4:60

Song: Три дня дождя — Все из за тебя.              За окном царила уютная тишина апрельского раннего утра, что маршем наступал на пятки, окрашивая небо, словно кровью, в алый цвет. Богдан, ворочаясь в кровати, не мог уснуть, то и дело смотря на зеленые листья на ветках деревьев за окном. Утренняя свежесть слегка гладила блондинистые волосы парня, обнимала спину, щекоча холодком чувствительную молочную кожу.              Парень нехотя встает с кровати, спускаясь по лестнице, перед этим, конечно же, заглянув в соседнюю комнату, где сладким сном посапывали Диана и Леха. Улыбнувшись, он пошел на кухню, вздыхая, в миллионный раз осматривая ее.              Смотря в очередной раз на мраморный кафель и белую кухню, Кирса вспоминал детство: как эта кухня, что еще была зеленой, по уютному зазывала к себе, не выпуская, пока ты с дядей и братом с сестрой не обсудишь все темы, что накопились за год отсутствия. А сейчас она стала бледной, как бумага, безжизненно смотря на приходящих и уходящих тихих членов компании парня.              Ах да, компания… Поездка на Кавказ не задалась с самого начала: мало того, что все засуетились в последнюю минуту, так еще и обвиняли в безответственности всех, кроме их самих. Сначала Богдану было смешно, но потом его это начало, мягко говоря, бесить. Уже в пути, гаркнув на еще ссорившихся друзей, он замолчал, пока все еще час ехали в тревожной тишине.              В доме все молчали, особенно Кирса. Он осматривал ново отделанные комнаты, прохаживаясь по дому и огороду по несколько раз на дню, погрузившись в свои мысли. Он не знал, почему ремонт его так сильно задел. Почему дядя его сделал? Ведь он больше не связан с ним, оставив его своей дочери? Одним словом: почему?…              2:18. Потихоньку светает. Пожелтевшая луна зависла прямо над серебряным крестом синего купола церкви, что красиво освещалась снизу, будто сами ангелы смотрят с преисподней. Богдан медленно садится за стол с зеленым чаем, смотря с окно, на рыжую кошку Бусю, что сидела в коробке у двери и вылизывалась. Кирса хмыкнул, отпивая от горячего напитка, не замечая обожженных губ и языка. Сейчас не до этого.              Прямо за стеной спала Карина, очень сильно уставшая после дороги, а потом и суматохи в течение дня. В комнате у лестницы на двухместной кровати отдыхал Валера, а в зале лежали Аслан и Стас, буквально два часа назад дравшись за место на диване. Богдан решил снова удариться в детство, спя на втором этаже в комнате детства. А ведь там, по просьбе парня, ничего не поменялось… Иногда Кирсе хочется, чтобы существовала машина времени. Просто нажать на кнопку, и ты уже в детстве, радостно бежишь на кухню, едя бутерброды дяди, запивая компотом. А днем, когда солнце потихоньку начинает припекать, вы идете в огород, собирая малину и черешню с младшим братом Димой, смеясь с детских шуток и глупых действий. Но Кирсе двадцать пять, Дима давно не маленький мальчик, все выросли, а дом остался пустовать. Также грустно, как и на душе. Также пусто, как и в голове. Также потеряно, как и время.                                      ***              Апрель 2015 года. Шестнадцатилетний брюнет сидит за столом, доедая вкусный суп тети Кати — жены его крестного. За стенкой спит еще живая прабабушка Таня, что то кряхтя нечленораздельное в полудреме. Поправляя иногда челку, норовившую залезть в тарелку и на глаза, Богдан всматривался в старые настенные часы на стене, что уже несколько дней висели на времени 5:00. Причем все три стрелки идеально встали на цифре пять, что очень удивило паренька. Встав и помыв тарелку, он краем уха услышал, как в комнату вбежал кто то маленький. Димка.              — Бодь, а пить есть?, — Пятилетний светловолосый мальчик с карими глазками так серьезно посмотрел на брата, что Кирса невольно хихикнул. Такой милый.              — Конечно есть, сейчас., — Богдан достает синюю кружку с машинкой, наливая воды из под крана. На Кавказе вода чистая, поэтому ее можно пить прям так, без фильтрации или страха быть отравленным или больным кишечными болезнями. Дав кружку мальчику в руки и наблюдая, как то быстро пьет, он улыбается, умиляясь с этого малыша. Дима с детства был находчив и смешон, но так по детски счастлив, что иногда старший ему завидовал. Хотелось снова в детство.              — Бодь, там по телевизору хоккей показывают, пойдем смотреть?, — Отдавая кружку, мальчик смотрит на брата, ожидая его ответа, что последовал сразу же, будто парень даже не задумывался над ним.              — Конечно! Беги пока в зал, сейчас прийду.              Дима крикнул громкое: «Ура!», убежав в комнату, споткнувшись о ступеньку в коридоре. Помыв кружку и осмотрев кухню, Кирса быстро направился в зал, где вся семья: от родителей до бабушки, сидели перед телевизором. Все молча слушали комментатора, смотря на происходящее на экране, вздыхая от падений участников матча. В комнате висел полумрак из за вечера и приоткрытых штор, даже свет от телевизора в углу не помогал осветить зал.              Богдан иногда зависал, смотря в одну точку на экране, думая о своем. Он не помнил, о чем, о ком, но он точно не следил за событиями, настолько, что он даже не знал, кто играет за сборную России, а кто за сборную другой страны.              — Богдаш, а ты за кого болеешь? Я за красных., — Дима потряс за плечо брата, не отрываясь от экрана. Богдан слегка дернулся, пугаясь неожиданного прикосновения младшего.              — Не знаю… Наверное, за красных тоже…, — Парень всматривается в телевизор, ища, кто играет за красных. Он хотел болеть за Россию, чтобы показать какой то пример Димке.              — А давай ты будешь за синих, а я за красных?, — Улыбаясь, мальчик смотрит в левый верхний угол, посматривая на брата. Он ухмыльнулся, ответив:              — Ну… Ладно, давай., — Только позже Богдан узнает, что мальчик специально подтолкнул его болеть за синих, что были сборной России, чтобы за них был именно он, пока Дима сам остался в стороне, болея за другую страну. Младший хотел отдать все лучшее старшему, пока сам довольствовался тем, что оставалось. За его щедрость Богдан ему будет благодарен еще долго…                                      ***              А сейчас этого нет…              Еще в прошлой поездке Богдан встретился с Димой: он вырос, возмужал, стал прекрасным юношей, но общего языка между ними не нашлось. Сначала Кирса негодовал: как так? Все детство они были не разлей вода, он сидел с ним, когда Димка был малышом, гулял и развлекал, как мог, пока родители были на работе, а сестра на учебе, а сейчас он… Просто молчит? Но позже он привык: разные интересы и возраст выстроили высокую, толстую, кирпичную стену между ними, изолируя друг от друга. Поэтому в этот раз он даже не приехал навестить дядю в квартире в центре, сказав, что просто приехал, Ксюша встретила, все отлично. Да и никто не приехал бы на встречу…              Синяя кружка звонко ударилась о стол из за неаккуратности Богдана, отдаваясь ударом о белые стены. Кирса сматернулся, боясь, что кто то проснется и снова прочитают лекции, что он снова не спит в такое время из за бессонницы и тревожных мыслей. Вдруг за стенкой кто то пошевелился, вздыхая. Карина.              Ох, Карина часто читала эти лекции Богдану, даже не в этой поездке. Абсолютно везде, абсолютно всегда. Она была за здоровый сон, засыпая в полночь, просыпаясь девять утра, пока Кирса засыпал дай бог в пять, просыпаясь под вечер, а перед этим всю ночь сидев у окна и прося кого то всевышнего прекратить эти муки с думами.              Парень даже не помнил, как они познакомились: вроде в Питере в 2021 году, когда он сам оставил все в Киеве, на время переехав в Россию. И все из за этих ебанных мыслей. Тогда он познакомился не только с девушкой, но и с Андреем и Валерой, что тоже по каким то причинам приехали в этот депрессивный город. Так компания и начала расти, позже добавив Лешу и Диану с Варшавы, а потом и Аслана со Стасом с Москвы. Но даже за пеленой пропавших воспоминаний Кирса помнил точно: Карина — первая в компании и по факту она ее и создала.              На улице стояла теплая погода, манившая за руку за собой, от чего Богдан, конечно, не смог отказаться. Надев черную ветровку и обувшись, он тихо открыл дверь, в последний раз осмотрев ново отделанный коридор, вышел во двор, а затем и за калитку, оставив мучительную бессонницу, ссоры и грусть позади.              3:38. Родной квартал, объятый воспоминаниями и теплой атмосферой детства и подросткового периода, холодными дождями позапрошлого года, вкусной малины на кустах в огороде и побитых колен из за падений с велосипеда, мирно досыпал последние часы перед трудной работой. Богдан вдыхал свежий кавказский воздух, понимая в очередной раз, что он не заменит ни Варшавский, ни Московский, ни даже Киевский воздух. Он ясен, чист, как белый лист, легок и быстр.              Прямо перед Парнем открылась железная дорога и асфальт, по которому то и дело изредка проезжали машины. Он повернулся назад: церковь все также возвышалась над переулком, освещая серебряным светом от креста небо, затмевая пред собой все. Кирса смотрит по сторонам, думая, куда пойти. Как в отрывке из поэмы «Руслан и Людмила», ей богу: «Идет направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…». Также и с Богданом: идешь налево — центр города, а в связи со временем, он придет к нему в пик, когда люди будут разбегаться по работам, налево — выезд из поселка. Единственным решением (что не было в поэме) — идти прямо, через дорогу, в поле. А может…              Проделав какие то мыслительные процессы в голове, Кирса направился через дорогу, поднимаясь по небольшому холмику, аккуратно переступая через рельсы, идя прямо в зеленое поле перед собой, покрытое высокой травой и редкими цветами на нем. Когда то в детстве здесь росли маки, которые так радовали глаз Богдану помладше…                                      ***              Снова перед глазами встала картина юношества: мальчишке четырнадцать, вся семья направляется на кладбище в родительское воскресенье. Погода была самой лучшей за все время приезда Богдана: солнце, ясное безоблачное небо, легенький ветерок, колышущий траву в этом поле… Богдан обожал солнечные дни, гулять, просто радоваться жизни. А особенно любил ходить на кладбища и на речку у него...              — Дима! Не ешь этот цветок! Это — мак, он вот так вот в живой природе очень редко растет! Не трогай!, — Тетя Катя, смеясь, отгоняла годовалого сынишку от цветка, пока тот мычал от обиды. Кирса и Ксюша лишь смеялись над ним и над ситуацией, переглядываясь между друг другом. И вся семья, немного посмеявшись, разговаривая, шли группой по вытоптанным дорожкам, смотря по сторонам и наслаждаясь хорошей погодой.              Богдан любил гулять в Майском, любил разговаривать с Ксеней, любил ходить в церковь и в магазин недалеко от дома, любил ездить на озеро и просто ходить, ни о чем не думая. Любил Майский, любил его атмосферу и сплоченность людей, короче говоря.              Идя по переулку вдоль поля, он не слушал взрослых, размышляя о своем. Ему уезжать уже завтра, а хотелось остаться еще на пару дней, по возможности навсегда. Не хотелось ехать в депрессивный и полупустой Гадяч в соседней стране. Хотелось жить в ярком, полном настроения и положительных эмоций Майском.              А вдалеке виднелась полоса деревьев и какой то забор, будто от завода, рядом с которыми семья и пройдет в ближайшее время. Но об этом паренек уже не помнит. Также и не помнит, как он возвращался домой после «прогулки»…                                      ***              — «Нужно пройтись до кладбища. У речки хочется погулять», — Про себя подумал Богдан, направляясь по таким же еле вытоптанным дорожкам до переулка, по которому одиннадцать лет назад вся семья шла к кладбищу. Он точно помнил дорогу до кладбища, не зря его дядя таскал почти весь подростковый возраст туда.              Пройдя по щекочущей траве и выйдя на более менее ровную дорогу, Богдан шел, думая о своей компании: с ней нужно что то делать. Нужно как то… сплотить? Подбодрить? Чтобы был хоть какой то контакт! Они молчат все два дня пребывания в поселке, это очень угнетало и убивало изнутри Кирсу, что хотел нормального отдыха.              Может… Это он виноват в этом всем? Не было бы поездки под руководством парня — не было бы проблем и ссор? Но еще бы недельку Богдан не смог бы продержаться в суетливой Москве. Хотелось тишины, комфортной тишины, а не гнетущей, высасывающей все соки из человека… Хотелось, как в двадцать втором году… Хотелось веселья, счастья и радости.              Убитый асфальт сменялся гравием, как мысли Богдана о своей ошибке. Он виноват… Он поссорил всех. А может это проблемы других, а не его? Может не стоит так зацикливаться? Он уже не знает. Ничего не знает.              В какой то степени Богдан завидует Андрею: ушел к другу на ночевку и не думает, как Кирсе плохо в убивающей своими острыми шипами тишине. Коваль — паренек, что единственный в своем роде мог понять и поддержать Богдана. Когда парню было плохо, он приходил, разряжал обстановку так, что Кирса и не думал о своих проблемах еще неделю. И за это он ему благодарен.              И в поездках было также: всегда, в любых ссорах он спасал ситуацию. «Ребят, пойдемте туда!», «О, какое озеро классное, пошлите, пофоткаемся», «Ребят, давайте все ссоры на потом? Смотрите, какая красота вокруг!», — Все эти добрые фразы спасали компанию от полного раскола. Богдан завидовал этой лучезарной доброте. Богдан хотел быть таким же. Богдан хотел спасти компанию, которую сам и собрал.              Но у него это плохо получается, не то, что у Андрея… Он добрый, активный и жизнерадостный, не то, что загоняющиеся от любой проблемы, даже выдуманной, Кирса. Он смирился, что никогда не спасет компанию без помощи Коваля. Он — душа компании, а Богдан — лишь инициатор.              Поле… Такое зеленое и яркое… Такое манящее своей пустотой… Такое родное и все такое же, как в детстве… Такое же, которым запомнил Богдан в детстве и юности. Когда он был младше, они с Ксюшей часто уходили на закате гулять в это поле, бегая друг от друга и смеясь, а потом прячась от проезжающих машин в высокой траве и рассказывая какие то истории со школы. Ощущение, что Кирса даже запомнил место, где они чаще всего сидели и смотрели в звездное небо по вечерам.              Дорога ведет вправо, вдоль посадки деревьев, куда парень и направляется. Все тот же старенький деревянный мостик через мелкую речушку вживил очередных теплых воспоминаний в голову. Июль месяц, жара стояла несусветная, а Богдан, взяв подросшего Димку, поехал на велосипеде сюда, чтобы искупаться. Конечно, после этого пошел легкий дождь, охлаждая воздух и природу вокруг, но зато мальчик остался доволен такой поездкой с братом. Воспоминания, как мыльная камера, пробежались в мозгу, отчего по телу разлилось знакомое тепло.              4:02. Розовый цвет неба стал более ярким, раздаривая все хорошие эмоции проснувшимся людям. Богдан тоже сначала получил немного радости, улыбнувшись столь красивому рассвету, но позже он снова нахмурился, шагая по траве все быстрее и быстрее, вдруг выйдя на поворот к кладбищу. Кресты и мраморные памятники уже виднелись на горизонте, ловя лучи встающего солнца. Интересно, как живут души умерших людей? Они проходят реинкарнацию или ходят призраками по кладбищу, осматривая живых людей? Или человек умирает и все? Конец всего сущего?              Кирса с детства задавался вопросом о жизни после смерти. Лет в двенадцать он сам хотел проверить что там, в мире по ту сторону, но не решился наложить на себя руки. Смотрел множество документальных фильмов о спасенных от клинической смерти людей, строил теории, хотел поделиться ими с кем то, но понимал, что его посчитают за сумасшедшего. Поэтому он жил с ними, не желая кому либо рассказывать, думая, что унесет эти теории за собой в гроб. И думает так же до сих пор…              Кресты приближались, что совсем не пугало парнишу. Нет, он не боится кладбищ, не боится нечисти, не боится трупов, хотя на кладбище ведет себя так, как говорят практики и экстрасенсы. Понимание того, что вот под тобой, в полутора метрах под землей лежит человек, что был когда то жив, будоражило все в парне, заставляя мысли выпрыгивать в разные стороны от необъяснимого чувства сожаления и тревоги (особенно это чувство усиливается, когда понимаешь, что человек, лежащий под землей — общался с тобой по жизни). И это нравилось Кирсе. Он даже специально приходил на кладбище и смотрел на даты смертей, думая, каков был человек при жизни.              Но сегодня его путь лежит не в объятия к мертвым, а чуть правее — к реке Терек, что особенно запомнилась пареньку, как теплое воспоминание юности…                                      ***              Месяц забыт. День. Вся семья стоит у могилы бабы Тани и деды Вани, недавно сделанной у мастера. Еще не засохший бетон красиво стекал по каркасу памятника, у которого стоит Богдан с семьей. Папа куда то отошел с младшим братом, лишь мама, бабушка и дядя стоят у столика, выпивая иногда воды из за жары и о чем то беседуя. Кирса не слушал их, снова поник в себя, слыша лишь пение птиц на деревьях, дуновение ветра и шорох листьев на березе неподалеку.              Его никогда не трогали, когда он был в себе из за того, что Богдан был сильно вспыльчив в такие моменты. Конечно, никогда не будет приятно, когда ты думаешь о своем, а тебя резко вытаскивают из этого «кокона»! Мама особенно боялась как то морально навредить парню, старалась с ним не ссорится, не говорить плохих в его сторону слов, просто хотела быть хорошей мамой для него. И это парень ценил, очень, хоть и не показывал.              Вдруг из за памятников выбегает Димка, радостно прыгая, направляясь прямо к старшему брату. Кирса сразу улыбнулся, раскрывая руки для объятий, куда мальчик и влетел.              — Бодь, там такая речка классная! Пойдём посмотрим?, — Ну как ему отказать? Парень, конечно, согласился, смотря на приближающегося отца.              — Можете идти, но аккуратнее., — С улыбкой ответил на немой вопрос сына папа, сразу же вливаясь в разговор родственников. Богдан пошел за младшим братом по протоптанной дороге, смотря влево, за обрыв, где немного видна вторая часть Терека.              Вообще река делится на две части: дальняя и ближняя, огромный, широкий, бурлящий поток воды делился сушей посередине. Вокруг росли зеленые деревья, закрывающие обрыв от палящего солнца. Здесь уютно, подметил Богдан, как только вышел на него. Чуть ниже квакали лягушки, фазаны пафосно расхаживали по склону, иногда что то выкрикивая нечленораздельное, ласточки летали прямо над водой, иногда моча свои лапки в бурлящей водичке. Вздохнув, парень услышал недалекое детское:              — Богдааан, там есть еще проход! Пошли посмотрим?              И Богдан идет. Не только потому, что он не в праве запрещать что то Диме, а просто потому, что скучно. Они смеются, идя через зеленый проход, как туннель, окутанный листьями и ветками деревьев. Они снова выходят к реке, но вообще в другой стороне, а позади них дорога на шоссе.              — Там интересно, пошли., — скомандовал маленький мальчик, направляясь в неизвестную полутьму. Солнце поступало немного, отчего казалось, что в лесу темно, как в пещере, но нет, иногда солнышко пробивалось своими теплыми лучами, перед этим, как бы платя за «вход», нагревал верхушки деревьев собою. Но Диму не интересовал лесок, а эта дорога, извивающаяся среди него.              Кирса дышит свежестью этого леса, понимая, что ему хорошо здесь. Людей нет, мало кто приезжает сюда посмотреть на «скучную» речку, а с кладбища тоже мало кто ходит сюда. Полное уединение. Хотелось остаться, но младшенький не оставит его здесь. Ему нужно общество, в отличии от Богдана.              Как они так быстро дошли до дороги, он не помнил, но иногда проезжающие машины, ходящие люди по полю, небо над Майским резко стали… Чужими? Кирса даже испугался подобного, ведь он сюда приезжает, чтобы отдохнуть в родном месте, а сейчас… Помотав головой, вроде бы все встало на свои места, но чувство тревоги все не покидало парнишу. Постояв так минуток пять, до дыр осмотрев поле пред собой, братья направились обратно, а Богдан думал, что же сказать родителям на их долгое отсутствие…                                      ***              4:41. Парень стоит у того самого въезда на Терек, еще с минуту думая, идти или не идти. В душе красной табличкой горело какое то непонятное чувство тревоги, то ли оставшееся от детства, то ли идущее из души сейчас. Небо уже стирало кровавые лужи в небе, голубея. Сегодня обещали солнечную погоду, но почему набежали тучи?              Выкинув весь страх из головы, он идет через лесок, чувствуя ту самую свежесть, как раньше. Вдыхая ее полной грудью, он все идет, желая, как наркоман, увидеть реку. Он не сможет жить дальше без разгрузки у быстрой речки. Он не сможет говорить даже с компанией, если не прогуляется. Богдан придумает миллион причин, чтобы просто постоять на берегу у Терека, наслаждаясь прохладой от него.              Но ни реки, ни прохлады он там не находит. Разочарование пеленой наползает на глаза. Блять, ну нет…              Чистят. Разрыли и оставили пустое русло.              Нетронутым осталась вторая половина — дальняя, но и одна уже частями показывает каменное дно, хотя все также живая и быстрая, как раньше. И тут Кирса в момент прозревает: когда они разговаривали с дядей тогда, в первый день, он что то упомянул про разрытую реку, что парень благополучно пропустил мимо ушей. Идиот, одним словом. Богдан громко выдыхает, переходя на вой, закрывая лицо руками. Как можно было так облажаться?              Держал еще здесь тот факт, что есть вторая часть, куда он, спустившись с берега, направляется по песочному дну, смотря на камни, своими рисунками напоминая тот самый новый кафельный пол на кухне, на ветки старых деревьев на берегу, что стали сухими и пожухлыми, норовя упасть, на пустоту вокруг. Здесь больше не плавают рыбки и не прыгают лягушки, здесь больше не ходят фазаны, здесь просто раскинулась пустота: больная, давящая, режущая сердце парня напополам и просящая прощения за сияй внешний вид и работы людей. И Богдан прощает, как самого лучшего друга.              4:54. Он подходит к краю оставшегося от реки, смотря, как Терек приветственно течет вдоль берега, слегка ударяясь об камни на дне. Кирса вымученно улыбается, в голове приветствуя давнего знакомого.              Холмики у берега раскинулись по суше, закрывая реку от воздействия человека. Камни грудами лежат на берегу, ожидая конца всех мучений русла реки, чтобы снова миротворно лежать на дне. На дальнем берегу тихо, свежо, зелено, не то, что здесь. Даже Майский будто словил эту апатию парня за тысячи километров отсюда. Он хочет на тот берег: такой тихий, темный, его никто здесь не найдет, но и он не хочет пока теряться. Поговорит с компанией и можно будет уходить.              Он смотрит на загрязненный Терек, понимая, что в его загрязненности виноваты эти ебучие люди. Он тоже устал, уже не так шустро течет по песку. Он открывает дно, как бы говоря: «Заберите уже все и оставьте меня». И Кирсе хочется все залить, чтобы все было, как раньше. Вдруг он видит какой то белый объект на той части суши. Нет… Этого точно не может быть…              4:56. Он бежит, как в последний раз, к тем холмам, сдерживая подступающие слезы и ком в горле. Он не хочет верить, что тот объект — человек, которого он так ценит.              Он не слышит журчания реки, не слышит свиста ветра у ушей, ге слышит подступающих мыслей в взвинченную голову, не слышит ничего, кроме биения собственного сердца, что, кажется, после этой пробежки точно выпрыгнет из груди или остановится. Ему панически страшно терять кого то еще, кроме любимого детством места.              4:59. Он влезает на высокий холм, царапая нежные ладони, стирая пальцы в кровь, мешая ее с песком и землей, разбивая колени об камни, но он не чувствует боли, ведь все перешло в душу, что ныла и кричала где то в недрах. Богдану тоже хочется выть. Он еле взбирается, стирая грязными пальцами текущие слезы, смотря прямо, замирая. На камнях лежит тело Андрея.              Кирса не слышал ни своего плача, ни душераздирающего крика. Может, он вообще не кричал и не плакал, он не знает. Но то, что все внутри него будто испарилось это точно. Нет больше души компании. Нет больше ее. Нет больше души Богдана, но он есть. Увы, но есть.              Андрей лежит так, будто спит, разложив руки в стороны, а ноги скрестив внизу. Но Богдан то видит, что он не дышит. Не видно ни побоев, ни ссадин, ни крови, но Богдан то знает, что они есть и покоятся под одеждой парня. А ведь Коваль просто ушел в гости…              4:60. Время у Андрея остановилось навсегда.              Он не помнит, как приехала вся компания, как вообще они узнали о ситуации, как Карина, вся залитая слезами, обнимала Кирсу, носом прячась в плече парня. Богдан уже ничего не хочет помнить. Ничего не хочет знать.              Через два дня парня похоронили прямо здесь, в Майском. Кирса, стоя у могилы своего друга, когда все ушли, размышлял о своем: кто мог так сделать? Что вообще произошло? Но ему об этом никто не скажет, ведь реку на следующий день разрыли окончательно, не оставив и души Терека в русле. Потерять два друга, считай в одни день — больно. Бетон красиво стекал по каркасу памятника, как тогда, у бабушки. Богдан не держит слезы, уже нет смысла. По приезде в Москву все разойдутся, это точно. Он уже не спасет компанию.              На памятнике красуется еще улыбающиеся Андрей, а внизу его инициалы. «9.01.1995г — ?.??.2024г». Вот так вот закончилось все… Богдан чувствовал еще вначале, что не нужно было ехать, все же никогда не ссорились перед поездкой! Но что сделано, то сделано. Вина будет с ним до конца его жизни.              А последний раз посмотрев на памятник, Кирса встает, не оглядываясь идет к выходу. Сзади черного мраморного памятника написана фраза Богдана, которую никто не заметил, к счастью или к сожалению:       «4:60. Моя жизнь кончилась в это время.»                                      ***              Я думаю, что ты не прав,       За окном черная птица не дает мне сна.       Это все из за тебя. Это все из за тебя…              Из за тебя больше не буду чувствовать себя живым,       Я на окраине Санкт Петербурга, я снова один.       Это все из за тебя. Это все из за тебя…