— Что можно сказать о твоей жизни, в таком случае?
— Отчасти — только отчасти — это была кома, но я предпочитаю называть это параллельной жизнью.
© Андре Асиман «Назови меня своим именем»
Говорят, море лечит душевные раны. Ино надвинула на глаза солнечные очки. В небесах кричали чайки. Волны мерно накатывали на песок с тихим шумом. — Я столько всего узнала! — Темари увлеченно листала что-то в смартфоне. — Ты знаешь про айнов? — Тем, — Ино наморщила носик. — Мы же решили отдыхать. — Я не парень, поэтому прекращай прикидываться тупой блондинкой и слушай! Слушать Ино не хотела не потому, что по привычке кокетливо играла роль глупенькой красивой куклы. Просто не хотела, хотела слушать море и чаек, но голос Темари назойливо ввинчивался в виски, пока они прогуливались у берега. Ино слышала отрывками, как видео на прокрутке. — Айны создали культуру Дзёмон… курили табак… ели клубни лилии и икру камбалы… — Гадость, — буркнула Ино, услышав последнее. — Не бо́льшая гадость, чем собачье мясо, они и его периодически ели. А лилии с камбалой… кто знает, может, это было и вкусно. Но собак в пищу употребляли крайне редко, собаки были им нужны для другого: чтобы возить упряжки, сторожить дом и ловить для хозяев рыбу… О, — Темари рассмеялась. — Они представляли пространство антропоморфным. Как человека. Мосир кес, — она указала на берег. — Забавно… Филин был богов деревни, касатка — богом моря, а медведь — богом гор. Но это не мешало им убивать медведей и пить их кровь… — Мы на курорте вообще-то, — напомнила Ино. — Вырубай училку. Темари сердито сверкнула глазами. — Неужели тебе не интересно, как жили люди там, где мы отдыхаем? — Абсолютно нет. Жили и жили. До сих пор живут… Ино обхватила себя за плечи. Она приехала сюда не чтобы учить историю айнов, она приехала лечить душу. Пока еще не раненую, но меч уже занесся. Один удар… который обязательно случится. — Тем, а какое у этих айнов было оружие? Темари целую секунду колебалась, не сказать ли что-то вроде «какая тебе разница», но стремление к получению информации в ней было сильнее язвительности. — Как у всех древних, — она пожала плечами. — Луки, рогатины… о! Кинжалы. Они назывались «макири», их изготовляли по специальной технике и, забавный факт: мужчина дарил такой нож женщине, когда делал ей предложение. Если она принимала, значит, соглашалась. Макири. Вот какое оружие было занесено над ее отношениями прямо сейчас. — Романтика, — хмыкнула Ино. — А я бы хотела, чтобы Шика подарил мне нож, — мечтательно протянула Темари. — В этом действительно есть что-то романтичное. Намекни ему, а? — Угу, намекну… Шикамару и Темари уже год были женаты. Она была не из Японии — японка, но родилась и выросла в Америке, в Финиксе, в жарком пустынном штате Аризона. Их отцы служили в посольствах каждый своей страны, и отец Шикамару хотел, чтобы сын пошел по его стопам, а Темари саму привлекала профессия дипломата. Встретились, почти сразу влюбились, камнем преткновения был неизбежный чей-то переезд, потому что отношения на расстоянии быстро перестали их устраивать, но в итоге Темари решила, что ей нравится жизнь космополита, Шика это поддержал, и они устроили пышную свадьбу. Ино не было завидно. Только немного. Не потому, что они поженились, она была счастлива за друга и очень скоро начала считать Темари одной из лучших своих подруг, но… между ними было восхитительное взаимопонимание. Даже если они ссорились, эта ссора была словно затеяна обоими исключительно ради примирения и добавления адреналина в ровные отношения, которые могли бы наскучить. Темари не сомневалась в Шикамару ни единой секунды, как и он в ней, поэтому прямо сейчас она гуляла с Ино на Хоккайдо, а ее муж был в командировке в Сеуле. У Ино все было гораздо сложнее, потому она и завидовала. Никакого взаимопонимания вообще. Они с Саске отдалялись все сильнее и сильнее. Спали в одной постели — будто на разных полюсах. Жили в одном доме — будто на разных концах света. Она была сама в этом виновата. Он — тоже. Он не сошелся бы с ней, если бы не любил. В первое время у них правда было все хорошо. Они ходили на свидания, занимались сексом и… и сейчас Ино понимала — на том все. Они ходили на свидания, занимались сексом, а потом решили жить вместе. Саске никогда не говорил о любви, Ино это было не нужно, и она тоже ему о чувствах не говорила. Она иногда готовила завтрак и дарила своему парню на праздники какие-то красивые мужские аксессуары, зная, что она — такой же аксессуар на светских приемах. Красивая женщина, рядом с которой статус Учиха Саске мгновенно рос; точно так же рос статус Яманака Ино рядом с ним. Идеально для секса по дружбе или для расчета, но не для чего-то настоящего. Между ними никогда не было ничего настоящего. Как и между Сакурой и Кибой, которые только мучили друг друга. А виновата была Ино, потому что ей первой Саске предложил встречаться. Ей, не Сакуре. У Сакуры не было отца-судьи, круглой суммы в банке и сети цветочных магазинов. Просто расчет и сломанные судьбы. Сразу четыре. Поэтому Ино и уехала на море — чтобы дать им шанс. В ее отсутствие Саске должен был изменить ей с Сакурой. Обязан был. Ино видела, как они смотрели друг на друга, когда пересекались. Ино видела, как тайком стараются коснуться. Ино видела, как уголки губ Кибы опускаются, и глаза гаснут, и надеялась, что ее выражение лица не такое же. Отсутствие Ино развяжет Саске руки. Потом она приедет, обо всем узнает и бросит его, а он станет встречаться с Сакурой, которая бросит Кибу. И эти двое будут счастливы, Киба тоже должен будет скоро утешиться, а Ино… Она не знала, любит ли Саске, но перспектива быть обманутой, даже если знает об обмане и ждет его, все равно причиняла боль. — …японцы испокон веков хотели подчинить себе айнов, проводили принудительную японизацию, загоняли их в резервации, там они болели оспой и холерой, умирали… Ино посмотрела на Темари — та все еще листала телефон. — С каких пор ты полюбила историю? Может, лучше пойдем поедим? — Я всегда любила историю, — парировала Темари. — И мифологию. А еще я пытаюсь тебя расшевелить. Серьезно, Ино, что за отпуск вдвоем, без парней? — Шика же в отъезде. — А Саске — нет. — Лучше давай поговорим про айнов, — взмолилась Ино. — Мне правда-правда интересно! Темари смерила ее скептическим взглядом, но смилостивилась и продолжила читать свою лекцию про древний коренной народ Хоккайдо.***
Во время заката ему всегда вспоминалось прошлое. Такое далекое, что если бы кто-то из гуляющих на пляже узнал, сколько ему лет — смеялись бы, приняв за шутника, наркомана или психа. Его часто принимали за двух последних. Иногда — одновременно. Ему до сих пор приходилось подстраиваться к человеческому миру, искать в нем свое место и постоянно терять, ибо мир менялся стремительно, а он — нет. Он не менялся. Точнее, менялся, но не так часто. И не по собственному желанию. Когда-то у него было другое имя, и он был наполовину человеком, наполовину пауком, одним из низших камуи, подчиняющихся камуи моря. Ему приказали разрушить некую деревню, названия которой он не знал, и он уничтожил — он был послушным исполнителем. Кровь запрудила улицы, люди гибли и гибли, но он убивал без ненависти. Ему приказали, это была работа. Ненавидел он не людей. Морские камуи, послав его карать провинившихся, достаточно быстро передумали, пожалели людей, но не приказали ему остановиться, а остановили его силой — превратили в осьминога и бросили в море. Он не был осьминогом. Он все еще был камуи, божеством, хотя и низшим, и он не мог жить, как обычный моллюск. Он рос, становился все больше и больше, он хотел есть, а рыбы ему скоро стало мало. Он хотел мяса, и он начал пожирать корабли вместе с людьми. Спустя тысячелетия он думал, что заслужил второго наказания, когда морской камуи отравил его. Хотел убить, но не убил. Он выжил, просто стал… не осьминогом. Потерял черты как моллюска, так и паука — осталась только человеческая часть. Осьминожьей осталась лишь способность выпускать чернила из кончиков пальцев и регенерировать свое тело. И чужое; последнее он обнаружил, когда захотел помочь одному еще живому, но искалеченному моряку, и прикосновение ладоней действительно исцелило раны. Это его обрадовало. Он не ненавидел людей. Он не понимал их, но его к ним тянуло. Он хотел узнать о них больше, и особенно — про их эмоции. Они смеялись, злились, плакали, пели, обнимались, их губы соединялись — это называлось «поцелуй», он видел и другое, как тела сливаются воедино. Он стал контактировать с людьми не так по его меркам давно — когда на юго-западе появились люди из Японии. Они не были дружелюбны и вскоре начали воевать с местными жителями; он не знал, что такое — война, но этому научился быстрее, чем эмоциям. Оказалось, что то, что он делал когда-то, убивая людей в деревне по приказу камуи, было почти что войной. Он умел убивать, но не хотел делать это мечом, как самурай, и избрал иной путь — он стал ниндзя. Одним из лучших, поэтому его никто не запоминал. Он появлялся и исчезал, у него менялись имена, он потерял счет, скольких убил. Ему говорили — он делал. Потом ему это надоело. А людям надоели самураи и ниндзя, и войны стали вестись иначе. На Токио падали бомбы, два взрыва сотрясли юго-запад Хонсю и запад Кюсю, и в сравнении с тем кровопролитием, которое когда-то давно устроил он, это было намного страшнее, но морские боги не наказали тех, кто это сделал. Морские боги либо исчезли, либо не показывались никому, прячась в глубине. Морские боги не тронули черные корабли, когда те подплыли к берегам пролива Урага. Японию открыли миру насильно, как открывают устрицу, вытаскивая наружу съедобное мясо, и с тех пор начались те самые войны. Но войны закончились — те, которые потрясали всю землю. Наступила эпоха Хэйсэй, установление мира. На Хоккайдо больше не лилась кровь, сюда приезжали не завоевывать, а отдыхать. По пляжу гуляли люди, играли в песке дети, кто-то плескался в море. Он присмотрелся к гуляющим, и сразу же выцепил взглядом двоих: девушка с пшеничного цвета волосами, собранными в два хвостика, очень деловая и серьезная на вид, и другая. Ее волосы достигали длиной чуть ли не до земли, и напоминали чистое золото — яркие, сверкающие, словно источающие свет. Нежная белая кожа, голубые ясные глаза; он подумал, что не видел человека прекраснее. Никого не видел прекраснее. Первое, что ему захотелось — сразу же нарисовать; он носил с собой альбом. Кисть и тушь были не нужны, только пальцы. Чернила полились с кончиков, создавая на белом листе картину, похожую на черно-белую фотографию — впервые он пожалел, что не способен рисовать в красках, но и так было красиво. Она была красивой. — Он на тебя смотрит, — сказала Темари. — А? — Ино удивленно моргнула. — Кто? Темари осторожно повела глазами в сторону. Там прямо на песке у большого валуна сидел парень, скрестив ноги и опираясь на камень спиной. В его руках был альбом, и он что-то в нем рисовал. — Ты его знаешь? — поинтересовалась Темари. — Нет, конечно, откуда? Чем-то отдаленно он напоминал Саске: такого же цвета волосы, но уложены иначе, и бледная кожа, отчего глаза на лице ярко выделялись. Но больше он ничем не Саске не походил. — Он явно тобой увлекся, — шепотом сказала Темари. — Наверное, он рисует тебя. — А если он увлекся тобой и рисует тебя? — Тогда ему не светит. Но поверь, я могу различить, на кого из нас направлен его взгляд. Может, познакомишься с ним? — Что? — нервно хихикнула Ино. — Познакомиться? Ты в своем уме? У меня есть парень. — Да, поэтому ты поехала отдыхать не с ним, хотя он не в отъезде. — Может, нам иногда нужно отдыхать друг от друга? Темари закатила глаза. — Отдыхают друг от друга на разных работах, но никак не в отпуске. Ты грустная, ты приехала сюда со мной, но без Саске, ты все время о чем-то думаешь и иногда хочешь проверить телефон, но твоя рука только дергается, телефон ты не вынимаешь. Что не так, Ино? — Ты дипломат или криминалист? — Криминалист у нас ты. — Вот именно. Пока это тайна следствия, — брякнула Ино, и Темари невольно усмехнулась. — Ладно, захочешь — расскажешь. Но к этому художнику лучше бы тебе подойти. Мало ли что он рисует. А я пойду в отель и наберу Шику по видеосвязи, у него как раз сейчас должно быть свободное время. Спорить с Темари было невозможно, да Ино и не хотелось. — Передай Шике от меня привет. — Ага, обязательно. Махнув рукой, Темари грациозной походкой пошла в сторону отеля. Ино посмотрела на художника, уже не таясь, подумала еще совсем немного и подошла к нему. — Привет. Он вскинул на нее глаза — черные, но такие ясные, что Ино увидела в них свое отражение, и почему-то от этого ей стало неловко. — Привет, — ответил он как-то скованно. Ино посмотрела на рисунок и ахнула: — Да это же почти фотография! Невероятно! Ты великолепно рисуешь! Звать его на «вы» было бы правильнее, но с ее губ само собой слетело «ты». Он не обиделся. Он смотрел на нее с таким же восхищением, что и она — на его рисунок. — Спасибо? — выговорил он наконец. Ино думала, что парень встанет, когда она с ним заговорила, но он так и сидел, не меняя позы. Просто смотрел снизу вверх. Она сесть рядом с ним не могла — песок был холодным. — А что еще ты рисовал? — она увидела рядом с ним еще стопку листов. Взяв их, он протянул ей. Море. Везде — море. Иногда с пляжем, иногда без. Все картины были черно-белыми. На одном рисунке из воды поднимался огромный осьминог. — О, так тебе нравится легенда про Аккорокамуи? На его лице отразилось искреннее изумление. — Ты его знаешь? — Моя подруга сегодня весь день выносила мне мозг историей и мифологией Хоккайдо. — Выносила… мозг? — он задумчиво нахмурился, пытаясь понять, каким образом ее подруга это делала. Потом вспомнил, что люди очень часто говорят не буквально. — А, это такое выражение. — Ну да. Стоять просто так было неудобно, и Ино оперлась спиной о камень — высота валуна позволяла. — Ты тоже из айнов? — спросила она. — Да… наверное, — он не был уверен, кто он, но изначально служил айнскому богу и называли его камуи, а не ками, но в отличие от людей божества и духи разных народов были скорее союзниками. Синисерангуру и Синисиранмат никогда не враждовали с Аматерасу. — А как тебя зовут? — девушка с интересом глянула сверху вниз. Он закусил губу. Его звали Аккорокамуи, но как бы он мог это сказать? Когда он был ниндзя — менял имена чуть ли не ежедневно. Потом перестал. Сейчас имени у него не было. — Меня зовут… — в таких случаях имя он себе придумывал. Когда-то мог придумать за секунду, теперь — растерялся. Как же… Будучи ниндзя, он основывался на чем-то, что его окружало. Кумо? Мизу? Нет… он отвык от имен, столько веков сменилось, все стало другим, а он все время был таким же… одинаковым. — Сай, — сказал он, — меня зовут Сай. — А меня зовут Яманака Ино, — она улыбнулась, и Саю показалось, что он увидел в ее голубых глазах свет заходящего солнца. — Может, подаришь мне эту картину? — попросила Ино. — В обмен на кофе. Кофе. Это был один из любимых человеческих напитков, и недалеко от пляжа находился кафетерий. Люди меняли деньги на стаканчики с темной ароматной и очень вкусной водой. Деньги у Сая были — часто, видя, что он рисует, туристы просили нарисовать их, а взамен давали ему купюры. — Конечно, — согласился он. — С радостью.