилу, он сам настаивал на том, что с ним всегда можно поговорить, и это он говорил, что их проблемы никогда не могут быть обузой для него. Он возложил слишком много на свои плечи, на свои кости, свое сердце. Он так устал. И ему некого винить, кроме себя, что он позволил Хенджину утащить его от остальных под предлогом взять воды для мемберов во время короткого перерыва на танцевальной практике. Автомат выглядит потрепанным на фоне нетронутого здания JYP. Он является главной жертвой людей, которые ищут, на чем выместить эмоции после неудачной встречи или практики, и Сынмин сам видел, как трейни поливают его слезами чаще, чем он мог бы посчитать. Хенджин кидает монетки в автомат и спрашивает: – Что для тебя любовь, Сынмин? Чтож мань, это вопрос столетия, правда? Любовь это тихо&скрытно&режетдосамыхкостей. Любовь – это воткнуть нож в свое собственное сердце и надеяться, что другой человек не прокрутит его. Любовь – это МинхоМинхоМинхо. – Почему спрашиваешь? Хенджин пожимает плечами, выглядя слишком повседневно и безразлично. – Просто интересно. Сынмин вдыхает. Выдыхает. Пытается собрать кусочки своего сердца во что-то, что можно трансформировать в слова. – Любовь очень сложна, – он останавливается на этом. – Для меня во всяком случае. Хенджин фыркает, потирая лицо руками, прежде чем нагнуться за бутылками воды из автомата. – Да, это самое подходящее слово. – Ты о Джисони? – рискует Сынмин. – И Бини-хене, – добавляет Хенджин, потому что Чанбин был прав все эти недели. Не существует мира, в котором Хенджин не знает о его любви. – Ты когда-нибудь влюблялся? – спрашивает он, звуча так же отчаянно, как Феликс. Сынмин пожимает плечами. Хенджин тяжело вздыхает. – Я – да. Дважды. – Джисони? – снова рискует Сынмин, потому что это всегда Джисон, если речь идет о Хенджине. Он – его муза, зеница ока, единственный, кого Хенджин готов затискать. Для Сынмина, хотя они и не вместе, хотя их знакомство и началось тяжело, они всегда шли в комплекте. Одного нельзя взять без другого. Певец и танцор, композитор и артист. Инь и янь. – И Бини-хен,– говорит Хенджин и мозг Сынмина замирает. – Оу, – красноречиво отвечает Ким. Он прокашливается, стараясь разрядить ситуацию. – Сложновато, да? Хенджин смеется. Смешок сужается до чего-то неприятного и горького, и Хван начинает продвигаться обратно в сторону комнаты практики. Сынмин ругается себе под нос, следуя за ним. – Эй, эй, Хенджин, Хенджинни. Стой. И Хенджин останавливается. – Я никогда не переставал, – говорит он. Его потрясывает. Сынмин притягивает его, позволяя уткнуться лицом в свое плечо, поглаживая по спине. – Я никогда не переставал, Сынмин. И я все еще люблю их обоих. – Ох, Хенджин, – выдыхает Сынмин, крепче обнимая старшего. – Все в порядке. Все в порядке. – Я не хочу выбирать, – признается Хенджин, голос глушится футболкой Сынмина. Плечо стало влажным, Сынмин продолжает поглаживать его спину. – Я не думаю, что смогу выбрать. Что если я все испорчу и они возненавидят меня? Сынмин уверен, что никто из них не будет ненавидеть Хенджина. Уверен, что никто из них никогда не смог бы. – Мы разберемся с этим, – обещает он. – Почему любовь так пугает? – хрипит Хенджин, и Сынмин больше всего на свете хочет узнать ответ на этот вопрос. Хенджин трясется и Сынмину больно от этого, и он пытается представить мир, где нежный&нескончаемый&тихиевоскнесныеутра Хенджина и его собственное тихо&скрытно&режетдосамыхкостей не обречены с самого начала. Много раз Сынмин думал, что любовь рождена, чтобы убить своего носителя. – Эй. Хенджин замирает от звука нового голоса, выпрямляясь и двигаясь как робот, чтобы оказаться рядом с Сынмином, лицо отвернуто в сторону. Сынмин сглатывает, касаясь мизинца Хвана, пока тот не сдается и не переплетает их пальцы. – Привет, хен, – едва слышно говорит Сынмин, стоя неестественно, нелепо и потерянно, свободная рука в кармане. Он наблюдает за глазами Минхо, которые сканируют младших, начиная с мокрого пятна на плече Сынмина до их сплетенных мизинчиков, и его лицо приобретает обеспокоенный вид, прежде чем снова стать нейтральным. – Хенджин-а, – говорит Минхо и, оу, он и Сынмин избегают друг друга. Они не разговаривали напрямую уже около недели. – Все волнуются о тебе. Тебя не было какое-то время. Нам пора продолжать. Хенджин прокашливается, вытирая лицо. – Да, да, хорошо, идем. Хенджин такой сильный, думает Сынмин. Очень, очень сильный, чтобы окаменеть от своей любви и все равно идти ей навстречу. Их пальцы расцепляются, когда Хенджин начинает идти, и Минхо разворачивается, но Сынмин кашляет, привлекая внимание. Он не знает почему, ведь он даже не знает, что сказать, не знает, как что-то исправить и уверен, что Минхо не заботит это. Он ошибается. Минхо это заботит достаточно, чтобы остановиться, хотя Сынмин не сказал ни слова. – Привет, хен, – пытается он снова, голос хриплый. – Минхо-хен.★ ☆ ★
Извиняться для Сынмина всегда выходило просто. ”Прости” выходит из его рта куда легче чем любая лирика, словно он родился с миллионом извинений в сердце, но выпускает их из себя только в особенных случаях. Насколько он может судить, он родился полным стыда, чувства вины и всего того, что так и не научился выносить. Поэтому, когда Сынмин все портит, это просто. Он извиняется, извиняется и извиняется снова, пока в конце концов чувство вины не уменьшается. Он меняет себя, старается слиться с чужим комфортом, и так продолжается до его следующей ошибки. Забавен тот факт, что, кажется, он никогда не извинялся перед Минхо. Ну, нет. Это не правда. Когда-то он говорил это. Минхо не любит извинения. Минхо отмахивался все разы, когда Сынмин обижал его, словно это не имело значения. Может для Ли это и не важно, но очень важно для Сынмина, и он не понимает, почему Минхо оправдывает это. Оправдывает его. Поэтому Сынмин больше не извиняется перед старшим, ведь извинения все равно не доходят до него. Они лишь возвращаются обратно и ждут следующего шанса, чтобы быть использованными. Сейчас же слова извинения не произносятся. Это скорее жесты, тонкие, состоящие из множества мелочей, которые никто другой не замечает. Пополнение запасов кофе, который любит Минхо. Забавный светильник в виде котика, который Минхо добавил в свою корзину и забыл об этом. Минхо никогда не возвращает их, как и не дает в ответ слова, и Сынмину кажется, что причина этого кроется в том, что Минхо осознает, что Ким сломается, если у него не будет способа искупить вину. Отношения Минхо и Сынмина всегда были другими. Всегда были чем-то, наполненным тихим пониманием. Они не молчали друг с другом все прошлые года. Они, напротив, много говорили друг с другом. Но Сынмин так, так сильно хочет попросить прощения у Ли. Только он не знает, где начать, потому что этот случай куда больше, чем любая их предыдущая ссора – это целый метеор из неразрешенной боли, а Сынмин знает лишь как разбираться с маленькими камешками. Несмотря на тот день, они все еще избегают друг друга. Между ними что-то разбилось, и этот обрыв слишком глубокий, чтобы перепрыгнуть его. Удивительно, но Сынмин продолжает смотреть на звезды. Они напоминают ему о Минхо. О куртке, которую тот аккуратно разложил на грязной земле, чтобы младший сел на нее. О тысячах мечт, которые никогда не были так далеки от воплощения. Он падает на траву и поднимает голову вверх, глядя на небо. Звезд так много. Их количество удушает без Минхо рядом. Сынмину кажется, что он падает в них без возможности выбраться. – Прости, – говорит он звездам, потому что он не знает, как сказать это Минхо, но хотя бы кто-то должен его услышать. Кто-то должен знать, что ему жаль. Ему так жаль. Чувство вины не ослабевает хватку. В любом случае, приходится возвращаться домой. В один из дней, по его возвращении, Минхо оказывается дома. Сынмин разувается и старается избегать взгляда на макушку Минхо, видневшуюся через спинку дивана. Минхо не двигается – когда Сынмин подходит ближе, он замечает, что глаза старшего прикованы к телефону, но его неподвижность неестественна, поза словно напряженная. Сынмин аккуратно присаживается на расстоянии от Ли. – Привет, – тихонько произносит младший. Минхо поднимает на него свой взгляд. Сынмин видел тысячи звезд несколько минут назад, но их количество меркнет по сравнению с блеском в глазах Минхо, такими настороженными сейчас. – Ты поздно вернулся, – это не сказано со злобой, но все равно действует на Сынмина как удар. Прости меня, должен сказать он. – Почему ты не спишь? – спрашивает он вместо этого. Стыд за все это покоится тяжестью в его животе. Минхо пожимает плечами. – То одно, то другое. Ёнбок просил помочь ему в Лиге. Я продолжал говорить ему, что даже божественное вмешательство не сможет спасти его там. Сынмин фыркает. Его руки слегка потрясывает. Минхо вздыхает и убирает телефон в карман, разворачиваясь, чтобы оказаться лицом к Сынмину. – Хорошо, – говорит он. – Давай послушаем. – Прости меня, – выпаливает Сынмин, потому что это то, что Минхо нужно услышать и то, что Сынмину нужно сказать. Он искренен, сильнее, чем когда–либо в жизни, и… – Нет, – отвечает Минхо. – Нет? – ошарашенно говорит Сынмин. Минхо пожимает плечами. – Не нужно извиняться. – Но я, – пытается Сынмин, отчаяние проникает в его голос. Он не сможет ничего исправить, если Минхо ему не позволит. – Хен, мне правда очень жаль… – Я так и знал, что мне нельзя оставлять тебя в одиночестве, – бормочет Минхо. – Посмотри, что ты натворил, ты убедил себя, что я злюсь, идиот. Постойте-ка. Что? – Ты не злишься? – глупо спрашивает младший. – Конечно, нет. – Но ты избегаешь меня. – Я дал тебе пространство, – исправляет Минхо. Со вздохом, он придвигается ближе, подпирая лицо рукой. – Ты любишь побыть один, когда что-то случается. Я думал, будет лучше дать тебе это время. Я не думал, что ты используешь это время, чтобы сильнее загнаться. – Потому что я испортил все, – Сынмин звучит беспомощно. Его руки трясутся на коленках и Минхо берет их в свои. – Мы оба это сделали, – говорит Ли. – Так что я тоже извиняюсь. Я перегнул палку, и ты не заслуживаешь, чтобы я так вываливал все на тебя. Руки Минхо меньше рук младшего, но Сынмин позволяет ему взять себя за руки. Это ужасает – нежность, с которой Минхо взял их своими маленькими ладонями, но это так тепло. – Ты должен был поговорить со мной об этом всем, – шепчет Сынмин. – До того, как все это случилось. Я бы выслушал. – Я знаю, что выслушал бы, – соглашается Минхо. – Но общение не должно быть односторонними. Я не хотел быть единственным, кто разговаривает. – Но я разговаривал, – протестует Сынмин. Он говорил слишком много. С Хенджином и Чанбином, и Феликсом, и иногда именно поэтому его кости казались такими тяжелыми для его кожи. – Не тогда, когда было нужно, – говорит Минхо. – Не о том, что ты на самом деле, действительно думал. Ты позволял всем вылить на тебя свои проблемы, но что насчет тебя? Ты свалишься под их весом однажды, Сынмин-а. Они отличная пара, думает Сынмин. Минхо, который не разговаривает с Сынмином, боясь быть тем, кто разобьет его. Сынмин, который любит Минхо за это и все равно боится всех вещей, которые Минхо не высказал. – Мы – полный бардак, – тихо говорит Сынмин. Минхо мычит и сжимает его ладошки– Но мы в порядке? – Мы в порядке, – подтверждает Минхо. – А ты в порядке? И это… Сынмин не знает ответа на этот вопрос. Он чувствует себя треснутым яйцом – жидкое и сырое внутри, с вытекающим сердцем. Маленькие ладони Минхо – единственное, что держит его в равновесии. Но все равно не получается и его голова падает на плечо Минхо. Над его волосами проносится порыв воздуха, когда Минхо усмехается и поднимает руку, чтобы погладить его по голове. – Ты будешь в порядке, – говорит он, словно зафиналивая ситуацию, и Сынмин может лишь верить ему. Сынмин – треснутое яйцо. Сынмин устал. Сынмин сожалеет. Но возможно… Однажды… Он будет в порядке. Иногда, когда Минхо вот так обнимает его, совершенно не важно, что Сынмин всегда был выше из них двоих. Когда Минхо держит его с этой нежностью, а не просто глядит на него с ней, Сынмин позволяет себе раствориться в этом вместо того, чтобы убегать. Сынмин часто задается вопросом, почему он не позволяет себе просто иметь все это.★ ☆ ★
Они починились, типа того, за исключением, что Минхо настаивает, что они и не были сломаны. Но Сынмин все еще чувствует себя немного потерянным, немного неустойчивым, и, хотя Минхо и унял боль последнего случая, они по-прежнему особо не разговаривают. Или, если быть точнее, Сынмин не разговаривает с Минхо. Он хотел бы, честное слово, но это пугает и каждый раз, когда слова появляются на языке, они катятся обратно в его горло, как только Минхо обращает на него внимание. Но Минхо терпелив, ведь он – это он, и его раздражение&лаванда&беспокойство&позвольтакпозаботитьсяотебе всегда было не против подождать. Сынмин может прожить тысячи жизней, и он все равно не будет достоин его. Феликс спросил, снова: – Ты когда–нибудь влюблялся? И Сынмин клянется, что у него каждый раз есть разный ответ на этот вопрос, и сегодня он признается: – Да, – а потом, – Ты знал, что это Минхо-хен оставил книжку? Феликс моргает. – Ты наконец-то понял? – спрашивает, глаза превратились в две луны. – А ты понял, что это он отвечает и за перчатки, и за завтраки, и вообще за все, да? Сынмин ежится, отводя взгляд. – Так ты все знал. – Сынминни, я думаю, что все, кроме тебя, знали, – добродушно говорит Феликс. Он стучит костяшками пальцев по лбу Сынмина. – Для такого умника, ты порой бываешь слишком глупым. Ладно , Сынмин полагает, что вполне логично думать, что Феликс и Чонин в конце концов бы догадались о происходящем, учитывая, что они делят одну общагу. И с этими двумя, новости, видимо, быстро распространились. – Я думаю, я все испортил, – признается Сынмин. – Думаю, что сделал хену больно. – Так и работает любовь, – пожимает плечами Феликс. Сынмин моргает. – Правда? – даже Феликс с его просто&незамысловато&солнечно? У глаз Феликса появляются морщинки, когда он смеется. – Ну конечно, – говорит он, словно это истина. Словно это то, чему обучают в начальной школе. Небо голубое, трава зеленая, любовь причиняет боль. – Но я не хотел причинять боль, – говорит Ким. – И я не знаю, как перестать. И хен даже не будет за это ненавидеть меня. Феликс словно трезвеет, становясь тихим и задумчивым. – Я не думаю, что хен в целом когда-то сможет тебя ненавидеть. Было бы проще, если бы он смог. – Проще для него? Или для тебя? Оба варианта. Ни один из них. Сынмин уже не знает. Он думает, что в какой-то запрятанной части себя, Минхо ненавидит Сынмина, хотя бы чуточку. Сынмин правда не винит его. Он и сам себя ненавидит порой. Феликс вздыхает, проводя большим пальцем по лбу Сынмина, разглаживая складку, о существовании которой он даже не подозревал. – Послушай, – говорит он, – когда ты любишь кого-то, ты готов, что этот человек причинит тебе боль. Я думаю, Минхо-хен уже достаточно взрослый, чтобы понять это. И ты любишь настолько сильно, Сынмини, и тебе больно настолько… – Мне не больно, – перебивает Сынмин на автомате, на что Феликс одаривает его взглядом, словно прося заткнуться и послушать, так что Сынмин затыкается и слушает. – Тебе больно, – продолжает Феликс, твердо. – Мы все это видим. Я думаю, большинство из нас поняли после того, как Чан-хен отправил тебя домой в своем худи. Сынмин хмурится. – Худи? – Да. Хен оставил его в студии, если вдруг у кого-то из нас будет тяжелое время. Ты не знал? Нет. Сынмин просто думал, что это акт доброты. Феликс фыркает, качая головой. – Мы все получали ее временами. Я был удивлен, что ты нет. Они все знали. Все это время, когда Сынмин выдавливал из себя улыбку и старался не выпадать из реальности, не терять свою голову, они все понимали. Сынмину хочется смеяться. И хочется плакать. Минхо сказал ему, что дает ему время и пространство, когда что-то случается, потому что он знает, что Сынмину это нужно, и возможно не только он такой. Возможно, остальные вели себя с ним как обычно, потому что так уважают его состояние. Возможно, мемберы никогда не душили его любовью. Возможно, Сынмин строил стены вокруг себя, чтобы спрятаться, и принял это за клетку, построенную всеми остальными. Почему ты игнорируешь любовь, которую тебе дарят? Чанбин спросил однажды, и Сынмин издает сдавленный звук: он даже не осознавал, что любовь была здесь, прямо перед ним. – Мне кажется, Минхо-хен знал уже давно, – продолжил Феликс. – Он всегда замечал все мелочи, касающиеся тебя, потому что никогда не отворачивался. Четыре года, шесть месяцев, три дня, счет продолжается. – Хен будет ждать тебя, – говорит ему Феликс. – Столько, сколько тебе потребуется. Но, сделаешь мне одолжение? Не заставляй его ждать слишком долго. Он этого не заслуживает, также, как и ты. И у Феликса, похоже, все получается, так кто такой Сынмин, чтобы не послушаться его?★ ☆ ★
Он просит Минхо пойти с ним посмотреть на звезды, и Минхо без проблем соглашается. Минхо не говорит с ним до момента, пока Сынмин не инициирует это, очевидно, он прилагает все усилия, чтобы подчеркнуть важность разговора. Он упрямый парень, Сынмин признает это. – Мы можем поговорить? – спрашивает младший, Минхо в тот же миг поворачивается к нему. Он нетерпелив. Сынмин видит это по движению его плеч, даже когда тот сует руки в карманы, чтобы скрыть это. Но он не звучит так, словно давит на Сынмина, когда отвечает. Он просто говорит, осторожно и с небольшим опасением: – Конечно. Сынмин не знает, с чего начать. Он притащил Минхо сюда, даже не имея плана, и все слова снова тонут глубоко в его горле, туго стягивая легкие. Он хочет выплюнуть слова извинения, но знает, что Минхо не примет их. Но Минхо – добрый, замечательный, любящий Минхо – словно все понял. Понял Сынмина даже без слов, ведь он всегда был таким с Сынмином и Сынмин знает, что даже если все провалится под землю, Минхо всегда найдет способ вытащить его. Поэтому, Минхо спрашивает: – Ничего, если я начну первым? – на что Сынмин кивает. – Однажды я наблюдал, как ты давился одной макоронинкой в течение двух минут и я подумал, что ты самый глупый парень, которого я знал, – Минхо говорит совершенно серьезно, а Сынмин почти подавился от внезапного смешка. – Но сейчас я также знаю Джисона, Хенджина и Чанбина, так что, думаю, я ошибался. – Хен. Минхо улыбается, широко и ярко под россыпью переливающихся галактик и звезд. – Сынмин. – Будь серьезнее, – просит Сынмин. И добавляет,– Пожалуйста. Минхо закатывает глаза. – Раз уж ты так вежливо просишь, – Сынмин слегка бьет его руку и Минхо ухмыляется, прежде чем продолжить. – Это так ужасно? – искренне спрашивает он. – То, что я хочу делать для тебя какие-то вещи? – Нет, это не так, – отвечает Сынмин. – Ну, точнее, так, но... Не только ты, я не знаю как… Он замолкает, забавно и беспомощно жестикулируя. – Мы? – уточняет Минхо, Сынмин кивает. – Я чувствую, что я в долгу перед тобой, – говорит Ким. – Потому что ты делаешь все эти вещи для меня, а я тебе ничего не даю в ответ. – Ким Сынмин, я влюблен в тебя, – голос Минхо раздраженный и любящий. – Ты не должен ничего давать в ответ. И он говорит об этом так просто. Сынмин открывает рот, чтобы ответить, но Минхо быстро подносит ладонь к его губам. – Не отвечай пока, – говорит он. – Я не хочу слышать это сейчас. Сынмин убирает его руку, хмурясь. – Почему нет? – Потому что, если ты ответишь сейчас, это будет выглядеть, словно ты делаешь это из-за меня, а не из-за себя, – мягко говорит Минхо и, оу, что-то из-за этого его сердце болеть.– Я не хочу, чтобы ты говорил это, чтобы отдать мне свой вымышленный долг. Тебе не обязательно оправдывать нас, Сынмин. Я хочу, чтобы ты сказал это, потому что правда имеешь это в виду. Но Сынмин это и имеет в виду. Больше, чем что-либо до этого, и он не понимает, чего хочет услышать от него Минхо, если не это. – Твоя очередь, – говорит Ли. – Скажи что угодно, кроме этого. Что угодно? – Что угодно. И, да, есть столько всего, что Сынмин вкладывает в это «что угодно». Я хочу держать тебя за руку, я хочу поцеловать целовать тебя в уголки глаз, я хочу ждать тебя после расписаний каждый день, чтобы мы садились на диванчик и болтали. Но иногда я думаю слишком много, и иногда я не знаю, что сказать, и иногда я просто хочу, чтобы у нас все было хорошо, а кажется, что все нехорошо и я не понимаю почему. Иногда я все ненавижу и потом чувствую себя плохо, потому что не произошло ничего, что является могло бы быть причиной ненависти и я не могу жить с ненавистью ко всему и желать тебя. Сынмин не знает, как сказать Минхо хоть что–то из этого. – Я устал, – то, что он говорит. – Я боюсь. Минхо вздыхает. Он снова тянется за рукой Сынмина и аккуратно берет ее. – Ох, Сынмиинни, – говорит он. – Я знаю. Знаю – И, – Сынмин продолжает, голос хриплый, – Я очень хочу поцеловать тебя. – Это можно устроить, – соглашается Минхо. Он слегка наклоняет Сынмина и целует. Потрескавшиеся, мягкие, на вкус как конфетка губы. И это так же тихо, как и в первый раз. И затем Минхо отстраняется. Его руки все еще на лице Сынмина. И Сынмин не убегает. – Все хорошо? – спрашивает Минхо, задержав дыхание, и снова эта нежность в его глазах. Сынмин улыбается, жадно и с влажными глазами, и он уверен, что глаза его выглядят так же, как глаза Минхо. – Все хорошо, – говорит он. Я люблю тебя. Минхо улыбается, потому что все понимает. Всегда понимал.★ ☆ ★
Иногда любить тяжело. Иногда принимать любовь тяжело. Иногда Чонин приносит ему новую подушку не пойми откуда и Сынмин не понимает, почему. Иногда Чанбин заворачивает его в одеяло, словно буррито, пока его глаза не начнут слезиться, ведь он не привык чувствовать столько тепла. Иногда Чан протягивает ему худи и Сынмин приходит в ужас от его значения и почти сразу отвергает его. А иногда Феликс втягивает его в игру в Лигу, не сумев выбрать между желанием заставить Сынмина чувствовать любовь и желанием развеселить его. И иногда Хенджин и Джисон заставляют его сесть и накрасить ногти друг другу, потому что «ты такой милашка с черными ногтями, Сынмин, пожалуйста». И Минхо иногда берет его за руку после срыва и говорит, что все в порядке, и Сынмин позволяет себе поверить в это еще раз, потому что у него есть Минхо, свернувшийся вокруг него, словно котик, и очень трудно убедить себя, что Минхо не любит его, ведь он понимает, что Минхо никогда не уйдет от него. Четыре года, девять месяцев, одна неделя, счет продолжается. Сынмин надеется, что он продолжит вести этот счет до конца жизни.★ ☆ ★