уже не пионер.

на дворе май 1990 года. звенит звонок с последнего урока и из школы выбегает множество детей, радуясь началу каникул и крича об этом на всю улицу. отличник восьмого класса, Саша Романов, остается сидеть в школе, в пустом кабинете. окно открыто нараспашку, а его коленки гладит только ветер, который дует с улицы, доносясь вместе с радостными визгами октябрят, пионеров и комсомольцев. он и сам без пяти минут комсомолец, но сейчас не об этом. время показывает три часа дня, и по хорошему Александру нужно бежать в музыкальную школу, но туда он не пойдет, он лучше проведет время с хулиганом из десятого класса, который как-то, но получил рекомендацию и в комсомол попал. его-то Саша и ждет, садясь на подоконник в пустом кабинете. скоро крики детей в школьном дворе стихают, ведь все разбегаются в разные стороны — кто-то домой, кто-то гулять, а в кабинете, тем временем, открывается дверь и в ней показывается тот самый десятиклассник Миша, ранее подаривший парню на подоконнике жвачку и пригласивший в кино. и пускай это не является правильным, но между ними есть химия, от которой они не пытаются отказаться. Московский протягивает руку пионеру и помогает спуститься с подоконника, затем ведет в сторону выхода и выводит на улицу. теплый ветер приятно ласкает кожу, треплет волосы, заставляя улыбаться. за спиной у Романова говорят многое: он увел девушек у всех своих друзей, он уже не пионер в переносном смысле, он такой, он сякой, а за гаражами курил, а значок с Лениным выкинул. много слухов, в общем-то, но ему как-то все равно уже на них. да, был момент, когда он сидел позади всех пионеров и плакал, пока те пели веселые песни в орлятском кругу, потому что его доводили до слез такие россказни про него, но сейчас он просто смирился. сам ведь знает, что это не так, никакие значки он не выбрасывал, даже не пробовал курить, «быть пионером» не переставал в чьей-то постели, девушек не уводил. они его не интересуют даже… — у меня родители на даче, не хочешь ко мне в гости зайти? — с фирменной хитрой ухмылочкой приглашает Миша, осторожно касаясь позвоночника и проводя по нему пальцами. — хочу, — быстро соглашается Александр, поворачивая голову и встречаясь взглядом с голубыми глазами комсомольца. — отлично, тогда туда и пойдем, — Московский осторожно хватается за руку пионера и тянет за собой, быстрыми шагами направляясь в сторону своего дома. а Александр и не сопротивляется, лишь улыбается и следует за своим тайным молодым человеком. в квартире просторно и светло, все прибрано… приятно здесь находиться, но долго парни не стоят в коридоре, разувшись, Михаил кладет руку на поясницу подростка и ведет в свою спальню, там усаживает на кровать и, поднимаясь на табуретку, достает с полок стеллажа какую-то небольшую коробочку, вытаскивает из нее очередную жвачку в цветной упаковке и кидает гостю со словами «угощайся», только после спускается. Романов его благодарит и разворачивает угощение, быстро закидывая пластинку в рот. Миша садится с ним рядом и по-собственнически обнимает, затем целует в висок, в скулу и в кончик носа, когда осторожно за подбородок поворачивает его голову к себе, а там встречается с невинным взглядом серых глаз пионера, который что-то в себе прячет помимо этой невинности. но, раз уж он уже целовался в губы, так еще и с парнем, то, стало быть, не такой уж он и невинный? в любом случае, Михаил ни к чему не принуждает мальчишку, даже не намекает, несмотря на то, что он «гад этакий, хулиган и беспризорник, как-то попавший в комсомол» по словам бабушек на лавочке. в его понимании нельзя к чему-либо в отношениях принуждать, а Саша не дурачок, сам даст понять, когда будет готов к чему-то. — а не хочешь остаться на ночевку и сходить погулять ночью? — снова начинает разговор комсомолец, отпуская из своих объятий подростка. — это надо у папы отпрашиваться… — Александр уводит взгляд в сторону и тихо хмыкает, — но у меня вышла пятерка по алгебре, так что точно отпустит. могу позвонить от тебя? — конечно, пойдем, — Михаил вновь берет за руку пионера и ведет его к телефону, затем просто стоит рядом и по одной только реакции на лице любимого все понимает, но решает все же уточнить, мало ли он улыбается по другой причине, — отпустил? — отпустил, но сказал домой прийти к десяти утра, — мальчишка хлопает в ладоши и идет обратно до спальни. — вот и хорошо, — юноша следует за ним и улыбается шире прежнего, довольный тем, что они побольше времени проведут вместе и можно делать что угодно, никто не увидит и даже не заподозрит, а потому не сможет обвинить или рассказать другим. день пролетает быстро и уже близится вечер. солнце плавно закатывается за горизонт, даря свои последние лучи. Московский сидит на кровати, уперевшись в стену спиной, а в его руках какой-то небольшой механизм, который он рассматривает и что-то руками подкручивает в нем, да еще и с таким интересом это делает, что ничего его больше особо то и не интересует вокруг. перед ним смущенно встает пионер и крутит в руках край галстука, ему совсем скоро уже пятнадцать, и, как Саше кажется, ему давно уже пора бы повзрослеть. он осторожно касается коленки Московского и проводит рукой от нее к бедру, привлекая внимание и тот переводит на него свой вопросительный взгляд, мол, хочешь чего-то? да, хочет. Саша осторожно развязывает свой красный галстук под взором проницательных голубых глаз, затем стягивает его с себя, поджимая мягкие губы и смущаясь все больше, он. все таки, никогда не был с кем-то так близок, как хочет сейчас. пионерский галстук падает на пол, символизируя в некотором роде взросление ленинградца, который после этого плавно убирает механизм из теплых рук Миши и мягко припадает к его губам, целуя смело, откровенно, страстно, а холодные пальцы шустро проникают под рубашку, затем ее расстегивают. Московский не глупышка, все прекрасно понимает, но удивляется такой смелости подростка, потому пока не позволяет себе его трогать лишний раз, осторожно прерывает поцелуй. — ты уверен в своем решении? — негромко спрашивает комсомолец, не прикасаясь к мальчишке. — уверен, — пионер хлопает ресницами и гладит щеку десятиклассника. — хорошо. скажи мне, если передумаешь в какой-то момент. Михаил вытаскивает заправленную рубашку из шорт Александра и бесстыдно касается сначала оголенной спины, затем ягодиц, возобновляя ранее прерванный поцелуй и вместе с тем усаживает его на себе поудобнее, только после его ловкие руки скользят к ширинке и расстегивают ее. в этот момент Московский вновь прерывает уже глубокий поцелуй, или, как еще называют, французский, чтобы стянуть с подростка шорты, потому укладывает его на спину и убирает ненужный элемент одежды на пол, к пионерскому галстуку, а следом и свои джинсы туда отправляет, нависая над пока что невинным и смущенным будущим девятиклассником. он смотрит на его уже слегка растрепавшиеся кудри и розоватые щеки, снимает трусы и вновь целует, осторожно вводя внутрь один палец и ощущая ту мелкую дрожь, на которую пробивают новые ощущения пионера. тут же пугается того, что может причинить ему этим боль, но нежный ответ на поцелуй уверяет его в обратном, потому он плавно вводит второй палец, стараясь как можно деликатнее растянуть колечко мышц. на третий палец Романов реагирует сжиманием рубашки на спине комсомольца, но не подает никаких признаков, которые могли бы сообщить о том, что ему неприятно или даже больно. после растяжки Михаил вновь отстраняется от пухлых губ Александра и смотрит в его глаза с долей неуверенности. неужто он бывает таким? обычно в его глазах всегда какая-то задоринка, искринка, хитрость и уверенность. — тебе точно не больно и ты готов к близости? — еще раз уточняет некогда десятиклассник, разводя ноги возлюбленного пошире. — точно, ты только… будь нежнее, хорошо? у меня никогда такого не было, — пионер слегка прикусывает свою нижнюю губу и краснеет еще больше от неловкости, а мысленно желает ощутить в себе этого хулигана из старшей школы, потому что доверяет ему. — хорошо, я постараюсь. ты только прям обещай мне сказать, если что-то не так, — Миша осторожно входит внутрь пока лишь головкой, наблюдает за реакцией: как тонкие брови дергаются и поднимаются слегка вверх, глаза закрываются и темные ресницы подрагивают с каждым малейшими продвижением чуть глубже, а губы сжимаются еще плотнее, из-за чего слышно тихое мычание. — я обеща-а-аю, — вытягивает гласный звук Романов, ощущая, как его возлюбленный продвигается еще дальше. нет, ему не больно. непривычно, непонятно, но приятно. немного страшно, но и прекращать не хочется. проходит совсем немного времени, как начинаются медленные и нежные толчки, заставляющие стоны срываться с губ, пока что тихо, протяжно, в такт каждому движению. затем Московский осторожно меняет угол своих движений, чтобы затрагивать простату и делать еще приятнее и, видя, как пионер выгибает в какой-то момент шею, понимает, что у него это удалось, начиная ускорять свои движения. на глаза накатывается пелена от приятных ощущений, которые смешиваются с смущением и нарастающим желанием более быстрых движений, грубых, но в меру, чтобы это не пересекало грань чуткости и нежности. все таки первый раз, должны остаться приятные ощущения, а не негативный опыт, после которого они вряд ли захотят это повторить. Саша опускает руки на предплечья Миши, издает негромкие стоны в такт его движениям и легонько выгибается в пояснице, из-за чего белая рубашка задирается чуть выше, оголяя живот, но ему на это все равно, ведь он чуть ли не тает в руках любимого человека, от его действительно аккуратных движений, плавного нарастания толчков. кажется, словно они уже и не в этом мире, а в глазах заискрится, если их открыть, но этого не происходит, ведь у него просто теперь все слегка мутное от пелены, которая не отпускает. — Миша, Мишенька, — простанывает имя пионер, а когда оказывается почти на боку - слепо двигается навстречу. — все хорошо? — томно вздыхает юноша, чуть замедляясь и поправляя свои волосы. — да… да, все хорошо, не останавливайся, — все еще смущенно просит Романов, и, кажется, смущается от своих слов еще больше. — если ты не против, то я… — Миша всё же переворачивает мальчишку полностью, ставя перед собой на четвереньки, устраивается поудобнее и укладывает руки на бедрах, возобновляя толчки и начиная издавать стоны, пока легонько сжимает белую кожу. в прежнее положение Александр вернуться не пытается, но прогибает спину, чуть шире разводит ноги и крепко обнимает подушку обеими руками, то упираясь в нее же щекой и краем глаза замечая комсомольца позади себя, то утыкаясь в нее и приглушая стоны. так ему становится даже приятнее, в какой-то степени удобнее. теперь они хотя бы не пересекутся взглядами, что не будет так сильно смущать во время процесса. куда приятнее становится, когда одна рука Михаила осторожно спускается чуть ниже и касается члена, начиная водить вверх-вниз, стимулируя половой орган. пионер сводит брови и стонет еще громче, звонче и протяжнее, потому совсем прячет лицо в подушку, чтобы соседи в сталинке уж точно не услышали этого и не догадались, чем же тут школьники занимаются в отсутствие взрослых. внизу живота узел завязывается все туже, требуя большего, потому такт становится быстрее, но уже имевший ранее опыт Московский решает, что можно немного «поиграть», потому он то быстро входит внутрь любимого, возвращая руку на его тело и позволяя обеим бесстыдно гулять по его телу, забираясь под задранную рубашку, то замедляется, давая немного отдохнуть и себе, и ему. голова начинает кружиться от ощущений, а так же сигнализирует о приближении к пику, потому ощущения от этого Михаил решает усилить, наклоняясь и усыпая поцелуями тонкую шею, после чего делает еще несколько резких и глубоких толчков, выходит и помогает себе закончить руками, но пионер не желает просто сидеть в сторонке, потому убирает руки любимого в стороны и начинает водить сам, пока на его ладони не оказывается липкая и не слишком густая субстанция. но и Миша не может оставить любимого в таком состоянии, не доведя до конца и его, потому вновь берет в руку половой орган, начиная стимулировать, а чтобы не смущать еще больше и без того красного школьника — старается отвлечь его поцелуем, пока не ощущает на своих руках сперму. — нам стоит сходить помыться, — тяжело дыша, шепчет Саша прямо в губы комсомольца. — стоит, — Московский поднимается и берет со стола салфетки, вытирает руки и дает сухие мальчишке, после поднимает его на руки и уносит в ванную, чтобы принять душ, — мне остаться или уйти и помыться после тебя? — останься.