Номбр Нуар

             

***

Слушайте, твари земные. И не говорите, что не слышали. В первой сцене «Манон» Кеннета Макмиллана юная девушка выходит из кареты. Крайне обычного балетного типажа: игривая, кокетливая девчушка. Симпатичная и вполне осведомленная о собственной красоте. До глубины души самовлюбленная, о, и столько мужчин падут жертвами этой самоуверенности. Она порхает в бледно-сиреневом — оттенков зацветшего чертополоха — платье. В одном из самых красивых костюмов классического балета.       Манон Леско, конечно же. Главная героиня.       В программе она описывается как девушка шестнадцати лет. На деле все не так определенно. Ее танцевали балерины практически всех возрастов — юные инженю и дивы сцены, подбирающиеся к своему сорокалетию. Директоры по кастингу прикрывали глаза на возраст исполнительниц, обычное дело в таких случаях — с Джульеттами и Аврорами происходило тоже самое. Под безжалостным светом софитов лишних морщин не разглядеть.       А с дешевых мест лица танцовщиц и вовсе не более, чем белые пятна.       Так или иначе...       Манон выходит из кареты и оказывается в одном из внутренних двориков Парижа. Она буквально кипит и звенит от переполняющей ее юности, она протанцовывает сквозь безобразную толпу попрошаек, воров, трусливых слуг. Сквозь неудачливых торговцев хрупкими безделушками. Простой люд. И тут же девицы легкого поведения, напудренные и напомаженные, задирают свои пышные юбки, флиртуя напропалую с богатыми господами. Их запросто можно снять на вечер, главное — договориться с сутенером.       Перед вами живые декорации города, погрязшего в пороке.       И старший брат Манон не избежал этой участи. Красивый, хорошо одетый, обаятельный — он без тени смущения торгуется, с роскошной улыбкой продавая подвернувшемуся богатею невинность сестры. Ну разве она не прелестна? Вы только поглядите.       Осталось только договориться о цене, и она ваша.       Он потрясающий продавец. Продает сестру даже без намека на вину или сомнение.       Хладнокровный, жестокий, и при этом глубоко разумный человек.       В конце концов, история Манон — это обличение человеческих пороков. Изъянов. Слабостей и извращений. В войне всех против всех преуспевают только самые отчаянные эгоисты. Хотите выжить? Забудьте о чувствах. Ваш удел — жестокость, уродство, извращенность, продажность. Манон предпочла такой жизни любовь, что привело ее к долгой, мучительной смерти. Ее несчастный любовник, верный и честный, окончил жизнь не менее печально — в нищете, без надежды на будущее, вдыхая ядовитые пары луизианских болот. Он не смог спасти любовь всей своей жизни.       Да и шансов у них никогда не было. Эти мечтатели были обречены с самого начала.       Толстосум, конечно же, выжил. Проклятый жлоб, насильник, вор.       Они всегда выживают.       Шэнь Цзю любил порядок в своей гримерке.       Нет, вычеркните... Гримерка Шэнь Цзю всегда выглядела идеально. По-спартански голой, до полной обезличенности.       Не совсем пустой. Зеркало, трюмо, рейл с костюмами. Небольшой швейный набор, спрятанный под столом. Щетка для волос. Пригоршня шпилек. Запасная обувь.       И все. Нет, серьезно.       Пустые шкафчики. Костюмы — крайне редкие гости в гардеробе. Девственный гримерный столик, абсолютно свободный от безделушек и прочей сентиментальной чуши (Шэнь Цзю ненавидел захламленность). Только гладкая столешница из полированного дерева, чистая, приятно холодящая пальцы.       Совсем неинтересно, без капли гламура. Но Шэнь Цзю нравилось именно так. Просто. Спокойно. Его личное укрытие посреди суматохи и давки театра Тяньцяо.       Он освежился в душе и уселся за трюмо. Начал с парфюма — единственное косметическое средство, которое держал в своей гримерке. Затем принялся тщательно промакивать влажные волосы.       Шэнь Цзю собрал их в один толстый черный жгут, намотал на кулак. Медленно отжал излишки воды. Она стекала по кулаку, холодная, пахнущая кондиционерной отдушкой.       Пару минут назад он вытанцевал всего себя на сцене под изнуряющую хореографию Майерлинга.       Пару минут назад он извивался вокруг тела Пэй Мина как сексуально-озабоченная змея, агапе на всю катушку. Он выгибался в убийственном арабеске, пока приоткрытый рот Пэй Мина опускался на его плечо...       Пару минут назад зал взорвался ядерной бомбой аплодисментов.       Это майерлинговское па-де-де было крайне непристойной частью гала-представления, однако гарантированно заходило публике. Чувственное, эффектное, с тонкими нотками развращенности — та смесь, от которой зрители всегда в восторге. И ревущие овации под опускающийся занавес служили этому лучшим доказательством.       Шэнь Цзю наклонился к зеркалу, мягко коснулся пальцами лица.       Антракт.       Возможно, Ци-гэ проберется за сцену, чтобы увидеть его.       Шэнь Цзю на это очень надеялся. Иначе он очень расстроится.       Шэнь Цзю ведь не случайно выбрал чрезмерно интимную, крайне сексуализированную хореографическую постановку для представления. В конце концов, Юэ Цинъюань посещал летнее гала-представление Национального балета каждый год.       И был ревнивцем. О, он всячески делал вид, что нет, но Шэнь Цзю отлично читал между строк. Играющие желваки тут, морщины на лбу там. Каждый раз, когда Шэнь Цзю был чуть более приветлив со своими коллегами мужского пола.       Своим выступлением с Пэй Мином Шэнь Цзю надеялся разбудить эту ревность. Немного растормошить Юэ Цинъюаня, пусть даже в присущей тому раздражающей сдержанности.       Хм... Может, ему сегодня удастся пробудить в Юэ Цинъюане страсть.       Может, Ци-гэ упадет на колени и станет умолять Шэнь Цзю вернуться. Может, Ци-гэ просто ворвется в гримерку и выебет его у стены.       Или он просто проберется в закулисье, с глазами побитой собаки и тщательно скрываемым гневом. Он никогда не злился на полную катушку. Гнев просто не прилипает к Юэ Цинъюаню. Отстает как намокший стикер.       Что ж, как бы то ни было, уж лучше тщательно скрываемый гнев, чем равнодушие.       Шэнь Цзю окинул взглядом отражение в зеркале. Напротив него сидел мужчина. Спокойный, непоколебимый. Немного скучающий и высокомерный. Шэнь Цзю остался доволен увиденным.       По нему и не скажешь, что он сейчас сгорал в агонии.       Боги... За карьеру танцовщика приходилось расплачиваться болью. В ТВ-передачах балетные всегда умалчивают о том, как эта профессия раздалбывает твои кости.       Они платят болью. Настоящей, запредельной. Болит все тело. Спина, бедра, связки, колени — о, особенно они. Теперь колени Шэнь Цзю ноют постоянно. Даже в хорошие дни, которые случаются крайне редко, они ноют. Ноют перед разогревом. Ноют после. Ноют во время танцев, ноют, когда он берет перерывы. Ноют, когда он лежит вечером в постели, абсолютно неподвижный. Долгие ванны помогают. Как и массажи с акупунктурой, когда на них находится время.       В нынешнем состоянии Шэнь Цзю даже засомневался, выдержит ли он раунд секса у стены. На словах звучало роскошно, но ноги ощущались сейчас ватными. Если Юэ Цинъюань решит его трахнуть сегодня вечером, то ему придется быть нежным.       Может, он сначала натрет его голени тигриным бальзамом. Ха.       За границами гримерки нарастал гомон, типичный для середины представления. Костюмеры носились как полоумные, девочки-гримерши впадали в профессиональное буйство, ассистенты семенили туда-сюда, сверяясь со своими дурацкими планшетами. Пять минут до конца антракта! Каждый должен занять свое место!       Ага, щас. Шэнь Цзю на сегодня закончил. Выступил, и теперь собирается домой. Желательно, с Юэ Цинъюанем под ручку.       Раздался звук шагов, приближающихся к его двери. Шэнь Цзю навострил уши.       Ци-гэ?       Тщательно скрывая предвкушение, Шэнь Цзю обернулся.       Фигура, застывшая в проеме, определенно принадлежала не Юэ Цинъюаню. Ло Бинхэ. Этот боров и, по нелепому стечению обстоятельств, коллега Шэнь Цзю. Ло Бинхэ застыл в дверях с по-дурацки раскрытым ртом. Постоянно так делал. Подглядывал за ним, иногда скрытно, кидая косые взгляды, иногда открыто, с вызовом. Кажется, это было его любимым хобби.       Шэнь Цзю потянулся за расческой. Он ждал, когда Ло Бинхэ заведет свою шарманку подколок. Но они почему-то задерживались. Ло Бинхэ просто завис и пялился, словно немое тупое животное.       Издевки Ло Бинхэ раздражали. Однако его молчание каким-то образом раздражало еще больше. Оно словно намекало, что Ло Бинхэ в кои-то веки задумался, а это само по себе напрягало.       Шэнь Цзю с досадой развернулся к зеркалу.       — До утра тут торчать собрался? — спросил он.       Не дай бог. Шэнь Цзю ждал Юэ Цинъюаня. Некогда ему было разбираться с отъехавшим Ло Бинхэ.       — Нет, — ответил Бинхэ и оперся рукой на дверной косяк. — Я тут вспомнил тот день, когда мы с вами познакомились. В том книжном. Помните?       — Нет, — откликнулся Шэнь Цзю.       Конечно он помнил.       — Вы были на высоких каблуках и читали журнал, — напомнил Ло Бинхэ. — Я вам не особо понравился, но вы помогли мне выбрать подарок. Вы правда не помните?       — Да с чего вдруг я должен помнить такую ерунду?       — Для меня это было важным.       — Мне-то что, — ехидно отозвался Шэнь Цзю.       — Вы тогда надели очень модную рубашку с запахом, — вспомнил Ло Бинхэ. — Если так подумать, с чего бы вдруг вы так вырядились в книжный? Вы наверное на свидание собирались? Ждали там кого-то?       Какая точная догадка! Шэнь Цзю и Юэ Цинъюань в тот вечер собирались поужинать. Они тогда встречались. «Сошлись» снова. На краткий, чудесный период в череде проваленных попыток состояться как настоящая пара.       Сейчас они снова «разбежались». Но Шэнь Цзю был полон надежд, что сегодняшнее выступление разожгло в Юэ Цинъюане былой интерес.       — Свидание? Не мели чушь, — отозвался Шэнь Цзю и принялся расчесывать свои длинные черные волосы. — Неужели тебе совсем нечем заняться?       Ло Бинхэ скорчил лицо. Сложновато расшифровать — настроения Ло Бинхэ было не так-то просто считать, но в итоге Шэнь Цзю решил, что тот расстроился.       — Проваливай, — сказал Шэнь Цзю и подкрепил слова взмахом руки.       Чудесным образом сработало — Ло Бинхэ скрылся с глаз долой. Опустошенный и растерянный. Шэнь Цзю даже стало интересно, что его ввергло в такое состояние. Не вынес гнета славы? Или съел чего не то? А может какая-то запущенная венеричка дожирала остатки его мозгов?       О да, последнее очень вероятно. Ха.       Ло Бинхэ не пропускал ни одной женщины в поле своего зрения. Некоторые из них были красивыми, некоторые — знаменитыми. Но чаще — совмещали оба параметра. Подружки у него надолго не задерживались, максимум месяц-два. Он жрал их как шоколадные батончики — сдирал обертку трясущимися от жадности пальцами, сжирал и выкидывал остатки в мусорку.       Вопиющая пошлость.       Если подумать, Ло Бинхэ был воплощением вульгарности и разврата. Отвратительное бельмо на их профессии. Он не стеснялся давать идиотские ютуб-интервью, участвовать в конкурсах идолов, его фотографии печатали в таблоидах. Это было настолько не по-балетному... Можете представить, как великая Марго Фонтейн опускается до такого мелкого торгашества? А Майю Плисецкую, надувающую губы в рекламе омолаживающей сыворотки для лица? Ага, держите карман шире! В их среде в селебов играли только те, кто не мог преуспеть на сцене. Самые пропащие. Чтобы хоть как-то компенсировать несостоятельность таланта.       При должном везении Ло Бинхэ все-таки рано или поздно отхватит себе ВПЧ, что в свою очередь поумерит его самодовольство.       Шэнь Цзю потянулся за полотенцем и промокнул влажные волосы. Мысленный образ смущенного Ло Бинхэ, тайком пробирающегося в венерический диспансер, его знатно развеселил.       А потом в дверь постучались. Шэнь Цзю постарался скрыть воодушевление. Юэ Цинъюань всегда стучался, даже если дверь была приоткрыта. Джентльмен до мозга костей. Неисправимый. Невыносимый.       — Заходи, Ци-гэ, — произнес Шэнь Цзю. Отложил полотенце и взялся за расческу. Разыгрывая полное равнодушие, принялся расчесывать влажные волосы. Волосы, которые к этому моменту уже были абсолютно гладкими и расчесанными. Но, шшш!       Юэ Цинъюань протиснулся в гримерку. Он был одет в прекрасный костюм и благожелательное выражение лица. Он принес большой букет цветов — белых и синих, источающих сильный, надоедливый аромат.       Крупное квадратное красивое лицо озаряла улыбка. Густые брови чуть приподняты. Юэ Цинъюань был большим мужчиной, так что он занял собой большую часть гримерки Шэнь Цзю, превратив ее совсем в крохотную.       Шэнь Цзю нравилось.       — Сяо Цзю, — сказал Юэ Цинъюань с улыбкой. Слегка нервной — с такой обычно укрощали диких животных. — Ты был сегодня невероятен.       — Неужели?       — Да. Абсолютно, совершенно невероятен. Я ошеломлен.       — Ага, — ответил Шэнь Цзю и обернулся. — Я нахожу выступление достойным, хотя оркестр мог бы и подготовиться. Даже костюмеры выступили лучше, чем та свинья на второй скрипке.       — Твой костюм... — улыбка Юэ Цинъюаня дрогнула, застыла. — Оказался очень красивым.       Сексуальным, хотел сказать он. Шэнь Цзю вздернул бровь.       — Пэй Мин немного тормозил на последних поддержках, но в целом выступил удовлетворительно, — прохладно обронил он. — Ты согласен?       У Юэ Цинъюаня дернулись желваки.       — Он хорошо танцевал.       — Хм... А почему тогда у тебя такое кислое лицо?       — Да так... Ничего такого. Я просто... — Юэ Цинъюань выставил перед собой букет, прячась. — Я принес цветы.       — Да уж, вижу, — произнес Шэнь Цзю, опираясь локтем о столешницу.       — Для тебя.       — Ну да, я так и понял, — ответил Шэнь Цзю. И наградил Юэ Цинъюаня редкой улыбкой, протянул руку, касаясь крупного соцветия. — Лилии?       — Лилии и голубые ирисы.       — Но тема гала-представления — Красный бархат. Тебе стоило выбрать розы или гвоздики.       — Ты ненавидишь гвоздики.       — Да. Но они бы соответствовали теме, — заметил Шэнь Цзю. Убрал руку. — У меня нет вазы для них. Иди, стяни одну из гримерки Лю Цингэ.       Юэ Цинъюань рассмеялся. Опустил букет на столик с легким умиротворяющим шорохом лепестков.       — Поставишь их в вазу, когда доберешься до дома, — сказал он.       — Хм, — задумчиво протянул Шэнь Цзю. Извлек из шкафчика шпильку и повернулся к зеркалу. — Знаешь, Пэй Мин пригласил меня на ужин.       Тяжелая, заряженная пауза.       — О, неужели?       — Ага. Он казался очень заинтересован в дальнейшем исследовании нашей совместной артистической химиии.       — О... Хм...       — Угу, именно так, — сухо подтвердил Шэнь Цзю, надевая серьги. — Я, конечно, не совсем из ума выжил, поэтому еще могу распознать двусмысленные намеки. Мужик явно рассчитывает затащить меня в койку сегодня. Что ж, пара бокалов за его счет, и мы посмотрим, как пойдет.       Еще одна пауза. Юэ Цинъюань снова поиграл желваками. На лице проступил легкая тень уязвленности, как будто он пытался распробовать лимон.       Шэнь Цзю наслаждался.       Юэ Цинъюань, черт возьми, ревновал! А значит, ему было не все равно! Да?       — Ого, — спустя какое-то время выдавил из себя Юэ Цинъюань, явно с большим трудом оставаясь в рамках вежливости. — Я... что ж, ты ведь...       Шэнь Цзю вздохнул. Оперся щекой на ладонь, закатил глаза.       — Ци-гэ, — забавляясь, произнес он, — Ты до отвращения непроходимый идиот. Я ему отказал.       Юэ Цинъюань моргнул, затем расслабленно опустил плечи. Радость его была до боли очевидна, хотя он попытался ее немного скрыть.       — Ты его отверг?       — Конечно. Ты правда подумал, что я опущусь до этого озабоченного кобеля?       — Нет! — тут же ответил Юэ Цинъюань, без промедления, рефлекторно. А потом застенчиво добавил: — Я не желал в это верить.       Шэнь Цзю подавил улыбку.       — Кажется, кое-кто расчувствовался?       — Виновен, — признал Юэ Цинъюань. — Да, я сентиментален.       Он подался чуть ближе. Это большое, горячее тело застыло в такой волнующей близости от Шэнь Цзю.       — Я понимаю, что это просто представление.... выступление на публику, но все равно... наблюдать, как его руки лапали всего тебя...       — Тебя это взгрело, да? — изумился Шэнь Цзю.       Юэ Цинъюань беспомощно улыбнулся.       — Мне не особо понравилось.       — Но мы ведь даже не пара, Ци-гэ. Так какое право у тебя на ревность?       — Никакого. Я понимаю. И прошу прощения. Но я правда так чувствовал.       Шэнь Цзю скользнул взглядом на букет. Белые и голубые цветы вперемешку, перевязанные пастельной лентой. Между стеблей торчит стоковая карточка с надписью: «Поздравляю!»       — Пэй Мин скорее всего в зеленой комнате, — заметил Шэнь Цзю. — Если хочешь, можешь зайти и прописать ему в табло.       — Прописать? — недоверчиво повторил за ним Юэ Цинъюань. — Ты бы хотел, чтобы я это сделал, Сяо Цзю?       Шэнь Цзю промолчал.       — Передай мне пальто, — потребовал он вместо.       Юэ Цинъюань покорно подошел к выходу, аккуратно снял с крючка черное пальто. Шэнь Цзю сидел на месте, игнорируя дергающую боль в коленях. Молча поднял обе руки. Юэ Цинъюань, поняв намек, помог надеть ему пальто.       — У тебя есть планы на сегодняшний вечер? — спросил Шэнь Цзю.       — После гала?       — Угу.       — Я думал просто поехать домой, — признался Юэ Цинъюань. — Хочешь пригласить меня куда-нибудь?       — Нет, — ответил Шэнь Цзю. — Даю тебе возможность пригласить меня.       — Хочешь где-нибудь поужинать после представления, Сяо Цзю?       — Нет.       Юэ Цинъюань рассмеялся. Мягко. Аккуратно. Заботливо и с нежностью. И этот смех пробудил в Шэнь Цзю целый вихрь эмоций — ностальгию, вожделение, смущение от собственного желания, фрустрацию, гнев, и, наконец, вину.       — Как насчет чая? — не сдавался Юэ Цинъюань. — Можем поехать ко мне и заварить чайник римской ромашки.       — Я предпочитаю германскую.       — Но ты поедешь?       — Возможно, — уклончиво ответил Шэнь Цзю. — Но тебе пора возвращаться. Вот-вот начнётся второй акт.       — Ты же будешь смотреть?       — Из-за кулис. Чисто поржать, — признал Шэнь Цзю. — Переходы Ша Хуалин настолько неуклюжие, что я нахожу их забавными.       — Тогда, увидимся после?       — Возможно.       Юэ Цинъюань протянул руку. Молчаливое предложение. Принять? Он бы хотел. Но он хотел многого, и не все из этих желаний были разумны.       Удар сердца. И, наконец, Шэнь Цзю позволил себе сдаться. Он потянулся навстречу, позволяя своей ладони коснуться руки Ци-гэ. Ладонь у того была теплая, мягкая. Загрубевшая. Шэнь Цзю всегда это удивляло, даже после сотни соприкосновений. Ладони Юэ Цинъюаня всегда были слегка шероховатыми, покрытыми старыми, полузажившими мозолями — возможно, в напоминание о старых временах и тренировках с весами, пока он не ушел на пенсию и не зажил спокойной жизнью преподавателя.       Долгий миг ничего не происходило. Они просто стояли посреди практически пустой комнаты на задворках переполненного театра, и держались за руки.       А затем, возможно, воодушевлённый Юэ Цинъюань наклонился и поцеловал запястье Шэнь Цзю.       Неисправимый романтик. Одно клише интереснее другого.       Шэнь Цзю замер в кресле абсолютно неподвижно. Он боялся пошевелиться. Ему не хотелось поощрять Юэ Цинъюаня — ни улыбкой, ни кивком, ни вздохом — ни одним жестом, намекающим на его собственную радость или желание. Однако и отвергать его он не хотел. Шэнь Цзю не желал, чтобы Юэ Цинъюань сдал назад. Шэнь Цзю сейчас шел по тончайшему лезвию бритвы, разыгрывая просчитанное до мелочей представление, и противопоставлял полную безмятежность открытым эмоциям Юэ Цинъюаня.       В такие мгновения хотелось обернуться статуей. Холодным, бесчувственным мрамором. Получить поцелуй, выстрадать и насладиться им, но как объект, а не как полноправный участник. Он хотел погрузиться в волнительные ощущения целомудренных сухих губ, прижимающихся к его коже — но наедине, отдельно, на своих собственных загадочных условиях.       — Ты пользуешься подаренным мной парфюмом, — довольно пробормотал Юэ Цинъюань в его ладонь.       В груди Шэнь Цзю что-то сжалось.       — Я очень рад, — добавил Юэ Цинъюань. — Спасибо.       Невыносимое чувство в груди все росло и росло.       — Только не навыдумывай себе. Я пользуюсь им не из-за тебя.       — Ха-ха, знаю.       — Это очень дорогие духи, — гладко продолжил Шэнь Цзю, тщательно следя за тоном — небрежным и прохладным. (Разговоры с Ци-гэ напоминали танцы — также требовали великой боли и огромного чаяния, чтобы создать иллюзию непринужденности). — Я же очень практичный, было бы жаль выкинуть такие деньги на ветер.       — Они тебе отлично подходят, — заметил Юэ Цинъюань, прижимаясь щекой к ладони Шэнь Цзю. — Дамасские розы, да?       — Наверное. Обоняние не моя сильная сторона.       — Они напоминают обо мне? Когда ты ими пользуешься?       — Нет, — ответил Шэнь Цзю.       Напоминают. Каждый раз напоминают.       — Хах... что ж, зато честно. А я вот вспоминаю о тебе каждый раз, когда наношу тот одеколон, что ты мне подарил.       — Я подарил тебе одеколон?       — Ага. В прошлом году, на мой день рождения.       — Забавно. Вообще не помню такого, — заявил Шэнь Цзю, отнимая руку. — Хватит обнюхивать меня, как собака. Иди уже. Ты весь зал перебаламутишь, если опоздаешь к началу второго акта.       Скорее всего нет, но кто посмеет спорить с Шэнь Цзю?       Точно не Ци-гэ. Ведь он такой бесхребетный.       Юэ Цинъюань выпрямился и улыбнулся. Повернулся к выходу и сделал, как ему велели. (Как и всегда).       Ушел.       Шэнь Цзю подался к столику, вытянулся по-кошачьи. Он вслушивался в тихий отзвук удаляющихся шагов — от двери, по коридору, к боковому выходу из служебной части театра.       Только убедившись, что он остался один, Шэнь Цзю перегнулся через стол и подхватил подаренный букет. Цветы источали тонкий сладкий аромат. Шэнь Цзю поднес мягкие нежные лепестки к носу и вдохнул. Сливочность лилий приятно смешалась с чувственными нотами дамасских роз.       Букет ему понравился.       Очень понравился.       Шэнь Цзю погрузил лицо в цветы и глухо выдохнул.       Он надеялся, что сегодняшние овации убедят продюсеров отдать ему главные партии на весь следующий сезон.       Надеялся, что его брат последует совету доктора и вернется домой пораньше.       А еще он надеялся, что постоянная боль в коленях не помещает ему потрахаться сегодня с Юэ Цинъюанем.       Он был полон надежд. Большинство из них были скорее всего обречены — но не все же. Чисто статистически, и Шэнь Цзю верил цифрам.       Так сложно было не всегда.       Танцевать. Любить Ци-гэ. Ходить, разговаривать, улыбаться. Все это было так просто, когда-то. Непринужденно. Но дни эти давно прошли — так давно — и Шэнь Цзю уже плохо их помнил.       В те дни Шэнь Цзю и Шэнь Юань, неразлучная парочка, занимались балетом в городской школе. Такие талантливые, одаренные, им прочили большой успех. Шэнь Юань тяготел к адажио, медленный и элегантный, он мечтательно перетекал из одной связки в другую. Шэнь Цзю же, напротив, специализировался на аллегро. Его сильными сторонами были скорость и точность, агрессия, атака.       Юэ Цинъюань же, бывший примерным старшеклассником, присматривал за братьями. Защищал близнецов от потенциальной травли, давал советы, помогал с растяжками и ходил с ними на обеды.       А вскоре они уже все делали вместе. Практиковались в батманах перед одним заляпанным зеркалом. Сидели бок о бок на тротуарах, вытянув три пары костлявых ног, и обменивались леденцами, кунжутными палочками и кока-колой. Они играли в слова, пятнашки, скакалки. Вместе шли домой.       Шэнь Юаню Ци-гэ конечно очень нравился, а вот Шэнь Цзю совсем с ума от него сошел. Когда Ци-гэ улыбался, сердце Шэнь Цзю начинало стучать в ритме дикой каденцы. Когда Ци-гэ танцевал с симпатичными девчонками в модных капецио, Шэнь Цзю кипел от ярости. Когда Ци-гэ смеялся, голова Шэнь Цзю наполнялась волнующими фантазиями о первых поцелуях — очень нелепыми, но тогда они казались невероятно живыми и будоражащими.       Шэнь Цзю, будучи крайне предприимчивым девятилеткой, очень быстро объявил себя будущей невестой Юэ Цинъюаня.       — Я стану твоей женой, когда вырасту!       — Я думал, только девочки могут быть женами?..       — Ну а мне плевать! Только попробуй жениться на девчонке, я ее покусаю!       — Хм... Сяо Цзю, не надо никого кусать.       — Буду кусать кого захочу! А если попробуешь меня остановить, укушу и тебя!       Как все просто было тогда.       Идеалистично даже.       Конечно, долго так продолжаться не могло. Многое изменилось. Жизнь поменялась. Съежилась, сломалась. Юэ Цинъюань съебался в какую-то частную школу для богатых мальчиков по стипендии, оставив Шэнь Юаня и Шэнь Цзю глотать за собой пыль. Он ведь всегда был таким примерным учеником. И в то же время близнецам назначили новую семью опекунов — Цю.       Господи... То место... мягко говоря, было неприятным. О, конечно, дочурка Цю была довольно мила с ними, но вот старший сынуля, Цю Цзяньло, он, он...       Он был что-то с чем-то, ладно? Лупоглазое отродье с вечно раскрытым ртом, которому нравилось... трогать, щупать, [ВЫЧЕРКНУТО] и [ВЫЧЕРКНУТО] каждый божий раз когда [ВЫЧЕРКНУТО] не было рядом.       И в это же время, конечно же, в это же блядское время, здоровье Шэнь Юаня дало сбой. То, что раньше было обычным витанием в облаках, превратилось в локальные припадки. А онемение в руке или спутанность сознания теперь выливались в полноценные эпилептические эпизоды.       Вскоре Шэнь Цзю уже брел в балетный класс в полном одиночестве, тихо шаркая своими маленькими ступнями по асфальту. Он молча садился на ступеньки с каменным лицом и трогал синяки под одеждой.       Вот тогда все и изменилось. Многие вещи и понятия прошли переоценку. Прошли метаморфозу.       Вещи, раньше казавшиеся такими простыми — прогулки, разговоры, улыбки, пятнашки и игры в слова — сделались сложными. Все они теперь требовали невероятных усилий. Его раздавливала сама мысль даже попробовать.       Он больше не мог шутить с братом как прежде. Не мог мечтать о первых поцелуях. Не мог любоваться своим ненаглядным Ци-гэ. Он забыл, как это делается. Какие-то ментальные мышцы, отвечающие за все это, атрофировались.       Но он до сих пор мог выгнуться в непогрешимом пике арабеска.       Это у него осталось.       Это его спасло.        Для протокола: он все-таки поехал к Юэ Цинъюаню этим вечером. Юэ Цинъюань жил в милом райончике. Во взрослом таком. Дорогом и респектабельном. Эдакий, знаете, престижный квартал, тихий, с богатыми соседями, которых никогда не беспокоят копы. Свежее полотно дороги было еще темным. Лавочки и магазины — модными и непрактичными: часовые мастерские и кафе замороженного йогурта, такого рода штуки. Все лужайки на улице Юэ Цинъюаня зеленели одним оттенком и одинаковой длиной газона. На каждом подоконнике торчало по горшочку с травами, а в каждом саду пышно цвела фиолетовая азалия. Ее цветы тяжело колыхались в бризе позднего лета. Скорее всего, недолго им осталось.       Как и им всем.       Будучи настоящим джентльменом, Юэ Цинъюань придержал дверь для Шэнь Цзю. Тот решительно перешагнул порог, вручил Юэ Цинъюаню снятое пальто и прошел в кухню. Стены ее были выкрашены в какой-то невыносимо цыплячий желтый, и Шэнь Цзю возненавидел этот цвет. До чего уродский!       — Тебе нужно перекрасить чертовы стены, — заявил он, окидывая взглядом комнату.       Юэ Цинъюань ответил откуда-то из прихожей:       — Не могу. Я же снимаю этот дом, помнишь?       — Все равно перекрась, — настоял Шэнь Цзю, усаживаясь за кухонный прилавок. — Не думаю, что лендлорд будет против.       — Да не так уж все и плохо.       — На это даже смотреть оскорбительно.       — А мне нравится желтый, — сказал Юэ Цинъюань, входя на кухню. — Бодрящий цвет.       — Ага, бодрящий инсульт для глаз.       Кран с шипением ожил — Юэ Цинъюань набирал воду в чайник. Шэнь Цзю прикрыл глаза. В правом колене что-то билось, он чувствовал пульс в перетруженной мышце и связке. Может, это скоро пройдет.       Шэнь Цзю опустил подбородок на ладонь и разыгрывал скуку, наблюдая за Юэ Цинъюанем, двигающимся по кухне. Втайне он наслаждался. Он вообще любил наблюдать за Юэ Цинъюанем. Даже в таком тривиальном деле как приготовление чая ощущалась какая-то новизна и очарование. Нечто домашне-уютное.       Юэ Цинъюань извлек коробку чая, потом достал две кружки. Сахарницу. Электрический чайник шипел и бурлил по мере роста температуры.       Заварник у него был старомодный, в английском стиле. Белый, с орнаментом из бледных крокусов. Возможно, антикварный. У Юэ Цинъюаня был пунктик на этот счет. Он регулярно делал набеги на блошиные рынки и ломбарды, скупал разное барахло и самолично реставрировал приобретенные предметы. Как например тот сервант в столовой. И проигрыватель в гостиной.       Юэ Цинъюань распрямил плечи, разливая чай по кружкам. Горячий ароматный пар вился кружевом в воздухе и поднимался к потолку. Он повернулся к столу и выставил кружки на сосновую столешницу. Уселся перед Шэнь Цзю. На лице у него застыла какая-то стеснительная угодливость. Но разве он не всегда был таким?       — Нужен сахар?       — Нет.       — Ах, да. Ты, наверное, предпочитаешь очень крепкий?       — Ты и так это знаешь.       — Ха-ха... Ну да, наверное...       — Почему ты все время задаешь вопросы, на которые уже знаешь ответы? Не любишь молчание?       — Я... наверное да. Прости.       Ци-гэ всегда извинялся. И всегда будет. Шэнь Цзю никогда не даст соскочить ему с крючка вины.       — У тебя ничего не болит? — между прочим спросил Юэ Цинъюань, опуская два кубика сахара в свою кружку.       Шэнь Цзю скосил взгляд, челюсть прошило нервным тиком.       — Нет.       — Хм, — откликнулся Юэ Цинъюань. Немного помолчал, громко позвякивая ложкой о край кружки. — Это здорово.       Юэ Цинъюань вовсе не выглядел, будто ему было здорово. Да и вообще, кажется, он не купился.       — Я иногда после танцев чувствую себя совсем разбитым, — тем временем добавил он, так, между делом, впроброс, с невероятно-очевидной фальшью. — Это вполне обычное дело.       Шэнь Цзю отхлебнул чая, чтобы не отвечать. Рот заполнил крепкий травяной вкус, напомнивший лекарство от простуды.       — Я что хочу сказать... Если тебе больно, не стоит это скрывать, — сказал Юэ Цинъюань. — В том смысле, что... ну просто... Я знаю, что тебя в последнее время беспокоило колено, и...       — О боги всемогущие, — не выдержал Шэнь Цзю. — Вы уже до смерти заколебали меня своими вопросами про колено.       Юэ Цинъюань нахмурился.       — Мы спрашиваем, потому что беспокоимся, — заявил он, зависнув над краем кружки.       — О? Да неужели? — усмехнулся Шэнь Цзю. — Думаешь, Ло Бинхэ искренне переживает за мое здоровье? Не будь идиотом. Он спит и видит, как я сверну себе шею прямо во время выступления.       — Сяо Цзю, ты же знаешь, что это не так.       — Именно так!       — Но мы ведь это уже обсуждали? С доктором Му. Твои параноидальные мысли не обязательно отражают реальное положение дел.       — Но это не паранойя. Это как раз таки реальность.       — Неправда, — возразил Юэ Цинъюань, такой спокойный, что Шэнь Цзю пришел в бешенство. И пока он закипал, Юэ Цинъюань наступал. — Вспомни предложенные доктором Му стратегии. По борьбе с параноидальными мыслями. Давай попробуем прямо сейчас. Например, давай зададимся вопросом...       Шэнь Цзю наотмашь ударил ладонями по столу. Ложка Юэ Цинъюаня звякнула и упала, чай в кружке Шэнь Цзю расплескался на столешницу.       — Либо ты сейчас же, — прорычал он. — Завяжешь нахуй со своей блядской терапией, либо я встаю и ухожу.       Миг тишины.       — Ладно, — произнес Юэ Цинъюань.       Он протянул ладонь — и, до чего глупо, на одну секунду Шэнь Цзю показалось, что тот возьмет его за руку. Но Юэ Цинъюань лишь подхватил салфетку. И молча принялся промакивать пролитый чай.       В груди снова что-то стянуло.       — Этот пацан, Ло Бинхэ, он меня ненавидит. И никакая это не паранойя, — немного оправдываясь, добавил Шэнь Цзю. — И не только он. Все они. Все эти... второсортные плясуны Тяньцяо ждут не дождутся когда я вылечу на пенсию. Сколько главных солистов может быть в театре? И все они метят на мое место. Дышат мне в спину.       — Они тобой восхищаются, — тихо возразил Юэ Цинъюань.       — Ничего подобного.       — Они желают тебе только лучшего.       — Да им насрать на меня!       — Ладно, — Юэ Цинъюань замолчал, сжал губы. — А мне нет.       — Потому что ты — идиот, — ответил Шэнь Цзю.       — Потому что ты важен для меня.       — Как я уже сказал: ты — идиот.       Кажется, его загнали в угол. Шэнь Цзю покрутил керамическую кружку в руках, с интересом рассматривая отпечатанный на боку рисунок. Старое мультяшное изображение плюшевого медвежонка. Глаза-пуговицы и песочного цвета шерсть. С вылезающей из живота набивкой. Он держал большую деревянную табличку с надписью «ЛУЧШЕМУ В МИРЕ УЧИТЕЛЮ!». Наверняка, подарок от засранцев из Цанцюна.       Ну и дешевка.       — Мне не все равно, Сяо Цзю, поэтому я снова спрошу. Надеюсь, ты позволишь, — произнес Юэ Цинъюань. И сделал короткую паузу, подчеркивая слова. А потом, как и обещал, снова спросил... с практически невыносимой нежностью. — Тебе больно?       Шэнь Цзю отвернулся.       — А если и больно? Рухнешь на колени и сделаешь мне массаж стоп?       — Если хочешь, сделаю...       — О, готов поспорить, ты бы с радостью, — фальшиво процедил Шэнь Цзю.       — Или я могу набрать ванну для тебя, — чистосердечно предложил Юэ Цинъюань и выверенно отпил из кружки. — У меня есть соли для ван и эфирные масла.       — Пытаешься раздеть меня? Хм...       — Не обязательно сводить все к сексу.       — Но ты был бы не прочь.       Юэ Цинъюань смутился.       — Я просто подумал, что ты, возможно... ну... — Юэ Цинъюань запнулся, его выдержка пошатнулась. Явно колеблясь, он потер шею. — У меня есть имбирный корень. И, хм... лавандовое масло... и я могу тебе почитать.       — Почитать? — Шэнь Цзю сложил руки и сухо рассмеялся. — Например что?       — О, не знаю. Можешь выбрать любую книгу с полки.       Шэнь Цзю откинулся на спинку стула. Очень тянуло расхохотаться. До чего дурацкое предложение? Набрать ванну с пеной и почитать ему? Какова банальность, а?       И все же... Чем дольше Шэнь Цзю размышлял, тем меньше ему хотелось смеяться. Он сидел и мариновался, ноги покалывало, а идея все набирала и набирала привлекательность. Соли для ванн и имбирь. Приятный тенор Юэ Цинъюаня.       Шэнь Цзю украдкой заглянул под стол, окинул взглядом чинно сложенные друг на друга щиколотки. Под тонкой, синеватой кожей ныли связки. Такой нервирующей, набирающей обороты болью. Он уже ощущал, как в основании ступней все бесконечно натягивается, все мышцы и сухожилия сокращаются вокруг костей.       Это было больно. Больно и странно.       Боги. Но прослушивания начнутся через два дня. И он ничего не мог с этим поделать. Времени не осталось.       Шэнь Цзю выглянул в окно, держась холодно и отстраненно.       — Ци-гэ, — ровно произнес он. — Мне больно.       Юэ Цинъюань тут же выпрямился.       — Где?       — Везде, — пространно ответил Шэнь Цзю. Обвел наманикюренным пальцем ободок кружки. — Мне больно, так что... набери ванну для меня.       Шэнь Цзю в одиночестве раздевался в ванной.       Ванная комната у Юэ Цинъюаня была фантастическая. Западного образца, такие иногда мелькали в тв-сериалах. Аккуратная: полотенца были сложены в опрятные стопки, бутыльки шампуней и мыла расставлены по размеру. Сама ванна была большой и квадратной, с ложем для головы для любителей отмокать подольше. И в данный момент ее наполнили теплой, мыльной водой.       Шэнь Цзю отложил одежду в сторону и окинул взглядом ванну. Юэ Цинъюань приготовил ее сам, так что было непонятно, какие именно эликсиры и настойки сейчас бродили в этой воде. Впрочем, пахло божественно.       Шэнь Цзю осторожно опустил одну ступню в воду, проверил температуру. Теплая. Даже горячая, но не обжигающая, нет. Довольный, он опустился в воду по бедра.       Как только Шэнь Цзю погрузил ноги в воду, его нервы с облегчением выдохнули.       Шэнь Цзю шумно втянул воздух. Расслабился и опустился в воду по плечи.       Имбирное масло, подумалось в полудреме. Тут точно присутствовал имбирь. В животе словно загорелось теплое, насыщенное свечение. Шэнь Цзю всегда любил имбирь. Его лечебные свойства, его острую сладость. Смешанный Юэ Цинъюанем с шипящими солями для ванны, он ощущался как идеальная панацея.       Медленно, постепенно, боль затухала в его клетках. Процесс шел сверху вниз: сначала боль ушла из шеи. Потом из плеч. Шэнь Цзю зажмурился, в голове воцарилась благословенная пустота, пока тепло разошлось от ключиц до живота, а потом, наконец, наконец-то — докатилось до коленей.       До его сыплющихся, раздолбанных коленей.       По мере того, как его тело прогревалось, боль в коленях утихала. И ее исчезновение настолько ошеломило Шэнь Цзю, что он чуть не разрыдался от облегчения. Но слезы — удел дураков, так что он просто зажмурился и выдохнул через нос.       Он хотел умереть в этой воде. Полностью раствориться. Забыть о деспотичных балетмейстерах, о язвительных корифеях, о блуждающих лапах всяких выскочек.       Хотелось перестать думать в принципе.       Раздался стук в дверь.       А, ну да. Ци-гэ.       — Не против, если я зайду? — поинтересовался Юэ Цинъюань из-за двери несколько приглушенно.       Шэнь Цзю хмыкнул, не возражая.       Дверь с щелчком отворилась. Шэнь Цзю не раскрывал глаз. Он слышал, как Юэ Цинъюань мягко, в одних носках, прошел по полу. Слышал, как снова затворилась дверь. Потом раздалось какое-то копошение — в шкафчиках? — и тонко зашипела зажигалка. Тут Шэнь Цзю не выдержал и приоткрыл один глаз. Юэ Цинъюань опирался на раковину и зажигал чайные свечи.       Хм. Шэнь Цзю снова прикрыл глаза. Свечи. Миленько.       — Как водичка? — спросил Юэ Цинъюань.       — Хороша, — пробормотал Шэнь Цзю.       — Рад, что тебе нравится.       Свечи, похоже, были ароматическими, потому что комнату наполнило легкое благоухание ванили. На самом деле приятное, даже убаюкивающее. Шэнь Цзю испустил вздох и тряхнул головой, выпрастывая волосы из воды.       Он по-быстрому принял душ сразу после выступления, но честно говоря, душевые Тяньцяо оставляли желать лучшего. А ему, оказывается, нужна была вот такая горячая ванна, с долгим отмоканием в маслах и солях.       Если Юэ Цинъюань рассчитывал таким образом затащить его в койку, то грош цена его планам. Теплая, благоухающая вода растворила в себе всю сексуальную энергию, которая имелась в Шэнь Цзю. Он уже был готов уснуть.       Хотя спать в ванне было плохой идеей. Во-первых, можно запросто простыть. Во-вторых — он даже не дома. Он дома у Юэ Цинъюаня. В его ванной.       Борясь с сонливостью, Шэнь Цзю привел себя в более вертикальное положение. Оперся на бортик, вжался подбородком в обод ванны.       Юэ Цинъюань неловко подпирал собой дальнюю стену. Он явно старался не глядеть в сторону Шэнь Цзю, видимо, блюдя его честь.       — Можешь смотреть, — сказал Шэнь Цзю, растеряв всю язвительность. — Не то что бы ты не видел меня обнаженным.       — Ох... — Юэ Цинъюань смущенно закашлялся. — В последнее время не видел.       — В последнее — нет, — устало согласился Шэнь Цзю.       Но Юэ Цинъюань все-таки поднял взгляд. Без похоти, без какого-либо предвкушения, и это Шэнь Цзю понравилось. Вместо этого Юэ Цинъюань взглянул на него с какой-то нежностью. Поколебавшись, подошел к ванне, держа руки в карманах.       — Принести тебе чего-нибудь? — спросил он.       — Бокал вина, — ответил Шэнь Цзю первое, что пришло в голову, и вжался щекой в холодную эмаль.       Юэ Цинъюань рассмеялся.       — Прости. У меня в холодильнике только пиво.       — Пиво? Ты серьезно?       — Очень хорошее пиво, — слегка оправдываясь, ответил Юэ Цинъюань. — ИПА из Новой Англии. Импорт.       Шэнь Цзю потряс головой и цокнул языком, осуждая.       — Какой кошмар, — пробормотал Шэнь Цзю. — Ох... и я еще считал тебя тонко чувствующим артистом... С каких пор ты хлещешь пиво?       Юэ Цинъюань улыбнулся, ни капли не обидевшись.       — К следующему твоему визиту я обязательно позабочусь о вине. Обещаю. А пока, может, что-нибудь другое? Могу сделать тебе охлажденный чай.       Шэнь Цзю фыркнул и покачал головой.       — Не нужно, — отказался он. — Но ты можешь вымыть мне волосы.       Юэ Цинъюань пораженно застыл.       — Твои волосы?       — Я сам слишком устал, — сходу выдумал причину Шэнь Цзю.       Юэ Цинъюань весь растаял. Глаза его сияли — подогреваемые каким-то таинственным светом.       — Хорошо, — произнес он. — Я только стул принесу.       Он пропал на миг и вернулся с низкой табуреткой. Уселся сбоку, закатал рукава рубашки. Шэнь Цзю следил за ним сквозь прищур глаз. Руки у Юэ Цинъюаня были что надо. Крепкие, с хорошо очерченной мускулатурой, перекатывающейся под забронзовевшей кожей. Очень мужественно.       Иногда Шэнь Цзю забывал, что Юэ Цинъюань мог быть очень мужественным. На свой лад, конечно.       Юэ Цинъюань тем временем взбил шампунь в ладонях до легкой пенки. Потянулся вперед, возложил горячие мыльные ладони на макушку Шэнь Цзю.       Шэнь Цзю прикрыл глаза. Первое прикосновение Ци-гэ укололо страхом. Но так случалось всегда. Автоматика, и Ци-гэ тут не при чем.       Но страх растаял, как только Юэ Цинъюань принялся нежно втирать сладко пахнущий шампунь в волосы. Так осторожно. Так тщательно. Так... заботливо.       Эта деликатность балансировала на грани раздражения. Но это было так приятно, что Шэнь Цзю не нашел сил пожаловаться. Он просто откинулся назад. Все напряжение таяло под пальцами Юэ Цинъюаня.       — Так хорошо? — мягко спросил Юэ Цинъюань.       — Угу.       Юэ Цинъюань легонько поскреб кожу головы, запуская волну мурашек по спине.       — А как твое колено?       — Нрмльно...       — Вода комфортной температуры?       — Умх...хуу.       — Откинь немного голову назад. Нужно сполоснуть.       Не размыкая век, Шэнь Цзю повиновался. Удар сердца. Тихий всплеск потревоженной воды. Наверное, Юэ Цинъюань набрал пригоршню. Как исполненный молитвы жест.       Теплая вода омыла лицо. Пробежалась по волосам к плечам. По височной кости к губам. Согрела ноющую шею, распутала последние узлы боли. Неописуемо совершенное ощущение.       Шэнь Цзю выпрямился, сонно протер глаза от остатков шампуня. Взглянул на Ци-гэ — такого красивого, такого глупого Ци-гэ, тянущегося через бортик ванны за кондиционером для волос.       И Шэнь Цзю без задней мысли предложил: — Может, присоединишься?       Юэ Цинъюань замер.       — Хм?       — Все ты понял.       Минутная заминка. После Юэ Цинъюань наконец схватил кондиционер, перевернул бутылек и застыл со странным выражением.       — Ну, нам не обязательно, — произнес он.       Шэнь Цзю нахмурился.       — Необязательно что?       — Я уже говорил раньше, — Юэ Цинъюань с сомнением колупал крышку кондиционера. — Не обязательно все сводить к сексу. Я просто хочу поухаживать за тобой.       Шэнь Цзю прожег его взглядом.       — Ты о чем вообще? Я про секс ничего и не говорил, — выпалил он.       — Я просто не хочу давить на тебя.       — Давить на меня? Ты меня за какую снежинку тут держишь? — Шэнь Цзю озарила новая мысль. — Ты если не хочешь принимать со мной ванну, так и скажи.       — Сяо Цзю, да дело вообще не в этом.       — А в чем? — надавил Шэнь Цзю, собрал все силы, чтобы выпрямиться. Вода вокруг него всколыхнулась, радужной пеной окутала нагие бедра. — Раньше у тебя с этим проблем не было. Я теперь настолько отвратителен?       — Ты же сам понимаешь, что это не правда.       Шэнь Цзю, признаться, был вовсе не уверен.       — Слушай... ты либо хочешь принять со мной ванну, либо нет.       — Я... — Юэ Цинъюань умоляюще вскинул руки. — Я хочу того, чего хочешь ты, Сяо Цзю.       — Ну а я хочу, чтобы ты залез в эту чертову ванну, — раздражённо заявил Шэнь Цзю. Он склонился над водой и сверкнул глазами.       — Ох, — вздохнул Юэ Цинъюань. Выглядел он очень странно. Шэнь Цзю сузил глаза, пытаясь расшифровать выражение лица Юэ Цинъюаня. Счастливое? Довольное? Или наоборот? А может, ему это вообще неинтересно? Но он точно смутился, румянец на щеках тому доказательство. — Ладно, хорошо.       Юэ Цинъюань выпрямился, принялся неловко раздеваться. Расстегнул рубашку, затем ремень, выскользнул из брюк. И близко не стриптиз, но свою долю удовольствия Шэнь Цзю получил. Юэ Цинъюань был высоким и сильным. Гибким, мощным, жилистым. В конце концов, он когда-то принадлежал к элите танцоров, до того как вышел на пенсию и стал педагогом — и его тело до сих пор хранило следы.       — Как же с тобой сложно, — пробормотал Шень Цзю, снова погружаясь в воду. Внутри него вели борьбу раздражение и желание.       — Я не хотел все усложнять, — произнес Юэ Цинъюань, аккуратно сложил одежду и положил стопку у раковины. Он подошел к ванне, на пробу опустил в воду одну ногу. Теплая мыльная вода всколыхнулась навстречу. — Прости пожалуйста.       Ванна Юэ Цинъюаня была довольно большой. Как и сам Юэ Цинъюань впрочем. Они кое-как уместились.       Не то чтобы Шэнь Цзю возражал. Вовсе нет. Напротив, он подвинулся и распластался на широкой груди Юэ Цинъюаня.       Юэ Цинъюань исходил жаром. Вкупе с горячей водой Шэнь Цзю почти сварился, и в то же время ощущениями парадоксальным образом приносили удовольствие. Он представлял себя кубиком льда под лучами июльского солнца — вот он плавится на тротуаре, растворяясь без следа...       — Ты слишком большой, — вздохнул Шэнь Цзю.       — Хм, — вздохнул Юэ Цинъюань. Отвел длинное, намокшее полотно волос Шэнь Цзю назад. — Я занял всю ванну?       — Ага, — пробормотал Шэнь Цзю, потерся головой о его шею. — Но в целом ничего.       Юэ Цинъюань обхватил Шэнь Цзю руками, прижал к себе крепче. Какое-то время они просидели так в молчании, окутанные паром, укрытые сладким ароматом имбиря.       — Ци-гэ... В прошлый раз... — Шэнь Цзю уперся лбом в грудь Юэ Цинъаня, пряча лицо. — Это ты со мной расстался, или я с тобой?       — А ты не помнишь? — тихо рассмеялся Юэ Цзинъань. В голосе его сквозило тихое отчаяние.       Шэнь Цзю качнул головой:       — Не помню.       Пауза. Юэ Цинъюань передвинул Шэнь Цзю с одного своего плеча на другое.       — Ты расстался со мной.       — И с чего бы вдруг?       — Наверное, я как-то оскорбил тебя.       — Наверное?       — Ну... Ты мне так и не объяснил, — произнес Юэ Цинъюань с деланной легкостью. — Ты просто... отменил все наши планы и исчез.       А, ну да.       — Наверное, у меня на то была очень веская причина, — заявил Шэнь Цзю.       — Конечно.       — Ну, я к тому, что ты постоянно нес какую-то чушь.       — Да, бывало.       — И, знаешь, — Шэнь Цзю передвинул ноги, наслаждаясь мягким всплеском воды. — Ты никогда не вставал на мою сторону.       — Мне очень жаль. Ведь я хочу быть на твоей стороне.       — Тогда тебе нужно лучше стараться, — заявил Шэнь Цзю, крепче прижимаясь к своему Ци-гэ.       Дело вот в чем: у Шэнь Цзю было много недостатков. Однако сумасшедшим он не был. Он прекрасно знал, что в их расставаниях виновен только он сам. Его недостатков хватало на двоих с головой — трусость, уязвимость, гнев, паранойя. Но он все равно хотел иметь при себе Ци-гэ. Несмотря ни на что. Чтобы Ци-гэ его защищал. Чтобы доверял ему. Верил в него.       Давайте добавим ко всему списку выше еще глубокий, буквально бездонный эгоизм.       Шэнь Цзю вздохнул и наклонился, чтобы заглянуть в глаза Юэ Цинъюаня. Их мокрые, покрытые мыльной пеной тела переплелись, как речной тростник.       — Хм... Нелегко тебе приходится, да? — пробормотал Шэнь Цзю, по большей части подводя итог для себя.       Юэ Цинъюаня это замечание вообще не тронуло.       — Я так не считаю.       — Не считаешь?       — Нет. Ни тогда, ни сейчас, ни когда-либо.       — Тогда ты величайший идиот на всей планете, — заявил Шэнь Цзю.       — Возможно, — согласился Юэ Цинъюань.       Голос у него был какой-то утомленный. Выдохшийся. Шэнь Цзю дернуло. Почему Юэ Цинъюань так устал? Что его утомило? Ци-гэ устал его любить? Устал умолять? Устал пытаться? Мысль повергла в ужас, и в то же время придала заряд. Подожгла Шэнь Цзю. Подпалила. Своей силой, срочностью, отчаянием.       Поэтому Шэнь Цзю наклонился и поцеловал Юэ Цинъюаня.       Когда их губы встретились, Юэ Цинъюань сидел с закрытыми глазами. Но он без промедлений обхватил Шэнь Цзю за затылок, твердо удерживая на месте, и ответил на внезапный поцелуй.       Сначала Шэнь Цзю целовал его медленно. Но терпение быстро иссякло. На смену пьянящему обольщению пришел жаркий голод. И вот он уже вжимался всем телом в Юэ Цинъюаня и шумно выдыхал носом, пока ожесточенно терзал поцелуям своего Ци-гэ.       Они были очень требовательные, его поцелуи. И Юэ Цинъюань со всей радостью капитулировал. Он откинулся назад и разомкнул губы, дал Шэнь Цзю полный карт-бланш. Они сплелись языками, скользили друг о друга. Так гладко, так влажно. И стало хорошо... До глупого хорошо.       Язык Юэ Цинъюаня ласкал его язык, и Шэнь Цзю никогда не насытится этим ощущением. Так... порочно.       Так эротично.       В теле просыпалось возбуждение. Не только в его. В ягодицы Шэнь Цзю недвусмысленно упирался твердеющий член Юэ Цинъюаня. Такое знакомое ощущение, что Шэнь Цзю довольно расцвел в улыбке. Ох, его Ци-гэ всегда такой пылкий. Такой охочий. Так отчаянно желающий его. Но Шэнь Цзю и сам был ничем не лучше. Поэтому он вжался покрепче в стояк Юэ Цинъюаня, расплескивая воду из ванны, а Юэ Цинъюань принялся потираться о его мокрые, мыльные бедра.       — Тебе нравится? — выдохнул Шэнь Цзю, укладывая его ладони на свое обнаженное тело. — Я тебя завожу?       — Сяо Цзю, — беспомощно прошептал Юэ Цинъюань. Губы у него распухли от поцелуев. Глаза остекленели от желания. Капельки конденсата скатывались по мощному рельефу тела. Его дыхание пахло ромашкой и медом.       И видят боги, даже если бы сейчас на кону стоял весь мир, Шэнь Цзю не смог бы отказаться от Юэ Цинъюаня.       — Трахни меня, — выпалил Шэнь Цзю, и опустил ладонь Юэ Цинъюаня под воду, заставил схватить себя за задницу. — Прямо здесь. Прямо сейчас.       Юэ Цинъюань нервно сглотнул.       И кивнул.       Трахались они так: Шэнь Цзю перегнулся через борт ванны, задрав задницу. Юэ Цинъюань завис над ним и драл его медленными, глубокими толчками.       Опыт выдался донельзя ошеломительным. Было жарко от секса, было жарко от горячей воды, Шэнь Цзю таял и горел словно в лихорадке. Перед глазами все плыло, тело стало невероятно чувствительным. Он ощущал каждую пульсацию члена Юэ Цинъюаня, каждое мимолетное движение внутри себя, каждое сжатие пальцев на своих бедрах...       — Ци-гэ... ооооох... притормози!       — Прости, прости... мне так... так сложно... контролировать себя, Сяо Цзю, я...       — Блядь-блядь-блядь... это... это слишком... это просто... ооооо!       — Сяо Цзю, я люблю тебя...       Ага.       Накрывало до умопомрачения.              …жасмин преобладает над темной розой, легкие нотки розовых гвоздик,       …абрикосового османтуса, с доминантным аккордом бархатных сливок...       …временами, особенной зимой, меня внезапно накрывает желанием окунуться в эти дорогие ароматы мафиозных жен...       …очень яркая и абстрактная альдегидная нота, взявшая в заложники розу...       …однако, всего пара секунд после нанесения, и весь этот многообещающий состав практически исчезает...       …(есть розовые парфюмы гораздо лучше этого)...        Абсолютно опустошенный и практически растворившийся в воде Шэнь Цзю лежал на груди Юэ Цинъюаня.       Эмоции проносились вихрем. Вина, страх, подозрение, презрение, внезапная вспышка гнева... (Гнев будет всегда. Такова жизнь).       Но вода остывала, и его тело вместе с ней. Напряжение спадало. Посторгазменный делириум сменялся чем-то более резонным. И более приятным.       Душевной приязнью, что ли...       Шэнь Цзю поднял голову, лениво оглядел ванную Юэ Цинъюаня. Свечи почти прогорели. Аромат французской ванили был едва различим.       Шэнь Цзю развернулся. Он собирался сказать: «Слушай, пора бы тебе загасить эти дурацкие свечи», но один взгляд на лицо Юэ Цинъюаня, и слова застряли в горле.       Улыбался ли Юэ Цинъюань? По всем признакам нет, но взгляд его был до невозможности радостным. Он выглядел счастливым, раздавленным счастьем, нелепым, даже невежественным. Невыносимо глупым в своем счастье, таким глупым, каким бывают только золотистые ретриверы. Он буквально светился восхищением.       И... любовью.       Он ведь любит меня, затуманено подумал Шэнь Цзю. А потом: черт. Этот мужик и правда не знает, когда пора вдавить по тормозам...       Видали мазохиста?       Да он помешался на наказании! Шэнь Цзю растоптал его, а он только и рад. Абсолютно, напрочь конченный идиот.       И все же... В Шэнь Цзю тлела благодарность.       Чувствуя себя неуклюжим ребенком, он потянулся и взял Юэ Цинъюаня за руку. Тот удивленно посмотрел на него. Осторожно, серьезно.       — Ци-гэ, — прошептал Шэнь Цзю. — Ци-гэ, давай сойдемся. Снова. Но в этот раз по-настоящему. Ладно?       Юэ Цинъюань напрягся, затем расслабился. Улыбнулся. Настоящей такой улыбкой, широкой, яркой, полной. Шэнь Цзю словно окунулся в ослепительное солнце.       Ци-гэ чуть сдвинулся, потревожил пленку пены на коже и ответил:       — Хорошо, Сяо Цзю. Давай.