лет ит би

      //              Когда Назарий открыл глаза, он ничего не помнил. Нет, разумеется, он помнил то, что был офицером в Мьянме. Ему достаточно крупно повезло, так как всю жизнь говорил на английском, потом обучился немецкому, что помогло быстро получить звание. Он участвовал в допросе военнопленных и был переводчиком.              Но совершенно не помнил, где сейчас находится, при каких обстоятельствах очутился в этом месте.              Вокруг был полумрак, но, по ощущениям, чисто. Назарий постарался сесть на странном подобии одноместной постели и почувствовал, что у него ужасно болит затылок. Повернул голову: рядом стоит фигурка Будды. Но Назария эта случайная находка вовсе не удивила. Вся Бирма полна изваяний, которые совершенно различны, их здесь больше, чем памятников Ленину и Сталину в большевистской России.              Но при этом всем Назарий был католиком, когда еще жил в Манчестере с родителями. После переезда в Германию ничего, собственно говоря, не поменялось. Как и здесь, в Мьянме. Назарий много читает про Буддизм в свободное время, мало говорит с кем-то из местных о католицизме. Ему это не надо. Другим тоже не надо.              Назарий решил, что он находится в келье. Послышались шаги, и в нее вошел монах. Он был не слишком стар, однако Назарий запаниковал, потому что не знал бирманского. Но монах заговорил с ним на немецком, поломанном, но понятном.              — Самочувствие как ваше? — удалось разобрать Назарию.              — Хорошо, я Назарий.              Монах ничего не ответил. Встал перед Буддой на колени и зашептал одними губами: «Поклон ему, благославленному, совершенному, самопробужденному!»              Через какое-то время монах сел рядом с Назарием. Они оба молчали, что Назария весьма напрягало, но потом монах все-таки заговорил:              — Помнишь, кто ты?              — Назарий, переводчик из Нейпьидо.              — Европеец?              — Из Германии.              Назарий посчитал, что ему необязательно говорить о том, что он жил в Англии. Это было лишним. Достаточно было знать, что Назарий приехал из союзного государства. Монах больше ничего не стал говорить. Тишина.              Назарий почувствовал, что из носа, из левой ноздри, побежала теплая тонкая струйка крови. Он коснулся ее пальцем и нечаянно размазал по лицу.              — Что со мной произошло? — решил поинтересоваться Назарий.              — Нашел в джунглях. — монах пожал плечами. — Солнечный удар и… гипотония?              — Да, гипотония. — Назарий знал, что у него есть патология, но не распространялся.              — Есть будешь?              Назарий кивнул, и монах, так и не назвав своего имени, принес овощи и молоко. «Странное сочетание» — подумал Назарий и нажрался до тошноты.              А потом монах снова с ним заговорил, испив молока.              — Пока ты тут лежал, то кричал: «Маркас!»              Назарий замер. Точно… как он мог забыть про Маркаса? Бессовестный. Теперь в военную часть нужно попасть еще скорее. Ему нужно.              — Вы не знаете, как мне вернуться? Я заплутал вчера…              — Пять дней назад. — поправил монах, и Назарий удивился. — Я обычно не выхожу в город, но могу подкараулить каких-нибудь солдат.              — Я могу попытаться найти часть сам.              — Не можешь.              — Почему?              — Опять сляжешь. Организм истощен.              Назарию очень хотелось с этим поспорить, но не мог.              Он мог только переживать, что давно не видел Маркаса, пить молоко (зачастую кислое) и разговаривать с монахом. Солдат еще не было несколько дней. И эти несколько дней они говорили о буддизме. В основном Назарий только слушал, но, если и заикался о книгах, которые читал, был вынужден дальше терпеть издевки о том, что эти учения писали в наше время в Китае, а еще — задним часов переводили на санскрит. Назарий краснел, стыдился, но забивал. Ладно, пускай будет так.              В один из дней, когда у Назария, кажется, уже началась аллергия на молоко, они сидели в джунглях.              Послышался говор, топот, шорох.              Назарий поднял глаза и, по собственным ощущениям, чуть не умер.              Ему даже показалось, что все это — одна большая галлюцинация, но перед ними остановился отряд. Андреас, Теодор, Роберт, Уланс и… Маркас. Маркас!              На душе сразу потеплело. Назарий поднялся на ноги и налетел на Маркаса с объятиями, пока другие облегченно выдохнули: нашелся.              — Ты… жив… — прошептал Маркас на самое ухо, проводя ладонями по бежевой и грязной гимнастерке на спине.              — Жив. — Назарий согласно кивнул, в ответ обняв за плечи, и через несколько мгновений отстранился.              И, распрощавшись с монахом, они отправились обратно в часть. Назарий себя чувствовал себя немного лучше, но все равно оставался достаточно слабым, чтобы идти в бой. Почти всю дорогу через влажные джунгли, стирая пот с лица, Назарий молчал.              Но потом спросил у Маркаса:              — Зачем нужны боевые действия, если все и так страдают?              Маркас ничего не ответил.              Маркас и не знал, что ответить.              Но, к слову, Назария не кидали в пекло.              Теперь его функции штатного переводчика сводились к тому, что нужно было переводить вражеские радиограммы, которые удавалось перехватить все реже и реже. Пленных тоже не было. Даже немецкие подводки (их так называл Маркас, потому что немцы часто привозили вместе с собой водку) в джунглях перестали появляться.              Официально они боролись не то с китайскими диверсантами, не то с партизанами. И Назарий бездельничал неделями, все-таки выбираясь, чтобы помочь врачам, к которым доставляли раненых.              Раненые рассказывали о совершенных и совершаемых зверствах. И Назарий был несколько удовлетворен тем, что карма его уберегла от всяких убийств.              — Назарий… — серьезным голосом начал Маркас, когда они остались одни около входа. — Помнишь, что ты сказал мне два месяца назад в тот день, когда тебя укусила змея?              — И ты мне отсосал?              — Яд.              Маркас криво улыбнулся, но суть от его исправления осталась неизменной. Маркас тогда ему и просто отсосал.              — Назарий, — тихо позвал Маркас, стоя в карауле.              Назарий мог спокойно спать в казарме, но вместо этого все равно сидел рядом с Маркасом. Маркас постоянно стоял.              — Что?              — Ты меня любишь?              — Что?              Назарий этого вопроса вообще не ожидал, сначала подумал и решил, что у него галлюцинации из-за укуса, но… нет.              Вообще Назарий должен был быть в палате, спать в койке, но напрочь отказался там находиться. И в казарму не шел. С Маркасом было спокойно. Конечно, он был напуган тем, что, чтобы развеселить, Маркас снял с него штаны, но это можно было пережить.              — Ты меня любишь? — повторил вопрос Маркас.              — Ну… да. Ты отличный друг, который дорог мне, поэтому, разумеется, я тебя люблю.              Маркас вздохнул.              — Назарий, я не про то. Как мужика любишь?              — А… ты в этом смысле. Не, мне женщины нравятся. Медсестрички.              — Понятно.              Маркас решил не начинать разглагольствовать, но по выражению лица было понятно: расстроился. Однако всеми силами пытался сделать вид, что ответ Назария его не задел.              Разве не Назарий так приятно целуется?              Разве не Назарий так похабно раздвигает ноги?              — Помню. — сказал Назарий и кивнул через какое-то время.              — Я хочу, чтобы ты стал моим мужем.              Вот так просто заявил Маркас, и Назарий едва не подавился воздухом. Он отпил воды из бутылки, вздохнул и устало потер переносицу пальцами. Так… тяжело становится. Особенно учитывая то, что между Назарием и Маркасом действительно были чувства. Они могли бездумно целоваться, обниматься и заниматься сексом, но говорить словами через рот — нет. Это было, кажется, чем-то неосуществимым.              — Ты же понимаешь, что это невозможно? — спросил Назарий, пока что не давая точного ответа.              — Почему?              — Потому что я не верю в «стерпится — слюбится».              — Ты можешь сначала полюбить меня, ну, по нормальному, а потом мы распишемся.              — Сложно.              — Но возможно.              К ним вышел Уланс с полотенцем на шее, он махнул Назарию головой, и тот решил вернуться в казарму за сменными вещами, чтобы тоже сходить в душ.              Еще следующие несколько недель Назарий выходил в город, рассматривал статуи Будды и иногда беседовал с монахами.              И снова возвращался к Маркасу, потому что с ним хорошо.              Назарий вместе с этим запрещал проявлять себе какие-либо теплые чувства в отношении Маркаса. Но определенно что-то чувствовал. Не мог не чувствовать. Они пока больше не говорили о том, что могут заключить брак. Маркас не начинал уговаривать, Назарий не решался спрашивать: зачем и почему.              Маркаса снова бросили к нейпьидовским новобранцам, хотя обычно он занимался разве что их координированием и распределением. А теперь — еще и тренировками. Назарий ему, когда узнал об этом, начал читать лекцию про пророка психоанализа Фрейда, говоря, что Маркаса непременно убьют.              Маркас дал Назарию подзатыльник, а потом взял на столе в кабинете.              //              — Будда говорил о том… нет, он учил тому, что страдание должно быть прекращено.              Андреас глупо похлопал глазами. Теодор лежал на второй половине сдвинутых коек. Они спали вместе.              — Ты о чем?              — Назарий, когда мы шли из леса, спросил, зачем нужны боевые действия, если все и без того страдают.              — Я помню.              Андреас вдруг вспомнил, что все-таки идет война, и временное спокойствие может испариться. Раненых не доставляли уже полторы недели. Их привозили в другие места.              — Нужно предложить ему, — Теодор продолжил, — что в увиденном будет только увиденное. Так будет лучше. А потом вернется в свой Кельн. С деньгами.              Андреас ложится рядом с Теодором, укладывает голову на его плечо и вздыхает. Повезло, что у врачей свои комнаты, так что можно было спокойно перетащить к себе Теодора.              — Я немного устал, — честно признался Андреас, — переживал за этого дурака.              — Зато сейчас все хорошо. Можешь поспать до девяти. Я скажу, чтобы тебя не будили.              — Спасибо.              Андреас поцеловал Теодора в щеку, улыбнулся и устроился удобнее. Они снова сплелись руками и ногами, как делали это обычно по вечерам, когда ложились спать. И они действительно ложатся спать, потому что завтра Теодор отбывает в командировку на две недели. Теодору нужно тренировать новобранцев в другом городе.              //              — Маркас, это мой неоплаченный долг!              Назарий цепляется за рукав Маркаса, заглядывает в глаза своими, почти щенячьими. Маркас в ответ вздохнул и погладил Назария по голове свободной ладонью.              — Какой долг? Мне просто нужно сопроводить Теодора в Рангун.              — Но я хочу поехать вместо тебя.              — Зачем?              — Вдруг что-то произойдет по дороге.              — Да, именно поэтому ты остаешься здесь. В любой момент могут привезти пленных. А пока иди к Андреасу, помоги ему, может. Говорят, что он там нашел какую-то сыпь у Роберта.              — Маркулис, я тебя ненавижу.              Назарий покачал головой, вздохнул и потянулся, чтобы робко поцеловать Маркаса. Расставаться не хотелось, но пришлось.              Маркас с Теодором уехали, и Назарию все-таки пришлось пойти к Андреасу, преследуя одну единственную цель: погоревать вместе. Андреас был слишком опечален отъездом Теодора, так еще и с Робертом что-то стряслось.              — Этот идиот уехал, наплевав на то, что у нас через три дня годовщина свадьбы. Скажи, так можно?              Андреас пил не слишком вкусный чай, но другого не было. Не то чтобы жили плохо… терпимо. Но чай могли бы и нормальный привезти.              У Назария от этого чая появлялись красные пятна на теле, он весь чесался, поэтому сейчас просто сидел рядом в кабинете.              — Сколько?              — Три года. — Андреас вздохнул и поджал губы.              — Я уверен, что он позвонит и поздравит. Просто… обстоятельства.              — Да пошел он к черту со своими звонками! Вот реально! Мне Теодор нужен ря-дом.              — А когда вернется?              — Через две недели. Маркас раньше.              — Маркас причем?              Андреас невесело усмехнулся, но пока не начинал читать лекции о том, что вообще-то он в тебя влюблен, а ты идиот, Назарий. Слепой идиот.              Но Андреас промолчал и допил чай.              В кабинет вбежал Уланс. Он согнулся пополам, схватившись ладонями за колени, и пытался отдышаться.              — Там «Харрикейн» упал. Будет, кого допросить, наконец.              — Класс. — Назарий ответил как-то сухо, но поднялся со стула и, попрощавшись с Андреасом, пошел вслед за Улансом.              На улице уже пять дней было плюс тридцать пять градусов. Назарий расстегнул гимнастерку и вздохнул. Воздух горячий и неприятный.              — Там две наши тачки обстреляли возле магаза. Мы за сигаретами поехали, а Айван, там, ну, к Амите. Тачки были без маскировки. А пилот с управлением не справился и теперь на деревьях висит.              Минут пятнадцать они добирались до нужного места, где и остался самолет. Назарий раз за разом стирал со лба пот, а Уланс был все еще бодрым, пусть и мокрым. Когда пришли, обнаружили, что англичанин был бледным, весь в крови и… мертвый, упертый лбом в лобовое.              — Допросил? — недовольно спросил Назарий. Он жалел потерянного времени. — Скажи, чтобы сняли.              — Пусть висит. — Уланс махнул рукой, и они вернулись обратно в часть.              //              — Я уже на месте! — уставшим голосом отчитался Теодор.              — Я понял. Как ты?              — Хорошо. Меня накормили пловом.              — Ничего себе.              Андреас только улыбнулся. Плов бы он тоже хотел. Чтобы с рассыпчатым рисом, мясом без жира и, пожалуй, маленьким количеством моркови.              — Завтра начинаются учения. Благо, в отряде только немцы.              — Хорошо. Звони настолько часто, насколько сможешь.              — Я постараюсь. Ты как?              Андреас замолчал. Он не знал, что сказать. То есть, Андреас был в порядке. Он выяснил, что у Роберта аллергия на сахарный тростник, потому запретил что-либо есть и пить с его добавками в любом виде. О своем самочувствии? Андреас тоскует, хотя прошел всего день. Они часто расстаются, потому что у Теодора своя работа, и он не может постоянно быть рядом. Андреас понимает это головой, но не душой, к сожалению.              — Андреас?              — Я тут. Хорошо. Без тебя… пусто. — сознался.              — Мне без тебя тоже, но я ведь вернусь всего через две недели.              — Помню. Привези что-нибудь.              Под словом «что-нибудь» Андреас, наверное, имеет в виду самого Теодора. А, может, и подарок.              — Что привезти?              — Ты помнишь, что через три дня годовщина?              — Конечно.              — Вот и думай.              Теодор усмехнулся, и Андрей закусил губу. Не хотел ведь напоминать, а все равно спросил.              — Маркас рядом?              — Да, но с утра едет обратно, а что?              — Ничего. По Назарию видно, что скучает. Весь в тебя.              — Почему?              — Тоже от любви бегает.              — Но я же не бегаю! — возмущается Теодор.              — Тебя пришлось привязать к себе через брак.              Оба посмеялись, и скоро разговор завершился после еще некоторого обсуждения и слов любви друг для друга.              Маркас потащил Теодора курить, хотя уже, кажется, все вокруг спали, ну, кроме дежурного. Их поселили в небольшую комнатку, где были только две одноместные койки, тумбочка и комод. Более ничего.              — Что у вас с Назарием? — полюбопытствовал Теодор.              Кажется, других тем не нашлось.              — Что у нас с Назарием?              — Не морочь мне голову, Маркас.              — Ничего. Ему женщины нравятся.              — Не нравятся. У него женщины никогда не было. — Маркас чуть не подавился сигаретным дымом, он не знал этого, правда, не знал. Назарий, выходит, врал. Только зачем, спрашивается? — Он Андреасу это говорил.              Маркас вздохнул.              Хорошо, но снова поговорят, но когда Маркас уже приедет в Нейпьидо.              Теодор еще некоторое время постоял с Маркасом, и они ушли спать, так как завтра много дел: Теодор должен начать тренировать новобранцев из Германии, а Маркас поедет обратно в часть, где был до этого.              Маркас долго не мог уснуть.              //              Назарий вышел из своего кабинета (если так можно назвать каморку со столом и еще некоторой мебелью), когда услышал, что где-то рядом остановилась машина. Значит, Маркас, вероятно, приехал. Хотелось верить, что это именно он, а не кто-то другой.              На улице сегодня не так жарко, как обычно, даже воздух, кажется, несколько свежее. Назарий вдыхает полной грудью. Смотрит: Роберт с Улансом уже соревнуются в подтягиваниях. Значит, Роберт чувствует себя лучше. Смотрит в другую сторону: Маркас с сигаретой в зубах идет. И с улыбкой.              — Ждал? — самодовольно спросил Маркас.              — Нет. Смотрел, как парни подтягиваются.              — Ну-ну.              Маркас выбросил окурок в мусорку и, встав рядом с Назарием, коснулся пальцами его талии. Невесомо совсем. Назарий только выдохнул как-то напряженно. Почему снова на людях?              — Руки. — безо всякого возмущения произнес Назарий, но было понятно, что эти самые руки стоит держать при себе.              Но Маркас не убрал.              — Руки. — подтвердил он.              — Пойдем, может, в столовой для тебя что-то осталось после обеда.              Назарий сам вывернулся из касаний и пошел по дорожке, ведущей в сторону соседнего здания, где разместились кухня и столовая. Маркас пошел следом. В столовой, к счастью, осталась рисовая каша. Уже холодная, но ему было плевать, так что даже не попросил подогреть, хотя возможность вообще-то была. Ему хотелось покушать, узнать, что его сегодня не будут больше трогать, а потом, сходив в душ, отправиться спать. Это было бы очень хорошо, особенно после тысячи двести километров, которые он проехал. Устал же все-таки…              Назарий пьет чай с молоком и смотрит на Маркаса.              — Почему ты меня не любишь?              Вопрос Маркаса прозвучал, словно гром среди ясного неба.              — Люблю. Но еще я люблю сандаловое дерево и чай без молока.              Маркас снова вздохнул. Почему с Назарием так тяжело? Они же могли уже давно разобраться, чтобы все было не так хуево в этой жизни, но…              Назарий издевается, не иначе.              — Я, по-твоему, тоже дерево? Может, бревно?              Разумеется, голос Маркаса звучит слишком недовольным, и Назарий закатывает глаза. Ну и что это за человек, скажите?              Назарий вот сказать не может.              Он продолжает сербать чай с молоком.              — Давай это обсуждать не в месте, где за стеной находятся кухарки?              — Они только на бирманском говорят. Ну так что?              — Не бревно ты, успокойся.              — И не дерево?              — Иди к черту!              Маркас посмеялся и, доев кашу, отнес тарелку в окно раздачи.              Теперь можно с Назарием в казарму… точнее, лучше в каморку. Там можно и нацеловаться, и наобниматься.              Маркас прижал Назария к стене, заперев за ними дверь. Назарий спешно поцеловал его в щеку, потерся своим бедром о чужой пах и попытался отстраниться.              — Сначала в душ.              — Горячая вода только к вечеру будет.              — Холодной помоешься, ничего не случится. Я тоже пойду.              Маркас приставать больше не стал.              К вечеру Маркас постучал в каморку Назария. Теперь здесь лежал непонятно откуда притащенный матрас. И свежее постельное белье… откуда уже? Маркас спрашивать не стал.              Но это даже хорошо. Можно тут остаться спать с Назарием. Хотя, наверняка, ради этого и было все это сделано.              — У Андреаса с Теодором послезавтра годовщина. Теодор не планирует приехать сюрпризом?              — Нет. Он на учениях — это первое. Второе: неудобно так ездить туда-сюда, даже если очень хочется. — Маркас пожал плечами и сел на матрас, глядя на курящего за столом Назария. Нарушает технику безопасности.              — Недоразумение… — Назарий вздыхает и, потушив сигарету, встает из-за стола и идет к Маркасу, садится рядом.              — Это Андреас недоразумение, если не понимает, что Теодор там не по своему желанию сидит. Черт, он даже не сидит.              — Он понимает.              Маркас вздыхает и не спорит.              Может быть, Андреас правда все понимает. Они не то чтобы слишком близко общаются. Но пусть будет так.              — Знаешь… — вдруг начал Назарий. — Я вроде рад, что оказался тут, потому что познакомился с тобой, Теодором и Андреасом…              — Так. — Маркас почему-то сразу же понял, о чем ему сейчас будет толковать слишком серьезный Назарий.              — Но я все равно хочу обратно в Кельн.              — То есть, ты не будешь продлевать договор?              — Не буду.              — Я останусь с тобой.              Назарий кивнул и глянул слишком доверительно в глаза Маркаса. Ему слишком… просто слишком. Слишком хорошо рядом с Маркасом, как бы он не пытался это отрицать. Назарий благодарен Маркасу.              — Спасибо, мне важно, что у меня есть Родина, по которой я могу скучать.              Назарий положил голову на плечо Маркаса, и у того сильнее забилось сердце. Как же ему правильно, когда Назарий с ним такой…              — А моя Родина — ты.              — Я все равно не выйду за тебя, Маркас.              — Выйдешь.              И поцеловал. Врезался своими губами в его губы. И Назарий, разумеется, не стал протестовать.              //              — Винтер кальт, винтер кальт, флокен фаллен, лиген…              Голос Андреаса звучал тихо, пока он ставил неугомонному Роберту укол от столбняка. Идиот, носился босиком и где-то напоролся на штакетник с гвоздями.              — Андреас, занят? — спросил Маркас, заглянув в процедурный кабинет.              — Сюда нельзя входить посторонним.              Андреас спокойным голосом делает замечание, даже безразлично, снимает перчатки и выбрасывает использованный шприц.              Роберт натягивает обратно белье и штаны, здоровается с Маркасом и выходит из кабинета, где его ждал в коридоре Уланс.              — Что случилось? — спрашивает, наконец, Андреас, садясь за стол.              Нужно отметить в карточке Роберта этот укол. Написать себе заметку.              Маркас садится на соседний стул, сначала просто молчит, вздыхая, наблюдает за тем, как Андреас заполняет бумажки, но потом все-таки решается спросить.              Он ведь не просто так пришел.              — Андреас, а как тебе Теодор предложение делал?              Андреас сначала непонимающе поглядел, но почти сразу же улыбнулся.              — Решился?              — Пока не знаю… — честно признался Маркас и опустил голову.              — Мы были на набережной Рейна. До этого весь день лил ужасный дождь. Я смотрел куда-то вдаль… — с теплом вспоминает Андреас, откладывая медицинскую карточку Роберта. — Кажется, это был теплоход с экскурсией. Теодор меня позвал вдруг таким недовольным голосом, что я сначала дернулся.              — Правда что ли? — Маркас усмехнулся, представляя, что же было на этой набережной Рейна.              — Вполне. Что не нравится?              Маркас только лишь помотал головой. Нет, все ему нравится, просто забавно.              — Так вот… Я оборачиваюсь, а он, болван, стоит на одном колене прямо в луже. В руках коробочка такого изумрудного или мятного, что ли, цвета. Боже, такое кольцо красивое было! Я его прячу обычно, ну, чтобы не украли, так что только обручальное ношу. Я потом нашел чек случайно, так чуть глаз не выпал. Оно ему в полторы зарплаты вышло, представляешь?              — Андреас, предложение… — напомнил Маркас.              Разумеется, слушать Андреаса интересно, но все равно хочется самого главного.              — Да. Так вот. Оборачиваюсь, а Теодор реально такой недовольный… Я, конечно, в шоке стоял. А он: «Ну, ты можешь быстрее думать? Мне холодно и мокро вообще-то». И я сказал ему… согласился. — Андреас расплылся в счастливой улыбке. — И через два дня три года будет как душа в душу.              — Вы? Душа в душу? — Маркас усмехнулся.              — Ну, иногда Теодор ведет себя, словно идиот. Что я сделаю?              Маркас снова усмехнулся. Они обсудили то, что Андреас будет дарить Теодору, а потом, вспомнишь солнце — вот и лучик, позвонил он сам, Маркас был выпровожен из кабинета.              Пошел на поиски Назария, который оказался на траве с Робертом и Улансом. Они о чем-то тихо переговаривались, и Назарий лежал головой на коленях Уланса, широко улыбаясь.              — Да и вообще данные можно интерпретировать по-разному… все зависит от нашей наглости. — Назарий, усмехнувшись, закончил говорить и обратил внимание на пришедшего Маркаса: — О! Марик!              — Марик? — понимающе спрашивает Маркас. Неужели его имя можно произносить так? Почему Назарий вообще это делает?              — Извини. — Назарий только пожал плечами.              — Вы как? — почему-то Маркаса укололо в самое сердце что-то, но он не подал виду, решив поинтересоваться самочувствием парней, садится рядом.              — Все хорошо. Я обошел территорию, и больше ни одного гвоздя не валяется. — со смешком произнес Роберт.              Маркас улыбнулся в ответ неискренне, потому ему было важно услышать Назария, а Уланс с Робертом вдруг стали его раздражать.              Маркас тоже иногда идиот. Как и Теодор, по мнению Андреаса.               — Ты дурак! — Назарий усмехается и хлопает Роберта по плечу.              — А мне за сигаретами, наконец, удалось сбегать, — сказал Уланс, — так что жить можно.              Один только Назарий молчал и, сощурившись, наблюдал за Маркасом.              Потом вдруг спросил:              — Маркас, как у тебя дела идут с распределением?              — Нормально. Звонили свыше, сказали, что хотят сделать возможность для женщин быть не только медичками, но и бойцами в зоне боевых действий.              — Кстати… — говорит вдруг Назарий и садится ровно, обращаясь к Улансу и Роберту. Не к Маркасу: — Меня так волнуют курсантки с оружием в Израиле. — Маркас недовольно вздыхает. — Некоторые из них презирают и жизнь, и смерть… это прекрасно.              — Та продавщица тоже хорошенькая была… — вздохнул Уланс, и Роберт одобрительно качнул головой. Ему тоже нравилась бедная Амита…              — Но она не была солдаткой, поэтому меня не заинтересовала.              Маркас сжал руки в кулаки и тяжело вздохнул, что не ушло от глаз Назария, но тот лишь усмехается и делает вид, что все так и должно быть.              Назарий, зачем ты это делаешь?              Назарий, ты же знаешь, что получишь.              Назарий…              Маркас мог бы сказать что-то из этого, но не сказал. Не нужно.              — Тебе нравятся смерти и убийства? — спросил Маркас, хотя он знал ответ.              Знал, что Назарию не нравятся, но тем не менее спросил, хотя, наверное, Уланс с Робертом и не поняли, к чему такой вопрос.              — Я не убивал людей, не топил за чужую смерть, даже когда я работаю переводчиком, то не причиняю никому зла, хотя близок к нему каждый раз.              Маркас ничего нового не услышал, а потом подумал, что, дебил, зачем это нужно было вообще спрашивать? Маркас иногда, кажется, сходит с ума. Он решает уйти отсюда, поднимается на ноги, отряхивает штаны, пусть те и были чистыми, после чего направляется в сторону рабочего корпуса.              — Маркас, куда ты?              — Пойду… поработаю.              Назарий вздохнул, извинился перед Улансом и Робертом, встал с травы и быстрым шагом, почти что бегом, отправился за Маркасом, который скрылся за дверью. Уланс с Робертом не имели привычки обсуждать чью-то жизнь или же собирать сплетни, поэтому безмолвно решают не обсуждать то, что случилось, переключаясь на свои личные проблемы, которые тоже хотелось обсудить.              — Что это за истерики?              Назарий задает вопрос спокойно, четко, прикрыв за собой дверь кабинета Марка. В этом кабинете, правда, обычно еще работали Кришан со своей женой Аникой и… без «и», потому что Айван погиб. Но на это уже, правда немного все равно. Ой. Нет, Назарию и Маркасу не все равно, потому что смерть человека — трагедия, безусловно. Но сейчас у них свои разборки. Благо, остальных направили с Теодором сейчас. Можно и поругаться, если нужно.              — Какие истерики? — Маркас даже не пытается скрыть недовольства в голосе.              — Вот эти, блять, истерики. Тебе сколько лет? Четырнадцать? Если да, то вопросов нет…              Маркас, что до этого смотрел в окно, оборачивается и, грозно глянув прямо в глаза, идет на Назария, в конце концов, прижимает его к двери. Пару мгновений они просто смотрят друг на друга, но Маркас все-таки говорит, стараясь не кричать, чтобы их не услышали:              — А тебе сколько лет, Назарий, чтобы выводить меня на ревность вот так?! Так захотелось поиграть? Да я тебя прямо здесь пришибу, чтобы ты больше никогда не смел ни к кому ложиться на колени, чтобы я больше никогда не слышал о каких-то там девушках!              — Маркас, ты что, ревнуешь? — Назарий усмехается, словно не знал и не провоцировал.              — Ты любишь меня? — вместо ответа задает вопрос Маркас.              — Я уже говорил, что…              — Ты меня любишь?              — Маркас…              — Ты меня любишь? «Да» или «Нет»?              Назарий вздохнул, но посчитал, что именно сейчас стоит ответить нормально и правдиво.              — Да.              И этого было достаточно.              Маркас поцеловал Назария так, словно никогда раньше не касался его губ. И сразу стало все понятно. Решил, что сделает предложение, что они поставят эти несчастные штампы, вернувшись в Кельн, чтобы Назарий больше никуда от него не делся. Жаль, конечно, что Назарий из Кельна, а Маркас из — Бремена. Но это уже мелочь, которую можно исправить.              Они знакомы всего десять месяцев. Спят вместе полгода. Наверное, Маркас все-таки имеет право сделать предложение Назарию, не так ли? Андреас с Теодором вообще дружили, по рассказам самого Андреаса, минут двадцать, затем занялись непотребствами и через год поженились.              Так что у Маркаса с Назарием не все так… Ладно, у них почти так, чего уж утаивать…              У Назария и Маркаса все очень хорошо и правильно.        Кто так решил?              Они сами.              И, кажется, все-таки правы.              //              Маркас провел почти весь день в самом центре Рангуна, выбирая кольцо. Кое-как он определил, какой нужен размер, поэтому теперь пытался найти самое красивое. И, желательно, не очень дорогое. Хотя… на Назария можно и потратиться. Интересно, он уже догадался, что Маркас будет ему делать предложение? Маркас надеется, что не догадался.              К вечеру он все-таки возвращается в часть, зная, что заявление на отгул ему подписали, поэтому он не получит за то, что ушел. На улице стоит сейчас только дежурный, он здоровается с Маркасом, и тот спокойно идет дальше. Ладно, не спокойно.              Все-таки немного переживает из-за того, что Назарий может отказать ему. Это будет полнейшим провалом, если откажет. Назарий обнаруживается в своей каморке, разбирая радиограмму. Он записывает, не торопясь, карандашом на и без того исписанный лист бумаги то, что успевает перевести. Слушает снова и снова. Замечает Маркаса.              — Привет. Где был? — спрашивает с интересом, останавливая запись, которая проигрывалась на стареньком ноутбуке.              — На рынке. — соврал. Ну, ничего страшного. Бывает.              — Понятно. Зайди к Андреасу и поздравь его к годовщиной.              — Ты не мог поздравить от двоих?              — Мы не семья, чтобы поздравлять от двоих.              Вот так просто. Назарий поставил запись на повтор, чтобы добить радиограмму прямо сейчас. Маркас, поджав губы, пошел к комнате Андреаса, надеясь, что он уже вернулся из своего кабинета.              — Спишь? — спросил, приоткрывая дверь.              — Не сплю. — Андреас отложил книгу, что читал до этого, — Проходи.              И Маркас прошел, улыбнулся и сел рядом, увидев на тумбочке семейное фото.              — Я Теодору сегодня звонил, но посчитал нужным поздравить еще и тебя. Счастья вам… меньше ссор, больше денег.              — И больше секса? — с надеждой спросил Андреас и усмехнулся.              — Разумеется.              Андреас поблагодарил Маркаса, легко обнял его за плечи и почти сразу же отстранился. Потом Маркас показал Андреасу кольцо, которое купил, оно было положено в красный бархатный мешочек, и Андреас посмеялся, спросив: «на коробочку не хватило, да?». И все-таки отправил делать предложение прямо сейчас.              И Маркас отправился.              Он пожелал спокойной ночи Андреасу и вышел из комнаты, направляясь обратно к кабинету Назария, раз уж тот решил, что в нем спать ему лучше. Назарий уже лежал на матрасе, собираясь лечь спать, но все-таки был рад тому, что Маркас пришел.              — Поздравил? Молодец. Ложись.              Назарий похлопал по месту рядом с собой, но Маркас только покачал головой и просто сел рядом, снова начиная нервничать. Как тут можно вообще не нервничать, если такой ответственный момент?              — Слушай… я не самый лучший человек в твоей жизни, но…              — Да. — вдруг перебил его Назарий.              — Я знаю. Так вот, но тем не менее у меня есть к тебе чувства…              — Да. — снова перебил.              — И я бы хотел, чтобы ты…              — Да.              — Ты других слов не знаешь? Что «да»?              — Да. Я согласен стать твоим мужем.              Ой. Маркас замер, но через несколько мгновений достал вновь из кармана мешочек, вынимает кольцо и нацепляет на протянутый Назарием безымянный палец, пока сам Назарий совершенно придурошно улыбается.              Трепетно…              — Это не шутка?              — Нет, с чего бы? — вопросом на вопрос ответил Назарий и поцеловал.              Блять, как же Назарий хорошо целуется…              //              Договор из них продлил только Роберт, остальные уже через два с половиной месяца были в Германии. У каждого свои причины. Уланс последнее время часто жаловался на здоровье. Андреас немедленно требовал у Теодора усыновить ребенка, и Теодор поддался. Действительно, надо.              А Маркас с Назарием…              У них свадьба.              И если Теодор пытался понять, точно ли Андреас готов к отцовству, что требовало много времени, то на то, чтобы перевезти Маркаса из Бремена в Кельн, Назарию потребовалось полторы недели. В середине ноября Теодор с Андреасом прилетели в Кельн на роспись. Прилетели пока что без ребенка.              — Если скажешь «нет», то я тебя грохну. — строго сказал Маркас на подъезде к залу бракосочетания.              — Я скажу, что ты заставил меня согласиться.              — Назарий, меня Андреас тоже заставил. — отозвался Теодор с заднего сидения и, получив тычок в бок, ойкнул.              — Придурок, это ты мне предложение делал!              Маркас за рулем выглядел слишком ответственным водителем: серьезным и внимательным, — но в глубине души он все равно переживал из-за того, что случится вот-вот.              //              — Вот такая история… — заканчивает с улыбкой Назарий, облокачиваясь на согнутую в локте руку.              — А брачная ночь? — со смешком спросил Роберт, и Назарий отмахнулся.              — Была. И было много добрачных. Мне жутко смотреть на твои шрамы. Я видел много, но…              Назарий замолчал и поник.              — Но смотреть на друзей, раненных кем-то, сложнее. Знаю.              — Да. — согласился Назарий. — Но я рад, что ты вернулся живой.              Назарий поднялся из-за стола, когда чайник щелкнул, залил в кружки кипяток, закинул заварку и поставил перед Робертом. Достал из шкафчика упаковку с печеньем.              — Мне жаль, что я не попал на свадьбу.              — Брось. Попадешь на годовщину.              Назарий сел обратно за стол и поднял голову на красивую рамку перламутрового цвета на стене. Он и Маркас посередине. Теодор с Андреасом по бокам.              //