i'll hold your hand

Проклятый Хан Джисон с его неожиданными идеями. Фанатичное, почти одержимое желание претворить их в жизнь порой подталкивало его близких к той же пропасти безумия, в котором пребывало его сознание постоянно. Если бы Чонин мог предположить, в какой стресс выльется очередная затея друга, он бы ни за что не согласился.   Он лукавит – ему хватило всего одного плаксивого «Хочу на Чеджу», сопровождавшегося надутыми губами и щенячьими глазками, чтобы потянуться за телефоном в поисках подходящего рейса. Если Джисон попросит его достать телескоп «Хаббл», Чонин расшибется в лепешку, но сделает это. Что-то ему подсказывает, что однажды хотя бы простой телескоп ему придется купить – в последнее время Джисон так сильно увлекся квазарами, что даже Чонин после многочисленных рассказов начал в них разбираться.   Пришлось дождаться конца учебного года – иными словами, терпеть нытье Джисона еще два месяца. Чем ближе был день вылета, тем невыносимее становился друг. Он составил список мест, которые они обязаны посетить, – и с каждым днем их количество росло, – прослушал подкасты о природе и архитектуре острова и продумал меню, потому что «Приехать на Чеджу и не попробовать черную свинину хуже, чем провалить экзамен по истории корейской архитектуры». Чонин подивился бы рьяной целеустремленности Джисона, если бы не знал, что друг, несмотря на наружную дурашливость, подходил ко всему с должной серьезностью. Почти ко всему – траты на виниловые пластинки, которые пылились за неимением самого проигрывателя, сложно назвать обдуманным решением.   Чонин солжет, если скажет, что сам не испытывал приятное волнение от предстоящей поездки. Он взял все заботы на себя – знал, что Джисон, увлеченный идеей, все равно будет откладывать покупку билетов и бронирование отеля до последнего, когда пришлось бы отдавать немалые деньги или мириться с невозможностью покупки.   Он даже потащил Джисона в торговый центр, чтобы закупиться новой одеждой. Теперь клянет их обоих на чем свет стоит, ведь катить большие, тяжелые чемоданы, груженные тряпками, половину из которых они вряд ли наденут, было утомительно. Опаздывать на рейс еще хуже, но они умудрились облажаться и здесь. Если они не успеют на самолет, потому что им придется разбираться с перевесом, он просто примотает Джисона к чемодану и отправит на багажную карусель первого попавшегося международного рейса.   Чонин слышит позади себя пыхтение и останавливается. Когда Джисон равняется с ним, он не может сдержать насмешливой улыбки.   – Только попробуй, – Джисон дышит громко и тяжело, каждое слово срывается с пересохших губ под щелканье языка.   – Если бы ты собрал вещи вечером и не курил на каждой остановке, мы бы сейчас не опаздывали, – Чонин достает из кармана джинсов телефон и проверяет время на загоревшемся экране. Им бы поторопиться, но Джисону просто необходима эта пара минут, чтобы перевести дух. Руку тянет из-за тяжелого чемодана, и Чонин разминает ее, хмуро поглядывая на загорающееся новым днем небо. Сомнительно, что он сейчас увидит улетающий без них самолет, но опоздание всегда сопровождается лихорадочным набатом, отдающимся в ушах.   – Прости, проебался, знаю, – Джисон опускает взгляд и прячет порозовевшие от холода пальцы в рукавах пуховика. Чонину становится стыдно. знает ведь, как друг нервничает перед каждой поездкой, даже домой, к родителям, и все равно обижает. Еще Джисон боится высоты, и то, что они стоят у входа в чертов аэропорт, вообще не помогает. Чонину кажется, что друг добрался бы до острова пешком – лишь бы не лететь.   Он берет Джисона за руку, чувствуя мороз, исходящий от вцепившихся в плотную ткань пальцев. Опять забыл надеть перчатки.   – Буду держать тебя за руку весь полет. Даже дам салфетку, когда разноешься.   – Не разноюсь! – Джисон пытается вырвать руку, но крепкая хватка не позволяет. Его заметно потряхивает, и Чонин подходит ближе на случай, если ноги друга подкосятся от усталости.   – Ну конечно. Потом я вытираю твои сопли со своей куртки.   – Пошел ты.   Чонин сжимает его руку в последний раз и отпускает. Достает из сумки, висящей на плече, бутылку воды и протягивает Джисону. Тот жадными глотками осушает ее почти наполовину, отрывается с громким вздохом и вытирает тыльной стороной ладони рот. Чонин допивает остатки, пряча бесполезный пластик в сумку.   Он поправляет ворот пуховика друга, который тот расстегнул, потому что вспотел из-за бега. Накидывает слетевший капюшон объемного худи на голову, покрытую кепкой. Нечего в феврале ходить нараспашку – заболеет еще.   – Отдохнул? – не дожидаясь ответа, он катит чемодан вперед и переходит на широкий шаг. Пытается быстрее прогнать из головы образ благодарного взгляда Джисона.   Мило. Он милый.   Аэропорт встречает их пастелью восходящего солнца, гулом многочисленных пассажиров и грохотом колес о мраморный пол. Джисон льнет к Чонину и периодически спотыкается о собственный чемодан, когда колеса задевают пятки его массивных ботинок. Чонин маневрирует между людьми, раздраженно кусая внутреннюю сторону щеки, когда не получается обойти особо медлительных. Оборачивается, чтобы убедиться, что друг не пропал из виду, затерявшись в потоке лиц.   Благослови того, кто придумал электронную регистрацию, иначе они бы потеряли еще больше времени. Чонин спешно грузит свой чемодан на багажную карусель и укладывает туда же вещи друга, поправляет плотно набитую сумку на затекшем плече.   Джисон не может спать без мягких игрушек и всегда с собой берет хотя бы одну. Чонину пришлось перекладывать часть вещей в сумку, чтобы запихнуть огромную дурацкую акулу из «Икеи» в собственный чемодан – он больше. Если бы они потратили драгоценные минуты на поиски замены этой ебучей сардине, мчаться в аэропорт было бы уже бессмысленно – оставалось бы только покупать новые билеты и договариваться с администрацией отеля, а эти ублюдки точно запросили бы круглую сумму к оплате штрафа.   Чонин встает в очередь на досмотр, считая количество людей перед ними. Джисон стягивает капюшон и кепку, снова расстегивает пуховик, отбивая ногой нечеткий, отрывистый ритм. Хоть бы успели.   Когда подходит их очередь, Чонин кладет сумку на ленту и кидает в свободный контейнер телефон и кольца, подмечая копошение друга рядом. Джисон снимает ремень и уже берется за джинсы, но Чонин останавливает его, легко касаясь локтя. Пальцы почти невесомо скользят по прохладе пухлого полиэстера. Чонин думает, что Джисон хорошо бы смотрелся в плюше – таком же мягком и теплом, как и он сам.   – Давай обойдемся без приватных шоу? – шепчет он, забавляясь рассеянностью друга.   Джисон тушуется и кусает губы, слишком резко застегивает молнию на штанах. От этого движения черный лак на большом пальце стирается. Друг хмурится и с презрением смотрит на обнажившееся от покрытия пятно. Чонин позволяет взгляду задержаться на поджатых, скривившихся от обиды губах, медовых округлых щеках, складке, залегшей меж бровей, когда сотрудник просит их открыть сумку.   Тот указывает на трехсотмиллилитровую бутылку, и Чонин понимает, что облажался уже он.   – Если бы ты не наносил по семь слоев тонера на лицо, тебе бы и не потребовалась такая огромная бутылка, – ворчит Джисон, когда Чонин с сожалением выкладывает дорогое уходовое средство, мысленно отчитывая себя за то, что не подумал оставить его в чемодане.   – Это называется уходом за кожей.   – Это называется «тебе придется искать маленькую бутылку по всему острову».   – Хотел, чтобы выложили твою креветку?   – Это акула, бро!   Чонин щурится, высматривая номер их рейса на табло вылетов. Успели даже до начала посадки. Какое облегчение.   Он тянет Джисона к креслам, грузно садится в свободное и откидывается на спинку, ставя сумку на пол между ног. Снимает собственную кепку и ерошит волосы, прикрывая горящие, покрасневшие глаза. Ночь выдалась беспокойная – пришлось встать ни свет ни заря, чтобы помочь другу собрать вещи и успеть доехать из Сеула в аэропорт.   – А вдруг они без нас улетят? – Чонин лениво переводит взгляд из-под полуопущенных век на Джисона. Тот дергает ногой и терзает зубами губы, не сводя глаз с Чонина.   Он накрывает рукой чужую коленку, и навязчивая тряска прекращается. – Улетят, конечно, тебя ждать не будут.   Увидев изменившееся выражение лица друга, Чонин сжимает пальцы на его колене. Хоть бы не расхохотаться – услышит в ответ столько проклятий, сколько за всю жизнь сам не произносил.   – Все, выдохни. Успели. Смотри, – он кивает головой в сторону табло, – посадку еще не объявили.   Джисон медленно опускает напряженные плечи, спиной касаясь гладкого кожаного кресла. Зачесывает прилипшие ко лбу мокрые пряди. Улыбка выходит немного кривой, но беспокойные мысли, грозовыми тучами окутывающие рассудок, утихают. Остается лишь тревога, гранитной плитой давит на грудь.   – А мы успеем зайти поесть? – спрашивает он, разминая шею до характерного щелчка. Эта привычка всегда пугала Чонина – однажды друг может просто ее себе свернуть.   – Вряд ли. Нам лететь всего час, потерпи.   – Мы так и не позавтракали.   Чонин удерживается от язвительного комментария, чтобы снова ненароком не обидеть Джисона. Вздыхает через нос, проводит языком по зубам, не позволяя грубым словам сорваться с губ. Он убирает руку с чужого колена и закрывает глаза. Горло больше не дерет от морозного воздуха и быстрой ходьбы, но ноги еще подрагивают от напряжения, и Чонин вытягивает их. Ожидание окутывает своими ледяными склизкими лапами, сжимает грудную клетку и сеет хаос в мыслях. Бесит.   – Вот представь… – отдохнуть ему не дадут. Джисон всегда был довольно активным, а из-за тревоги становился совсем неугомонным.   – …доучишься в бизнес-школе, – друг манерно тянет гласные и наигранно закатывает глаза, – откроешь свою строительную компанию, а я буду твоим главным архитектором.   – Ни за что, – он тянет уголки рта в усмешке. – Из-за тебя первое же здание рухнет, и нас обоих посадят. Я даже секретарем тебя не взял бы – ты бы постоянно проливал на меня кофе и забывал о встречах.   Джисон пихает его в плечо. Чонин охает от неожиданности и разминает место удара. Досада, отразившаяся на лице друга, притворная – он почти никогда не обижался на него по-настоящему. Даже в день их знакомства, когда Чонин торопился на лекцию и случайно сбил выходившего из-за угла коридора незнакомца, чуть не сломав ему нос, тот, придя в себя, рассмеялся так заразительно, что он сам не смог сдержать неловкой улыбки. На следующий день мальчик, представившийся Хан Джисоном, хвастался синяком на всю переносицу и фамильярно называл его «своим бро», откуда-то прознав, что Чонин младше. Новое знакомство Чонин воспринял поначалу настороженно, привыкал долго, пока однажды не понял, что не может прожить без этой улыбки сердечком, шутливых перепалок и рассказов о просмотренной документалке про богомолов ни дня.   – Ты будешь хорошим архитектором, – говорит Чонин, вместо глаз напротив рассматривая, как Джисон мнет кепку в руках. – Я видел твои проекты.   Если он действительно когда-нибудь откроет свое дело, для него будет честью сотрудничать с другом. Джисон поразительно умен, когда дело касается работы. Вот только Чонин ему в этом не признается.   – А из тебя выйдет хороший бизнесмен, – Джисон улыбается. – Посмотри на себя – какой изворотливый.   Чонин смеется, показывая ямочки и ровный ряд зубов.   – Но секретарем тебе не быть – мне будет жалко свой костюм от Александра Маккуина.   Получать тычок в уже пострадавшее ранее плечо неприятно, но он справится. Сделает все, лишь бы Джисон отвлекся, лишь бы снова увидеть улыбку на смуглом лице.   Чонин зевает и вздрагивает, когда замечает, что Джисон все еще смотрит на него.   – Что?   – Красивый ты.   Джисон даже не представляет, что делает с ним. Чонин постоянно задавался вопросом «что, если?». Он может и дальше гримасничать и уклоняться, когда Джисон лезет к нему с шуточными поцелуями или крепкими объятиями, в которых на самом деле нуждаются оба. Может притворяться и обманывать себя, но от щемящего чувства в груди он не может избавиться уже полгода – с тех пор как Джисон чуть не довел себя до нервного срыва во время подготовки к экзаменам, а Чонин прижимал к себе трясущиеся плечи и гладил пушистые волосы. Он помогал другу учить билеты, сидел с ним до утра в попытках выжать из себя достойное предложение для курсовой, забивал на собственную учебу, что едва не провалил сессию – размах скандала, устроенного родителями, он с содроганием вспоминает до сих пор. Одно он знает наверняка – даже разочарование и гнев его семьи не сравнятся с уставшим, затравленным взглядом, темными кругами под глазами и крупными слезами на осунувшемся лице Джисона. Плевать на возраст, на то, что по всем канонам это Джисон как старший должен за ним присматривать. Он просто хочет защитить это нежное создание и всегда быть рядом, успеть подхватить, если оступится.   – Ты тоже ничего, – бормочет Чонин, потирая мочку уха пальцами.   – Поцелуешь?   Нет, Хан Джисон его точно когда-нибудь доведет.   – В следующей жизни.   – В следующей жизни мы могли бы быть крутыми музыкантами и поцеловаться прямо на сцене перед полным стадионом фанатов.   Чонин молчит. Взгляды украдкой, короткое касание руки, похлопывание по плечу или колену, объятия во время совместного просмотра фильмов – все, что у него есть. Каждый такой момент он помнит и, как бы ни пытался отрицать, жаждет большего. Когда Джисону удается одержать победу в шуточной драке и все-таки коснуться губами щеки – едва уловимо, воздушно, – Чонин чувствует, что падает. Друг просто дурачится, а он задыхается. Невозможно.   – Ну, так что? – голос Джисона вырывает из мыслей.   – Что?   – Поцелуешь?   Поцеловал бы прямо при всех, и плевать на косые взгляды и злые шепотки. Разве он виноват, что влюбился в мужчину? Это ведь Джисон – в него невозможно не влюбиться, узнав его получше. Стоит только заполучить доверие, приоткрыть завесу веселья, порой напускного, чтобы увидеть хрупкость и уют. Трепетно, что ему открыты душа и сердце этого человека. Больно, что они не принадлежат ему.   – Отъебись, – отвечает Чонин.   – Эй, вообще-то я твой хён!   – Знаю, Джисони.   Друг дуется, и Чонин не в силах оторвать взгляд от его розовых губ. Он сглатывает; в горле саднит сильнее, чем от бега. Никакой день, проведенный в спортзале, никакая боль в мышцах после этого не потягаются со жгучими муками ноющего сердца. Коснуться бы сейчас бархатных щек рукой, переступить грань дозволенного, разрушить к чертям дружбу, которая полтора года крепла между ними.   По зоне ожидания проносится монотонный голос диспетчера, объявляющий начало посадки на их рейс. Джисон подрывается с места и тянет друга за рукав.   – Пойдем покурим, – говорит Чонин, медленно поднимаясь на ноги.   – Но посадка уже началась… – снова переживает. Чонину срочно нужно покурить, потому что переживать начинает и он, но по другой причине.   – На перекур времени точно хватит.   В курительной комнате нет никого, кроме них. Пока друг суетливо шарится по карманам, Чонин кладет сумку на кресло, достает сигарету из собственной пачки, поджигает и делает первую затяжку.   – У тебя все это время была пачка с собой, но ты стрелял у меня?   Чонин пожимает плечами и смешливо щурится. Джисон выхватывает у него из пальцев сигарету и затягивается сам. Строптивым желанием доказать собственную правоту грешат они оба – Чонин даже больше. Ему хочется в отместку ударить по коротким пальцам, держащим сигарету, но он сдерживается. Только качает головой на мелкий каприз и достает вторую. Джисон забавно кривится от крепости, но из гордости продолжает курить – глупо было бы сейчас отказываться, когда сам же забрал. Вот упрямый, лишь бы что-то доказать.   – Думал, ты сохнешь по Ли Минхо, – бросает Чонин, рассматривая мраморные стены комнаты. Опасная тема, он понимает, что рискует, заводя ее вот так, будто невзначай. Они никогда не разговаривали о своих предпочтениях, и он не знает, как друг отреагирует на подобное замечание, но просто не может промолчать.   – Ли Минхо? Который в этом году выпустился с литературного? – Джисон кидает на него недоуменный взгляд.   – Говоришь так, будто не тусуешься с ним постоянно.   – Чонин-а, Минхо-хён никогда не привлекал меня в том самом смысле, если ты об этом. К тому же за ним уже несколько лет бегает Бан Чан. – Мой бывший куратор? – Чонин поворачивается к Джисону, с пристальным вниманием рассматривая знакомые черты.   – Именно.   – И как? – он бросает бычок в урну и разминает плечи. – Удачно?   – Я видел, как они засосались, – Джисон смотрит в пол, что не могло укрыться от Чонина, не отводившего глаз от лица напротив. – Не более. Считай, что пока нет, но я верю в него.   Показался ли ему сейчас взгляд, брошенный на него сквозь упавшие на лицо пряди?   Что, если?..   Чонин торопливо оборачивается на камеры и закрывает собой Джисона, который немного ниже его ростом.   Плевать.   Он забирает сигарету из пальцев друга, делает последнюю затяжку – для храбрости, – бросает в сторону урны и прижимается к чужим губам своими. Неловкое, мимолетное прикосновение, но такое желанное.   Поцеловал все-таки.   Чонин отстраняется, испугавшись собственного порыва, но Джисон хватает его влажными ледяными ладонями за щеки и притягивает к себе.   Губы у Джисона обветренные от постоянных облизываний и кусаний. На языке горчит от привкуса табака, но целовать того, кто всегда казался таким близким и далеким одновременно, кто кружил голову громким смехом, легким прикосновением, постоянным, но таким необходимым присутствием, чей образ являлся даже во снах, слаще самого вкусного бинсу. Теплеющими пальцами Джисон гладит его затылок, путается пальцами в волосах, дрожит, и Чонин сжимает аккуратную талию через мягкую ткань худи, тянет на себя отчаянно – еще ближе, нежнее, приторнее. в груди трепетное пламя наконец поглощает сумрачную стужу; он жмурит глаза до вальса белых пятен, ластится, обнимая самое дорогое, что у него есть.   Они медленно отстраняются и не смотрят друг на друга. Слишком страшно.   – Бычок все-таки подними, не хватало еще штраф оплачивать.   Чонин ругается под нос и тянется за дотлевающей сигаретой – хорошо, что полы огнестойкие.   Он все испортил.   – Так мы типа бойфренды теперь? – спрашивает Джисон хрипловато, пока Чонин набирается смелости повернуться к нему.   – Нет, я по приколу тебя поцеловал, – снова пытается перевести в шутку, потому что иначе боязно и стыдно.   – Чонин-а, я серьезно.   Чонин переводит взгляд на покрытые румянцем щеки, слегка опухшие покрасневшие губы, который Джисон опять кусает, сводя его с ума. Хочется верить, что в чужих глазах читается ответ на все невысказанные признания.   – Да, мы теперь типа бойфренды.   – Скажи нормально! – Чонин слышит знакомое веселье в дрожащем голосе, и дышать становится легче. Последние снежинки в сердце тают.   Он закатывает глаза и подходит к Джисону ближе.   – Будешь со мной встречаться, Джисони?   Джисон застенчиво опускает голову и мелко кивает.   – Да, Нини, буду, – он поднимает свои большие блестящие глаза на Чонина, и тот чувствует, как тонет в этих ярких галактиках. Чонин видит мерцающие звезды, о которых так часто рассказывал ему Джисон.   Он пропал.   – Какой-то ты слишком смелый, – говорит Джисон, когда они выходят из курительной комнаты и присоединяются к толпе, ожидающей своей очереди на посадку. – Не похоже на тебя.   Чонин прячет лицо в ладонях, но перебарывает себя и игриво смотрит на Джисона.   – Кто-то из нас должен был проявить инициативу.   – Эй, я проявлял ее все это время!   – «Нини, дай хёну поцеловать тебя» не считается, – Джисон шикает на него и оглядывается по сторонам.   – Я делал все, что было в моих силах, – шепчет он.   Чонин так же тихо смеется и подходит к сотруднику. Он пытается достать свой идентификатор из кармана джинсов, но документ вываливается из непослушных пальцев и падает на пол. Подняв его, Чонин коротко кашляет и трет ухо. Кольцо на мизинце, подарок Джисона ему на день рождения, сверкает в рассветных лучах, пробивающихся сквозь стеклянные окна аэропорта.   Чонин забирает у Джисона его документ, чтобы избавить его от лишних взаимодействий с людьми, и передает сотруднику, одновременно открывая мобильное приложение с их посадочными талонами.   Поднявшись на борт самолета, он пропускает Джисона к сидению возле иллюминатора, закидывает сумку на багажную полку и садится следом. Джисон жмется ближе, делая глубокий прерывистый вздох. – Страшно? – Чонин берет его за руку, как и обещал, поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони.   – С тобой нет.   – Лжешь?   – Да, мне пиздец как страшно, – Джисон переводит робкий взгляд на него. Зрачки подрагивают, из приоткрытого маленького рта вырываются частые, рваные выдохи.   Чонин вертит головой по сторонам, а потом подносит его руку к лицу и украдкой касается губами костяшек. Свободной рукой достает из кармана куртки леденцы и передает один Джисону – так будет легче. Он тянется через Джисона и закрывает окно иллюминатора.   Когда самолет трогается с места, Джисон сильнее цепляется за его руку. Чонин укладывает его голову себе на плечо и шепчет:   – Закрой глаза.   Джисон дышит неровно, трепещет, но слушается.   – Только не блевани.   – Специально блевану на тебя.   – Тогда я блевану в пакет и вылью все тебе на голову.   – Прекрати, а то меня сейчас реально стошнит, – хрипит Джисон и тычет носом в шею. Чонин чувствует мурашки от столь интимного прикосновения и целует его в макушку, успокаивая. Беречь это сокровище, заботиться о нем, укрыть от всего плохого.   Когда они поднимаются в воздух, он слышит приглушенное, различимое только из-за близости бормотание.   – У нас еще есть возможность… ну… попросить номер с одной кроватью или соединить две?   Чонин смущенно отворачивается и тщетно пытается спрятать улыбку.   – Что? – Джисон поднимает голову с плеча и замечает выражение лица другого. – Не смейся!   – Я смеюсь не над тобой, – Чонин улыбается лукаво, но уши предательски горят. – Я изначально забронировал номер с одной кроватью.   Джисон дает ему легкий подзатыльник. Заслужил.   – И как бы ты это объяснил, умник?   – Придумал бы что-нибудь. Твой бойфренд очень сообразительный.   – Скорее, болтает слишком много, – Джисон отворачивается к окну, складывая руки на груди, но Чонин видит, как растягиваются уголки его губ.   – Признай, тебе нравится.   – Бро, отстань.

***

  – Как прилетим, пойдем есть черную свинину.   – А морские ушки?   – Я не буду тебе их чистить.   Будет. Джисон дуется лишь для вида.   – Вместо своей рыбы будешь обнимать меня.   – Это…   Возмущенный лепет прерывает нежный поцелуй в щеку с красивой родинкой.