Мельница

      Мораль — штука сложная. У каждого человека она своя в зависимости от ценностей, убеждений и приоритетов. Моралью определяется каждое действие, каждая мысль и то, что индивид из себя представляет в целом.       Когда случается сбой, разрушение, апокалипсис, да что угодно, что сулит изменения в укладе привычной жизни, разрушается и моральность. Целью человека становится понятие «выжить», невзирая ни на что и ни на кого вокруг. Инстинкт хищника выкручивается на полную, а самосохранения — исчезает. Кусать, рвать, драться до потери сознания, лезть на рожон — коктейль, взболтать, но не смешивать. Моралью здесь и не пахнет. Да и понятие это настолько же расплывчатое по своей сути, что даже легкая туманность над озером и то прочнее кажется.       Рыжий был для него аморальным и неправильным, ошибкой системы, диким, похожим на зверька в капкане, который скалит зубы, но цапнуть сил не хватает. Он был чистой воды маргиналом, которых общество вытесняло при первой возможности.       Да только получилось так, что Рыжему удалось начать лить воду на его собственную, Хэ Тяня, абсолютно заржавевшую мельницу, которая, казалось, больше никогда не сможет прокрутить своими лопастями.       Собственный интерес и чужой ебливый характер привели Хэ Тяня к тому, что он начал чувствовать себя живым. Вот такое простое уравнение. Конструктор, в котором не хватало одного винтика, чтобы он наконец-то начал функционировать.       Рыжий бесился, щерился на него, как в последний раз, но все равно не исчезал. Это было важной, до ужаса важной деталью в их взаимоотношениях. Пропитанной запахом железа и односторонней ненавистью, которая в совокупности давала каждому то, чего тот хотел: отсутствие одиночества, едкие насмешки, редкие ужины и ссадины на костяшках.       Казалось, стороны пришли к мировому соглашению, но Рыжий не сдавался в своем убеждении в том, что ему никто не нужен, он все может сам, всегда мог…

***

      Рассеченная бровь заживает плохо, он постоянно непреднамеренно сдирает корочку из засохшей лимфы и чертыхается, потому что рана вновь начинает кровоточить. Хэ Тянь смотрит так, будто Рыжий уже в гробу лежит, мертвенно белый и с руками, перекрещенными на груди. Одним взглядом спрашивает, мол, что на этот раз? Рыжий только хмурится, губы сжимает в тонкую линию и разговаривать об этой обыденности своей жизни не желает, но в конечном итоге что-то заставляет его заглянуть в темные глаза напротив: в них плещутся сотни эмоций, и ни одну не удается поймать за хвост.       Какой абсурд.       Гуань ненавидит жалость ни к себе ни к кому-либо еще со своей стороны. Жалость в риторике его моральных ценностей равняется слабости, а слабость равносильна ничтожеству.       У него наливается гематома на спине, саднит затылок и кровь тонкой струйкой стекает на веко. Стабильность поражает.       Хэ Тянь спустя долгие минуты молчания наконец-то созревает:       — Мо Гуань Шань…       Договорить ему не дают:       — Заткнись.       И на удивление давняя мантра срабатывает. Впервые в жизни. Хэ Тянь захлопывается и шуршит пачкой сигарет. И все вроде бы привычно и обыденно, но мнимое чувство спокойствия нарушает чирканье колесика зажигалки. Она не поддается. Сигарета в чужих пальцах переламывается, и табак желтоватой крошкой летит на асфальт. Хэ Тянь смотрит перед собой, спотыкается об чужие черты, и взгляд его на секунду стекленеет. Он смотрит как будто через Шаня, но не находит глазами того, что так яростно желал отыскать.       Рыжий не понимает ровным счетом ни че го.       — Че уставился? — рычит Шань, нервно подтягивая лямку рюкзака.       Что-то с Хэ Тянем не то. Вроде бы вот он, стоит себе как обычно, пялится и невероятно его раздражает, но силы развернуться и уйти отсутствуют на корню. Мысль о том, что ему, на самом деле, не хочется уходить, он заталкивает далеко-далеко в черепную коробку.       Хэ Тянь заслуживает круглый ноль с его стороны, он не сделал ничего, чтобы Шань сейчас стоял здесь и делал вид, будто отсыпает ему добрую гору молчаливой поддержки. Но он стоит, кажется, совсем перестает дышать и наконец-то ловит отблеск чужой печали в глазах напротив.       О чем такой человек, как Хэ Тянь может печалиться? Ему же насрать на всех вокруг в пользу своего собственного комфорта. А еще Рыжий замечает темные тени и полопавшиеся капилляры. Кажется, этот придурок не спал несколько дней. Смотреть на это нет никаких сил.       Ну же, Хэ Тянь, скажи очередной бред, спиздани какую-нибудь колкость, хоть что-нибудь, что смогло бы вернуть все на круги своя.       Но он молчит и все так же пялится в пустоту, которая почему-то находится на уровне переносицы Рыжего.       — Что, мать твою, происходит в твоей тупой голове? — не унимается Рыжий. Его такой расклад совершенно не устраивает.       — Ты мне даже спокойно подумать не даешь, — наконец он отмирает и теперь смотрит цепко и выискивающе.       Сердце пропускает удар. Они как-будто поменялись ролями. И от этого нихуя не легче.       У Рыжего волосы дыбом встают на затылке, он ершится и кипятится, не любит, когда ситуация приобретает загадочные непонятные повороты.       Хэ Тянь походит за загнанного в клетку тигра, все такого же опасного, но понимающего, что он в западне. Протянешь руку — останешься без пальцев, но почему-то Рыжий уверен, что к нему огромный зверь начнет ластиться.       И он пробует. Запускает руку в чужие волосы и слегка растрепывает. Отдернуть хочется неимоверно, но он продолжает.       Глупая теория подтверждается практикой: Хэ Тянь устало прикрывает глаза, наклоняя голову ниже, а Мо Гуань Шань чувствует себя всесильным покорителем всех четырех стихий.       В мозгах полнейший кавардак, с которым придется разбираться еще очень долго, но удивительным образом его мир на несколько минут сужается до масштабов одного единственного человека напротив, который ласково бодает его руку.