AIM

— Быстрее, бегите! Не оглядывайся! – строго и в то же время любяще раздаётся где-то рядом голос отца. Они на волоске от смерти, и, вероятно, в этот раз им не удастся убежать. По законам стаи, все идут следом за самым слабым, в его темпе, будь то старик или раненый – никого нельзя бросать. Но столь благородные принципы порой могут стоить нам жизни. Судить тех, кто бросил товарищей, что едва могут идти, ради собственного спасения и блага большинства нельзя, но не тогда, когда ты в стае, когда ты волк. Гин из последних сил бежит за братьями и сёстрами, подгоняемый отцом, который каждый раз замедляется, мордой подталкивая самого младшего из детей вперёд, стараясь не терять его из виду. Серая шерсть на задней лапе волчонка окрасилась красным, и он след за собой оставляет, что кровавой нитью путь прокладывает тем монстрам. Зализывать раны нет времени, а любящий родитель ни за что не бросит своё чадо на погибель. И хоть путь выдастся долгим и нелёгким, останавливаться ни в коем случае нельзя, даже просто оглянувшись назад ты можешь обречь самого себя на нечто хуже, чем просто забвение в ледяных руках детей ночи. Оттуда, откуда эти твари пришли, ещё никто не возвращался, ни живым – ни мёртвым. Семья Гина состоит из него, отца – вожака стаи, четырёх братьев и трёх сестёр. Омегу, родившего его шестнадцать лет назад, последние роды сильно истощили, и во время очередного побега тот скончался, пережидая «Ночь Правосудия». Этой ночью, Каратели, как они сами себя называют, нагрянули к ним без какого-либо предупреждения. Они как сорвавшиеся с цепи убивали и насиловали, сжигали дома. Всё это не было похоже на их прежнюю величественную манеру, в которой они одним своим присутствием заставляли жертву молить о смерти, сводя с ума лишь взглядом, становясь её личным кошмаром, обрётшим плоть. В самый первый и все последующие разы они надвигались словно туман: медленно и незаметно, но по мере того, как они пробирались в поселение – пропадали люди. Целые семьи разделяли и поглощали по-одному, играясь с сознанием оставшихся, напрочь разрушая их психику. Из разных сторон доносились мольбы и крики, сердце пробирало невиданным холодом, доводя до оцепенения. Всю ночь стая проводила в напряжении, прячась дома и надеясь, что может именно их обойдёт кара. Когда же наступало утро – после антракта в виде самой громкой тишины, жители поселения выходили на свой страх и риск из домов, сталкиваясь со вторым актом представления: улицы, усеянные частями тел погибших воинов, что кому-то приходились сыновьями, братьями, мужьями… Весь мир вокруг был окрашен алыми оттенками, а на заборе собственного двора ты мог найти нанизанные головы сограждан; на них так и застынет навеки гримаса, отражающая ужас их смерти. Ныне же всё иначе – никому не позволена была даже такая роскошь, как осознание неминуемой гибели. Мгновение – и тебя нет. А посему: отчаянные – бежали, отчаявшиеся – молились. Гин был первым, кого нашли, когда тот упражнялся в боевых искусствах, будучи в своём волчьем обличии. Его отец, к счастью, так вовремя оказался рядом и смог уберечь ребёнка, позволив ему убежать. Но по глупости своей, мальчишка побежал домой, желая предупредить своих старших. Он не знал, что на хвосте держит ещё нескольких карателей, и эта неосторожность сыграла с ним злую шутку. Не успел он забежать на порог дома, как послышался звон разбитых окон, через которые ворвались вампиры. Дети от мала до велика разбежались по комнате, обороняясь, хоть и были совершенно не готовы к такому визиту. Самый старший брат велел остальным укрыться в подвале до прихода отца, а сам, обернувшись волком, ринулся в бой. Гин, чувствуя вину за случившееся, ослушался брата, и не смотря на попытки остальных забрать его с собой – побежал на помощь родному человеку. Вернувшись в гостиную он застал ужасающую картину, которую, кажется, не забудет никогда: вампир, чьи глаза были цвета крови, так легко держал в руках волка, что фактически был больше него вдвое, и ломал ему рёбра, пальцами пробивая грудную клетку, что хруст его костей и звук порванных тканей раздался на всю комнату, обрывая жизнь юного оборотня. Тот не успел даже издать предсмертный скулёж, как безвольной куклой пал к ногам чудовища, истекая кровью, а сердце его так и осталось биться в руке врага. Спасать и помогать было некому, поэтому мальчишка, желая остаться незамеченным и всё-таки примкнуть к старшим, дабы по Фарко, так звали уже погибшего брата, всё-таки было кому скорбеть – бросается на утёк, как вдруг прямо перед ним тот самый статный воин ночи стеной вырастает, преграждая путь. Не растерявшись на сей раз – Гин оборачивается волком и наносит врагу удар лапой, когтями разрывая рубашку и плоть на груди, тут же перепрыгивая через вампира и убегая, не заставив дрогнуть ни единую мышцу на лице бледноликого. На удивление, за ним даже не последовали, но это не гарантировало ему безопасность.

След от его взгляда чёрной меткой отпечатался на его шее.

Они ещё встретятся. После всё было как в тумане. Вся семья принялась бежать, отбросив все эмоции на потом, но и теперь самому младшенькому не свезло: одна из тварей, что всё-таки последовала за ними с самого дома, желая отомстить за ранение товарища, в попытке схватить мальчишку – впилась тому в заднюю лапу своими клыками-лезвиями, вырывая из юного волчонка болезненный вой. Через мгновение каратель был жестоко разорван на части самым крупным бурым волком в стае – отцом. — Не время, Юнги, нам нужно бежать, так что возьми себя в руки и беги молча. Нет – оставайся и раздели судьбу Фарко! – окружённый сёстрами, что пытались помочь тому подняться и хоть как-то зализать рану, Гин не ожидал услышать столь суровый тон отца, что прежде никогда даже не обращался к нему полным именем. Его глаза цвета ясного неба наполнились слезами, такой ранимый он, но омега не дал им покатиться, покорно опуская голову и отмахнувшись от старших, самостоятельно встал на дрожащие лапы. — Соберитесь, идём все вместе и не смейте покидать строй. Гин идёт впереди, остальные следом. Я пойду последним, – практически не глядя на детей отчеканил, взглядом буровя впереди находящийся лес, а после, выдохнув, взглянул в глаза каждому, мягко продолжая, – вы сами всё понимаете, поэтому позаботьтесь друг о друге, как позабочусь о вас я. Лес – их общий дом, он служит укрытием и в то же время ловушкой для недругов. Ещё с самых первых Ночей Правосудия, стаи объединились, придумав целую систему подземных и наземных путей для эвакуации граждан во время экстренных ситуаций, когда просто спрятаться в доме либо дать ответный бой вампирам не представляется возможным. Ранее этот метод использовался лишь несколько раз, и то, скорее в качестве тестовых забегов. Но не сегодня. — Сэр, докладываю! На данный момент, по предварительным подсчётам, уже погибло более пятисот особей, из них бо́льшая половина – взрослые. Дети возрастом от десяти до четырнадцати лет объявлены пропавшими без вести. Это всё, что нам удалось разузнать в нынешнем положении. — Достаточно, – один жест руки заставляет юного солдата замолкнуть, – и без того ясно, что потери огромные, – альфа тяжело вздыхает, потирая переносицу, а в следующий момент взглядом проводит по толпе уцелевших оборотней. В этих катакомбах собрались остатки ранее крупнейшей стаи. Все бежали кто в чём был, совершенно не забрав с собой ничего, даже жизни некоторых близких. На их лицах был отпечатан ужас вперемешку со скорбью. Те немногие, в ком ещё не угасло пламя надежды – отдавали последнее, буквально снимая с себя одежду, дабы обернуть чем-то тёплым младенцев, напоить стариков, ведь на этом их путь не заканчивается. Возвращаться домой нельзя уже, кажется, никогда, поэтому им придётся искать помощи у других, либо же с нуля строить новый дом. А пока, прижавшись друг к другу, они беззвучно поминали близких, набирались сил. Из разных углов помещения доносились колыбельные, плач детей и взрослых, молитвы, ссоры. Все они напуганы, ободраны, в незнакомом месте посреди ночи, что отобрала у них всё, но нужно быть сильными. Юнги не отпускала обида. Он полулежит на земле, забитый в самый тёмный угол, куда не достаёт ни свет, ни тепло от факелов; ранен, и хоть кровь на ноге остановили – она ужасно ноет, заставляя и его самого подрагивать то ли от шока, то ли от боли, прижимаясь к холодной стене из ракушника. Мысли о погибшем брате и вовсе покинули его голову, вытесняемые тем тоном, с которым к нему обратились в момент его слабости. — Гин, тебе хоть не хуже? Ты сможешь идти дальше? Если что, я могу понес.. — Лицемерка. Думаешь, Фарко умер, ты теперь самая старшая, так можно и делать вид, что тебе не плевать?! – грубо отшвырнув руку сестры, что протягивала ему воду, Гин норовит встать, но тут же, сцепив зубы, падает обратно на землю. — Да как ты смеешь! Он умер из-за тебя! Если бы ты не привёл на хвосте этих тварей – он был бы жив! Лучше бы тебя разорвали на месте! – истерический крик младшей из сестёр с неумолимой скоростью несётся на Юнги вместе с ней самой. Но её вовремя перехватывает Фрейя, что уже успела подняться и вместе с тем поднять и принесённый ею стакан. — Достаточно, Эмили, сейчас не время и не место, – спокойным тоном, будто это не с ней сейчас грубо обошлись, Фрейя заставляет девушку в её руках успокоиться, и взяв её лицо в свои ладони, ласково целует в лоб, кончиками больших пальцев поглаживая горячие и мокрые от слёз щеки. Молча окинув взглядом младшего брата, они обе вернулись к остальным. Больше к Юнги никто не подходил. Семья была занята помощью людям, все понемногу успокаивались и готовились к отправке, а вот самому Гину становилось всё хуже. Обиженный на весь мир, он не стал сообщать об этом родным и просить о помощи, а лишь повыше натянул какой-то плед, выданный волонтёрами и, умостившись в углу, прикрыл глаза, погружаясь в глубокий сон. Разбудил его ужасный холод и кошмар, в котором на него смотрели те самые кровавые глаза, пока его брата убивали. Но даже проснувшись, Гина окружала тьма. В ледяном поту, едва в силах дышать и соображать, будто поражённый ядом, он осмотрелся, но уже нигде не горели факелы, а температура значительно упала. В панике, не ощущая боль, парень вскочил на ноги. — Отец, подождите меня, вы меня забыли, –почти одними губами просит. Хромая, омега направился вслепую в неизвестном ему направлении, в надежде встретить хоть кого-то, но всё, что его по-прежнему окружало – темнота и холод. Ещё и рана невыносимо болела и пульсировала, заставляя нервничать. Он шёл, не зная куда, опираясь о стены и периодически останавливаясь, когда сил почти не оставалось. Пришлось порвать рубашку и туго перевязать ногу – рана снова открылась. Который час – неизвестно, но, вероятно, ночь, выходить небезопасно, его определённо могут обнаружить каратели, так ещё и в таком беспомощном виде, даже на трансформацию сил не хватит, что уж говорить об обороне. От мыслей, что одна за другой врывались в голову, было дурно, но только они и помогали оставаться в сознании, а неподалёку уже виднелся выход из катакомб. Юнги, вдохновившись желанием найти близких – поторопился к свету, придерживая рукой одну ногу. Едва оказавшись на свободе – свет снова потух.

***

В полной мрака комнате, где единственное, за что мог зацепиться глаз – это тусклая, жёлтая, навесная лампа, по одному босыми ногами по бетонному полу ступали молодые мальчики. Ни руки, ни ноги юнцов никоим образом не были связаны, но бежать никто не решался. На то не было ни сил, ни духу. Они истощены, их одежда грязная, местами даже порвана, а волосы сосульками свисают на суровых лбах. В чувствительные носы ударяет резкий запах сырости, а тишина давит на уши. В реальность возвращает лишь чей-то голос с хрипотцой. — Имя и возраст. – сидящий за столом, что ранее скрывался во тьме, наклоняется, позволяя свету от лампы раскрыть его лицо и, сложив пальцы в замок, оценивающе рассматривает впереди стоящего. Белые как снег волосы уложены назад, а красные глаза отражают свет, отливая гранатовым. У этого мужчины идеальные черты лица и гладкая кожа, а глубокого синего цвета костюм идеально лёг на подтянутое тело, подчёркивая статную фигуру воина. — Герман, семнадцать лет. – еле слышно, не поднимая голову. — Герман… Гера, значит. У меня так собаку звали, – он издал смешок, не сулящий ничего хорошего, а после, вновь откинувшись на спинку деревянного стула, что заскрипел под весом мужчины, склонил голову набок и глядя на юношу из темноты, добавил, – к слову, я порвал ей пасть. По ночам выла, работать мешала. Взяв паузу, погружаясь в воспоминания об этом событии, альфа достаёт кожаный портсигар с выгравированным волком, о котором знает лишь он один, на ней, как бы иронично это ни было, и, достав тяжёлую кубинскую сигару – отравляет и себе, и остальным воздух. — Ты знаешь, кто я? — Карма. — И за что настигла тебя карма? — За нападение на карателя. — Так пускай твоё пребывание здесь станет тебе и твоим братьям уроком. – катая во рту клуб дыма, будто одурманенный, прикрывает глаза вампир, оставляя сигару дотлевать в пепельнице. В момент из очереди донеслось тихое «Ах», полное страха, и в ответ на шум, виновнику и близстоящим, что обратили внимание на звук простреливают голову. Не дав телам замарать пол, их в миг подхватывают амбалы, унося из комнаты. Остальные же, сжимая кулаки до побеления костяшек и до скрежета зубы, продолжали стоять, не смея шелохнуться. Даже юный Герман стоял и всматривался в темноту, мужаясь, натягиваясь как струна, ведь он усвоил, что за любую оплошность можно лишиться жизни. — Продолжим. – сказано было так уверенно и громко, что шуметь не стали даже сердца мальчиков, в них эхом раздался лишь голос кармы. — Превращайся, – кресло вновь заскрипело, и ранее сидящий на нём, оставив лишь на плечиках свой синий пиджак, прошёл вперёд, становясь прямо напротив юного оборотня, глядя на него свысока, пока подгибал рукава своей рубашки, – встанешь со мной в спарринг. Едва найдя силы на перевоплощение, Герман падает к ногам вампира, жалобно скуля без возможности подняться. В ответ на такое поведение, одним взмахом ноги, тот отправляет оборотня в стену, а после, в момент оказавшись рядом, наклоняется, хватает того за холку, шипя прямо на ухо: — Сражайся, псина, коль жить хочешь. Станешь воином здесь, либо ангелом там, – проводя кончиком языка по собственным губам, одним лишь взглядом кивает наверх каратель, – хотя после такого ангелом тебе не быть, после такого не впускают даже в чистилище. Скучающе вздыхая, вампир несколько секунд выжидает ответ, но не услышав его, между пальцами пропускает шерсть волчонка, сверкая глазами, будто что-то задумал. Короткий кивок стал знаком для скрывающихся в темноте карателей и те, то ударяя по голове, то в живот, то просто заламывая руки остальным парням, мёртвой хваткой берут их в свои “лапы“. Но даже болезненные стоны товарищей не заставили оборотня взгляд отвести от алых глаз, чем вызвали внутри альфы бурю восторга. Откуда-то сверху послышались глухие крики будто из самого ада, настолько много было в них страдания. Лампа слабо покачнулась и на секунду даже погасла от, кажется, падающих шкафов, иначе и представить себе сложно, что настолько тяжёлое это может быть. Минутой ранее, азартно улыбающийся, Карма потерял тот огонёк в глазах, начиная нервно покусывать щёки изнутри, а комнату наполнил удушающий аромат лилий, плохо от которого становилось даже самим Карателям. — Шерсть у тебя больно красивая, да неухоженная, хоть и люблю я таких рыжих. – толкая язык за щеку, альфа швыряет волка обратно в пол и, развернувшись, отряхивает одежду, совершенно не глядя на оставшихся испуганных юнцов. А закончив, обращается куда-то в темноту — Накорми их для приличия, а дальше сам знаешь. А этого, – бросив короткий взгляд на Германа, вновь ехидно ухмыляется, - отдельно. Хочу с ним позабавиться. Покинув помещение, вампир оставил семь мальчишек, включая Германа, что вернул себе от бессилия человеческий облик, на «новоселье», как он это сам называет. И к крикам, что непрестанно доносились с этажей сверху, совсем скоро добавились новые. На оставшихся из оборотней, кроме Германа, его участь неизвестна никому, кроме приближенного Кармы, рвали рубахи, на холке оставляя клеймо «К», в данном случае, обозначающее их собственностью Кармы, а после, туго затягивая кожаные ошейники на шеях, швыряли еле стоящих и дрожащих в ледяной душ. В лучших традициях, следом за душем, их подобающее одевали, расчёсывали и приглашали на ужин в большом зале. За длинным столом, что ломился от разных видов мяса, алкоголя и прочих деликатесов, освещаемый свечами, как в лучших домах высшего общества, парней соответствующе обслуживали. Они досыта ели, общались, позабыв о недавней боли, расслаблялись, и приступали к алкоголю, отбросив всякие сомнения в их безопасности. А столь радушный приём вызывал удивление, от чего же тогда между вампирами и оборотнями вражда? Ужин длился несколько часов, и по мере потери рассудка оборотнями, весь обслуживающий персонал терял улыбки, обнажая свои истинные лица. Света в помещении становилось всё меньше, и когда охмелевшие юнцы уснули, их перетащили на задний двор, где из здания, по всей видимости, служащего вольером, доносился лай. Но он тут же прекратился, когда дверь открылась и на пороге брошенными остались шесть молодых парней. Для них зазвучал вой скорби.

Это их последняя ночь в человеческом обличии.

***

Время вечернее – время чаепития. У аристократии это время отложить дела и побеседовать за чашечкой чая, обсуждая последние новости и сплетни со своими близкими или бизнес партнёрами. Но в доме Чон это считается формальностью и лишь показушники, по их мнению, страдают подобным. «Воистину деловые люди доводят дела́ до конца и лишь потом языками чешут, и отнюдь не за чашкой чая» – такую истину когда-то вложил в головы своих детей старший Чон. Его имя не позволено произносить, и даже на надгробье его лишь родовая фамилия имеется. От того все и вторят, мол, сынишки род похоронили, потомством-то обзавестись не желают, древнейший вампирский клан к закату обращают, а он и без того невелик был. Вампирская община в целом состоит, в большинстве своём, из аристократии, но и там есть своя иерархия. Большинство кланов, вне зависимости от древности, являются обращёнными, и лишь несколько – мертворождёнными, вот они-то и занимают верхушку. Среди таких, семья Чон борется за первенство и всеобщую власть не только над вампирами, но и другими видами. Именно от их дома происходят Каратели, а старший из братьев Чон и вовсе известен как Карма. В их подчинении уже несколько крупных обращённых семей, но... «…это лишь малость от того, что будет в моей власти совсем скоро…». Лебединой походкой ступая по полу, лишь постукивая небольшим каблучком лаковых туфель, в конференц-зал входит златовласый омега. Выглаженная тёмно-синяя форма с такого же цвета вышитым шевроном на груди в виде расписной буквы «К», свидетельствует о его принадлежности к Карателям. В руках его серебряный поднос с чайным фарфоровым сервизом на нём. Обойдя диваны из натуральной кожи, он, не смея даже пересечься взглядом с кем-то из присутствующих, разливает жасминовый с нотами шампанского и клубники чай, а после удаляется, покачивая бёдрами для одного единственного альфы, сердцем которого хочет обладать. Каждый мог бы подумать, что это один из братьев Чон, но вампир душой и телом верен другому присутствующему в зале, хоть они даже не знакомы. — Снова ты кучу шавок приволок в мой дом. – нервно постукивая чайной ложкой по бортику фарфоровой чашечки, Чонгук намеренно заставляет Хосока нервничать, пристально смотря тому в глаза. — И каждая из них нам пригодится. Не забывай, что мы ищем. – махом выливая содержимое куда-то на ковёр, альфа бережно кладёт чашечку обратно на блюдце, и достав любимые тонкие сигареты из пачки, что прячет в щели между подлокотником и сидением дивана в конференц-зале Чонгука, закуривает. Едва откинувшись на спинку дивана, он мигом подрывается с него, раздражаясь от звона посуды. — И не порть сервиз, ему больше, чем тебе лет. – выхватив ложечку, тут же ударяет оппонента по лбу, ожидая подобной реакции в ответ, но получает лишь полный презрения взгляд, чем разочаровывает Хосока. — Это скорее ты, извращенец, ищешь кого выебать. Делом займись. — У оборотней очень горячие тела. Но даже они не могут согреть моё сердце, ты прав… Но вот кое-что другое греют отменно. – самодовольно улыбаясь, поправляет на себе пиджак альфа и садится обратно, закидывая ногу на ногу, делая очередную затяжку. — Избавь меня от подробностей. Я стерпел, когда ты поселил здесь одного, но весь этот зоопарк здесь я не потерплю. – поднимаясь с дивана, Чонгук отходит к шкафу, за стеклянными дверцами которого находится целая коллекция коньяка, и выудив оттуда бутылочку любимого Remy Martin Cognac Black Pearl Louis XIII, подаренного давним другом, наливает «на два пальца» каждому. — Чем быстрее ты найдёшь его – тем скорее всё закончится. — Ты сам его спрятал и не помнишь где, а мне искать! — На то я и передал под твоё управление Карателей. Ищи, Хосок, – возвращаясь к столику, бросает взгляд на чайничек, из носика которого по-прежнему тонкой струйкой выходит пар и брезгливо добавляет, – и скажи ты ему уже наконец-то, чтобы не приносил этот чёртов чай. — Это папин сервиз, не пылиться же ему. — Никакого чая в моём доме, это увлечения отребья. – проходя к окну, альфа тяжело вздыхает, не оборачиваясь, кивает наверх. — Заткни его или это сделаю я.

***

Двадцать лет назад. — Я только на секундочку. В конце-концов, у вампиров не такой острый нюх и слух, как у нас. Со мной всё будет хорошо! – поворачиваясь к младшей сестрёнке, мальчик лет десяти, вкладывает в её маленькую ладошку лукошек с собранными за вечер грибами и, ласково погладив по голове, прикладывает указательный палец к губам. — Я постараюсь вернуться за три дня. Если мама спросит – ты видела меня, но я уже убежал на учёбу. Будь умницей и не иди за мной. — Быстрее, Тэхён, бродяга едет! Трое мальчишек примерно такого же возраста стояли возле дороги, высматривая что-то или кого-то вдали, а заметив медленно тянущуюся повозку с сеном, возничий которой дремал, хором начали подавать знак другу, поторапливая его. С тёплой улыбкой обернувшись на приятелей, мальчик бережно гладит сестру по волосам. — Помнишь, как домой добраться? Получив уверенный кивок, он обнимает девчушку и, взглядом проведя ту, торопится к друзьям, ловко запрыгивая сзади на повозку. Удобно устроившись на сене, ребята с полными предвкушения улыбками наблюдали за закатом, мечтательно вздыхая, пока один из них не достал из портфеля термос с компотом. — За наш успех стоит выпить! — Компот? – вскинув брови, саркастически посмотрели мальчишки. — Ну… пропажу вина заметили бы… – жуя губы, будто отчитанный, юнец всё же открыл термос, разливая напиток по чашкам, что ребята, не смотря на скептицизм, всё-таки охотно предоставили. — Компот твоего папы мы за милую душу сейчас уплетём, не переживай. Но вот когда мы вырастем и с вампирами будет покончено, обещай, что так же нальёшь нам, но уже вина. – подбадривая друга хлопком по плечу, Тэхён подносит вверх свой “бокал“, что следом повторяют и остальные, залпом осушив чашки. Когда стемнело, мальчишки достали из рюкзаков пледы, укрываясь теми и прижимаясь ближе друг к другу. Запасаясь страшными историями о вампирах, которые они услышали от жителей деревни, в школе и от родителей, те стали бороться со сном, обмениваясь знаниями, смеясь и отвлекаясь на то, чтобы поколотить друг друга. Наивно полагая, что бродяга не слышит их, от шёпота они перешли к нормальной речи, хохоча в полную силу, едва не падая с повозки. Растратив все силы, ближе к рассвету, всё так же прижимаясь друг к другу, они задремали, сладко посапывая. Почти проваливаясь в глубокий сон, все четверо резко распахнули глаза. Повозка остановилась – приехали. Не успели они собрать свои пожитки, дабы тихонько ускользнуть, не расплатившись за проезд, как за их спинами раздался кашель старика. — Ну что, зайцы, приехали, это конечная. — Вы же не отправите нас обратно? – с надеждой поинтересовался один из ребят. — Нет, хотя стоило бы. Вашим родителям ой, как не понравится, что вы удрали из дома посреди ночи, так ещё и куда. – слезая с ко́зел, бродяга обходит повозку, становясь прямо перед, свесившими ноги, мальчиками, пригрозив им пальцем. — Сидите здесь и ждите меня. Мне нужно принять товар и поедем домой. Узнаю, что убежали – лично выпорю и родителей ваших не постесняюсь. Ясно? Хором активно кивая, компания, опустив головы, стала ждать, когда дед уйдёт. И уж тогда-то улыбки на лицах порасцветали, все, даже не обсуждая, вскочили на ноги, уносясь в сторону города. По дороге перекусив бутербродами, что они собрали с собой, юноши наконец-то ступили на улицы новомодной столицы. Вокруг суматоха, красиво одетые в закрытые наряды, что защищали бы от солнца, мужчины и женщины куда-то спешат, не оглядываясь. По главной дороге, окружённой высокими зданиями, ездят дорогие современные машины, а из колонок доносится музыка. Яркие рекламные вывески пленят внимание, и ребята, покрепче сжав ладони друг друга, принялись осматривать город, кишащий вампирами. — Никогда не думал, что Дахрамес настолько большой. Поедая украденный с прилавка фруктовый лёд, ни о чём не подозревающие и не переживающие юнцы сидели на лавочке, любуясь фонтаном, весело при этом болтая ногами и разговаривая о своём, будто это не они ворвались на вражескую территорию, намеренно затерявшись среди туристов-людей. — А говорили, фонтаны цветными будут. А вода-то такая же прозрачная как у нас в речке. – разочарованно хмыкая, паренёк скучающе бросает в фонтан монетку. — Идиот, не бросайся деньгами! Нам на них обед в школе можно купить было! – вскочив со скамьи, даёт подзатыльник товарищу юный альфа и прыгнув в фонтан, вода в котором была ему по колено, принялся искать зря “потраченную“ монету. — Фонтаны цветные, просто цвет видно только ночью. – кивает на табличку рядом с фонтаном Тэхён. — Можем и подождать, увидим это чудо и побежим к бродяге, глядишь и ругаться не будет. У вампиров ничего интересного, кроме технологий и нет. Но мы правильно сделали, что приехали. Мы знаем, чем живёт наш враг и это поможет нам победить. — Ты такой умный… — Я просто хочу мирного неба над головой для нас всех. — Нашёл! – радостно воскликнул юный аквалангист в фонтане, гордо поднимая найденную монету. Улыбка на его лице замерла, как и время вокруг них. Где-то со стороны послышался свисток, и всю компанию повалили на землю, заламывая руки за спину, а на лица натягивая намордники. Сопротивление сошло на нет, когда по головам ударили чем-то тяжёлым. Всё тело чертовски ныло из-за неудобного положения тела, но сменить его, кажется, было невозможно, руки и ноги будто связаны. Точнее, буквально связаны, а на лицо больно давил намордник. Тэхён очнулся последним, пока его друзей уже насильно заставляли превращаться, избивая, ведь происходящее сложно было назвать равным спаррингом. Все они были привязаны к колонне на прочных цепях, длина которых достигала половины комнаты, в которой они находились. Пол был, кажется, из тёмного мрамора, мальчишка не разбирается в таком, а только в книгах читал. Полы в их посёлке везде деревянные и тёплые, а об этот и с табуретки спрыгнув, разбиться можно. Придя немного в сознание, нутро в нём сжалось в ответ на агонию товарищей. Коллективные инстинкты требовали броситься на защиту друзей, но возможности не позволяли, от чего связанный мальчишка принялся извиваться по полу, крича. — Как же вы меня достали вашим нытьём. Как стадо баранов друг за другом повторяете. Возьми себя в руки, щенок, ты отдельно от них. – врываясь в зал, в котором обычно проводились приёмы и светские вечера, Чонгук обращает на себя внимание всех присутствующих. Крепкий рельефный торс поблескивал из-за влаги после принятой ванной, а мокрые волосы закрывали лоб. Он шёл босиком по этому холодному полу в одних лишь чёрных шёлковых пижамных штанах и таком же халате, что от скорости его ходьбы развевался сзади. Хватая цепь, на которой сидел мальчишка, он резким движением дёргает её на себя, заставляя Тэхёна оказаться прямо у его ног. — Превращайся. — Иди к чёрту! — Когда я говорю: «Превращайся» – ты выполняешь. – одной рукой хватая белобрысого за голову, буквально начал сжимать черепную коробку, вырывая из юноши истерический крик. После такого ломаться – себе дороже, и Тэхён оборачивается волком, тут же прыгая на бледнолицего, но тот ловит его за горло и бросает обратно на пол. — Другое дело. Так же интереснее, согласись. Ты показываешь характер, мужество, а за это я буду бить лишь сильнее. Так, глядишь, и воспитаю из тебя ручного пса. Хотя собаки и то более чистые и благородные существа, чем вы, шавки. В ответ на провокацию последовало очередное нападение и снова Тэхён оказывается впечатан в пол. Так повторялось несколько раз, пока обезумевший волчонок не стал без остановки лаять и пытаться укусить обидчика, то и дело вырываясь с цепи, да до того сильно, что колонна позади него дала трещину. Его сила несмотря на юный возраст восхитила Чонгука и тот просто стоял, смотря даже не на волка перед ним, а на трещины, ползущие по колонне. — Такая внешняя посредственность и такой сильный внутренний потенциал… Да ты, щенок, занятный. – будто сам с собой разговаривает. Не прошло и минуты, как с громким рыком, конструкция, удерживающая детей осыпается, и вырвавшийся Тэхён прыгает в длину, царапая когтями мрамор. В полёте он сталкивается с усмешкой альфы и в следующую секунду получает сильный удар по морде, лишаясь одного клыка, а следом и вовсе отключается. Присаживаясь рядом, Чон проводит ладонью по чёрной шерсти волчонка, так ласково, будто он – самое ценное, что есть у него. Руки вампира дрожат, а глаза судорожно бегают, пытаясь рассмотреть как можно больше в лежащем у его ног оборотне. Улыбка, подобная оскалу, становится всё шире, переходя на зловещий смех. И альфа, зачёсывая свои как смоль чёрные волосы назад, оборачивается к стоящему в углу мужчине. — Свяжись с оракулом. Задание для него есть.